По дороге они заехали в мотель Лагуна-Хиллз. Холли быстро переоделась в джинсы и голубую клетчатую блузку, сложила вещи в чемодан, и Джим отнес его в багажник машины.

Он остался за рулем "Форда", а Холли, ощущая на себе его взгляд, прошла к стойке администратора, чтобы вернуть ключи и оплатить счет. Конечно, если бы он не обращал на нее внимания, она почувствовала бы себя разочарованной, но от пристального взгляда Джима ей стало не по себе.

Она несколько раз оглянулась: он сидел неподвижно, словно каменное изваяние, наблюдая за ней сквозь черные стекла солнечных очков.

Холли спросила себя, не совершает ли она ошибку, отправляясь с ним в долину Санта-Инес. После того как она выйдет из мотеля и сядет в машину, Джим будет единственным человеком в мире, которому известно о ее местонахождении. Все блокноты с записями о нем – в чемодане. Они могут исчезнуть вместе с ней – одинокой женщиной, пропавшей во время отпуска.

Пока клерк выписывал счет, Холли быстро соображала, не позвонить ли родителям в Филадельфию и не рассказать ли, куда и с кем она едет. Хотя они только встревожатся, и ей потребуется не менее получаса, чтобы их успокоить.

Кроме того, Холли уже решила для себя, что в Джиме преобладает светлое начало и она последует за ним до конца. И если ей иногда становится не по себе от его взгляда.., что ж, в конце концов именно это и привлекло ее в Джиме.

Витающее над ним чувство опасности только обострило и усилило ее интерес. В глубине души Джим Айренхарт – хороший человек.

И потом, глупо волноваться о собственной безопасности после того, как они провели ночь вместе. В отличие от мужчины, женщина воспринимает первую ночь, когда она отдает свое тело, как самое хрупкое и уязвимое звено в цепи их отношений. Конечно, если ею движет любовь, а не стремление удовлетворить физическую потребность. И Холли знала, что любит Джима.

– Я его люблю, – произнесла она вслух и удивилась, потому что убедила себя в том, что ее в первую очередь привлекли его поразительная мужская грация, животный магнетизм и таинственность.

Юный клерк, который услышал ее слова, широко улыбнулся Холли. Похоже, он не сомневался, что весь мир наполнен любовью.

– Это же замечательно, а?

Холли спросила его, подписывая счет:

– Вы верите в любовь с первого взгляда?

– А почему бы и нет?

– В общем-то, нельзя сказать, что у меня это с первого взгляда. Мы познакомились двенадцатого августа, то есть.., прошло уже шестнадцать дней.

– И вы еще не женаты? – улыбнулся клерк. Холли вышла из мотеля и села в машину рядом с Джимом.

– Надеюсь, когда мы доберемся до места, тебе не захочется распилить меня циркулярной пилой и закопать возле мельницы?

– Ни в коем случае. Возле мельницы не осталось свободного места. Придется закапывать тебя по всей территории фермы. – Его притворно серьезный тон сказал ей, что он понял ее тревогу и не обиделся. Холли рассмеялась. Как глупо было его бояться.

Он наклонился к ней и поцеловал долгим чудесным поцелуем. Потом, когда они отодвинулись друг от друга, Джим сказал:

– Я рискую не меньше тебя.

– Уверяю, что у меня нет топора в чемодане.

– Я не шучу. Мне никогда не везло в любви.

– Мне тоже.

– На этот раз все будет по-другому Джим поцеловал ее снова. Поцелуй был более коротким, но показался ей слаще первою. Он завел машину, и они выехали со стоянки Пытаясь растормошить в душе умирающего циника, Холли напомнила себе: он не сказал прямо, что любит ее. Его тщательно выбранная фраза ни к чему не обязывает. Возможно, он не надежнее мужчин, с которыми ей приходилось сталкиваться раньше.

С другой стороны, ее слова отличались не меньшей расплывчатостью. Скорее всего в ней еще не пропала потребность защититься. Поэтому открыть сердце клерку оказалось куда легче, чем сказать о своей любви Джиму.

Остановившись у ближайшего универсама, они купили черничные оладьи с черным кофе и поехали в северном направлении по дороге на Сан-Диего. Утренние часы пик уже прошли, но на некоторых участках шоссе транспортный поток занимал все ряды и полз, как стадо коров, лениво бредущих на водопой.

Уютно устроившись в кресле, Холли, как и обещала, стала рассказывать Джиму о своих ночных кошмарах. Она начала с первого сна в ночь на пятницу, когда ее окружала полная темнота, и закончила кошмаром последней ночи, который был самым странным и самым страшным из всех.

Его заметно поразило, что Холли видела во сне мельницу, не подозревая о ее существовании. А в воскресенье после авиакатастрофы ей снилась мельница и он в образе десятилетнего мальчика, хотя она не могла знать, что в этом возрасте он провел немало времени на ферме деда.

Но наибольший интерес вызвал у Джима ее последний сон.

– Кто была эта женщина во сне? – спросил он, не отрывая глаз от дороги.

– Не знаю, – сказала Холли, дожевывая оладьи. – Я не знаю ее.

– Можешь ее описать?

– Я видела только отражение в окне. Боюсь, что этого недостаточно.

Она допила последний глоток кофе и на секунду задумалась. Вспомнить ночную сцену оказалось гораздо легче, чем она полагала. Обычно сны забываются очень быстро, но виденная ею картина вдруг встала перед ней с такой отчетливостью, будто все случилось не во сне, а на самом деле.

– Широкие скулы, красивое волевое лицо. Не приятное, а именно красивое, даже величественное. Широко посаженные глаза, полные губы. На правой щеке родинка. Не думаю, что это была просто точка на стекле. Такая маленькая круглая родинка. Кудрявые волосы. Тебе это кого-нибудь напоминает?

– Нет, – ответил Джим после некоторого раздумья, – пожалуй, что нет. А что ты видела на дне пруда, когда его осветило молнией?

– Я не успела хорошо рассмотреть.

– Опиши все, что запомнила. Холли подумала и покачала головой:

– Не могу. Я легко вспомнила лицо женщины, потому что во сне знала: передо мной лицо человека. Но на дне пруда лежало нечто.., странное, что-то, чего я никогда не видела прежде. И потом, это длилось всего мгновение… Так, значит, в пруду что-то есть?

– Если и так, то мне об этом ничего не известно. Это не было похоже на затонувшую лодку?

– Нет, совсем не похоже. Гораздо больше. А что, в пруду затонула лодка?

– Я никогда об этом не слышал. Но вид пруда весьма обманчив. Он гораздо глубже, чем кажется, – сорок или пятьдесят футов в середине. Даже в самые засушливые годы он не только не высыхает, но и сохраняет свои размеры, потому что под ним не просто водоносный пласт, а артезианская скважина.

– А в чем разница?

– Водоносный пласт – это нечто вроде резервуара, скопление грунтовых вод, на которые ты натыкаешься, когда роешь колодец. Артезианские скважины встречаются реже. Чтобы их обнаружить, не нужно бурить землю, вода под давлением сама поднимается на поверхность, и ты тратишь уйму времени, чтобы ее остановить.

Транспортный поток поредел, но Джим не пошел на обгон, и "Форд" продолжал тащиться в хвосте у впереди идущих машин,. Их разговор интересовал Джима больше, чем возможность выиграть время.

– Во сне ты, или та женщина, поднялась по лестнице наверх и увидела десятилетнего мальчика. Ты сразу поняла, что это я?

– Да, – Я здорово изменился с тех пор, как мне было десять лет. Как же ты меня узнала?

– Я узнала твои глаза, – ответила Холли. – Они нисколько не изменились за эти годы. В них невозможно ошибиться.

– У многих людей голубые глаза.

– Ты шутишь, дорогой? Твои глаза так же похожи на глаза других людей, как голос Фрэнка Синатры на кряканье Утенка Дональда.

– Ты не объективна. И что ты видела на стене?

Холли повторила свой рассказ.

– Он появился из камня? Дело становится все более странным.

– За последние дни я ни разу не соскучилась, – согласилась Холли.

Движение стало еще свободнее, и Джим наконец показал, что специальные курсы вождения не прошли для него даром. Он управлял машиной с ловкостью первоклассного жокея, летящего к финишу на породистом скакуне, и его "Форд", который был всего лишь стандартной моделью, повиновался хозяину с легкостью гоночного "Порше".

Теперь настало время Холли задавать вопросы.

– Почему ты миллионер, а живешь в таких условиях?

– Купил дом. Переехал. Бросил работу.

– Да. Но дом у тебя весьма скромный, а мебель вообще рассыпается от старости – Я искал не модную мебель, а убежище, где можно укрыться от посторонних глаз, отдохнуть в перерывах между.., заданиями.

Некоторое время оба молчали, потом Холли спросила:

– Там, в Портленде, я сразу обратила на тебя внимание, а ты? Ты тоже меня сразу заметил?

Он улыбнулся, но продолжал следить за дорогой.

– А я вашей, мисс Торн.

– Вот и признался! – сказала польщенная Холли – Ты в самом деле хотел со мной познакомиться.

Всю дорогу от западной границы Лос-Анджелеса до Вентуры они весело болтали, но затем Джим почему-то сбавил скорость. Милю за милей они ехали все медленнее. Сначала Холли решила, что всему виной красота океанского побережья, вдоль которого тянулось шоссе. После Вентуры они ехали мимо Питас-Пойнт, Ринкан-Пойнт и пляжей Карпинтерии. Волны сливались с небесной синевой, солнце золотило песок. Картину всеобщего покоя и умиротворенности нарушал вид маленького белого серфера, танцующего в пене прибоя.

Наконец Холли заметила: Джим совсем не смотрит по сторонам, и поняла, что он чем-то обеспокоен. У нее закралось подозрение, что красоты природы здесь ни при чем и он просто хочу отдалить момент прибытия на ферму.

К тому времени, когда они свернули со скоростной магистрали на дорогу, ведущую в Санта-Барбару, проехали город и направились в предгорья Санта-Инес, настроение Джима изменилось не в лучшую сторону. Он заметно помрачнел и на ее вопросы отвечал коротко и рассеянно.

Горы сменились позолоченными солнцем холмами, на которых попадались заросли калифорнийского дуба и белые заборы ранчо. Местность заметно отличалась от усеянной фермами долины Сан-Хоакина и других сельскохозяйственных районов. Хотя время от времени здесь тоже встречались крупные виноградники, большинство владений принадлежало богачам из Лос-Анджелеса, занятым созданием красочного антуража, а не заботами о хлебе насущном.

– Перед тем как ехать на ферму, нам надо остановиться в Нью-Свенборге и кое-чем запастись.

– Чем запастись?

– Не знаю. Но, когда мы туда приедем, я буду знать.., что нам нужно.

Они обогнули озеро Кагума, пересекли дорогу на Солванг и миновали пригороды Санта-Инес. Не доезжая до Лос-Оливоса, зеленый "Форд" свернул на восток и некоторое время спустя въехал в Нью-Свенборг – ближайший населенный пункт от фермы Айренхартов.

В начале девятнадцатого века датчане со Среднего Запада переселились в долину Санта-Инес с намерением создать оазис датской национальной культуры. Наиболее успешным воплощением их замысла стал городок Солванг, который благодаря своеобразной архитектуре, магазинам и ресторанчикам превратился в оживленный туристический центр. Однажды Хочли даже довелось писать статью об этом датском городе в Калифорнии.

В отличие от Солванга Нью-Свенборг, население которого не превышает двух тысяч жителей, лишен подчеркнуто датского облика. Холли с любопытством рассматривала оштукатуренные стены унылых бунгало с белыми каменными крышами, обшитые досками техасские дома с некрашеными ступеньками и белые викторианские строения с позолоченным парадным крыльцом, стоящие неподалеку от датских бревенчатых домиков с оловянными оконными рамами.

Она насчитала с полдесятка ветряных мельниц, крылья которых четко вырисовывались на фоне августовского неба. Город мог служить примером калифорнийского смешения стилей, которое иногда рождает непредсказуемо прекрасную гармонию, но в Нью-Свенборге обернулось мрачным диссонансом.

– Здесь я провел остаток детства и вырос, – сказал Джим, когда они проезжали по тихой тенистой улице.

Холли подумала, что угрюмость Джима вызвана не только семейной трагедией, но и жизнью в таком городе.

Впрочем, она была права лишь отчасти. Вдоль улиц росли деревья с раскидистыми кронами, очаровательные уличные фонари напоминали о добром старом времени, а тротуары походили на изящные ленты из стертого кирпича. Казалось, двадцать процентов Нью-Свенборга появилось прямо со страниц романов Брэдбери о Среднем Западе, а остальная часть пришла из фильмов Дэвида Линча.

– Давай я немного покажу тебе город, – предложил Джим.

– Нам лучше поспешить на ферму.

– Она всего в двух милях отсюда, мы доберемся до нее за несколько минут.

Для Холли это был еще один аргумент в пользу предложения сразу ехать на ферму. Они провели в пути несколько часов, и она устала.

Однако, почувствовав в его тоне не стремление отсрочить поездку на ферму, а подлинное желание показать ей город, Холли удержалась от новых возражений. Кроме того, ее заинтересовал рассказ Джима. Она уже привыкла, что он не любит говорить о себе, но иногда случайно оброненные фразы могут приоткрыть неизвестные грани его личности.

Они проехали мимо аптеки Хандала на восточном конце Главной улицы, куда местные жители приходят за лекарствами, если только они не пожелают прокатиться двадцать миль до Солванга.

В одном здании с аптекой находились один из двух ресторанов города, который, по словам Джима, был известен своей содовой, а также почта и единственный в Нью-Свенборге газетный киоск. Высокая многоярусная крыша цвета меди и косые окна придавали зданию весьма привлекательный вид.

Джим припарковал машину напротив городской библиотеки, занимавшей маленький викторианский домик за зеленой изгородью. На свежевыкрашенных стенах было меньше позолоты, чем на соседних зданиях. У входа на высоком медном столбе развевались флаги Соединенных Штатов и Калифорнии. В целом библиотека произвела на Холли весьма скромное впечатление.

– Удивительно, что в таком городишке вообще есть хоть какая-то библиотека, – сказал Джим. – И я благодарю Бога за это. Сколько раз я приезжал сюда на велосипеде… Возможно, если сложить все мили, которые я проехал, получится чуть ли не кругосветное путешествие. После того как умерли родители, книги заменяли мне друзей, советчиков, врачей. Только благодаря им я не сошел с ума. Миссис Глинн, которая работала здесь библиотекарем, была замечательной женщиной. Она умела на равных разговаривать с робким, неуклюжим подростком. Не выходя из этого дома, она показала мне удивительные страны и далекие эпохи.

Холли никогда не слышала, чтобы он о чем-то говорил с такой любовью и мечтательностью. Несомненно, библиотека и миссис Глинн оставили в душе Джима глубокие приятные воспоминания.

– Почему бы нам не войти? Ей наверняка будет приятно, – предложила Холли. Он нахмурился:

– Я думаю, она давно здесь не работает Может быть, ее уже нет в живых. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как я впервые сюда при шел, и восемнадцать лет, как я поступил в колледж и уехал из города. С тех пор я ее не видел – Сколько ей было лет? Он замялся, потом сказал.

– Довольно много, – и, словно стремясь положить конец разговору, завел машину и выехал со стоянки.

Они достигли "Садов Тиволи". Маленький сквер, стиснутый двумя центральными улицами, был пародией на собственное пышное название. Ни фонтанов, ни музыкантов, ни танцев, ни пива. Ничего, кроме нескольких цветочнык клумб, травяного газона и двух скамеек на фоне хорошо сохранившейся ветряной мельницы.

– Почему крылья не двигаются? – спросила Холли. – Ведь сейчас дует ветер.

– Все эти мельницы не работают уже много лет, – пояснил Джим. – А раз они только для красоты, какой смысл слушать их постоянный скрип? Поэтому механизмы давным-давно остановлены.

Когда они миновали сквер и повернули на соседнюю улицу, Джим добавил:

– Однажды на этом месте снимали кино.

– Кто?

– Какая-то киностудия.

– Из Голливуда?

– Не помню.

– Как она называлась?

– Я забыл.

– И кто из актеров снимался в фильме?

– Известных артистов не было.

Холли про себя отметила его уклончивость и предположила, что съемки фильма имеют большее значение, чем пытается показать Джим. Небрежность, с которой он упомянул об этом событии, и немногословные ответы на последующие вопросы заставили ее насторожиться.

Они въехали в юго-восточную часть Нью-Свенборга. Холли увидела большой гараж из гофрированного металла, установленный на бетонное основание, и перед ним две грязные машины. Здание неоднократно перекрашивалось, но в последний раз это делали много лет назад. Поэтому стены во многих местах облупились, на железе проступили пятна ржавчины, и окраска гаража приобрела вид военного камуфляжа. Асфальт на стоянке перед входом потрескался, многочисленные рытвины были заполнены гравием и щетинились клочьями жесткой сухой травы.

– Я учился в школе вместе с Недом Заккой, – сказал Джим. – Его отец Верной был хозяином этого гаража. Ремонт автомобилей и тогда был не самым доходным делом, но раньше здание выглядело куда лучше.

Большие, как у ангара, двери были раздвинуты, и в глубине темного помещения блестел бампер старого "Шевроле". Хотя гараж имел вполне безобидный вид, Холли, бросив взгляд в его сумрак, поежилась.

– Нед был порядочной скотиной, – сказал Джим. – Стоило ему захотеть, и твоя жизнь превращалась в ад. Я жил в постоянном страхе.

– Жаль, что ты в то время не знал таэквондо, а то бы показал ему, где раки зимуют.

Джим не улыбнулся. На его лице появилось странное выражение, и, глядя мимо нее на двери гаража, он произнес:

– Действительно жаль.

Снова взглянув на здание, Холли заметила мужчину в майке и джинсах, который вышел из темноты и в сером сумеречном свете прошел мимо "Шевроле", вытирая руки тряпкой. Он находился в недосягаемости солнечных лучей, и Холли не разглядела его лица. Серый человек сделал несколько шагов вокруг машины и исчез в сумраке гаража, нереальный, точно привидение в лунном свете кладбища.

Почему-то она сразу поняла, что это Нед Закка. И, хотя он представлял угрозу для Джима, а не для нее, Холли почувствовала, как вспотели ладони и стало пусто в желудке.

Джим надавил на акселератор, они развернулись перед гаражом и поехали к центру города.

– Что плохого тебе сделал Закка?

– Все, до чего мог додуматься этот маленький садист. Потом он пару раз попадал в тюрьму, но сейчас уже вернулся.

– Откуда тебе известно? Он пожал плечами.

– Сам не знаю. Почувствовал. К тому же он из тех парней, которые всегда выйдут сухими из воды. Нед Закка может проколоться на какой-нибудь мелочи, но никогда не попадает по-крупному. Он туп, но хитрости ему не занимать.

– Зачем мы туда ездили?

– Воспоминания.

– Обычно, когда у людей появляется ностальгия, их интересуют только приятные воспоминания.

Джим ничего не ответил. Еще до приезда в Нью-Свенборг он ушел в себя, как черепаха, которая прячется в панцирь. Его мрачное настроение напомнило Холли вчерашний вечер.

Короткая экскурсия по городу не принесла ей облегчения, наоборот, у нее появилось странное чувство потерянности. Холли понимала, что все еще находится в Калифорнии, в каких-нибудь шестидесяти милях от Санта-Барбары, что в самом Нью-Свенборге живет почти две тысячи человек – намного больше, чем в маленьких населенных пунктах, разбросанных вдоль автострады. И тем не менее она не могла избавиться от гнетущего ощущения полной психологической изоляции.

Они остановились возле заправочной станции, в здании которой размещался магазин для рыбаков и туристов, а также небольшой, но хороший супермаркет, где можно было купить пиво и вино. Холли залила полный бак и присоединилась к Джиму, который уже направился в магазин.

Небольшая комната оказалась забита товарами, которые заполняли стеллажи, свисали с потолка и лежали на покрытом линолеумом полу. У самой двери были развешены рыболовные снасти. Пахло резиновыми сапогами.

Она увидела Джима возле кассы. Перед ним лежала гора покупок: пара дорогих спальных мешков с надувными матрасами, лампа и к ней банка масла, термос-холодильник, два больших фонаря, упаковки батареек и что-то еще. Бородатый продавец в очках с толстыми стеклами выбивал чек, а Джим стоял с открытым бумажником.

– Я думала, мы едем на мельницу, – заметила Холли.

– Едем, – ответил Джим. – Но, если ты не собираешься спать на голом полу, нам понадобится кое-что из этих вещей.

– Я не предполагала, что мы там заночуем.

– Я тоже. До тех пор пока не вошел сюда и не услышал, как прошу продавца показать спальный мешок.

– Разве нельзя остановиться в мотеле?

– Ближайший – за Санта-Инес.

– Далековато, конечно, но доехать можно, – сказала Холли, готовая отправиться куда угодно, лишь бы не ночевать на мельнице.

Ее беспокоило не отсутствие комфорта, а то, что с этим местом были связаны их ночные кошмары. Кроме того, с тех пор как они приехали в Нью-Свенборг, Холли не покидало ощущение тревоги.

– Что-то должно случиться, – сказал Джим. – Не знаю что, но чувствую – это должно произойти именно на мельнице. Мы получим.., ответы на наши вопросы. Надо только запастись терпением.

Хотя идея поездки принадлежала именно ей, Холли внезапно расхотелось получать какие-либо ответы. Ею овладело смутное предчувствие черной кровавой трагедии. Похоже, Джим, напротив, избавился от груза тягостных воспоминаний и воспрянул духом.

– Хорошо, что мы туда едем. Я это чувствую, Холли. Понимаешь, о чем я говорю? Мне сказали, что мы сделали правильно, когда приехали сюда. Впереди нас поджидает что-то страшное, может быть, очень серьезная опасность, но в то же время мы найдем то, что ищем.

Глаза Джима блестели от возбуждения. Таким она его не видела даже в ночь их любви. Высшие силы вступили с ним в контакт, и Холли чувствовала его восторженное состояние.

– Я чувствую.., как меня охватывает странное ликование, чувствую, что нас ждут чудесные находки, открытия…

Бородатый продавец снял очки и протянул им чек. Улыбаясь, спросил;

– Молодожены?

В супермаркете они купили лед для термоса, апельсиновый сок, содовую, хлеб, горчицу, колбасу "болонья" и сыр.

– Последний раз, – удивленно сказала Холли, – я ела "болонью", когда мне было четырнадцать лет.

– А как насчет этого? – Джим взял с полки и бросил в корзинку пачку пирожных в шоколаде. – Бутерброды с "болоньей", пирожные в шоколаде.., и, конечно, картофельные чипсы. Какой же пикник без чипсов! Берем вот эти, с завитушками, хорошо? И еще немного сыра. Чипсы с сыром – очень вкусно!

Она никогда не видела его таким веселым, по-мальчишески жизнерадостным. Можно подумать, он отправляется с друзьями в увлекательную экспедицию.

Холли спросила себя, не заблуждается ли она насчет собственных мрачных предчувствий. В конце концов, события прошедших дней доказали, что Джим никогда не ошибается. Возможно, им действительно удастся раскрыть тайну его чудесных способностей и даже встретиться с высшими силами, о которых он рассказывал. Может быть, возможности Врага, несмотря на умение проникать из сновидений в реальный мир, не столь безграничны, как кажутся.

Когда продавец уже сложил их покупки в пакеты и отсчитывал сдачу, Джим сказал:

– Подождите минутку, я кое-что забыл. Он поспешил в дальний конец магазина и вернулся с двумя желтыми блокнотами для письма и черным фломастером.

– Они нам сегодня понадобятся, – сказал он Холли.

Они положили вещи в машину и тронулись в путь.

– Для чего они нам? – спросила Холли, указывая на блокноты и фломастер, уложенные в отдельный пакет.

– Не имею ни малейшего представления. Просто мне стало ясно, что их надо купить.

– Вполне в стиле Бога, – заметила Холли. – Таинственно и непонятно.

– Я не совсем уверен, что со мной разговаривает Бог, – немного помолчав, отозвался Джим.

– Да? Почему ты так решил?

– Твои вчерашние слова заставили меня призадуматься. Если Бог не хотел смерти Ника О'Коннора, почему он не сделал так, чтобы взрыва не было? Зачем понадобилось посылать меня на другой конец страны? И как это он решил спасти больше пассажиров только потому, что этого захотел я? Я задавал себе эти вопросы и раньше, но ты не приняла простых объяснений, которые устраивали меня.

Джим на секунду оторвал взгляд от дороги, улыбнулся Холли и повторил ее вчерашний вопрос:

– Что, у Бога семь пятниц на неделе?

– Мне казалось…

– Что?

– Ну, Ты был так уверен, что за всем этим скрыта рука Божественного провидения. Я думала, другое объяснение будет для тебя ударом.

Он покачал головой.

– Нет. Я всегда с трудом воспринимал мысль, что моими поступками движет Господь. Совершенно сумасшедшая идея, но что еще мне оставалось? Лучшего объяснения не было. Его нет и сейчас. Однако я подумал об одной странной и чудесной возможности. Если я окажусь прав. Бог действительно ни при чем.

– Что это за возможность?

– Об этом еще рано говорить. – По его лицу скользнули солнечные блики, пробившиеся сквозь кроны тенистых деревьев и пыльное ветровое стекло. – Я хочу все хорошенько обдумать перед тем, как тебе рассказать. Мне известно, каким неумолимым судьей ты бываешь.

Он выглядел по-настоящему счастливым. Холли полюбила Джима с первого взгляда. Ее не отпугнула его угрюмая настороженность, потому что, почувствовав за внешней суровостью добрую и нежную душу, она поняла: он гораздо лучше, чем хочет казаться. А сейчас, в таком настроении, Джим нравился ей как никогда.

Она игриво ущипнула его за щеку.

– Как это понимать? – спросил он.

– Ты сводишь меня с ума.

Когда они выехали из Нью-Свенборга, Холли пришло в голову, что план города скорее напоминает лагерь первых поселенцев, чем современный населенный пункт. В большинстве городов здания в центре построены плотнее, чем на окраинах, последние дома, которых плавно переходят в окрестные холмы и поля. В Нью-Свенборге все было иначе. Город обрывался как-то сразу, неожиданно, и за городской чертой начиналась поросшая кустарником пустошь, отделенная от домов только противопожарной полосой. Увиденное зрелище напоминало Холли форты на Диком Западе, построенные пионерами для защиты от нападений бандитов и индейцев.

Хотя изнутри Нью-Свенборг казался зловещим хранителем темных тайн, издали он выглядел не пугающим, а испуганным, как будто в глубине души жители знали о страшной неотвратимой опасности, поджидающей их за пределами города.

Возможно, больше всего они боялись огня. Как и повсюду, неорошенная земля вокруг города высохла и потрескалась.

Природа долины, протянувшейся от гор Санта-Инес до предгорий Сан-Рафаэля, разнообразнее, чем во многих восточных штатах, но с начала весны здесь не было ни одного дождя, и вся земля стала бурой и безжизненной. Дорога шла мимо золотистых холмов и коричневых лугов, из-за которых открывался вид на невысокие горы, густо поросшие колючим кустарником, дубовые рощи в маленьких долинах и крохотные зеленые виноградники среди огромных высохших полей.

– Смотри, как красиво, – сказала Холли, указывая на луга, холмы и вершины гор, скрытые золотистой дымкой. Даже дубы, растущие в менее засушливых урочищах, утратили ярко-зеленый цвет и казались серебристыми. – Красиво, но чертовски опасно. Не представляю, что будет, если начнется пожар.

Едва она это произнесла, как дорога сделала поворот и они увидели черную полосу обугленной земли, на которой вся растительность превратилась в серый пепел и сажу. После пожара прошло не более двух дней, и в жарком воздухе пахло гарью.

– Не успело разгореться, – сказал Джим. – Погибло не больше десяти акров. Здешние пожарные свое дело знают. Чуть задымилось – они уже тут как тут. Кроме того, есть группа добровольцев в городе, станция Департамента лесного хозяйства и наблюдательные посты. Живя здесь, все время помнишь об опасности и спустя какое-то время понимаешь, что с нею можно бороться.

Уверенный голос Джима и то обстоятельство, что он прожил в этих краях семь или восемь лет, поколебали опасения Холли. Однако даже после того, как они миновали место пожара и перестали чувствовать запах гари, у нее в голове продолжал вертеться образ огромной ночной долины, полыхающей в огне. Она представляла оранжево-красные вихри пламени, которые, извиваясь, точно торнадо, пожирают все живое на своем пути.

– Ферма Айренхартов, – сказал Джим, и она вздрогнула, очнувшись от своих мыслей.

Машина замедлила ход. Холли приникла к стеклу.

Футах в ста от дороги позади сухого лужка стоял простой, но уютный дом с красной крышей и широким крыльцом. Можно было подумать, что его сняли с фундамента и перенесли в Калифорнию со Среднего Запада, где в штатах Кукурузного Пояса встречаются тысячи похожих домиков. Слева от дома виднелась красная крыша небольшого сарая с потемневшим от времени флюгером в форме повозки, запряженной лошадью.

За сараем был пруд, позади которого высилось самое заметное здание на ферме – ветряная мельница.

Джим поставил "Форд" между домом и сараем и, словно подчиняясь невидимой силе, вышел из машины. Он не ожидал, что вид старой фермы так сильно на него подействует. Кровь прихлынула к щекам, появилось ощущение пустоты под ложечкой. После духоты машины, в которой было жарко, несмотря на включенный кондиционер, Джим жадно вдохнул свежий воздух. Почувствовав внезапную слабость, он приказал себе успокоиться.

Он взглянул на слепые окна дома и ощутил лишь сладкое томление в груди. Со временем оно могло бы перерасти в тревожную грусть или даже отчаяние, но сейчас он остался спокоен, а когда отвернулся от дома, у него не возникло бессознательного желания оглянуться.

Вид сарая тоже не вызвал в нем особого трепета, но, когда Джим перевел взгляд на известняковый конус мельницы, ему показалось, что он сам превращается в камень, подобно несчастным, увидевшим лицо горгоны Медузы.

Джим прочел миф о Медузе много лет назад в одной из книг, которые давала ему миссис Глинн. В те дни он всем сердцем желал повстречать женщину со змеиными волосами и стать бесчувственным камнем…

– Джим! – окликнула его Холли с противоположной стороны машины. – С тобой все в порядке?

Помещения мельницы, особенно первый этаж, имели очень высокие потолки, и ее двухэтажное здание не уступало по высоте четырехэтажному дому. Однако Джиму показалось, что над ним навис огромный каменный небоскреб. Некогда светлые стены потемнели от времени, а шероховатости и выбоины в камне цепко оплел густой плющ, корни которого питал соседний пруд. Его зеленые ветви вились по всей стене заброшенного здания, закрывая узкое окно первого этажа и тяжелую деревянную дверь. Длинные широкие крылья мельницы, которые прогнили и местами потрескались, застыли намертво, но не в, форме распятия, а крест-накрест, как буква "икс". С тех пор как он был здесь в последний раз, их деревянные лопасти пришли в еще большую негодность. Даже в ярком дневном свете мельница казалась огромным страшным пугалом, распростершим над землей тонкие руки скелета.

– Джим! – Холли дотронулась до его плеча. Он вздрогнул и отдернул руку, как будто впервые ее увидел. На какой-то миг ему показалось, что перед ним лицо давно умершей…

Но наваждение сразу прошло. Перед ним Холли, и она совсем не похожа на женщину из сна.

– С тобой все в порядке? – повторила она свой вопрос.

– Да, конечно.., просто все здесь напоминает о прошлом.

Джим испытал благодарность к ней за то, что она отвлекла его внимание от мельницы, указав на дом со словами:

– Тебе было хорошо здесь?

– Лена и Генри Айренхарты были замечательными людьми. Они взяли меня к себе, и это принесло им много страданий.

– Страданий? – удивилась Холли. Он понял, что употребил слишком сильное слово, и удивился, что оно сорвалось у него с языка.

– Я имел в виду, что они многим пожертвовали, когда взяли меня к себе.

– Взять на воспитание десятилетнего мальчика – дело нелегкое, – сказала Холли. – Но не думаю, что это было жертвой с их стороны, если, конечно, ты все время не требовал икру и шампанское.

– После того, что случилось с родителями, я был в очень плохом состоянии. Ушел в себя, ни с кем не хотел разговаривать. Они потратили много усилий, времени.., чтобы вернуть меня к.., жизни.

– Кто здесь сейчас живет?

– Никто.

– Но ты же сказал, бабушка с дедушкой умерли пять лет назад?

– Ферму не продали. Не нашлось покупателей.

– И чья она сейчас?

– Моя. Перешла по наследству.

Холли озадаченно посмотрела на ферму.

– Странно. Дом очень милый. Если полить лужок, выполоть сорняки, здесь будет чудесное место. Почему ферму так трудно продать?

– Во-первых, даже самые великие любители природы, которые мечтают стать ближе к земле, не хотят забираться в такую глушь. Им нужна ферма, но только поблизости от кинотеатров, магазинов, ресторанов и станций автосервиса.

– А в тебе прячется забавный маленький циник, – рассмеялась Холли.

– Кроме того, ферма слишком мала, и, чтобы себя прокормить, нужно работать в поте лица. На сотне акров коров не разведешь, пшеницу не посадишь. Мои старики держали куриц и продавали яйца. Климат у нас мягкий, и они два раза в год, в феврале и мае, собирали урожай клубники. Этим и жили. Еще выращивали кукурузу, помидоры. Причем настоящие, а не пластиковые, как в супермаркетах.

Он видел, что, несмотря на его слова, Холли очарована этим местом. Она стояла, уперев руки в бока, и оглядывалась по сторонам с видом приценивающегося покупателя.

– Но почему обязательно фермеры? Неужели не найдутся люди, которые просто захотят поселиться в тихом уютном уголке?

– Не забывай, что здесь не Ньюпорт-Бич или Беверли-Хиллз. Здешние жители не станут сорить деньгами, чтобы поспеть за модой. Единственная надежда – найти богатого продюсера или директора студии из Лос-Анджелеса, который купит ферму ради земли, построит что-нибудь экзотическое и будет хвастаться, что в Санта-Инес у него есть местечко для отдыха. Сейчас это очень престижно.

Они разговаривали, и одновременно росло его внутреннее напряжение. Было еще очень светло – часы показывали три часа, но он со страхом думал о приближении ночи.

Холли прошлась вдоль дороги к дому и несколько раз пнула жесткие, как проволока, сорняки, торчащие из многочисленных трещин в асфальте.

– Небольшая уборка не повредит, а в остальном все в очень хорошем состоянии. Они умерли пять лет назад? Дом и сарай выглядят так, будто их красили год назад.

– Так и есть.

– Поддерживаешь товарный вид?

– Конечно, почему бы и нет?

Высокие горы на западе поглощают день быстрее, чем океанские волны Лагуна-Нигель. В Санта-Инес сумерки наступают раньше, хотя и дольше длятся. Джим смотрел на пурпурные тени заходящего солнца с ужасом героя фильма о вампирах, который спешит спрятаться, пока не распахнулась крышка гроба.

"Что со мной?" – с тревогой спросил он себя.

– Ты никогда не думал о том, чтобы здесь поселиться?

– Никогда! – Ответ прозвучал так резко и неожиданно, что заставил вздрогнуть не только Холли, но и его самого. Словно повинуясь притяжению магнита, Джим снова посмотрел на мельницу.

Он почувствовал на себе взгляд Холли.

– Джим, – тихо произнесла она, – что здесь случилось? Ради Бога, скажи, что произошло на мельнице двадцать пять лет назад?

– Я.., не знаю… – Голос его дрогнул. Он провел ладонью по холодному влажному лицу. – Ничего особенного. Здесь я играл.., было тихо, хорошо… Ничего не случилось. Ничего.

– Вспомни, – настойчиво сказала Холли. – Что-то должно было случиться.

Они провели вместе совсем немного времени, и Холли не знала, как относиться к резким переменам в настроении Джима, которые напоминали поездку на "американских горках". По мере того как они приближались к Санта-Инес, он все больше мрачнел, но потом, в универсаме, куда они заехали купить продукты, снова пришел в себя и развеселился. Однако появление на ферме стало для Джима холодным душем, а вид мельницы совершенно его добил.

Несмотря на удивительные способности Джима, Холли серьезно беспокоилась о его состоянии и хотела ему помочь. Она уже начала сомневаться, что поступила правильно, настояв на этой поездке. Журналистская карьера при всех ее недостатках приучила Холли кидаться в гущу событий, хватать удачу и мчаться с ней, как с футбольным мячом, к цели. Но, возможно, на этот раз ситуация требовала большего благоразумия, спокойствия и осмотрительности.

Они сели в "Форд" и поехали вокруг пруда. Холли вспомнила последний сон и широкую, посыпанную щебнем дорожку, по которой в прежние времена ездили на повозках, запряженных лошадьми. "Форд" остановился у подножия мельницы.

Холли вышла из машины и очутилась в двух шагах от железного забора, за которым начиналось заброшенное кукурузное поле. Окинув взглядом редкие стебли, торчащие из сухой земли, она обошла вокруг машины и присоединилась к Джиму, стоявшему на берегу пруда.

Неподвижная серо-зеленая гладь напоминала огромную плиту шифера. В воздухе низко летали стрекозы и мошки. Они опускались на поверхность пруда, вызывая едва заметную рябь. У самого берега, где густо росли водоросли и пампасная трава, можно было различить очень слабое течение, от которого вода не двигалась, а лишь таинственно мерцала.

– Ну как, все еще не можешь вспомнить, что видела во сне? – спросил Джим.

– Нет. Наверное, это не так уж важно. Не все во сне имеет значение.

– Это имеет значение, – произнес он тихим голосом, как будто обращаясь к самому себе.

Вода в пруду не была ни мутной, ни прозрачной. Холли подумала, что ее толща почти не просматривается. По словам Джима, в центре глубина не менее пятидесяти-шестидесяти футов – вполне достаточно, чтобы скрыть от глаз все что угодно.

– Давай осмотрим мельницу, – предложила Холли.

Джим достал из машины фонарь и вставил батарейки.

– Внутри всегда темно, даже днем. Дверь находилась в стене маленькой пристройки, примыкавшей к коническому зданию мельницы, подобно коридорчику эскимосского иглу. Она была не закрыта на замок, но покосилась, и ее петли заржавели. Джиму пришлось приналечь изо всех сил, прежде чем дверь поддалась и с треском и пронзительным визгом распахнулась.

Короткий коридор пристройки привел их в главное помещение мельницы, диаметр которого составлял около сорока футов. Сквозь узкие окна в толстых стенах внутрь просачивался слабый свет. Грязные стекла, точно фильтры, поглощали его летнюю яркость, придавая солнечным лучам серый зимний оттенок, отчего в комнате становилось еще мрачнее. Большой фонарь Джима выхватывал пыльные, затянутые паутиной части механизмов, назначение которых было совершенно непонятно Холли. С таким же чувством она могла бы осматривать турбинный отсек атомной подводной лодки. Все эти устаревшие достижения техники прошлого – неестественно огромные и сложные деревянные балки, зубчатые колеса, рычаги, жернова и гнилые канаты, – казалось, были сделаны не людьми минувшего века, а иными существами, стоящими на низкой ступени развития.

Джим вырос на мельнице и, хотя ею перестали пользоваться за много лет до его рождения, хорошо знал назначение ее механизмов.

Направляя луч фонаря в разные стороны, он стал объяснять Холли, как устроена мельница, перемежая свою речь словами вроде "цилиндрическое прямозубое колесо", "бегун" и "лежняк".

– Раньше все эти части не были видны, но перегородка, за которой колесо, прогнила, жернова упали и пробили настил.

Приступ страха, испытанный Джимом при виде мельницы, прошел, настроение поднялось. К удивлению Холли, когда он стал рассказывать о мельнице, в его голосе, как и тогда в супермаркете, зазвучали нотки мальчишеского энтузиазма. Он был доволен, что ему есть о чем рассказать, и хотел продемонстрировать свои знания, совсем как мальчишка, который не вылезает из библиотеки и всегда рад случаю показать, что не зря тратил время, пока другие играли в бейсбол.

Джим подошел к лестнице и, слегка касаясь стены рукой, стал без колебаний подниматься по известняковым ступенькам. Он оглянулся, и Холли увидела на его лице тихую улыбку, точно след воспоминания о чем-то хорошем.

Озадаченная такой быстрой сменой его настроения, Холли неохотно последовала за Джимом в помещение, которое он назвал "верхней комнатой". С мельницей ее связывали только страшные воспоминания о ночных кошмарах, они словно оживали с каждым шагом по лестнице. Было жутко – оказавшись здесь впервые, она хорошо помнила сырые стены и узкие крутые ступеньки, виденные ею во сне.

Холли поднялась до середины лестницы и остановилась у окна, выходящего на пруд. Протерла рукой грязное стекло и прищурилась. На миг показалось, что в воде скрывается нечто странное, но потом она сообразила, что видит отражение облака в пруду.

– Что там? – с детским любопытством спросил Джим.

Он остановился на несколько ступенек выше ее.

– Ничего. Тень.

Они продолжили свой путь и очутились в круглой комнатке с высоким потолком в виде купола, очертания которой напоминали отсек, расположенный в передней части ракеты. В отличие от того, что она видела во сне, известняковые стены не были полупрозрачными и в их толще не горели янтарные огни.

В верхней части купола помещался механизм, соединяющий крылья мельницы с вертикальной деревянной осью, проходящей сквозь отверстие в центре пола.

Вспомнив прогнившие перегородки на первом этаже, Холли с опаской ступила на деревянные доски. К ее облегчению, половицы не гнулись, балки под полом не скрипели.

– Пыли здесь хватает, – сказал Джим. Каждый их шаг поднимал в воздухе маленькое серое облачко.

– И пауков, – заметила Холли.

Сморщившись от отвращения, она рассматривала паутину с мертвыми насекомыми, опутавшую ржавый механизм. Она не боялась пауков, но они вызывали у нее чувство брезгливости.

– Придется заняться уборкой, – сказал Джим. – А потом принесем вещи.

– Надо было купить в городе щетку и ведро.

– В доме найдется все, что нам нужно. Я схожу за щеткой, а ты пока достань вещи из машины.

– Дом! – восторженно воскликнула Холли. – Когда мы поехали на мельницу, я не сообразила, что это твоя ферма и на ней никто не живет. Мы можем заночевать в доме, а сюда будем приходить, когда захотим.

– Хорошая идея, – ответил Джим, – но все не так просто. В этой комнате должно что-то произойти. Что-то, что даст нам ответы на наши вопросы или поможет их найти.

– Я это чувствую, Холли. Знаю так же, как узнаю о других вещах. Но мы не можем назначить время откровения. Не можем просить Бога или того, кто за всем этим стоит, беседовать с нами только в течение рабочего дня. Необходимо запастись терпением и ждать. Холли вздохнула:

– Хорошо, если ты так думаешь – Звон колокольчиков заставил ее замолчать на полуслове. Это был тихий серебряный звук, нежный и удивительно мелодичный, длившийся всего две-три секунды. Под тяжелыми каменными сводами легкий веселый звон мог бы показаться неуместным, но он разбудил в Холли мысли о грехе, раскаянии, искуплении.

Все стихло прежде, чем Холли поняла, что это было. Но не успела она задать Джиму вопрос, как колокольчики зазвенели снова. На этот раз ей стало ясно, почему необычный звук вызвал у нее мысли, связанные с церковью. Так звенят колокольчики во время мессы. Холли словно вдохнула запахи благовоний, мысленно возвращаясь в прошлое: когда-то в колледже она всерьез подумывала о переходе в католичество.

Колокольчики затихли.

Она повернулась к Джиму и увидела, что он улыбается.

– Что это?

– Надо же, – удивленно сказал он. – Как я мог об этом забыть?

Колокольчики ожили, и их серебряный звон наполнил комнату.

– О чем? – спросила она – О колокольчиках?

– Нет, – ответил он, когда звук снова умолк, и после некоторого колебания добавил:

– Звон идет из камня.

– Камень звенит? – удивилась Холли. Когда колокольчики зазвенели в очередной раз, она прошлась по комнате, поворачивая голову во все стороны и прислушиваясь. Ей и в самом деле показалось, что звенят известняковые стены, и не в каком-то одном месте, а сразу отовсюду, как будто в каждом камне спрятан колокольчик.

Холли сказала себе, что камни так не звенят. Впрочем, мельница – необычное здание и, возможно, имеет странную акустику. В старших классах они ездили в Вашингтон, и во время экскурсии по Капитолию им показали место, откуда слышны слова, произнесенные шепотом в другом конце огромного зала. Благодаря хитрым особенностям архитектуры звук усиливается и, отражаясь от высокого купола, передается на расстояние. Может быть, им встретился похожий эффект. Если источник звука находится в дальнем углу комнаты первого этажа, не исключено, что акустика передает звон по всему зданию. Подобное объяснение соответствовало законам логики и понравилось ей больше, чем странная идея о магическом звенящем камне. Однако уже в следующий миг Холли спросила себя, кто и зачем тайно звенит колокольчиком. И не нашла ответа.

Она прижала ладонь к стене.

И почувствовала слабые колебания в холодном известняке.

Колокольчики замолчали.

Стена перестала вибрировать.

Они ждали.

Поняв, что звон не возобновится, Холли спросила:

– Когда ты узнал о колокольчиках?

– Мне было тогда десять лет.

– И что происходило, когда они звенели? Что это значило?

– Я не знаю.

– Но ты сказал, что только что вспомнил об этом.

Глаза Джима блестели от волнения:

– Да, я вспомнил этот звон. Но не знаю, откуда он идет и что за ним следует. Хотя думаю.., это хороший знак, Холли. – Его голос прервался. – Должно случиться что-то очень хорошее, что-то.., удивительное.

Холли чувствовала себя подавленной. Несмотря на мистику, окружавшую жизнь Джима, и ее собственные ночные кошмары, она ехала на ферму в надежде найти логическое объяснение странным событиям последних дней. Не имея представления о конечной цели своего поиска, Холли свято верила в научный подход. Скрупулезные исследования в сочетании с тщательным анализом, использование дедуктивного и индуктивного методов дадут ключ к разгадке. Однако логика оказалась ненужной вещью, а Джим предпочитал верить в мистику. Хотя, надо отдать ему должное – он верил в нее с самого начала и никогда не пытался это скрыть.

– Но, Джим, как ты мог забыть такую необычную вещь, как звенящие камни, да и все остальное, что случилось с тобой на ферме?

– Не знаю. Просто забыл. Возможно, меня заставили забыть.

– Но кто?

– Сила, которая заставляет камни звенеть и стоит за всем, что случилось в эти дни. – Он направился к открытой двери. – Пойдем. Надо привести комнату в порядок и перетащить вещи. Закончим и будем ждать, что произойдет дальше.

Холли пошла за ним, но остановилась на пороге, глядя, как он спускается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Точно мальчишка, возбужденный предстоящим приключением. Все дурные предчувствия и опасения Джима испарились, как капли воды, попавшие на раскаленную жаровню.

Его постоянная и неожиданная смена настроения больше всего выбивала ее из колеи.

Почувствовав шевеление над головой, Холли взглянула вверх. От двери к потолку тянулась огромная паутина. Толстый лоснящийся паук, темный, как сгусток крови, пожирал бледную моль, которая слабо трепыхалась в его длинных мохнатых лапах.

В ход пошли щетка, совок, ведро с водой и тряпки. Джим купил даже моющее средство для окон, а в доме нашлась бумага. Когда они соскребли грязь со стекла, комната стала светлее и приобрела жилой вид. Холли убила паука над дверью, потом еще семь и успокоилась только после того, как, исследовав с фонарем все темные закоулки, убедилась, что ей ничто не угрожает.

Конечно, первый этаж кишмя кишит пауками, но об этом она решила не думать.

К шести часам солнце стало клониться к земле, но в комнате было еще достаточно светло, и они не стали зажигать лампу. Рассевшись по-турецки на спальных мешках перед термосом-холодильником, они принялись за гору толстых бутербродов, чипсы и сыр, запивая свой роскошный ужин ледяной пепси-колой. Хотя Холли не обедала, она совсем не думала о еде и только сейчас почувствовала, как проголодалась. "Болонья" с сыром и белым хлебом, приправленная горчицей, словно таяла во рту. Холли по-ребячески радовалась, что все так вкусно и хорошо, как в счастливые времена ее детства.

Они почти не разговаривали. Молчание и раньше не рождало в них чувства неловкости, а в этот момент даже самый интересный разговор явно проиграл бы в сравнении с вкусной едой. Впрочем, молчание объяснялось и другой причиной. Холли просто не знала, о чем можно говорить, сидя на чердаке старой мельницы и ожидая встречи с неведомым. Любой светский разговор при таких странных обстоятельствах казался бы неуместным, а обсуждать серьезные дела и вовсе смешно.

– Знаешь, у меня какое-то дурацкое чувство, что мы тут сидим, а зачем – и сами не знаем, – наконец произнесла она.

– У меня тоже, – признался Джим. Было часов семь, когда, открыв коробку с шоколадными пирожными, она подумала, что в здании мельницы нет туалета.

– Слушай, а как быть с уборной? Джим поднял с пола связку ключей и протянул Холли:

– Вот ключи. Как войдешь в дом, туалет справа от кухни.

Холли заметила, что в комнате сгустились тени, а за окном наступили сумерки. Отложив пирожные в сторону, она сказала:

– Я мигом, одна нога здесь, другая там. Еще стемнеть не успеет.

– Давай-давай. – Джим поднял руку, словно готовясь произнести перед знаменем слова присяги. – Клянусь всем, что для меня свято, по крайней мере одно пирожное я тебе оставлю.

– Если я вернусь и найду меньше половины пирожных, ты как миленький отправишься в Нью-Свенборг за новой коробкой, – пригрозила Холли.

– Ты так серьезно относишься к пирожным?

– Можешь не сомневаться.

– Вот это мне нравится в женщинах, – улыбнулся Джим.

Холли взяла фонарь и направилась к двери. Оглянувшись на пороге, она сказала:

– Лучше зажги лампу.

– Непременно. Когда вернешься, здесь будет светло и уютно.

Холли стала спускаться по узким крутым ступенькам. Она не хотела разлучаться с Джимом, и с каждым шагом в ней росло беспокойство. Одиночество ее не пугало. Наоборот, она боялась за Джима, боялась оставлять его одного. Хотя, конечно, это смешно – он взрослый мужчина и лучше чем кто-либо способен себя защитить.

Первый этаж погрузился в темноту. Затянутые паутиной окна не пропускали даже слабого сумеречного света.

Когда Холли прошла в сводчатую дверь пристройки, у нее появилось жутковатое чувство, что за ней кто-то наблюдает. Она тут же упрекнула себя: что за глупые страхи – ведь кроме нее и Джима на мельнице никого нет. Но, подойдя к выходу, она не выдержала и, обернувшись, ткнула в темноту фонарем. Огромные черные тени, точно драпировка из крепа в аттракционе "комната ужасов", окутывали части механизмов. Когда на них попадал луч фонаря, они бесшумно соскальзывали, обнажая ржавые зубья и шестеренки, а потом снова возвращались на место. Холли никого не увидела, но тот, кто за ней следил, мог спрятаться за жерновами.

Внезапно устыдившись собственной робости, она вышла на улицу, недоумевая, что стало с неустрашимым репортером, которым она когда-то была.

Солнце скрылось за линией гор. Синее небо, точно сошедшее со старых полотен Максфилда Периша, потемнело и приобрело багровый оттенок. Несколько жаб выбрались из ила и уселись на берегу пруда.

Она прошла вдоль воды. Мимо сарая. Подошла к дому. Ее ни на секунду не покидало гнетущее ощущение чужого присутствия. Однако, даже если кто-то в самом деле прячется на мельнице, вряд ли она удостоилась чести находиться под наблюдением целого взвода шпионов, притаившихся в поле, за сараем и на вершинах окрестных гор.

– Идиотка, – саркастически сказала себе Холли, открывая дверь.

Забыв про фонарь, она бессознательно пошарила по стене рукой и щелкнула выключателем. Удивительно, но свет в доме был.

Еще больше она поразилась, увидев перед собой полностью обставленную кухню. У окна разместились обеденный стол и четыре стула. С настенного крючка свисали медные чайники и кастрюли, а над плитой помещались двойные полочки с кухонными принадлежностями. На разделочном столе стояли тостер, микроволновая печь и миксер. Внимание Холли привлек холодильник. На нем она заметила листок с длинным перечнем покупок, прижатый к стенке маленьким магнитом в форме банки пива.

Выходит, пять лет назад, когда старики умерли, Джим не выбросил старые вещи?

Холли провела пальцем по полке и посмотрела на черту, оставленную в тонком слое пыли. Мебель на кухне протирали совсем недавно. Прошло от силы три месяца, но уж никак не пять лет.

Выйдя из туалета, она прошла по коридору, заглянула в столовую, а потом в гостиную. Если не обращать внимания на пыль, покрывавшую столы, шкафы и расшитые чехлы диванов, у комнаты был вполне жилой вид. Холли окинула взглядом картины на стене, маленький столик у кресла, заваленный стопками журналов, пыльные безделушки в серванте из красного дерева, высокие старинные часы, которые, похоже, остановились давным-давно.

Первой ее мыслью было: Джим оставил мебель, чтобы сдавать дом, пока не найдется покупатель. Но потом, заметив на стене фотографии в рамках, она решила, что ошиблась. Когда дом сдают, фотографии не оставляют. Она подошла поближе и стала разглядывать маленькие снимки: отец Джима в молодости, ему лет двадцать, не больше, мать с отцом в свадебных нарядах, пяти-шестилетний Джим с родителями.

Четвертая фотография изображала симпатичную чету лет пятидесяти. В коренастом мужчине с открытым смелым взглядом и квадратным подбородком Холли узнала старого Айренхарта, а красивое умное лицо женщины напомнило ей черты Джима и его отца. Вне всяких сомнений перед ней Лена и Генри Айренхарты – родители отца Джима.

Лена Айренхарт – та самая женщина, в чье тело прошлой ночью вселилась душа Холли. Широкие скулы, красивое волевое лицо. Не приятное, а именно красивое, величественное. Широко посаженные глаза, полные губы. На правой щеке родинка.

Хотя Холли довольно точно описала женщину из сна, Джим ее не узнал. Возможно, ему просто не приходило в голову, что у его бабушки широко посаженные глаза и полные губы. Волосы тоже могли быть кудрявыми не от природы, а после посещения парикмахерской. Вот только родинка на щеке… Пять лет – слишком короткий срок, чтобы забыть о такой детали.

Даже войдя в дом, она так и не избавилась от неприятного ощущения, что за ней следят. За несколько минут, проведенных у фотографии Лены Айренхарт, это чувство в ней настолько усилилось, что Холли не выдержала и резко обернулась.

Никого.

Она быстро прошла к двери и выглянула в коридор. Пусто. Остановилась перед темной лестницей из красного дерева, ведущей на второй этаж. На ступеньках и перилах – нетронутый слой пыли.

Хоти г смотрела вверх и негромко окликнула:

– Эй!

В гулкой тишине пустого дома ее голос прозвучал странно и безжизненно.

Ответа не последовало.

Холли стала нерешительно подниматься по лестнице.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? – снова позвала она.

В ответ – гулкая пустая тишина.

Нахмурившись, она остановилась на третьей ступеньке. Взглянула вниз, потом опять задрала голову.

Тишина казалась слишком глубокой, неестественной. Даже в пустом заброшенном доме, где никто не живет, слышно, как порой скрипят рассохшиеся половицы или ветер стучит в неплотно закрытое окно. Но здесь так тихо, что, если бы не звук ее собственных шагов, она бы подумала, что оглохла.

Холли поднялась еще на две ступеньки и остановилась.

Она ясно чувствовала на себе чужой взгляд. Такое впечатление, что старый дом ожил и изо всех щелей, с каждого куска обоев таращатся на нее тысячи злобных пронзительных глаз.

Косой луч, падающий со второго этажа, подхватил золотистый рой пылинок.

В окна заглядывало багровое лицо сумерек.

До лестничной площадки оставалось пройти четыре ступеньки. От нее начинался последний пролет, ведущий в холл второго этажа. Холли окончательно уверилась: наверху притаилось несчастье. Необязательно Враг или вообще кто-то живой и враждебный – скорее ужасное зрелище, способное повергнуть ее в трепет.

Сердце учащенно забилось. Она проглотила комок в горле и судорожно вдохнула пыльный воздух.

Наконец сказалось длительное напряжение и страх перед неведомой опасностью. Нервы не выдержали и, резко повернувшись, она бросилась вниз по лестнице. Холли не выбежала из дома сломя голову, а, стараясь не спешить, вернулась тем же путем, каким пришла, и выключила в комнатах свет. Однако она постаралась не слишком затягивать свое отступление.

Сапфировое небо, окольцованное вершинами гор, стало темно-фиолетовым на востоке и красным на западе. Золотистые поля и холмы посерели и начали приобретать угольно-черный цвет, как будто, пока она была в доме, прошел пожар и выжег все живое.

Холли пересекла двор. Никаких сомнений – за ней наблюдают. Она тревожно оглянулась на черный квадрат сарая и, чувствуя холод в желудке, уставилась на окна дома, расположенные по обе стороны от широкой красной двери. Ею овладело совершенно жуткое ощущение: она, точно морская свинка в лабораторном эксперименте, попала во власть слепой дикой силы К мозгу подведены датчики, и по ним в ткань позвоночника идут прямые импульсы тока, контролирующие рефлексы страха и рождающие параноидальные галлюцинации. Ничего подобного с ней не случалось. Холли балансировала на грани паники, делая отчаянные попытки взять себя в руки.

Она невольно ускорила шаг и наконец побежала по дорожке вдоль берега пруда. Фонарь она выключила и держала как палку, чтобы при первой же опасности воспользоваться им для защиты.

Звон колокольчиков. Даже собственное лихорадочное дыхание не помешало ей услышать чистый серебряный звук крохотных язычков, ударяющихся о внутреннюю поверхность колокольчиков. Ее поразило, что он слышен с улицы – ведь до мельницы далеко. Боковым зрением она заметила, что с прудом произошла какая-то перемена, и обернулась к воде.

В центре пруда пульсировал кровавый огонь; от него, точно круги от брошенного в воду камня, расходились ровные красные волны.

Это зрелище совершенно потрясло Холли. Она поскользнулась и с трудом удержалась на ногах.

Колокольчики умолкли, и в один миг багровое свечение в воде исчезло. Теперь поверхность пруда напоминала не серую плиту шифера, а черный полированный обсидиан.

Снова зазвенели колокольчики. Середина пруда окрасилась кровью. Вспышки вырывались из темной толщи, будто раскаленные электрические лампочки, излучающие волны красного света.

Наступила тишина.

Вода почернела.

Казалось, все вокруг вымерло. Ни кваканье лягушек в тине у берега, ни завывание койота, крик совы или шелест крыльев птицы – ни один звук не нарушал гробовую тишину ночи, такую же гнетущую, как тишина в доме Айренхартов.

Звон колокольчиков. На этот раз картина изменилась. До этого гладь пруда походила на запекшуюся кровь, а сейчас озарялась ярким красно-оранжевым сиянием. Его отблеск упал на белые метелки пампасной травы, и они вспыхнули, словно радужные облачка светящегося газа.

Что-то поднималось со дна пруда.

Колокольчики затихли. Свечение исчезло. Холли стояла, охваченная ужасом. Нужно бежать, но она даже пошевелиться не могла.

Звон колокольчиков.

Свет. Ослепительно яркий. Грязно-оранжевый, без малейшего отблеска красного.

Холли удалось сбросить оцепенение, и она опрометью бросилась к мельнице.

Вспышки одна за другой озаряли оранжевым светом грязно-серые сумерки. Ритмичные прыжки теней походили на пляску апачей вокруг военного костра. Кукурузное поле, словно огромный отвратительный богомол, сучило сухими колючими стеблями. Мельница то и дело меняла цвет, превращаясь из каменной в медную и золотую.

Колокольчики смолкли, свет погас, и в этот миг Холли стремглав влетела в открытую дверь мельницы.

С разгону перепрыгнув через порог, она резко остановилась и ослепла. Узкие окна не пропускали даже малую толику света, и на первом этаже царила густая, черная как деготь темнота. Казалось, тьма превратилась в вязкую массу и душит ее, вытесняя воздух из легких.

Фонарь наконец зажегся, и тут же раздались знакомые трели колокольчиков. Холли наотмашь полоснула лучом света темноту и убедилась, что в комнате, кроме нес, никого нет. Затем, обнаружив слева от себя ступеньки, стала поспешно взбираться по лестнице.

Холли достигла окна и приникла к стеклу в том месте, которое она ранее протерла рукой: в центре пруда мигал яркий янтарный глаз.

Она окликнула Джима и побежала наверх.

Внезапно в памяти всплыли строки из стихотворения Эдгара По. Холли учила его еще в школе и давным-давно забыла:

Она ворвалась в комнату и увидела Джима. Он стоял в белом зимнем свете лампы, смотрел на стены и улыбался.

Воспользовавшись наступившей тишиной, Холли крикнула:

– Джим, скорее! Посмотри, что творится с прудом!

Она бросилась к окну, но оказалось, что из него ничего не видно. Два других вообще выходили на другую сторону.

– Звенящий камень, – мечтательно произнес Джим.

Зазвенели колокольчики, и Холли метнулась к выходу. Обернувшись на пороге, она убедилась, что Джим следует за ней. Он двигался словно в полусне.

Сбегая по ступенькам, Холли снова услышала внутренний голос, произносящий строки Эдгара По:

Холли никогда не походила на женщину, которая при каждом удобном случае сыплет цитатами направо и налево. С поэзией она распрощалась еще в колледже и с тех пор не то что по памяти – вообще стихов не читала, единственное исключение – слащавая патока Луизы Тарвол.

Подбежав к окну, Холли быстро протерла ладонью стекло и приникла к образовавшемуся глазку. Огонь в воде снова потускнел и стал кроваво-красным. Казалось, источник света медленно погружается на дно пруда.

С ума можно сойти – кругом такое творится, а у нее голова забита стихами. Ничего подобного с ней раньше не случалось. Может быть, скорая встреча с высшими силами оказывает на мозг странное действие: из него начинают сыпаться давно забытые знания. Холли не сомневалась, что встреча состоится, но Бог, вероятнее всего, действительно ни при чем. Пруд для него не самое подходящее место. Впрочем, спроси любого проповедника или священника – он скажет, что Бог живет везде, в каждой вещи.

Только Джим очутился рядом с ней, как все смолкло и пруд быстро погрузился в темноту. Джим протиснулся к стеклу, и они замерли в ожидании.

Прошло две секунды. Потом еще две.

– Кончилось, – устало сказала Холли. – Черт! Я так хотела, чтобы ты тоже увидел.

Звон так и не повторился. Внизу в тусклом сумеречном свете чернела неподвижная гладь пруда. Быстро темнело: еще несколько минут – и наступит ночь.

– Что это было? – спросил Джим, отстраняясь от окна.

– Похоже на фильмы Спилберга, – возбужденно заговорила Холли. – Из воды, из самой глубины, поднимается свет и пульсирует. И как он появится, начинают звенеть колокольчики. Звон идет со дна пруда, а потом как-то передается стенам мельницы.

– Фильмы Спилберга? – Джим выглядел озадаченным.

– Понимаешь, это было удивительное, жуткое зрелище, странное и пугающее, но я смотрела как зачарованная.

– Как в "Близких контактах"? Что-то вроде космического корабля?

– Да… Вообще-то, нет. Не уверена. Не могу сказать. Может быть, что-то еще более странное.

– Более странное, чем космический корабль?

Удивление и страх исчезли. Холли чувствовала себя подавленной. Ей редко случалось попадать в ситуацию, когда она не могла найти слов, чтобы описать то, что видела или чувствовала. Но с этим человеком, да еще при таких головокружительных обстоятельствах, оказались бессильными ее увесистый словарный запас и талант профессионального сочинителя.

– Черт! – сказала она наконец. – Да. Более странное, чем космический корабль. По крайней мере, чем те, что показывают в кино.

– Ладно, пойдем наверх. – Джим стал подниматься по лестнице. Увидев, что она по-прежнему смотрит в окно, он вернулся и взял ее за руку. – Это еще не конец. Наоборот, все еще только начинается. Но наше место – в комнате наверху. Пойдем, Холли.

Они снова уселись на спальных мешках.

Жемчужно-серебряный ореол лампы выбелил желтые камни известняковой стены. Газ, горящий в стеклянной колбе, издавал слабое шипение, и от этого казалось, что под полом перешептываются чьи-то голоса.

Настроение Джима, словно тележка "американских горок", опять взлетело вверх, и на этот раз Холли разделяла его детский восторг и радостное ожидание чуда. Свет в пруду не только испугал ее, но и зажег в ней искру долгожданной надежды, разгорающееся пламя которой неотвратимо приближало момент истины и выстраданного ими душевного очищения.

Холли осознала, что она тоже несчастна. У Джима в сердце постоянно тревога и сумятица, а у нее – пустота. Когда они встретились в Портленде, она была закоренелым циником с испепеленной душой. Ей не пришлось испытать горя и зла, выпавших на его долю, но теперь она понимала, что жизнь, лишенная тревог и радостей, рождает холодное черное отчаяние. Дни, недели, годы, растраченные на достижение ничего не значащих целей, существование без смысла, без друзей, без близких очерствляют душу.

Она и Джим – две части китайской головоломки. Сложи их вместе – и заполнишь пустоту второй половинки, вылечишь душу целительным прикосновением. Их совпадение поразительно, и они созданы друг для друга, но головоломка может остаться нерешенной, если не принести обе части в одно и то же место в одно и то же время.

Охваченная первым возбуждением, Холли ждала появления силы, чья воля привела ее к Джиму. Пусть это будет Бог или кто-то совершенно на него не похожий, но пусть он будет добрым. Не хотелось верить, что таинственный свет в пруду может оказаться Врагом. Монстр здесь ни при чем, хотя он тоже как-то с этим связан. Джим говорил: их ждет что-то хорошее, и она сама чувствовала, что свет и звон колокольчиков означают не кровь и смерть, а очищение.

Они обменивались короткими фразами, произнося слова полушепотом, словно боялись, что громкий разговор заставит загадочные силы воздержаться от продолжения контакта.

– Как давно здесь пруд?

– С незапамятных времен.

– Еще до Айренхартов?

– Да.

– До того, как построили ферму?

– Наверняка.

– Выходит, он был всегда?

– Выходит.

– Существуют о нем легенды?

– Легенды?

– Ну.., истории о привидениях, вроде озера Лох-Несс.

– Нет. Я, по крайней мере, не слышал. Они умолкли. Потянулись минуты ожидания.

Через некоторое время Холли спросила:

– Как поживает твоя гипотеза?

– Что?

– Ты мне сегодня сказал, что у тебя есть какая-то странная, удивительная идея, но не захотел поделиться. Сказал, что надо хорошенько обдумать.

– Ах да… Полагаю, это больше, чем теория. Помнишь, ты сказала, что во сне заметила на дне пруда какой-то предмет… Не знаю почему, но я стал думать о встрече…

– Встрече?

– Да. Встрече с пришельцами.

– Из иных миров, – подумала вслух Холли, вспомнив колокольчики и идущий из воды свет.

– Они существуют, я уверен, – заговорил Джим с тихой восторженностью. – Вселенная слишком велика для нас одних. Они обязательно появятся. И кто-то первый их увидит. И почему этот кто-то не ты или я?

– Но эта штука попала в пруд, когда тебе еще не было десяти.

– Наверное.

– Что они там делали все это время?

– Не знаю. Может быть, после приземления прошли сотни, а то и тысячи лет.

– Да, но что они забыли на дне пруда?

– Возможно, это их наблюдательная станция. Отсюда они следят за человеческой цивилизацией. Вроде наших полярников в Антарктиде.

Холли подумала, что сейчас они похожи на детей, которые смотрят на усыпанное звездами небо и мечтают о путешествиях к далеким галактикам. Идея Джима выглядела смешной и абсурдной. С трудом верилось, что у кошмарных событий последних дней такое изящное и красочное объяснение. Хотя в ней, как и в каждом человеке, сохранился ребенок, и этот ребенок отчаянно желал, чтобы красивая мечта обернулась реальностью. Еще двадцать минут прошли без каких-либо изменений. Мало-помалу восторг и нервное напряжение спали и к Холли вернулась обычная способность трезво мыслить. Она вспомнила, что произошло до того, как, подбежав к пруду, увидела волшебное свечение: ее неотступно преследовало паническое, неестественное ощущение чужой слежки. Холли уже было собралась рассказать об этом Джиму, но вспомнила еще об одном странном обстоятельстве.

– Дом полностью обставлен, – сказала она. – Когда дед умер, ты ничего не тронул и все оставил как было?

– Я сохранил мебель, чтобы сдавать дом, пока не найдется покупатель.

Его ответ полностью совпадал с ее собственным объяснением этой загадочной ситуации. Однако Холли сказала:

– Но там остались личные вещи.

Джим продолжал рассматривать стены, ожидая, что на одной из них появится долгожданное знамение. Наконец он ответил, не глядя в ее сторону:

– Если бы удалось сдать дом, я сразу бы все забрал.

– Но прошло уже почти пять лет! Он пожал плечами.

– В доме поддерживали порядок, хотя последняя уборка была довольно давно. На случай, если кто захочет здесь поселиться.

– Жутковатое местечко.

Он оторвал, взгляд от стены и посмотрел на нее.

– Почему?

– Уж больно напоминает мавзолей.

В синих глазах Джима ничего нельзя было прочесть, но Холли почувствовала его раздражение: он уже мысленно беседует с пришельцами, а тут она со своей болтовней об уборке дома и продаже недвижимости.

– Жутковатое, – вздохнул Джим.

– Тогда почему?..

Он не спеша убавил яркость лампы. Плотный белый свет сменился бледным лунным сиянием, тени придвинулись – Сказать по правде, когда умер дед, я просто не смог прикоснуться к его вещам. С меня; хватило и того, что всего восемь месяцев назад мы разбирали вещи бабушки. После ее смерти он совсем недолго пожил… Когда их не стало, я остался совершенно один.

Синие глаза Джима потемнели от мучительных воспоминаний. Холли захлестнула волна сочувствия и жалости. Она подвинулась к Джиму и взяла его за руку.

– Я все откладывал и откладывал этот момент. А чем больше проходит времени, тем труднее себя заставить. – Он снова вздохнул. – Если бы нашелся покупатель, мне все равно пришлось бы разбирать вещи, но легче продать грузовик песка в пустыне Мохавк, чем эту старую ферму.

Закрыть дом после смерти деда, четыре года и четыре месяца ни к чему не прикасаться, только изредка наводить порядок в комнатах – в глазах Холли поведение Джима выглядело странным. Но в то же время странное отсутствие логики тронуло ее до глубины души. Она с самого начала разглядела в стальном супермене тонкую, ранимую душу и полюбила ее так же бесповоротно, как и все остальное в Джиме.

– Я тебе помогу, – пообещала она. – Покончим с этой чертовщиной и займемся домом. Вдвоем это будет совсем не трудно.

Он улыбнулся и тихонько сжал ее ладонь.

Тут Холли кое-что вспомнила.

– Джим, помнишь, я тебе говорила о женщине, которую видела во сне прошлой ночью? Она еще шла по лестнице.

– Да.

– Ты сказал, что не знаешь, кто она.

– И что из этого?

– В доме есть ее фотография.

– Фотография?

– В гостиной. На снимке двое – муж и жена. Им около пятидесяти. Это Лена и Генри Айренхарты?

– Да. Они…

– Лена – та женщина, которую я видела во сне.

– Странно… – Джим нахмурился.

– Да. Но еще более странно, что ты ее не узнал.

– Наверное, твое описание оказалось не слишком удачным.

– Но я же сказала: у нее была родинка на щеке…

Его глаза сузились, обнимавшая ее рука напряглась.

– Скорее, блокноты!

– Что? – непонимающе переспросила Холли.

– Сейчас что-то произойдет. Скорее достань блокноты! Помнишь, мы их купили в городе?

Он убрал руку с ее плеча, и она вытащила из лежащего рядом полиэтиленового пакета два блокнота с желтыми линованными страницами. Джим взял их и неуверенно взглянул на темные стены, точно ждал дальнейшей команды.

Звон колокольчиков.

Джим замер, захваченный их чистой серебряной музыкой. Еще немного – и у него в руках тайна того, что с ним недавно случилось. И не только это. Нечто большее. Колокольный звон возвещает рождение трансцендентальной истины, свет которой укажет цель его жизни, приподнимет завесу над прошлым и будущим, объяснит смысл вселенского существования. Несмотря на грандиозность подобной идеи, Джим верил: на мельнице ему откроются секреты мироздания, наступит волшебное озарение, в которое он так долго и безуспешно искал в различных религиях.

Как только комната наполнилась звоном колокольчиков, Холли сделала попытку вскочить и бежать к окну.

Но Джим разгадал ее замысел и заставил оставаться в комнате:

– Не уходи. Это случится здесь. Она с сомнением вернулась на место. Все стихло. Подчиняясь невидимой силе, Джим отодвинул термос-холодильник и положил между собой и Холли желтоватый блокнот. Он не знал, что делать со вторым блокнотом и фломастером. Подержал в руке и, так и не придя ни к какому решению, отложил в сторону – Колокольная мелодия зазвучала в третий раз. И, как только раздались знакомые звуки, известняковые стены вспыхнули ослепительным пламенем. Из камня хлынул красный огонь, и комнату залило ярким пульсирующим светом.

У Холли вырвался сдавленный крик. Джим сразу вспомнил ее рассказ о сне, который она видела прошлой ночью: женщина, похожая на его бабушку, поднялась по лестнице в верхнюю комнату и увидела, что стены светятся янтарным огнем, а вся мельница точно сделана из цветного стекла. Ее взгляду открылось ужасное, немыслимое зрелище: известняковые стены лопнули, будто хрупкая скорлупа, и из камня появилось злобное отвратительное чудовище.

– Не бойся, – поспешил он успокоить Холли. – Это не Враг. Нам ничто не угрожает. Видишь, свет совсем другой.

Джим хотел разделить с ней уверенность, данную ему высшими силами, от всей души надеясь, что не ошибся и опасности действительно нет. Но он хорошо помнил, что творилось с потолком его спальни в Лагуна-Нигель всего двенадцать часов назад: штукатурка вспучилась и превратилась в огромный блестящий кокон, внутри которого корчилось и пульсировало светящееся существо. Более тесное знакомство с мерзкой тварью ему совершенно ни к чему.

Колокольная музыка повторилась еще дважды, красное свечение стало янтарным. Однако в нем не чувствовалось никакой угрозы и цвет отличался от отвратительного желтого гноя, который пульсировал в такт ударам огромного сердца монстра.

Похоже, его слова не слишком успокоили Холли.

Джиму захотелось притянуть ее к себе, крепко-крепко обнять. Но нельзя. Необходимо сосредоточиться. Небольшое усилие – и высшие силы вступят с ним в контакт.

Стало тихо, но свет почему-то не погас.

Янтарное пламя вздрагивало, тускнело, комната погружалась в мерцающий полумрак и снова вспыхивала ослепительным заревом. Яркие цветные капли света, точно радужные амебы, растекались по темным стеклам, приобретая причудливые меняющиеся очертания. Все это напоминало старинный калейдоскоп.

– Такое ощущение, что мы на дне океана, в стеклянной батисфере, – сказала Холли. – Вокруг черная вода, и отовсюду плывут косяки светящихся рыб.

Ему понравилось, что в отличие от него Холли умеет ярко выразить словами то, что они видят и чувствуют. Кажется, проживи сотню лет, а нарисованные ею образы все равно останутся в памяти.

Без всяких сомнений, призрачные лучи рождаются не на поверхности, а в глубине камня. Словно под действием алхимии, известняк превратился в темный полупрозрачный кварц. Янтарное сияние, разлившееся по комнате, было ярче приглушенного света лампы. Джим взглянул на свои дрожащие руки – они ослепительно блестели. Лицо Холли тоже, казалось, отливало золотом.

Но по углам залегли бархатные тени. Свет двигался по комнате, и они шевелились от его прикосновения.

– Что теперь будет? – шепотом спросила Холли.

Джим заметил, как изменилась страница лежащего между ними блокнота, и потянул Холли за руку:

– Смотри!

На желтом поле появились черные слова. Как будто невидимка обмакнул палец в чернила и написал:

"Я с вами".