Как ни была Холли увлечена красочной игрой света, она сразу отказалась от мысли, что надпись в блокноте – дело рук Джима. Ему бы не удалось это сделать, не привлекая ее внимания. Тем не менее в невидимок Холли тоже не верила.

– Похоже, нам предлагают задавать вопросы, – заметил Джим.

– Тогда спроси, кто это, – посоветовала она, не раздумывая.

Он взял фломастер и через несколько секунд показал ей блокнот.

"Кто ты?" – прочла Холли.

Второй блокнот лежал на полу. Прямо у них на глазах на странице стали появляться неровные знаки. Они не были выжжены или написаны возникшими из воздуха волшебными чернилами. Нет, на желтом поле проступали неясные, едва заметные контуры букв, которые быстро темнели, наливаясь чернотой. Казалось, перед ними не тонкий листок бумаги, а ровная поверхность бездонного колодца. Холли вспомнила красные вспышки, которые, словно электрические лампочки, поднимались из темных глубин и взрывались в центре пруда, распространяя по воде ровные концентрические круги света. Точно так же вспыхнули известняковые стены, светлея и становясь полупрозрачными.

"ДРУГ".

Кто ты? Друг.

Звучит довольно странно. Куда естественнее сказать "ваш друг".

В имени пришельца, если, конечно, они действительно столкнулись с проявлением внеземного разума, скрывался любопытный подтекст, нечто вроде намека на Божественное происхождение. Люди наделили Бога множеством имен: Иегова, Аллах, Брахма, Зевс, Один, но титулов они придумали еще больше, называя его: Всемогущий, Отец, Спаситель, Создатель, Свет, Всевышний. Слово "Друг" удачно вписывалось в этот длинный список.

Джим молниеносно написал новый вопрос и показал Холли:

"Откуда ты?" "ИЗ ДРУГОГО МИРА".

Другой мир мог быть чем угодно, от рая до Марса.

"С другой планеты?" "ДА".

– Боже мой, – невольно вырвалось у Холли. Несмотря на вечный скептицизм, у нее в душе тоже что-то дрогнуло.

Она оторвалась от страницы блокнота и посмотрела Джиму в глаза. Они сияли ярче, чем обычно. Желтый свет придавал им удивительный изумрудный оттенок.

Холли заерзала от возбуждения и села поудобнее. В блокноте появилась новая запись, и она, бросив на нее быстрый взгляд, вырвала листок и отложила в сторону, чтобы видеть следующую страницу. Ее глаза бегали между блокнотом, на котором Джим писал вопросы, и блокнотом с ответами невидимки.

"Из другой звездной системы?" "ДА".

"Из другой галактики?" "ДА".

"На дне пруда – космический корабль?" "ДА".

"Сколько времени ты здесь находишься?" "10000 ЛЕТ".

Когда появилась эта цифра, Холли подумала, что происходящее в комнате – больший сон, чем сны, которые она недавно видела. Они с Джимом так долго искали ключ к разгадке, и вот пожалуйста – ответы на все вопросы! Но почему все так легко и гладко? Она не знала, чего ждать от этой встречи, но никак не думала, что окружавший их мрак так быстро рассеется. Такое впечатление, что ей на мозг капнули универсальным моющим средством и, словно по волшебству, все стало на свои места.

– Спроси, что она здесь делает, – сказала Холли, вырывая из блокнота вторую страницу.

– Она? – удивился Джим.

– Почему бы и нет?

– И в самом деле, – согласился он.

Вырвав из своего блокнота исписанный листок, он написал новый вопрос:

"Что ты здесь делаешь?" "НАБЛЮДАЮ, ИЗУЧАЮ, ПОМОГАЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ", – проступили на желтом листке черные буквы.

– Знаешь, что мне это напоминает?

– Что?

– Эпизод из "Внешних пределов".

– Старое телешоу?

– Ага – Но, когда его показывали, тебя и на свете не было.

– Смотрела по кабельному.

– И что здесь общего с "Внешними пределами"?

Холли нахмурилась, разглядывая надпись:

"НАБЛЮДАЮ, ИЗУЧАЮ, ПОМОГАЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ", и сказала:

– Тебе не кажется, что все это слишком.., банально?

– Банально? – раздраженно переспросил Джим. – Нет, не кажется. У меня чересчур скромный опыт по части контактов с инопланетянами. Я понятия не имею, какими они должны быть, и поэтому не могу обмануться в своих ожиданиях.

– Извини. Я просто хотела… Ладно. Все в порядке… Посмотрим, что будет дальше.

Надо признать, что появление магического света потрясло ее не меньше Джима. Холли и сейчас не могла перевести дыхание, а сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Они и в самом деле столкнулись с проявлением высших нечеловеческих сил. Огонь в пруду, свечение стен, слова, которые сами собой появляются на странице блокнота, – при виде таких чудес только круглый идиот не почувствует благоговейного трепета.

Однако восторг и удивление понемногу притупились: встреча с пришельцами все больше напоминала сюжет из набившего оскомину телесериала. Джим с ноткой язвительности в голосе сказал, что понятия не имел, какими должны быть встречи с инопланетянами, и, следовательно, ему не в чем разочаровываться. Но это не так. Он, как и Холли, рос в шестидесятые-семидесятые годы – времена засилья средств массовой информации. Они смотрели одни фильмы и телесериалы, читали те же журналы и газеты. Их юность как раз пришлась на взлет всеобщего интереса к научной фантастике, и Джим наверняка получил уйму сведений о том, что собой представляет контакт с чужой цивилизацией. Невидимый пришелец во всем следовал традиционным шаблонам, а смутное чувство подсказывало Холли, что даже самые причудливые полеты фантазии писателей и сценаристов не способны нарисовать правдоподобную картину реальной встречи с неведомым. Иной мир живет по своим законам, чужие правила нельзя ни сравнить, ни постигнуть.

– О'кей, – согласилась Холли. – Может быть, в этом-то вся соль. Они используют современные кинофильмы для удобства, им так легче с нами общаться. Вероятно, разница между нашими цивилизациями настолько велика, что мы никогда не сумеем их понять или увидеть.

– Правильно. – Склонившись над блокнотом, Джим писал следующий вопрос:

"Что означает свет, который идет из стены?" "ЭТОТ СВЕТ – Я".

Не дожидаясь, пока Джим напишет следующий вопрос, Холли громко обратилась к незнакомому собеседнику: "" – Ты можешь двигаться сквозь стены? К ее удивлению, пришелец, который казался таким педантом в вопросах соблюдения протокола, не стал настаивать на письменном характере контакта.

"Я МОГУ БЫТЬ ВСЕМ, МОГУ ДВИГАТЬСЯ ВНУТРИ, МОГУ ПРИНИМАТЬ ЛЮБУЮ ФОРМУ, КОГДА ТОЛЬКО ПОЖЕЛАЮ", появился длинный ответ.

– Расхвасталась, – заметила Холли.

– Твоя ирония совершенно неуместна, – нетерпеливо одернул ее Джим.

– Я и не думаю иронизировать, – отвергла обвинение Холли. – Просто пытаюсь понять.

Вот и все.

Он с сомнением покачал головой. Обращаясь к невидимому пришельцу, она спросила:

– Ты понимаешь, о чем я говорю?

"ДА", – появилось в блокноте.

Она вырвала страницу и, охваченная непонятным возбуждением, поднялась на ноги. Обошла комнату, поглядывая на пляшущие вокруг огоньки, обдумывая очередной вопрос.

– Почему, когда ты появляешься, начинают звенеть колокольчики?

Листок блокнота остался чистым. Холли повторила свой вопрос. Никакого отклика.

– Понимаю, коммерческая тайна, – сказала она, так и не дождавшись ответа.

Она ощутила, как кожа покрылась испариной и под блузкой потекли тонкие струйки холодного пота. В ней еще не остыл ребяческий восторг от встречи с чудом, но внутри вдруг шевельнулся противный страх. Что-то здесь не так. И дело не в том, что вся эта история сильно напоминает кино. Холли никак не могла понять причину своего внезапного испуга.

Заметив, что Джим быстро пишет в блокноте, она наклонилась к нему и прочла.

"Ты появлялся в этой комнате, когда мне было десять лет?" "ДА. ЧАСТО".

"Ты заставил меня об этом забыть?" "ДА".

– Зачем ты пишешь вопросы? Спрашивай, как я, – посоветовала ему Холли.

Его явно поразило ее предложение, а она, напротив, удивилась: зачем он пишет, если можно задавать вопросы вслух? Джим не спешил расставаться с фломастером и блокнотом, однако в конце концов неохотно отложил их в сторону.

– Почему ты заставил меня забыть? Даже не нагибаясь, Холли легко прочла толстые черные буквы, возникшие на желтом листке:

"ТЫ БЫЛ НЕ ГОТОВ".

– Слишком загадочно, – пробормотала Холли. – Ты прав, похоже, это не она, а он.

Джим выдернул исписанную страницу и бросил к другим листкам. Он раздумывал, закусив губу, и, видимо, не знал, что еще спросить. Наконец сказал:

– Ты мужчина или женщина? "Я МУЖЧИНА".

– Скорее всего ни то ни другое, – заметила Холли. – Это же существо с другой планеты. Может, они там партеногенезом размножаются.

"Я МУЖЧИНА", – снова появилось в блокноте.

Джим сидел на полу, скрестив ноги и не двигаясь. Его широко раскрытые глаза светились мальчишеским любопытством.

Холли спросила себя, почему в ней растет беспокойство, в то время как Джим вот-вот запрыгает от восторга.

– Как ты выглядишь? – спросил Джим, обращаясь к стенам.

"Я МОГУ ПРИНЯТЬ ЛЮБУЮ ФОРМУ, КАКУЮ ЗАХОЧУ".

– Ты можешь показаться нам в образе мужчины или женщины? "ДА".

– Можешь стать собакой? "ДА".

– Кошкой? "ДА".

– Жуком? "ДА".

Похоже, лишившись фломастера и блокнота, Джим стал задавать никудышные вопросы. Чего доброго спросит, какой у пришельца любимый цвет и что он больше любит – пепси или кока-колу, с досадой подумала Холли. Однако Джим спросил:

– Сколько тебе лет? "Я РЕБЕНОК".

– Ребенок? – удивился Джим. – Но ты сказал, что прилетел на Землю десять тысяч лет назад.

"Я ВСЕ ЕЩЕ РЕБЕНОК".

– Вы так долго живете?

"МЫ БЕССМЕРТНЫ".

Джим восхищенно посмотрел на Холли.

– Врет, – безапелляционно заявила она.

– Побойся Бога, Холли, – воскликнул он, пораженный ее кощунством.

– Не хочешь – не верь.

Теперь ей стало ясно, откуда взялся страх: загадочное существо ведет нечестную игру. Держится свысока. Похоже, даже презирает их. Пожалуй, умнее всего смириться, помолчать и не задавать пришельцу дерзких вопросов, а то еще рассердится.

Тем не менее она сказала:

– Если они и в самом деле бессмертны, то почему он называет себя ребенком? Он не должен так о себе говорить! Младенчество, детство, юность, зрелость – это все возрастные понятия. Тот, кто мыслит подобными категориями, не бессмертен. Допустим, ты вечен, и рождаешься невинным, невежественным, но ты не можешь родиться молодым, потому что никогда не состаришься.

– Как тебе не стыдно, Холли! – В голосе Джима звучало плохо скрытое раздражение.

– Не стыдно. Он водит нас за нос.

– Он употребил слово "ребенок", потому что хотел, чтобы мы его лучше поняли.

– "ДА".

– Чушь собачья, – упрямо сказала Холли.

– Какого черта, Холли!

Он аккуратно вырвал из блокнота еще одну страницу, а Холли подошла к стене и стала внимательно следить за радужными пятнами света, которые вспыхивали и переливались, приобретая странные причудливые формы. Сейчас они напоминали не фосфорическую жидкость и страшные языки раскаленной лавы, а мириады крохотных звезд, рой мерцающих светлячков или светящиеся косяки рыб.

Холли смотрела на стену, ожидая, что она вот-вот вздуется. Лопнет. И из трещины вылезет чудовище Все в ней требовало отступить назад, но вместо этого Холли подошла еще ближе. Ее нос оказался всего в дюйме от полупрозрачного камня, внутри которого плыли, вспыхивали, кружились миллионы ярких частиц. Стена не выделяла тепла, но Холли показалось, что кожа ее лица воспринимает прикосновения света. У Холли закружилась голова.

– Почему, когда ты появляешься, начинают звенеть колокольчики?

Через несколько секунд Джим сказал у нее за спиной:

– Не отвечает.

Вопрос выглядел совершенно невинным и вполне обоснованным. Его упорное нежелание отвечать укрепило Холли в мысли, что за молчанием пришельца скрывается нечто важное и разгадка колокольного звона поможет приподнять завесу таинственности, окутывающую странное существо.

– Почему, когда ты появляешься, начинают звенеть колокольчики?

– Не отвечает, – сказал Джим. – Зачем задавать одни и те же вопросы! Ты же видишь, Холли, что он не хочет говорить, так ты ничего не добьешься, а только его рассердишь. Это не Враг, а…

– Да, я помню. Это Друг.

Она застыла у стены, чувствуя, что оказалась с пришельцем лицом к лицу. Хотя движущиеся пятна света даже отдаленно не напоминали облик живого существа, Холли знала, что инопланетянин перед ней и буравит ее своими глазами.

– Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики? – снова спросила она.

Внутренний инстинкт подсказывал Холли: ее невинный вопрос и не столь уж невинная настойчивость подталкивают ее к краю пропасти. Стук собственного сердца показался ей оглушительным грохотом. Было бы неудивительно, если бы Джим его тоже услышал. Скорее всего могущественный Друг не только слышит, но и видит, как сердце, точно испуганный кролик, бьется о прутья грудной клетки. Ну что ж, пусть знает, что она напугана. Может, он даже читает ее мысли. Нужно показать, что страх для нее не помеха.

Холли прижала ладонь к светящемуся камню. Если радужные капли света не мираж и не проекция инопланетного сознания, таинственное существо и в самом деле живет в стене; камень – его плоть, а ее рука лежит на теле пришельца.

Стена чуть заметно вибрировала. Холли чувствовала слабые колебания. Но тепла не было. В камне горел холодный огонь.

– Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики?

– Прекрати, Холли, – крикнул Джим. В его голосе впервые послышалась тревога. Наверное, и он понял, что с Другом шутки плохи.

Но она знала: сила воли и упорство помогут ей в поединке с чужим разумом. Немного настойчивости – и их отношения с пришельцем предстанут в новом свете. Холли не могла бы сказать, чем объясняется ее уверенность. Просто так подсказывало шестое чувство. Даже не женский инстинкт, а интуиция бывшего репортера.

– Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики?

Холли показалось, что ритм колебаний слегка изменился. Хотя колебания едва-едва заметны и, может быть, все дело в ее воспаленном воображении. В голове мгновенно возникла картина: стена лопается, и трещина, превратившись в оскаленную пасть, откусывает ей руку. Брызжет кровь, из запястья торчат острые обломки белых костей.

Холли вся тряслась от страха, но осталась стоять на прежнем месте, не убирая ладонь со стены.

Уж не этот ли самый Друг внушил ей кошмарные мысли?

– Почему, когда ты появляешься, звенят колокольчики?

– Ради Бога, Холли… – начал Джим, но резко умолк и после короткой паузы сказал:

– Подожди, сейчас будет ответ.

Воля и упорство чего-нибудь да значат. Но, Боже мой, почему? Почему всемогущая сила из другой галактики испугалась ее решимости?

Джим уже читал новое сообщение:

– Он говорит… "РАДИ ЭФФЕКТА?"

– Ради эффекта? – удивленно переспросила Холли.

– Да, "Р-А-Д-И", затем "Э-Ф-Ф-Е-К-Т-А", в конце вопросительный знак. Холли снова обратилась к стене:

– Выходит, колокольчики только ради эффекта? Как в театре, да?

Прошло несколько секунд, и Джим сказал:

– Молчит.

– И зачем вопросительный знак? – спросила Холли у Друга. – Я вижу, ты сам не знаешь, откуда берется звон! Придумал тоже: "Ради эффекта?"! Не знаешь и морочишь нам голову! Хотя, с другой стороны, кому же знать, как не тебе?

– Не отвечает, – негромко сказал Джим. Холли не отрываясь смотрела на стену. От ярких сполохов света рябило в глазах, но она и не думала сдаваться.

– Сейчас появится, – сообщил Джим. – Говорит: "Я УХОЖУ".

– Испугался, цыпочка, – тихо сказала Холли, глядя в аморфное лицо прячущегося в стене собеседника и обливаясь холодным потом.

Янтарный свет померк, стал оранжевым.

Холли сделала шаг назад, покачнулась и едва не упала. Она вернулась к своему спальному мешку и обессиленно опустилась на колени.

На странице блокнота проступили новые слова:

"Я ВЕРНУСЬ".

– Когда? – спросил Джим. "КОГДА НАСТУПИТ МОЙ ЧЕРЕД".

– Какой черед?

"НА КОРАБЛЕ ВСЕМУ ЕСТЬ СВОЙ ЧЕРЕД, ПРИЛИВЫ И ОТЛИВЫ, ТЬМА И СВЕТ. ПРИХОДИТ СВЕТ И ПОЯВЛЯЮСЬ Я, А ОН ПРИХОДИТ ВМЕСТЕ С ТЕМНОТОЙ".

– Он? – эхом повторила Холли.

"ВРАГ".

Стены то и дело озарялись неярким красновато-оранжевым пламенем.

– Вы оба с одного корабля? – спросил Джим.

"ДА. ДВЕ СИЛЫ. ДВА ЕДИНСТВА".

Врет, подумала Холли. И про колокольчики тоже наврал. Устроил тут театр!

"ЖДИТЕ МОЕГО ВОЗВРАЩЕНИЯ".

– Мы будем ждать, – заверил Джим. "НЕ СПИТЕ".

– Почему нам нельзя спать? – включилась в разговор Холли.

"ВАМ ПРИСНЯТСЯ СНЫ".

Страница закончилась. Джим вырвал ее и бросил на кучу исписанных листков.

Стены залило тусклым кроваво-красным светом. В комнате сгущались тени.

"СНЫ – ДВЕРИ".

– Что ты говоришь?

В ответ появились те же слова:

"СНЫ – ДВЕРИ".

Нет, сны – опасность, подумала Холли.

Мельница снова превратилась в обычную мельницу. Камень, бревна, гвозди. Пыль, гнилые доски, ржавое железо. Пауки в щелях.

Холли в позе индейского вождя сидела напротив Джима. Их колени соприкасались, его рука покоилась в ее ладонях. Тепло его тела придавало ей силы, и к тому же она хотела смягчить резкость слов, которые собиралась ему сказать.

– Послушай, солнышко. Ты самый интересный, самый сексуальный и, я уверена, самый добрый мужчина на свете. Но репортер из тебя никудышный. Брать интервью ты совершенно не умеешь. Спрашиваешь о чем угодно, только не о том, о чем нужно. Кроме того, наивно думаешь, что собеседник говорит чистую правду, чего почти никогда не бывает. Ответы надо вытягивать, а не смотреть, как тебе морочат голову.

Джим нисколько не обиделся. Улыбнувшись, он сказал:

– Я не считал, что нахожусь в роли репортера, который берет интервью.

– Замечательно, но так и было в действительности. Этот Друг, как он себя называет, располагает информацией. С ее помощью можно выяснить, что происходит и как нам быть дальше.

– Мне это представлялось иначе… Не знаю, как сказать… Явление, что ли. Когда Бог явился Моисею и сообщил ему десять заповедей, думаю, если у пророка и осталась пара невыясненных вопросов, он все-таки не рискнул допрашивать Всевышнего "с пристрастием".

– Мы говорили не с Богом.

– Знаю. Я уже расстался с подобной идеей. Но внеземной разум неизмеримо выше нашего. По сути дела, он тот же Бог.

– Мы в этом не уверены, – заметила Холли.

– Еще как уверены! Представь, сколько нужно ума и тысячелетнего опыта, чтобы создать цивилизацию, способную путешествовать из одной галактики в другую, – Бог ты мой, да мы просто обезьяны по сравнению с ними!

– Вот об этом я и говорю. Откуда ты знаешь, что они из другой галактики? Потому что поверил ему на слово. С чего ты взял, что на дне пруда космический корабль? Опять же потому, что он так сказал.

Джим начал терять терпение:

– Зачем ему нас обманывать? Какая от этого польза?

– Не знаю. Но мне кажется, он играет с нами, как с куклами. Я подготовлюсь к его возвращению. Потрачу два-три часа, сколько хватит времени, чтобы составить список вопросов. Проведем небольшое расследование. Он предпочитает кормить нас выдумками, а нам необходимо узнать правду. Вопросы должны помочь. – Заметив, как нахмурился Джим, и опасаясь, что он вот-вот ее прервет, Холли перешла на скороговорку:

– Ну, хорошо, хорошо. Возможно, он не умеет лгать, он благородный, честный, каждое его слово – святая истина. Но послушай, Джим, это не Явление! Друг сам внушил тебе мысль купить фломастер и блокноты, сам выбрал форму вопросов и ответов. И он хочет, чтобы мы спрашивали. Он вообще мог бы с тобой беседовать из горящего тернового куста, как Господь с Моисеем.

Джим уставился на нее, задумчиво прикусив губу. Потом перевел взгляд на стены, в которых еще недавно плавало светящееся существо.

– Ты даже не спросил, почему должен спасать именно тех, а не иных людей, – не давала ему опомниться Холли.

Он посмотрел на нее. Очевидно, его тоже поразило, что он забыл спросить о самом главном. В молочном сиянии лампы, внутри которой тихо посвистывал газ, глаза Джима потеряли изумрудный оттенок и снова стали синими. Синими и тревожными.

– О'кей, – сказал он. – Ты права. Я увлекся, и меня понесло не в ту сторону. Но ведь это же чудо, правда, Холли?

– Правда, – подтвердила она.

– Пусть будет по-твоему. Давай составим список вопросов, а, когда он вернется, спрашивать будешь ты. У тебя это действительно лучше получается. Особенно если нужно что-нибудь уточнить, не теряя ни секунды.

– Согласна, – ответила Холли, испытывая огромное облегчение от предложения Джима. Слава Богу, ей не пришлось на него давить.

Она профессиональный репортер, интервью – ее хлеб, и, кроме того, в таком деле на Джима нельзя полностью положиться. Друг знает его очень давно и однажды уже заставил забыть о встрече, случившейся двадцать лет назад. Поэтому выходит, Джим с нею заодно и одновременно против нее, хотя сам он этого не сознает. Возможно, Друг сотни раз проникал в неокрепшее детское сознание. Десятилетний Джим, потрясенный смертью родителей, был более уязвим для чужого контроля и воздействия, чем обычные мальчишки его возраста. Кто знает, может быть, в подсознании Джима Айренхарта записана программа, повелевающая ему не раскрывать, а охранять тайны Друга.

Холли понимала, что в своих рассуждениях она идет по тонкой нити, отделяющей благоразумную предосторожность от паранойи, и, вероятно, ее все сильнее клонит в сторону последней. Впрочем, раз дело принимает такой оборот, легкая паранойя – нечто вроде рецепта от смерти.

Несмотря на подобные мысли, стоило Джиму собраться в туалет, как она сразу последовала за ним, потому что не хотела оставаться наверху одна. Пока он поливал прутья железного забора, за которым начиналось унылое кукурузное поле, Холли, повернувшись к нему спиной, не мигая смотрела на черную воду пруда.

Она прислушалась к кваканью лягушек и звону цикад. Встреча с неведомым выбила Холли из равновесия, и теперь даже самые привычные звуки казались ей зловещими.

Хватит ли сил у журналистки-неудачницы и бывшего школьного учителя, чтобы совладать со странной и могущественной силой, с которой им довелось столкнуться? Может быть, лучше всего немедленно покинуть ферму? Вот только интересно, позволят ли им уехать?

Друг исчез, но страх Холли не пропал, а только усилился. Ее не покидало чувство, что над их головами на человеческом волоске подвешен тысячетонный груз и магическая сила, которая его удерживает, слабеет с каждой секундой. От страшной тяжести волосок растягивается, как стекловата, и становится все тоньше.

К полуночи они доели шоколадные пирожные и исписали семь страниц, готовя вопросы для Друга-Сахар придает силы и утешает в минуты грусти, но для издерганных нервов от него мало толку. Тревога Холли стала острой, как грань белого рафинада или как хорошо наточенная бритва.

Расхаживая по комнате с блокнотом в руке, она возбужденно говорила Джиму, который лежал на спине, закинув руки за голову:

– На этот раз ему не удастся отделаться от нас письменными ответами. Он нарочно тянет время. Мы должны сделать так, чтобы он заговорил.

– Он не может разговаривать.

– Откуда ты знаешь?

– Мне так кажется. Иначе зачем все эти блокноты и фломастер?

– Тебе так кажется? – повторила его слова Холли. – Значит, поменять молекулярный состав стены, пройти через камень – это пожалуйста, а разговаривать не может? Если он не врет и действительно умеет принимать любую форму, что ему стоит сделать себе рот и голосовые связки, чтобы разговаривать, как все уважающие себя пришельцы?

– Похоже, ты права, – с беспокойством сказал Джим.

– Помнишь, он говорил, что если захочет, то может показаться нам в образе мужчины или женщины?

– Помню.

– Я вовсе не прошу, чтобы он материализовался. Пускай заговорит обычным бесплотным голосом. Еще одно световое шоу, но со звуковым оформлением.

Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, Холли поняла: она специально "заводится", чтобы до прихода Друга не растерять боевой запал. К подобному трюку ей не раз приходилось прибегать, беря интервью у чересчур важных или опасных собеседников.

– О'кей, он может говорить, но неизвестно, захочет ли он вообще с нами разговаривать.

– Мы же решили, что не позволим ему устанавливать свои порядки.

– Не понимаю, почему, что бы он ни сказал, ты все встречаешь в штыки?

– Не все.

– Но нужно иметь хотя бы чуточку уважения к нему.

– Я его уважаю, черт возьми!

– Не похоже.

– Я не сомневаюсь, что стоит ему захотеть – и он раздавит нас как мошек. Тут поневоле зауважаешь.

– Это не то уважение, о котором я говорю.

– Другого он у меня не заслужил, – отрезала Холли, продолжая мерить шагами комнату. – Пусть сначала прекратит свои штучки, перестанет нас запугивать и честно ответит на вопросы – тогда, может быть, я стану его уважать и за другие качества.

– По-моему, ты боишься, – сказал Джим, поглядев ей в лицо.

– Кто, я?

– Ты стала очень враждебной.

– Ни капельки.

Он нахмурился:

– Как будто стучишься в слепую враждебную стену.

– Ничего подобного. Всего лишь метод нападения современного репортера. Ты не задаешь вопросы, чтобы потом разъяснять читателю, что сказал собеседник, а атакуешь. У тебя есть схема, своя версия правды, и ты обязана преподнести ее публике независимо от того, насколько она совпадает с действительностью. Я не любила пользоваться этим способом и всегда проигрывала другим репортерам. Сейчас я жду не дождусь атаки. Но разница в том, что мне нужна настоящая, а не сфабрикованная правда, и я намерена вытянуть ее из этого пришельца во что бы то ни стало.

– Может, он не придет.

– Но он обещал.

– Если ты готовишь ему такую встречу… – Джим покачал головой.

– Хочешь сказать, он меня испугается? Что это тогда за высшая сила?

Зазвенели колокольчики, и Холли точно подбросило.

– Спокойно, спокойно, Холли! – Джим тоже поднялся с пола.

Колокольчики умолкли, потом зазвенели, и опять стало тихо. Когда звон раздался в третий раз, в стене вспыхнул неяркий красный огонек. Он быстро разгорался и внезапно, взметнувшись под купол потолка, озарил комнату ослепительным фейерверком. Колокольчики замолчали. Мириады сверкающих искр слились в пульсирующие пятна света, похожие на радужные амебы-Все как в прошлый раз.

– Очень эффектно, – сказала Холли. Заметив, что красный свет приобретает оранжевый, а затем и янтарный оттенок, она решила завладеть инициативой.

– Мы подумали, что прошлый способ общения не слишком удобен, и решили предложить тебе отвечать на вопросы устно, а не писать их в блокноте.

Друг молчал.

– Ты будешь с нами разговаривать? Вопрос снова остался без ответа. Сверившись с блокнотом, который держала в руке, Холли прочла первый вопрос из списка:

– Ты – высшая сила, которая посылала Джима спасать людей? Она подождала. Молчание.

Сделала еще одну попытку. Тот же результат.

Она упрямо повторила вопрос. Друг не заговорил, но Джим окликнул ее:

– Смотри, Холли.

Обернувшись, она увидела, что он разглядывает второй блокнот. Первые десять-двенадцать страниц были исписаны. В жутком дрожащем свете камня она узнала знакомый почерк Друга.

На первой странице в самом верху стояло:

– ДА. "Я – ЭТА СИЛА".

– Он ответил на все вопросы, которые мы подготовили, – сказал Джим.

Холли в ярости швырнула блокнот. Он перелетел через комнату и, звонко ударившись об оконное стекло, упал на пол.

– Что ты делаешь, Холли…

Ее свирепый взгляд заставил Джима умолкнуть на полуслове. В полупрозрачном известняке тревожно пульсировал свет. Холли сказала Другу:

– Бог дал Моисею десять заповедей. Они были написаны на камнях, на скрижалях. Однако Создатель выкроил время и для беседы. Если сам Бог снизошел до простых смертных, почему бы тебе не последовать его примеру?

Она не оглянулась посмотреть, как отреагирует Джим на ее методы нападения. Главное, чтобы он ее не прерывал.

Друг молчал, и Холли повторила первый вопрос из своего длинного списка:

– Ты – высшая сила, которая посылала Джима спасать людей?

– Да. Я – эта сила, – ответил ей негромкий приятный баритон.

Как и звон колокольчиков, звуки голоса шли сразу со всех сторон. Друг решил не принимать человеческий облик или являть им в камне свое лицо. Его слова рождались из пустоты и таяли в воздухе.

Холли перешла к следующему вопросу:

– Откуда ты знаешь, что этих людей подстерегает смерть?

– Границы времени надо мной не властны.

– Что ты имеешь в виду?

– Прошлое, настоящее, будущее.

– Ты умеешь видеть будущее?

– Я живу в будущем, как и в прошлом, и настоящем.

Блеск стал спокойнее, словно таинственный собеседник принял ее условия и подобрел.

Джим приблизился к ней и положил руку на плечо. Его легкое пожатие означало: "Молодец, Холли".

Боясь уклониться от темы, она решила не углубляться в подробности путешествий в будущее. Нужно использовать время с толком. А то получится: Друг решит, что ему пора уходить, а она не успеет задать и половины вопросов. Холли снова уткнулась в свой блокнот.

– Почему ты хочешь спасти именно этих людей?

– Чтобы помочь человечеству, – торжественно ответил голос, в котором послышались нотки напыщенности.

Хотя, может быть, ей так только показалось: модуляции голоса были очень ровными, почти как у машины.

– Но люди умирают каждый день. Большинство из них ничем не заслужили такой участи. Почему ты выбрал именно этих людей?

– Они особые люди.

– Что значит – особые?

– Оставшись в живых, они сослужат человечеству огромную службу.

– Ну и ну, – сказал Джим.

Такого поворота она не ожидала. Ответ походил на правду, однако Холли все еще колебалась. Ее беспокоило, что она уже где-то слышала голос Друга. Она не могла вспомнить, при каких обстоятельствах, но что-то в голосе, несмотря на уверенный ровный тон, заставило ее насторожиться.

– Ты утверждаешь, что способен видеть не только то, что случится в будущем, но и то, что могло бы случиться?

– Да.

– Но в таком случае, кто же ты, если не Бог?

– Нет. Я не могу видеть так ясно, как он. Но я тоже вижу.

Джим, к которому вернулось веселое мальчишеское настроение, с интересом разглядывал калейдоскоп радужных пятен света и улыбался, довольный услышанным.

Холли отвернулась от стены и направилась к своему чемодану, лежавшему на другом конце комнаты.

– Что ты делаешь? – Джим озабоченно посмотрел на нее.

– Искала вот это. – Она открыла чемодан и, порывшись в вещах, достала записную книжку с информацией, собранной во время поисков Джима. Холли встала, открыла свои записи и нашла список людей, спасенных до 246-го рейса. Сказала, обращаясь к сидящему в известняке существу:

– "Пятнадцатое мая. Атланта, Джорджия. Сэм Ньюсом и его пятилетняя дочь Эмили". Какую важную службу они сослужат человечеству? Чем они лучше других людей, которые умерли в тот день?

Друг медлил с ответом.

– Ну так как? – требовательно поторопила его Холли.

– Эмили станет великим ученым и найдет средство от страшной болезни, – в голосе явно имелась нотка напыщенности.

– Какой болезни?

– Почему вы мне не верите, мисс Тори? – Вопрос был задан с вежливостью дворецкого, но в торжественном горделивом тоне ей почудилась затаенная ребяческая обида.

– Скажи мне, что это за болезнь, и, может быть, я тебе поверю, – сказала Холли.

– Рак.

– Какой рак? Есть много типов рака.

– Все.

Она снова сверилась с записной книжкой.

– "Седьмое июня. Корона, Калифорния. Луис Андретти".

– У него родится сын, который станет великим дипломатом.

"Лучше, чем умереть от многочисленных змеиных укусов", – подумала она.

– "Двадцать первое июня. Нью-Йорк. Тадеуш…" – Станет великим художником, и его работы дадут надежду миллионам людей.

– Хороший парень, – счастливо сказал Джим, который верил каждому слову. – Он мне сразу понравился.

Не обращая на него внимания, Холли продолжала читать список:

– "Тридцатое июня. Сан-Франциско…"

– Ребенок Рэчел Стейнберг станет великим духовным лидером.

Голос Друга ее раздражал. Она не сомневалась, что уже слышала эти интонации. Вот только где?

– "Пятое июля…" – Майами, Флорида. Кармен Диас. Ее сын станет президентом Соединенных Штатов.

– Почему сразу не президентом мира? – Холли обмахнулась записной книжкой, как веером.

– Четырнадцатое июля. Хьюстон, Техас. Аманда Каттер. Ее ребенок будет работать на благо мира, – возвестил таинственный голос.

– А как насчет Второго пришествия? – съязвила Холли. Джим отошел от нее и прислонился к стене, окруженный мерцающим ореолом.

– Что с тобой творится? – спросил он.

– Слишком все гладко.

– Что гладко?

– Он говорит, что посылал тебя спасать особых людей.

– "Чтобы помочь человечеству".

– Конечно, конечно, – сказала она стене и повернулась к Джиму. – Тебе не кажется, что эти люди слишком "особые"? История опять становится банальной. Нет чтобы стать просто хорошим врачом, бизнесменом, который построит новые заводы и даст людям работу, честным, смелым полицейским или, скажем, заботливой медсестрой – их дети непременно будут великими дипломатами, великими учеными, великими политиками, великими миротворцами. Великими, великими, великими!

– Это и есть твой метод нападения современного репортера?

– Угадал.

Он оттолкнулся от стены, убрал со лба густую каштановую прядь.

– Я согласен, для тебя все это выглядит как эпизод из "Внешних пределов". Но давай поразмыслим. Ситуация невероятная, экстраординарная. Пришелец из иного мира, который для нас кажется Богом, решает меня использовать, чтобы дать человечеству лучший шанс. Вполне логично, он хочет, чтобы я спасал особых людей, действительно особых, а не твоего вымышленного бизнесмена.

– О да, вполне логично, – кивнула головой Холли. – Вот только я плохо верю в эту историю, а у меня особое чутье на обман.

– Благодаря ему ты добилась великих успехов в журналистике? – в их разговор вклинился голос пришельца.

В другое время она бы посмеялась над всемогущим инопланетянином, который опустился до жалких шпилек в ее адрес. Но если раньше нотки нетерпения и обиды в его голосе только угадывались, то теперь они прозвучали так ясно, что Холли стало не по себе. Оказаться лицом к лицу с галактическим Богом, оскорбленным в своих лучших чувствах, – перспектива не из приятных.

– Как тебе нравится высшая сила? – сказала она Джиму. – Еще пару секунд – и он назовет меня сукой.

Она заглянула в свои записи:

– "Двенадцатое июля. Стивен Эймс, Бирмингем, Алабама".

Сквозь стены плыли волны янтарного света. Краски потеряли былую гармонию. Стали резкими и нервными. Если сравнить предыдущее светопреставление со спокойной симфонией Брамса, то теперь зрелище напоминало нестройное завывание плохого джаз-оркестра.

– Так как насчет Стивена Эймса? – настойчиво спросила Холли, обмирая в ожидании ответа. Воспоминания о прошлых победах придавали ей силы.

– Я ухожу.

– Быстро ты на этот раз засобирался, – заметила Холли.

Янтарный свет начал меркнуть.

– На корабле нет регулярных смен, но мой черед придет, и я вернусь.

– Но все-таки ответь, зачем было спасать Стивена Эймса? Пятьдесят семь – не лучший возраст для производства великих дипломатов. Хотя, конечно, если постарается… Почему ты его спас?

Голос стал более низким, баритон сменился твердым жестким басом:

– Не пытайтесь уйти, это будет неразумно с вашей стороны.

Наконец-то. Все это время она напряженно ждала, когда Друг произнесет эти слова.

Другое дело Джим. Он огляделся по сторонам, точно хотел в неистовом кружении янтарных пятен отыскать фигуру пришельца и поймать его взгляд.

– Что ты говоришь? Мы уйдем, когда захотим.

– Вы должны дождаться моего возвращения. Попытаетесь уйти – умрете.

– Ты раздумал помогать человечеству? – язвительно спросила Холли.

– Не спите.

Джим подошел к ней и обнял за плечи. От отчуждения, возникшего между ними из-за ее конфликта с Другом, не осталось и следа.

– Не смейте спать.

Известняк покрылся яркими красными точками.

– Сны – двери.

Кровавый свет исчез.

Над очерченным лампой кругом сгустилась тьма, и в наступившей тишине было слышно, как в стеклянной колбе тихо посвистывает газ.

Холли стояла на пороге комнаты с фонарем в руке и всматривалась в темноту. Джим решил, что она пытается выяснить, будут ли препятствовать их попытке покинуть мельницу, и если да, то насколько серьезна угроза.

Он лежал на спальном мешке и, наблюдая за Холли, недоумевал, почему все идет насмарку.

Джим приехал на мельницу, потому что после непонятного и страшного происшествия в спальне стало невозможно закрывать глаза на темную сторону окружающей его тайны. Раньше он предпочитал плыть по течению, выполняя то, что от него требовалось: в последнюю секунду выхватывать людей из огня, быть скромным супергероем, который живет тихо, неприметно, зависит от расписания авиарейсов и сам стирает свои носки. Однако теперь, когда Враг – кто бы ни скрывался под ужасной личиной – с неистовой яростью вторгся в его жизнь, нельзя позволить себе роскошь и дальше оставаться в неведении. Враг старается пробиться к ним извне, возможно, из другого измерения, и с каждой попыткой чудовище все ближе к цели. Джим не собирался во что бы то ни стало узнавать правду о высших силах, руководящих его поступками, потому что верил: нужно запастись терпением и рано или поздно истина ему откроется. Но узнать правду о Враге было необходимо, чтобы выжить.

Тем не менее Джим ехал на ферму, испытывая двойственное чувство: готовился к худшему и все-таки надеялся на лучшее. Бросившись в неведомое, точно в омут, он рассчитывал найти объяснение своей священной миссии спасения людей. Но теперь в голове царил полнейший беспорядок. Некоторые события – звон в камне, чудесный свет Друга – принесли удивительную долгожданную радость. Его окрылило открытие, что те, кого он спас, принадлежат к особой категории людей, чьи жизни повлияют на развитие всего человечества. Но вспыхнувшее в нем торжество померкло, стоило заподозрить, что Друг утаивает часть правды либо, в худшем случае, лжет от начала до конца.

Детская капризность высшей силы подействовала на него угнетающе. Джим потерял былую уверенность, что со дня спасения Ньюсомов действовал только во имя добра.

И все-таки несмотря на страх, в нем теплилась надежда. Хотя в сердце Джима поселилось и стало расти отчаяние, присущий ему хрупкий оптимизм не позволял окончательно упасть духом.

Холли выключила фонарь, вернулась в комнату и села на пол.

– Не знаю. Может, это пустая угроза. Но есть только один способ проверки: попробовать уехать.

– Ты хочешь уехать?

Она отрицательно покачала головой.

– Какой смысл уезжать с фермы? Куда бы мы ни поехали, он все равно нас отыщет Ведь так? Он добрался до тебя в Лагуна-Нигель, нашел в Неваде и послал в Бостон спасать Николаса О'Коннора.

– Да Где бы я ни оказался, везде чувствовал его присутствие. В Хьюстоне, Флориде, Франции, Англии – он указывал мне направление, сообщал, что случится, а я делал то, что он хотел.

Холли выглядела измученной. Ее щеки стали впалыми, под глазами залегли тени, а бледность лица не могла объясняться только мертвенным сиянием газовой лампы.

Она устало прикрыла глаза и потерла переносицу, точно желая избавиться от головной боли.

Джим пожалел, что позволил ей попасть в такую историю. Однако, подобно страху и отчаянию, его сожаление не было совсем искренним. В глубине души сознавая, что ведет себя эгоистично, он радовался, что Холли рядом и останется с ним, как бы ни сложились события этой странной ночи. Одиночество исчезло навсегда.

Сердито нахмурившись и все еще потирая переносицу, Холли сказала:

– Это существо водится не только в окрестностях пруда и не просто путешествует на большие расстояния. Судя по моим царапинам и потолку спальни, оно появляется где угодно и как угодно.

– Подожди, – перебил ее Джим, – мы знаем, что Враг умеет материализовываться в пространстве, но неизвестно, способен ли на это Друг. Именно Враг пытался настигнуть тебя во сне, и он же охотился за нами утром в Лагуна-Нигель.

Холли открыла глаза и, убрав руку от лица, сурово посмотрела на Джима.

– Я думаю. Друг и Враг – одно и то же – Что?

– Я не верю, что на дне пруда, в корабле, если он вообще существует, живут двое Друг и Враг – всего лишь противоположные стороны единого целого Холли выразилась достаточно ясно, но Джим не решался поверить в страшный смысл ее слов. Наконец он сказал:

– Ты серьезно? Ведь это все равно что.., назвать его сумасшедшим.

– О чем я и говорю. У него настоящее раздвоение личности. И каждая половина не ведает, что творит другая.

Заметив на лице Джима отчаянное желание сохранить веру в доброго, разумного Друга, Холли взяла его руку в свои ладони и торопливо заговорила:

– Вспомни его капризность, хвастовство. Чего стоит одно утверждение, будто он способен изменить судьбу человечества. А настроение? То он приторный как сахар, то злой как черт. И все время врет. Что ни слово – то ложь, а потом сам верит в свои россказни. Да еще без всякой причины напускает на себя таинственность. Сам посуди, разве это не напоминает картину психического расстройства?

Джиму показалось, что он увидел слабое место в ее рассуждениях.

– Ты думаешь, существо с расстроенной психикой могло управлять сложным космическим кораблем? Только представь миллионы световых лет и бесчисленные опасности, которые ему пришлось преодолеть.

– Но, может быть, безумие наступило уже после приземления. Корабль мог вести робот или другие существа, которые, возможно, погибли. Он никогда о них не говорил, только о Враге. Но, если и в самом деле поверить в его внеземное происхождение, тебе не кажется странным, что в такую сложную экспедицию посылают экипаж из двух астронавтов? Кто знает, может, он убил остальных.

Все в рассуждениях Холли могло оказаться правдой, но в таком случае правдой могло оказаться что угодно. Они столкнулись с Неведомым, таящим в себе неисчислимые возможности. Джим вспомнил, как прочел в одной книге, что даже многие ученые полагают: образы, рожденные в человеческом воображении, какими бы невероятными они ни казались, могут существовать где-то во Вселенной, потому что неопределенная природа мироздания наделила воображение не меньшей подвижностью и продуктивностью, чем человеческие сны.

Джим поделился с Холли возникшими у него мыслями. Потом сказал:

– Меня смущает, что ты сейчас делаешь то, во что сама раньше не верила: изо всех сил стараешься объяснить проявления чужого разума, которые, с нашей точки зрения, просто не поддаются объяснению. Разве можно говорить о безумии или раздвоении личности у пришельцев, если это чисто земные понятия?

– Конечно, ты прав, – кивнула Холли. – Но в данный момент это единственная теория, которая имеет хоть какой-то смысл. И пока она не опровергнута, я буду считать, что мы имеем дело с иррациональным существом.

Джим протянул свободную руку и сделал огонек в лампе поярче.

– У меня прямо мурашки по коже, – сказал он, передернув плечами.

– Не у тебя одного.

– Если он и в самом деле шизофреник… Что будет, если он войдет в образ Врага и уже не выйдет обратно?

– Мне об этом и думать не хочется, – ответила Холли. – Если он выше нас по разуму, а опыт его цивилизации по сравнению с историей человечества все равно что энциклопедия и короткий рассказ, он наверняка знает такое, от чего Гитлер, Сталин и Пол Пот покажутся учителями воскресной школы.

Ее слова повергли Джима в уныние. Он гнал от себя черные мысли, но они все равно возвращались. Съеденные пирожные жгли желудок, точно раскаленные камни.

– Когда он вернется… – заговорила Холли.

– Ради Бога, Холли, – перебил ее Джим, – никакого нападения!

– У меня не вышло, – признала она свою неудачу. – Но мы были на правильном пути. Просто я слишком далеко зашла, перегнула палку. Когда он вернется, нужно изменить тактику.

Теория Холли о безумии пришельца подействовала на Джима сильнее, чем он этого хотел. Его бросало в холодный пот при мысли о том, что с ними станет, если в Друге возобладает темная половина личности.

– А почему бы не оставить его в покое и не бить по его самолюбию, пускай себе радуется…

– Бесполезно. Если будешь потакать безумию, никогда с ним не справишься. Любая сиделка из психиатрической клиники скажет тебе, что с буйно помешанными лучше всего вести себя спокойно и уважительно, но твердо.

Почувствовав, как взмокли его ладони, он освободился от руки Холли и вытер пот о рубашку.

На мельнице воцарилась мертвая, неестественная тишина. Ни единого звука. Казалось, их запечатали в огромную стеклянную колбу и выставили на обозрение в музее страны великанов. В другое время тишина вызвала бы у Джима беспокойство, но на этот раз она вселяла в него надежду, что Друг уснул или занят своими делами и ему сейчас не до них.

– Он хочет нам добра, – сказал он Холли. – Даже если он сумасшедший, буйно помешанный и вторая половина его личности – воплощение зла. Он словно доктор Джекилл и мистер Хайд в одном лице, и доктор Джекилл искренне хочет добра. По крайней мере, одно это уже в нашу пользу.

Холли обдумала слова Джима и кивнула:

– Похоже, ты прав. Когда он вернется, я постараюсь выведать у него правду.

– Вот только поможет ли это нам? Если он сумасшедший, то рано или поздно сорвется и начнет крушить все подряд. Этого я боюсь больше всего.

– Вполне возможно, но мы должны сделать попытку.

После ее ответа наступила неприятная тревожная тишина.

Взглянув на часы, Джим увидел, что уже десять минут второго. Спать не хотелось. Он не боялся незаметно задремать и открыть двери, о которых говорил Друг, но чувствовал, что валится с ног от усталости. Хотя днем он только вел машину, сидел и стоял во время беседы с инопланетянином, все мышцы болели, как после долгой тяжелой работы. Лицо покрылось холодным потом, а в глаза будто набили песку. Стресс оказывает не менее разрушительное действие, чем тяжелое физическое напряжение.

Джим поймал себя на мысли, что он, словно мальчишка, который не хочет идти к зубному врачу, больше всего на свете мечтает, чтобы Друг никогда не вернулся. Он желал этого всеми фибрами души и, словно ребенок, верил: стоит очень захотеть – и желаемое непременно исполнится.

В памяти всплыли слова, которые Джим цитировал на уроках литературы при изучении фантасмагорий По и Хоторна: "Ужас превращает нас в детей". Если он когда-нибудь вернется в школу, то сумеет раскрыть тему ужаса гораздо Лучше, чем до приезда на старую мельницу.

Но мечты не сбылись: в час двадцать появился Друг. На этот раз его прибытие не сопровождалось звоном колокольчиков. В стене вспыхнул красный свет, точно в чистую воду плеснули алую краску.

Холли вскочила на ноги. Джим последовал ее примеру. Трудно спокойно усидеть на месте, когда знаешь, что загадочное существо может в любой момент нанести безжалостный удар-Комнату наполнил рой красных светящихся точек, которые начали приобретать янтарный оттенок.

Друг заговорил, не дожидаясь вопросов:

"Первое августа. Сиэтл. Спасена тонущая Лора Ленаскиан. Ее ребенок будет великим композитором, и его музыка принесет утешение многим несчастным людям. Восьмое августа. Пеория, Иллинойс, Дуги Беркет. Вырастет и станет специалистом в области парамедицины. В Чикаго он спасет тысячи жизней. Двенадцатое августа. Портленд, Орегон. Билли Дженкинс. Его гениальные изобретения произведут революцию в медицине…" Взгляды Холли и Джима встретились. Оба замерли, пораженные одной и той же мыслью: к Другу вернулось хвастливое настроение, и он снова "играет на публику", стремясь доказать свои притязания на роль спасителя человечества. Но как узнать, что в его словах правда, а что вымысел? Самое важное то, что пришелец очень хочет, чтобы ему поверили. Джим не мог понять, какое дело до их мнения существу, стоящему на неизмеримо более высокой ступени развития. По сравнению с ним они с Холли – просто серые мыши. И тем не менее Другу не безразлично, что они подумают.

А раз так – из этого можно извлечь пользу. "Двадцатое августа. Пустыня Мохавк, Невада. Лиза и Сузи Явольски. Любовь и забота матери помогут Сузи преодолеть последствия психологической травмы, вызванной гибелью отца, и она станет величайшим государственным деятелем всех времен, прославится успехами на ниве просвещения и помощи нуждающимся. Двадцать третье августа. Бостон, Массачусетс. Николас О Коннор, спасен при взрыве трансформаторной будки. Он вырастет и станет священником, который посвятит жизнь уходу за бедняками в индийских трущобах…" Наивность попытки Друга ответить на критику Холли и представить свою работу в менее грандиозном свете была видна невооруженным глазом: вместо того чтобы спасать мир, маленькому Беркету надлежало стать просто хорошим врачом, а Николасу О'Коннору предлагалось влачить скромное существование среди голодных индусов. Однако остальные спасенные по-прежнему блистали всевозможными великими талантами.

По-видимому, пришелец постарался придать своей истории достоверность и убрал излишний налет гениальности, но потом в нем заговорила профессиональная гордость и он не захотел окончательно умалять свои достижения.

И еще одно беспокоило Джима: голос. Чем дольше он к нему прислушивался, тем сильнее убеждался, что слышал его раньше, но не на мельнице двадцать пять лет назад, а совсем при других обстоятельствах. Голос немного отличается от слышанного, но это и естественно: у пришельца нет и подобия голосовых связок, а природа рождения звука не похожа на земную. Невидимое существо подражает голосу человека, которого Джим когда-то знал, но вспомнить не мог, как ни пытался.

"Двадцать шестое августа. Дубьюк, Айова. Кристин и Кейси Дубровек. Кристин родит еще одного ребенка, который станет великим генетиком следующего столетия. Кейси будет замечательным учителем и окажет огромное влияние на жизнь своих учеников. Она никогда не совершит ошибки, которая приведет к самоубийству школьника".

Джим вздрогнул, будто его с размаху ударили молотком в солнечное сплетение. Оскорбительный выпад, намекавший на смерть Ларри Какониса, окончательно разрушил его веру в добрые намерения Друга.

– Удар ниже пояса, – сказала Холли.

Колкие слова пришельца вызвали у Джима настоящий приступ дурноты.

Янтарные лучи проникали сквозь стены, и комната озарялась ярким светом. Похоже, Друг наслаждался эффектом своего удара.

Джима захлестнула волна отчаяния, и ему вдруг пришло в голову, что живущее в пруду существо – олицетворение чистого зла и, может быть, спасенные им люди будут служить не на благо человечества, а, наоборот, приведут к его гибели. Возможно, Николас О'Коннор станет маньяком-убийцей, а Билли Дженкинс вырастет в пилота ядерного бомбардировщика, который перехитрит системы противовоздушной обороны и сбросит на город смертельный груз.

Кто знает, может, Сузи Явольски вместо карьеры великого государственного деятеля выберет путь террора и в споре со своими оппонентами будет использовать бомбы и пулемет.

Но, оказавшись на краю черной бездны, Джим вдруг представил лицо маленькой Сузи Явольски и подумал: ее глаза – сама невинность. Девочка не способна на зло. Его усилия не пропали впустую. Друг, несмотря на видимое безумие и жестокость, действительно делал добро.

– У нас есть к тебе вопросы, – обратилась Холли к светящейся стене.

– Спрашивайте, спрашивайте.

Холли углубилась в свои записи, и Джим с надеждой подумал, что она будет не слишком агрессивной. Он чувствовал, что Друга очень легко вывести из равновесия.

– Почему ты выбрал для своих целей Джима?

– Это было удобно.

– Потому что он жил на ферме?

– Да.

– Ты когда-нибудь обращался к другим людям, кроме Джима?

– Нет.

– Ни разу за десять тысяч лет?

– Пытаешься поймать меня на слове? Думаешь, тебе это удастся? Все еще не веришь, что я говорю правду?

Холли взглянула на Джима, и он покачал головой, показывая, что она выбрала неподходящее время для споров. Осмотрительность – не только лучшая часть мужества, но и их единственная надежда на спасение.

Он спросил себя, умеет ли существо читать его мысли или даже проникать в мозг и вводить свою программу. Скорее всего нет. Если бы пришелец знал, что они все еще считают его сумасшедшим, спокойной беседе давно бы пришел конец.

– Извини, – сказала Холли. – У меня и в мыслях не было ловить тебя на слове. Просто мы хотим узнать о тебе побольше. Все это так удивительно! Если наши вопросы покажутся тебе обидными, пойми, пожалуйста, что это без злого умысла, по незнанию.

Друг ничего не ответил.

Промежутки между вспышками стали помедленнее, и, хотя Джим понимал: действия инопланетного существа не могут укладываться в обычные рамки человеческого поведения, ему показалось, что настроение пришельца изменилось и в красочном движении пятен света кроется настоящее самодовольство. Похоже, Друг переваривает слова Холли, решая, поверить или не поверить в их искренность.

Наконец они услышали его заметно подобревший голос:

– Задавайте ваши вопросы.

Холли заглянула в блокнот и спросила:

– Ты когда-нибудь освободишь Джима от этой работы?

– Он хочет, чтобы его освободили?

Холли испытующе посмотрела на Джима.

– Нет, если я действительно делаю добро, – сказал Джим и удивился собственному ответу, вспомнив испытания, через которые ему пришлось пройти за последние месяцы.

– Конечно, добро. Как ты можешь в этом сомневаться? Однако неважно, веришь ты в мои добрые намерения или нет, я никогда тебя не отпущу.

Зловещий тон Друга внес новую сумятицу в сердце Джима, который только что с облегчением узнал, что не спасает будущих воров и убийц.

– Но зачем тебе… – начала Холли.

– Есть еще одна причина, почему я выбрал Джима Айренхарта для этой работы.

– Какая? – быстро спросил Джим.

– Ты искал ее.

– Я?

– Тебе была нужна цель.

Джим понял. Страх перед Другом не уменьшился, но желание пришельца помочь ему тронуло до глубины души.

Придать смысл его пустой сломанной жизни – значило то же самое, что спасти Билли Дженкинса или Сузи Явольски, хотя они были избавлены от смерти мгновенной, а ему угрожало медленное и мучительное угасание души. Слова Друга говорили о том, что странному существу знакомо чувство сострадания, а Джим заслужил сочувствие, когда после самоубийства Ларри Какониса впал в тяжелую непроходящую депрессию. Даже если заверения пришельца – сплошная ложь, у него на глаза навернулись слезы благодарности.

– Почему ты ждал десять тысяч лет, чтобы выбрать кого-нибудь вроде Джима для помощи человечеству? – спросила Холли.

– Нужно было изучить ситуацию, собрать информацию, проанализировать и только потом решить, насколько оправдано вмешательство.

– И для этого тебе понадобилось десять тысяч лет? Но зачем? Вся наша письменная история столько не насчитывает!

В ответ – молчание.

Холли повторила вопрос.

Последовала долгая пауза, и наконец Друг сказал:

– Я ухожу.

Затем, видимо, опасаясь, что проявление сочувствия может быть расценено как слабость, голос внушительно добавил:

– Попытаетесь уйти – умрете.

– Когда ты вернешься?

– Не спите.

– Уже два часа ночи!

– Сны – двери.

– Черт возьми! Что же, нам вообще не спать? – взорвалась Холли. Свечение в стенах погасло.

Друг ушел.

Где-то смеются. Слушают музыку. Танцуют. Любят.

Круглая комнатка на чердаке мельницы, некогда использовавшаяся под склад, была до потолка заполнена дурными предчувствиями и ожиданиями беды.

Холли ненавидела свою вынужденную беспомощность. Как бы ни складывалась жизнь, она всегда была человеком действия. Если не нравилась работа – бросала и искала новую. Если человек переставал ее интересовать – без колебаний шла на разрыв. Она привыкла убегать от проблем: закрывала глаза на коррупцию в журналистике – трудно быть кристально честной, когда все вокруг продается и покупается, старалась не думать об ответственности за судьбу близких, меняла города, работу, знакомых… Но, по крайней мере, бегство от проблем – тоже способ действия, а теперь ее лишили последней надежды.

Все-таки в знакомстве с Другом есть свои плюсы: крути не крути, а от этой проблемы он убежать не позволит.

Спустя некоторое время они с Джимом занялись обсуждением недавнего визита и стали просматривать оставшиеся вопросы, внося в них изменения и дополнения. Заключительная часть беседы с Другом дала пищу для серьезных размышлений, хотя о конкретных результатах говорить не приходилось – оба они знали, что на слова Друга нельзя полностью положиться.

В четвертом часу не осталось сил ни стоять, ни сидеть. Они сдвинули спальные мешки и, вытянувшись бок о бок, уставились на купол потолка.

Лампу, чтобы не заснуть, установили на самую сильную яркость. Дожидаясь возвращения Друга, они лежали, держась за руки, и негромко обменивались ничего не значащими фразами – говорили о чем угодно, лишь бы не молчать. Трудно задремать посреди разговора: собеседник сразу заметит отсутствие ответа и ощутит, как слабеет ладонь засыпающего.

Холли думала, что бессонная ночь для нее – пара пустяков. В студенческие годы, готовясь к экзамену, она легко выдерживала до полутора суток, а в начале карьеры, когда журналистика еще что-то для нее значила, не раз просиживала всю ночь напролет, роясь в книгах, прослушивая магнитофонные записи или подыскивая нужное слово для заголовка статьи. В последнее время у нее случались приступы бессонницы.

Одним словом, по натуре она – настоящая "сова". Как раз то, что нужно.

Однако, хотя после утреннего пробуждения в Лагуна-Нигель не прошло и суток, Холли с трудом боролась с дремотой. Казалось, кто-то невидимый вкрадчиво нашептывает на ухо:

"Спать, спать, спать".

Прошедшие дни потребовали от нее уйму сил и энергии, усталость берет свое. К тому же ей не удавалось выспаться несколько дней подряд: мучили кошмары. "Сны – двери". Сны таят в себе опасность, спать нельзя. Черт возьми, плевать на усталость, спать – нельзя. Холли изо всех сил старалась поддерживать затухающую беседу, хотя порой ловила себя на мысли, что плохо понимает, о чем они говорят. "Сны – двери". Такое впечатление, что ей вкололи наркотик или Друг, предупредив об опасности сна, незаметно давит на усыпляющую кнопку в ее мозгу. "Сны – двери". Холли попыталась справиться с наступающим беспамятством, но поняла, что у нее нет сил даже пошевелиться или открыть глаза. Глаза закрыты. Она только сейчас это заметила. "Сны – двери". Никакой паники. Холли проваливалась в пустоту, хотя слышала, что сердце бьется все громче и быстрее. Ладонь разжалась. Она ждала, что Джим откликнется, разбудит ее, но, почувствовав, как слабеют его пальцы, поняла: он тоже погружается в сон.

Холли окунулась в темноту.

И ощутила на себе чужой взгляд.

В ней всколыхнулись противоречивые чувства – облегчение и страх.

Что-то должно случиться. Она знала: что-то обязательно произойдет.

Но ничего не случилось. Ее окружала непроницаемая тьма.

Вдруг Холли поняла, что должна выполнить задание. Наверное, произошла ошибка. Задания получал Джим, а не она.

Задание. Ее задание. Ей дали задание. Важное. От выполнения которого зависит ее собственная жизнь. И жизнь Джима. Самое существование мира зависит от того, как она выполнит задание.

Кругом темнота.

Холли проваливалась в нее, как в черную воду.

Медленно погружалась в забытье и уже ни о чем не думала.

Ей приснился сон. По сравнению с ним все прошлые кошмары выглядела жалкой тенью. На этот раз Враг и мельница отсутствовали. Но проходящие перед ее мысленным взором картины были нарисованы с поистине иезуитскими подробностями, а ужас и мука, обрушившиеся на ее сознание, оглушили и застали Холли врасплох; по сравнению с ними даже полет на 246-м рейсе казался детской забавой.

Холли открыла глаза и увидела, что лежит под столом на кафельном полу. Рядом – металлический стул с оранжевой пластиковой спинкой. Под ним – горка рассыпанной жареной картошки и гамбургер, из которого вывалилась начинка: мясо и листья салата, политые темно-красным кетчупом. Еще дальше лежит старая леди. Ее лицо обращено к Холли. Немигающий взгляд скользит мимо круглых металлических ножек стула, мимо золотистой картошки и растерзанного гамбургера. Женщина смотрит в одну точку, и в ее глазах застыло удивление. Вдруг Холли замечает, что вместо одного глаза у старушки дыра, и из нее вытекает струйка крови. О Боже! Простите меня, леди, простите. Холли слышит страшный непонятный звук:

– Та-та-та-та-та-та. Кричат люди, много людей.

– Та-та-та-та-та-та.

Вопли понемногу стихают, слышен звон битого стекла, треск ломающегося дерева, чей-то яростный крик, переходящий в медвежий рев.

– Та-та-та-та-та-та.

Это – звуки выстрелов. Теперь Холли ясно различает тяжелый ритмичный треск автоматных очередей. Она хочет выбраться из-под стола и перекатывается на другой бок, потому что не может заставить себя ползти мимо старой женщины с простреленным глазом. Но прямо перед ней лежит девочка лет восьми, и Холли в оцепенении смотрит на ее розовое платье, белые чулки и черные маленькие туфельки. Маленькая белокурая девочка в черных туфельках, маленькая девочка, маленькая девочка, маленькая девочка в белых чулочках, маленькая девочка, маленькая девочка… Маленькая девочка, у которой нет половины лица. Белая окровавленная улыбка. Разбитые зубы, обнаженные в кривой окровавленной улыбке.

Вопли, стоны, всхлипы. И опять:

– Та-та-та-та-та-та. Этот кошмар никогда не кончится. Снова и снова отвратительный страшный звук:

– Та-та-та-та-та-та.

Скорее прочь от мертвой старушки и девочки с половиной лица.

Ладони скользят по теплой картошке, натыкаются на горячий рыбный бутерброд, шлепают по липкой горчице. Холли на четвереньках ползет под столами, пробирается между перевернутыми стульями. Ее рука попадает в ледяную лужицу разлитой на полу кока-колы, и на стенке бумажного стаканчика Холли видит надпись:

"Утенок Дикси". Значит, она в кафе "Дворец Утенка Дикси". Это одно из ее любимых мест. Наверное, они поняли, что кафе не место для криков. Но кто-то всхлипывает и стонет, кто-то жалобно молит о помощи. Холли выбирается из-под стола и в нескольких шагах от себя замечает странно одетого человека. Человек стоит к ней боком и Холли не видит его лица. Он похож на ряженого во время веселого празднования Хэллоуина. Но это не праздник. Однако на мужчине маскарадный костюм: армейские ботинки и брюки, черная майка и берет вроде тех, что носят "зеленые береты", только черного цвета. Военная форма – явная бутафория: не бывает солдат с такими толстыми животами и недельной щетиной. Солдаты обязаны бриться. Странный человек просто вырядился под десантника. Перед ним на коленях молоденькая официантка. Холли запомнила ее рыжие волосы и улыбку, когда девушка подмигнула ей, принимая заказ. Она склонилась перед человеком в военной форме, опустила голову, словно в молитве. Холли явственно слышит ее умоляющий голос:

– Не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, пожалуйста…

Мужчина что-то выкрикивает о ЦРУ и шпионах, засевших в подвале кафе. Затем он умолкает и, уставившись на рыжеволосую девушку, приказывает:

– Посмотри мне в глаза.

– Пожалуйста, не надо, – молит та о пощаде.

– Посмотри мне в глаза, – снова требует он. Девушка испуганно поднимает голову, и человек в военной форме спрашивает:

– Ты думаешь, я идиот?

Официантка исступленно мотает головой.

– Пожалуйста, не надо, я ничего не знаю.

– Знаешь, сука! – яростно рычит убийца и целится девушке в лицо. Ствол автомата опускается и застывает в нескольких дюймах от ее щеки. Она невнятно всхлипывает:

– А-а-а-а…

– Цэрэушница! – орет "черный берет". Холли кажется: еще миг – и он расхохочется и отбросит в сторону автомат, все актеры, которые играют мертвых, встанут и тоже засмеются, на сцену выйдет хозяин кафе и раскланяется, как после окончания маскарадного представления. Но это не Хэллоуин. Человек в военной форме давит на курок.

– Та-та-та-та.

Рыжеволосая девушка исчезает. Холли угрем бросается назад и ползет прочь от страшного места. Только бы не попасться ему на глаза. Человек в военной форме – сумасшедший, самый настоящий сумасшедший. Вся измазанная в еде, падая на мокром полу и скользя в луже липкой крови, Холли пробирается мимо девочки в розовом платье.

Только бы он не услышал.

– Та-та-та-та-та.

Должно быть, сумасшедший стреляет в другую сторону. Ни одна пуля не ударяется рядом с ней, и Холли протискивается между стулом и телом мужчины с выпущенными кишками, продолжая двигаться к выходу. На улице завывают полицейские сирены, сейчас подоспеют копы и… Позади нее с грохотом переворачивается стол. Холли с ужасом оглядывается. Убийца заметил ее и бросился в погоню. Он идет по залу и неумолимо приближается, отодвигая столы, пиная подвернувшиеся под ногу стулья. Холли перебирается через ноги мертвой женщины, оказывается в углу и натыкается еще на один труп. Она в углу, зажатая мертвецами, и ей не выбраться отсюда. Сумасшедший настигает ее. Холли не хочет видеть его страшный оскал, не хочет смотреть на дуло автомата, как смотрела рыжеволосая девушка. Она отворачивается.

Такого пробуждения Холли еще не знала. Она проснулась не от крика или беззвучного стона, а от того, что стала задыхаться. Свернувшись клубком, Холли корчилась от спазмов в пустом желудке и захлебывалась несуществующей рвотой, которая, точно омерзительный кляп, забила ей горло.

Джим лежал на боку. Его слегка согнутые ноги вызвали у нее в памяти образ зародыша в материнской утробе. Он спал спокойно и дышал ровно.

Холли с трудом отдышалась и села. Ее не просто трясло, казалось, гремят все ее кости, с грохотом ударяясь друг о друга.

Она порадовалась, что с прошлого вечера не ела ничего, кроме пирожных. Иначе бы ее одежда приобрела дополнительные украшения.

Холли наклонилась вперед и некоторое время сидела, сгорбившись, закрыв лицо руками. Мало-помалу она успокоилась: лопатки перестали ходить ходуном, и только внезапная дрожь пробегала по коже.

Когда она наконец подняла голову, то первое, что бросилось в глаза, был свет, пробивавшийся в комнату сквозь узкие окна. Тусклый, грязно-розовый, слабый отсвет будущего ярко-синего неба – и все-таки это был солнечный свет. Неизвестно, удастся ли ей дожить до следующего дня.

Холли посмотрела на часы: десять минут седьмого. Рассвет только что наступил. Она проспала не больше двух – двух с половиной часов. Лучше бы совсем не спать. Она чувствовала себя совершенно разбитой.

Холли заподозрила, что Друг, используя свои телепатические возможности, насильно заставил ее заснуть. Необычайная достоверность ночного кошмара убедила Холли, что пришелец нарочно прокрутил у нее в мозгу ролик с отвратительным фильмом.

Но зачем?

Джим что-то пробормотал во сне, заворочался и снова затих. Его дыхание было глубоким, но ровным. Если ему и снится сон, то явно не тот, что видела она. Иначе бы он корчился и стонал, как мученик на дыбе.

Холли в который раз перебирала в голове детали ночного кошмара, спрашивая себя, не узнала ли она свою судьбу. Возможно, Друг хотел предупредить, что ей суждено умереть от пули безумного маньяка на заляпанном грязью и кровью полу "Дворца Утенка Дикси". Но Холли никогда не слышала о кафе с таким названием и даже представить не могла более нелепого места для смерти.

Она живет в обществе, где улицы переполнены жертвами наркобизнеса. У любого наркомана может "поехать крыша", и, схватив автомат, он бросится в ближайшую закусочную, чтобы отстреливать цэрэушников, плетущих свои шпионские сети. Она достаточно долго проработала в газете и видела не менее ужасные и трагические случаи.

Еще пятнадцать минут таких размышлений, и Холли совершенно расхотелось вспоминать о пережитом кошмаре. Она попыталась все разложить по полочкам, но потерпела неудачу и, чем дольше думала, тем сильнее запутывалась. Однако кровавая сцена убийства не стерлась из памяти, как забываются обычные сны, а стала ярче и отчетливей. Холли собрала всю свою волю, чтобы отвлечься от страшных воспоминаний.

Джим продолжал спать. Она было хотела разбудить его, но потом решила, что ему, как и ей, нужен отдых. Не похоже, чтобы Враг пытался использовать сон Джима в качестве двери. Известняковые стены и дубовые доски пола выглядели вполне обычно, и Холли не стала тревожить спящего.

Когда она осматривала комнату, ей на глаза попался желтый блокнот, лежавший на полу возле дальнего окна. Она швырнула его вчера вечером, когда Друг, вместо того чтобы заговорить, попытался письменно ответить сразу на все вопросы. Она не успела спросить и половины из того, что хотела, и теперь ей пришло в голову просмотреть блокнот с ответами Друга.

Холли тихонько отодвинулась от Джима, встала и прошлась по комнате, осторожно пробуя каждую половицу, чтобы убедиться, что они не заскрипят под тяжестью ее шагов.

Она нагнулась за блокнотом и услышала звук, от которого ее ноги словно вросли в пол, – глухие ритмичные удары, похожие на биение сердца.

Она посмотрела на стены, подняла глаза на сводчатый потолок. Яркое сияние лампы и льющийся из окон дневной свет не оставляли сомнений: известняк – это всего лишь известняк, а дерево – дерево.

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Звук был глухой, негромкий. Он рождался вне стен мельницы, шел откуда-то издалека. Казалось, кто-то, прячущийся за вершинами коричневых гор, ритмично постукивает по коже барабана:

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Холли знала, что барабан здесь ни при чем. Так бьется сердце Врага, и тройной звук всегда возвещает появление жуткого монстра. Точно так же, как колокольчики сообщали о приходе Друга.

Она прислушалась – звук почему-то исчез.

Холли вся обратилась в слух.

Тишина.

Она с облегчением взяла блокнот и трясущимися руками стала перелистывать мятые страницы, которые гремели при малейшем прикосновении.

Джим мерно посапывал, и звук его дыхания отдавался в пустой комнате негромким эхом.

Холли прочла первую страницу, затем вторую. Если не считать вопросов, которые возникли у нее по ходу беседы, письменные ответы Друга ничем не отличались от того, что он сказал. Она быстро пролистнула третью и четвертую страницы, узнавая имена спасенных Джимом людей: Кармен Диас, Аманда Каттер, Стивен Эймс, Лора Ленаскиан… За длинным списком следовали описания великих деяний, которые им суждено совершить в будущем.

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Холли встрепенулась и резко подняла голову. Звук доносился издалека, но был громче, чем в прошлый раз. Джим застонал во сне. Холли отступила от окна, намереваясь его разбудить, но страшный звук снова пропал. Очевидно, Враг где-то поблизости, но ему не удается проникнуть в сон Джима. Решив, что Джиму нужно во что бы то ни стало отдохнуть, Холли вернулась на прежнее место.

Пристроившись у окна, она продолжала проглядывать блокнот. Перевернула пятую страницу – и почувствовала, как спина покрылась гусиной кожей.

Осторожно, стараясь не шуметь, перелистнула шестую, седьмую страницы. Исписанные неровным почерком Друга, они были похожи как две капли воды. Вместо ответов на свои вопросы Холли увидела две фразы, повторяющиеся на каждой странице по три раза без всяких знаков препинания:

"Он любит тебя Холли он убьет тебя Холли он любит тебя Холли он убьет тебя Холли он любит тебя Холли он убьет тебя Холли".

Она с первого взгляда поняла, что "он" может относиться только к Джиму, и сосредоточилась на второй фразе, пытаясь разгадать ее страшный смысл.

Внезапно ее осенило: Друг предупреждает, что ей грозит опасность: Возможно, пришелец возненавидел Холли За, то, что она привезла Джима на мельницу, подталкивает к поиску ответов и тем самым отвлекает от выполнения великой миссии. Если Друг – разумная половина внеземного сознания – проникает в мозг Джима и велит ему спасать людей, разве не может Враг – вторая половина – войти в его мозг и приказать убить? Вместо того чтобы материализовываться в виде монстра, гораздо проще подчинить своему влиянию Джима и превратить его в машину смерти. Сумасшедший ребенок, скрывающийся в личности инопланетянина, придет в восторг от подобной идеи.

Холли встряхнула головой, точно отгоняя назойливую муху. Нет. В это невозможно поверить. Джиму приходится убивать, чтобы спасти людей. Но он не способен на убийство невинных. Никакие инопланетные силы не сумеют заставить Джима изменить самому себе. У него доброе сердце, и даже самые могущественные пришельцы бессильны перед их любовью.

Но откуда у нее такая уверенность? Зачем выдавать желаемое за действительность? Телепатические способности Врага настолько чудовищны, что прикажи он ей сейчас броситься в пруд – и она, не раздумывая, прыгнет в воду.

Холли вспомнила Нормана Ринка. Хозяйственный магазин в Атланте. Джим буквально изрешетил Ринка и не мог остановиться, пока не всадил в окровавленный труп все восемь зарядов.

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Все еще издалека.

Джим тихонько застонал.

Холли отпрянула от окна и уже было окликнула его, чтобы разбудить, но вдруг остановилась как вкопанная – возможно. Враг уже достиг своей цели. "Сны – двери". Она тогда не поняла, что хотел сказать Друг, и подумала: эти слова для пущего эффекта – нечто вроде театрального звона колокольчиков. Но, похоже, предупреждение Друга означало, что Враг способен проникнуть в мозг спящего. Может быть, на этот раз он не станет прятаться в стене, а, словно желая поглумиться, явится ей в облике Джима, превратив его в орудие убийства.

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Звук приближается, становится громче…

Холли почувствовала, что сходит с ума. Ей грозит самая настоящая шизофрения. Еще немного – и она будет ничем не лучше Друга и его второй половины. Отчаянные попытки разобраться в поступках внеземного разума наталкивались на бесконечное число вариантов и каждый раз заходили в тупик.

От Вселенной, где все неопределенно, жди любой неожиданности. Что удивительного, если ночной кошмар легко обретает черты реальности. В зыбкой Вселенной реальность – тот же сон, а размышления о подобных вещах в ситуации, когда речь идет о жизни и смерти, могут довести до умоисступления.

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Холли ждала, не в силах даже пошевелиться.

Глухие удары постепенно затихли.

Судорожно глотая воздух, Холли отступила и прижалась спиной к стене. Известняка она сейчас боялась меньше, чем Джима.

Не лучше ли разбудить его, пока не слышно страшного стука? Может быть, Враг вторгается в спящее сознание только тогда, когда раздаются глухие удары сердца чудовища?

Холли застыла в полнейшей растерянности. Взгляд невольно наткнулся на блокнот, который она держала в руке. Несколько страниц перелистнулось, и вместо страшной литании:

"ОН ЛЮБИТ ТЕБЯ ХОЛЛИ. ОН УБЬЕТ ТЕБЯ ХОЛЛИ" ей на глаза попался список спасенных Джимом людей с красочными доказательствами их гениальности и исключительности.

Холли увидела фамилию Стивена Эймса и сообразила: он единственный, о чьей судьбе отказался поведать Друг. Эймс запомнился ей, потому что оказался самым старым в списке – пятьдесят семь лет. Она прочла идущий ниже текст и ощутила, как в позвоночник вонзается ледяной стержень страха.

Стивена Эймса спасли не потому, что ему суждено стать отцом будущего великого дипломата, художника или целителя, не потому, что его последующая жизнь должна послужить процветанию человечества. Причина спасения раскрывалась в двенадцати коротких словах, и более страшных слов ей читать не приходилось:

"ПОТОМУ ЧТО ОН ПОХОЖ НА МОЕГО ОТЦА, КОТОРОГО Я НЕ СУМЕЛ СПАСТИ". Не "похож на отца Джима", как сказал бы Друг. Не "которого он не сумел спасти", как должен был бы сказать пришелец. А "МОЕГО ОТЦА. Я НЕ СУМЕЛ. Я".

Под ногами у Холли разверзлась страшная бездна. Зыбкая Вселенная дарит ей совершенно новый и невероятный вариант.

Можно навсегда забыть о звездолете на дне пруда, об астронавтах, прячущихся на ферме десять тысяч лет. Их не существует и никогда не существовало. Но Друг и Враг – реальность, только они не половины, а трети личности, которая, обладая непостижимыми способностями божества, подобно Холли, заключена в земную оболочку. И злое и светлое начало живет в одном человеке – Джиме Айренхарте. Это он в десятилетнем возрасте столкнулся со страшной бедой, и он – ценой огромных усилий, окрыленный мечтою о звездных богах, – сумел вернуть себя к жизни. Он – смертельно опасный сумасшедший, желающий ее смерти, и одновременно добрый, умный человек, который ее любит.

Не ясно только, откуда взялись удивительные возможности Джима и почему он не знает, что таинственная сила – в нем самом, а не в мифическом пришельце. Открытие того, что в Джиме Айренхарте заключены все концы и начала, не только не упростило дело, а, наоборот, вызвало новый поток вопросов. Холли не могла разгадать природу поразительного явления, хотя и не сомневалась, что наконец докопалась до истины. У нее еще будет время над этим подумать, если, конечно, она останется в живых.

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ… Доносятся издалека глухие удары. Холли, затаив дыхание, слушала, как звук приближается и становится громче.

– Лаб-даб-ДАБ, лаб-даб-ДАБ…

Джим зашевелился во сне и причмокнул губами, совсем как ребенок, которому снится сон.

Но его сознание раздроблено на три части, две из которых наделены огромной силой, и одна из них смертельно опасна. И с каждой секундой опасность растет.

– Лаб-даб-ДАБ…

Холли прижалась к каменной стене. Сердце так сильно прыгало в груди, что, казалось, застревало в гортани, и она все глотала и не могла проглотить застрявший в горле ком.

Удары затихли.

Наступила тишина.

Холли мелкими-мелкими шажками двинулась вдоль стены, направляясь к тяжелой, окованной железом двери. По пути она осторожно протянула руку и, нащупав ремешок от своей сумки, потащила ее к себе.

Расстояние до цели сокращалось. Но с каждым шагом в ней крепла уверенность, что уйти не удастся. Она представила, как дверь с треском захлопывается у нее перед носом, Джим просыпается, садится на полу и озирается по сторонам. Взгляд красивых синих глаз обжигает холодом и яростью.

Холли крадучись достигла порога и, продолжая наблюдать за Джимом, бесшумно выскользнула за дверь. Она боялась повернуться к нему спиной, но угроза скатиться по крутым узким ступенькам заставила ее оторвать взгляд от лица спящего и опрометью броситься вниз по лестнице.

Несмотря на серый утренний свет, наметивший контуры окон, первый этаж встретил ее глухой предательской темнотой. Она не взяла фонарь и пробиралась на ощупь, чувствуя, как вся исходит адреналином. Боясь наткнуться на что-то и с грохотом обрушить гору какого-нибудь хлама, Холли прижалась к стене спиной и боком медленно двинулась туда, где, по ее мнению, должен находиться выход. Оглянувшись назад, она с трудом различила нижние ступеньки лестницы, по которой она только что спустилась.

Вытянув вперед правую руку, Холли нащупала угол, сделала еще несколько шагов в потемках и оказалась в маленькой пристройке.

Вчера вечером в узком тесном коридорчике была темнота, хоть глаз выколи, но сейчас сквозь приоткрытую дверь внутрь просачивался бледно-серый отсвет.

Утро было хмурым, не по-августовски прохладным.

Ровная поверхность пруда выглядела серой и будничной.

Еле слышно звенели насекомые, их писк напоминал слабые радиопомехи в приемнике, включенном на самую малую громкость.

Холли подбежала к "Форду" и быстро открыла дверь.

Мысль о ключах заставила ее помертветь от ужаса. Она лихорадочно зашарила по карманам, и, на счастье, они оказались в джинсах, куда она их сунула после вчерашнего похода в уборную. Четыре ключа на медной цепочке: от фермы, от дома в Лагуна-Нигель и два от машины.

Швырнув сумку и блокнот на заднее сиденье, Холли поспешно села за руль, но не решалась захлопнуть дверь из опасения разбудить Джима. Она представила, как он выскочит из двери мельницы и, подчиняясь приказу Врага, в;"два счета вытащит ее из машины. Трясущимися руками Холли выбрала из связки нужный ключ. После нескольких попыток вставила его в замок зажигания. Повернула. Выжала педаль акселератора и облегченно вздохнула, услышав, как заработал двигатель.

Она захлопнула дверь и задним ходом поехала по узкой дорожке, идущей вокруг пруда. Колеса с ревом прокручивались, щебенка летела во все стороны и с грохотом барабанила по капоту.

Добравшись до участка между домом и сараем, где можно было развернуться, Холли, вместо того чтобы выехать на шоссе, нажала на тормоза и стала смотреть на мельницу, которая осталась на другом берегу пруда.

Бежать некуда. Где бы она ни спряталась, он вес равно ее отыщет. Он может видеть будущее, хотя и не так хорошо, как хотелось бы Другу. Может превратить стену в живого монстра, сделать известняк прозрачным и светящимся, может послать за ней дьявольское чудовище. Ему ничего не стоит выследить ее и схватить. Он вовлек Холли в свои безумные помыслы и не позволит оставить предназначенную сценарием роль. Друг и Джим могут разрешить ей уйти, но Враг жаждет крови.

Может быть, ей повезет, и добрые силы остановят смертельный удар, укроют ее и спасут. Вряд ли. К тому же нельзя всю оставшуюся жизнь шарахаться от стен, опасаясь, что одна из них вдруг вздуется и откусит тебе руку.

И есть еще одна причина, почему она не может его бросить.

Ему нужна ее помощь.