Лайнеры такого класса, как «Волантис-круизный», стартовали мягко. Артур и Кей зафиксировались в креслах — но это было не больше чем данью традиции. Десять минут легких перепадов гравитации — при таких размерах, как у лайнера, скомпенсировать все перегрузки не удавалось самым совершенным машинам.

Потом что-то неуловимо изменилось. Пол стал незыблем, как твердь планеты, далекий шум двигателей, плывущий к ним через обшивку, изменил тональность.

— Мы вошли в гиперпрыжок, — сбрасывая ремни безопасности, сказал Кей. — Ну, что ты скажешь?

Артур поднял лицо — мокрое от слез. И прошептал, еле слышно, срываясь на беззвучный крик:

— Не хочу… Не хочу… снова…

Кей опустился рядом с ним на колени. Спросил:

— Помнишь, на планете я хотел задать тебе один вопрос? Так вот, я его задаю.

Артур кивнул, замолкая.

— Сколько раз ты умирал, мальчик?

Лицо Кертиса-младшего дрогнуло.

— Сколько раз? — безжалостно повторил Кей.

— Семьдесят три раза, — глаза Артура остекленели. Кея забила дрожь.

Семьдесят три. Прыжки с хрупкого мостика жизни, перекинутого над тьмой вселенского ничто. Боль уходящего сознания, холодное дыхание вечности — и рывок нейронной сети, возвращающий обратно. Ужасно не воскрешение, ужасна смерть. Никто в галактике не проходил аТан столько раз — никто не мог позволить себе быть столь расточительным. Кроме Ван Кертиса — и его сына. Мальчика, умиравшего всю свою жизнь.

— О боже, — Кей почувствовал, как кружится голова. — Тебе шестнадцать?

Артур кивнул.

— Первый раз ты умер…

— В двенадцать.

Кертис-младший умирал каждый месяц. Чаще — каждые три недели. Что тут вечность мучений, обещанная Кею за неудачу — единственный сын Кертиса жил этими муками добровольно. Они были его воздухом, его хлебом, его школой… его жизнью. Этот мальчик был со смертью на «ты».

Этот мальчик уже не мог стать взрослым.

— Ты — тридцать седьмой, — прошептал Артур. — Меня вели мужчины, женщины, подростки, мршанец, десятилетняя девочка. Я всех вас знаю… всех вас в гробу видал. Вы все крутые поначалу. За вами кровь хлещет, и никто не устоит. Вы все крутые… были.

— Я тебя доведу.

— Все так говорили. У всех был кнут и пряник. Я уже чувствую, когда что-то ломается… вот как здесь. Они нас раскусили.

— Но мы убежали, Артур.

— Догонят.

— Почему ты не смог добраться до цели раньше?

— Не знаю. Словно держит… что-то.

— Грааль дается достойным. Помнишь?

Артур слабо улыбнулся. Вскинул голову — в отчаянной попытке сбить слезы. Сказал:

— Уже не осталось достойных, мой верный слуга. И я — самый последний из тех, кто вправе коснуться Грааля. Ибо я послал вас всех… зная, что лишь я бессмертен. Ибо я… я…

Кей мягко привлек Артура к себе. Первый раз в жизни он обнял ребенка — который был еще несчастнее, чем он. Они сошлись в пространстве и времени — две искалеченные души; взрослый, который не бывал ребенком, и ребенок, который не мог стать взрослым.

— Я доведу тебя, — повторил Кей. — Я не слуга твой, сэр Артур. Я твой сводный брат, маленький король. Ты увидишь Грааль.

Артур тихо плакал, обмякнув на груди Кея. Лайнер несся поперек пространства, стальное вместилище тысяч человеческих страданий.

— Что там, на Граале? — спросил Кей.

— Бог… — прошептал Артур, не отрывая лица от мокрой рубашки телохранителя.

— Что?!

— Бог, Кей. Бог из машины, — пальцы Артура, вцепившиеся в плечи Кея, задрожали, и он не решился переспрашивать.

У двери пропел зуммер. Кей, помедлив секунду, отстранил Артура. Достал из кармана платок, дал его мальчишке. И открыл дверь.

На пороге стояла маленькая девочка, в расшитом сарафане и с короткими толстыми косичками.

— Добрый день, сударь, — она неуклюже сделала реверанс. — Мы ваши соседи… ваш сын не желает показать мне корабль? Я первый раз лечу.

Из двери соседнего номера выглядывала русоволосая женщина. Она помахала Кею рукой и сказала:

— Привет!

— Привет! — ответил добродушный мистер Овальд. Неуклюже повернулся и спросил сына: — Ты не хочешь показать юной леди корабль, Артур?

— Хочу, папа, — ответил послушный сын. — Здравствуйте, сударыня.