Меня трясло. Внутренне и мелко. Словно все клетки моего измученного тела хотели испуганно разлететься в разные стороны, но какая-то могучая внешняя сила не давала им этого сделать, изо всех сил уплотняя окружающее пространство. А может, этой внешней силой была Лялька, которой я, до боли стиснув зубы, совершенно не хотел показывать своего тяжелого и тоскливого состояния.

Она появилась неизвестно откуда и оттуда же притащила бутылку минеральной воды, чтобы хоть немножко смыть с меня кровавую грязь Юнаков. Но я не дал ей этого сделать. Воду, как и эмоции, нужно было экономить. И поэтому, найдя какое-то тряпье и чуть увлажнив его, я размазывал грязь по всему телу, сидя на подранном диване, сюрреалистично поставленном кем-то прямо посреди проезда между двумя домами. А Лялька, как ученица-отличница, вся выпрямившись и сложив руки на коленях, устроилась рядом.

— А дальше? — спросила она после того, как я замолк, дойдя в своем рассказе до момента появления Пригожи на козырьке подъезда.

Мои зубы больно скрипнули:

— Дальше, дальше!.. Что дальше?.. Финал становится почти банальным: Алексиевского — на нож, Пригожу — на стекло. Такое ощущение, что весь мир какими-то шипами ощетинился и всюду нас, грешников, караулит.

— Успокойся. Разница, по-моему, все-таки есть. — Лялька помолчала и сложила ладони лодочкой. — Странно. Я никогда не любила Алексиевского и до определенного времени с уважением относилась к Пригоже. И вот оба погибли. Оба как-то бестолково. Но бестолковость Алексиевского мне все же больше по душе. Она человечней, что ли.

— А, точно такая же, как и все, что происходит с нами, — махнул я рукой.

— А что у вас с Лианной происходит? — вдруг резко изменила тему Лариса Леонидовна. — Дмитрий говорил, что у вас уже до поцелуев дело дошло…

Вот гаденыш! Ну не нравится мне Дмитрий Анатольевич! Просто не нравится. Но и оправдываться как-то не того…

— Лариса, хоть вы девчонку пожалейте. Видели же, какая она…

— Видели, видели, — горестно вздохнула Лялька.

— Кстати, где твой благоверный? Что-то я по нему соскучился.

— Где-то в том дворе, — Лялька кивнула головой в направлении ближайшего дома, над которым замерла, чуть покачиваясь, двадцатиметровая линза тарелки. — Жалуется, что транспорта нет, чтобы на полигон съездить. Ему там какие-то приборы забрать нужно, чтобы эти создания, пока есть возможность, получше изучить. Кстати, ты согласен, что он был прав относительно НЛО?

Трудно опровергать очевидные факты, но я попробовал.

— Никто еще не доказал мне того, что эти медузы имеют хотя бы зачатки разума.

— Я не о том. Я о самом их существовании. А что касается разума… Мы с Димой видели, как они уничтожают кремняков. То есть помогают людям. Но, — Лялька запнулась, — и кремняки начали огрызаться.

Я вспомнил тарелку, лопнувшую над погибшим Пригожей, и заинтересованно взглянул на бывшую жену:

— Ну-ну…

— Гну, — огрызнулся не кремняк, а она. — Мы наблюдали два случая. В обоих НЛО явно собирались ударить лучом по кремнякам. Но нам показалось, что те опередили их. И ударили первыми. Но не лучом, а рядом таких себе красных мерцающих пуль, летящих вверх из самой глыбы. Подойти, кстати, к лавовым озерцам сейчас почти невозможно: фон инфразвукового излучения значительно возрос. О последнем я говорю как о доказанном факте. Потому что Димка насобирал на химии груду железа и соорудил из нее какой-то прибор. Чтобы, значит, этот фон измерять. То есть заметь, он тоже баклуши не бьет, — неожиданно почти выкрикнула Лялька, и мне показалось, что она спорит сама с собой.

Я успокоительно положил руку на ее ладони. Она не убрала их, как я ожидал, а лишь вздохнула:

— Так вот, значит, фон возрос, и кажется, что тарелки уже побаиваются приближаться к кремнякам. Возле тех сейчас только типы какие-то обкуренные болтаются. Я сначала не понимала, с чего бы это, но Дмитрий объяснил. Слушай, а они и в самом деле по лаве ходить могут?..

Я вспомнил выгнутое в беззвучном вопле тело Михая и закрыл глаза.

— Не надо об этом.

Теперь уже Лялькины ладони легли на мои:

— Извини.

— Да ничего… А может, это и к лучшему, что люди получили возможность подходить к кремнякам. Целее будут во время этих боевых действий…

Я вдруг замер, поняв, что сказал, и ошеломленно уставился на Ляльку:

— Слушай, а тебе это и вправду не напоминает какое-то сражение?

Лариса отняла от моих рук свои ладони:

— Знаешь, мне и одного Дмитрия хватает.

Я промолчал, потому что, вспомнив про боевые действия, вспомнил и про обстрел, под который недавно попал. Вернее, я все время помнил о нем, но это было тем единственным, про что я не рассказал Ляльке. Зачем лишний раз женщину волновать, как заметил в свое время Мельниченко? Это — дело мужское. Да и, в конце концов, основным в этой ситуации было то, что у кого-то, кроме Мельниченка, появилось огнестрельное оружие. Мне стало как-то неуютно, когда я посмотрел на свой нож, который уже вычищенный лежал рядом. Надо отыскать что-то посерьезнее… Оружие владеет миром… Я огляделся. Торчим тут, словно те тополи на Плющихе. Однако и в погребах я прятаться не собираюсь! Будь что будет… Просто надо найти что-то посерьезнее. А пока…

— Слушай, Ляль, а может, нам и вправду на полигон мотнуться?

— Я же говорила: мне и одного Дмитрия…

— Подожди. Не в этом дело. Давай я объясню тебе то, что ты знаешь гораздо лучше меня. Ведь я разговаривал с Вячеславом Архиповичем и окончательно убедился в том, что за документами кто-то охотится. Сейчас они неизвестно где, а сам прибор, разобранный, лежит на полигоне. Давай хоть его на всякий случай сохраним.

Лялька задумчиво вглядывалась в перспективу проезда. Где-то невдалеке снова громыхнуло, и земля чуть вздрогнула. Мне показалось, что послышались испуганные вскрики, но скорее это были отзвуки от стука падающего камня.

«Странно, — подумал я, — проклятая катаклизма идет своим ходом, а мы даже не шевелимся. Вот что означает привычка, которая, как известно, есть второй натурой».

— Значит, он тебе почти все рассказал, — послышалось с Лялькиной стороны.

Она провела ладонью по лицу и бросила на меня быстрый взгляд:

— Документы у нас.

— Как у вас? — не удержался я от удивления.

— У нас. И все время у нас были. В Димкином кофре. А ты думаешь, с какой радости он все время его с собой таскал?

Это — что касается первого впечатления о человеке. Черт его знает, может, я и вправду к Дмитрию Анатольевичу несправедливо отношусь?..

Несколько мужчин пробежали мимо дивана, даже не взглянув на нас. Я провел их взглядом. Через минуту, на протяжении которой я переваривал сказанное Лялькой, они пробежали назад. Но уже с несколькими женщинами, присоединившимися к ним.

— Кстати, — произнесла Лялька так, словно успокаивала меня, — ты был прав, когда говорил, что дядя Слава намекал о том, чтобы передать документы именно тебе.

— Ну и что ж вы не передали? — скрипнул я зубами.

— Тогда уверены не были, а потом… Сам же видишь, что ситуация изменилась.

Позади, почти вплотную к нам, раздался громкий гудок автомобиля. Мы обернулись. Лялька — резко, а я несколько замедленно, чувствуя, что стадо событий вышло из состояния оцепенения и снова начинает набирать скорость.

Водитель синего ЛАЗа, открыв двери, размахивал рукой:

— Чего расселись? Вы бы еще легли! Уберите мебель с дороги — проехать невозможно!

Сунув нож за пояс, я приподнял тяжеленный, как гроб, диван за один край и развернул его вдоль переулка. Проехать теперь было можно, но я не дал автобусу этого сделать, подойдя к водителю. Лялька топала сзади.

— Куда это вас несет? — спросил я.

Водитель взглянул на мои джинсы, покрытые кровавыми пятнами, зацепился взглядом за нож и утомленно потер лоб.

— Да вот, людей собираю. Мирошник попросила. Хочет с теми глыбами побороться.

— И каким же образом? Ведь это не за колорадскими жуками по полю бегать.

Водитель только развел руками:

— А черт ее знает!.. Однако делать что-то надо. У меня самого теща во время извержения погибла.

Я заглянул в салон. В нем сдержанно перешептывалось человек с пятнадцать. В проходе между сиденьями лежал израненный парень, покрытый разлохмаченным кожаным полушубком и окровавленными цепями.

— А это что такое?

Разговоры в салоне прекратились.

— Экземпляр сатаниста, — ответил интеллигентного вида мужчина, поправляя на носу очки в тонкой оправе. — Здесь рядом тарелка кремняка атаковала, а возле него в это время пяток таких вот типов болталось. Четверо после взрыва сразу погибло, а этот — ничего. Только контузило. Не оставлять же его там. Хотя и никчемный, но человек же.

— И куда вы его?

— К Людмиле Георгиевне. Пусть она сама с ним решает.

Я обернулся к стоящей рядом Ляльке:

— Садись. Поехали к Мирошничихе.

— А Дмитрий?

— Посмотри назад.

Дмитрий Анатольевич с видеокамерой на плече, кофром через плечо и каким-то прибором на груди бежал к нам.

— Подождите, подождите, вы куда?

— За километр отсюда тарелку сбили. Едем обломки собирать, — бросил я.

— О, — сделал круглые глаза Бабий, — и я с вами…

В салоне, конечно, он быстро разобрался что к чему и попробовал вывести меня из равновесия, но Лариса что-то шепнула ему на ухо, и Дмитрий Анатольевич замерли, обиженно глядя в окно. Даже когда мы подъехали к воронке знакомого мне типа — еще один кремняк погиб смертью храбрых! — и возле которой собралась толпа человек в сорок во главе с Людмилой Мирошник, даже тогда Бабий не изъявил особого желания выходить из автобуса. А надо было бы. Ведь здесь происходил своеобразный мозговой штурм, прерванный нашим появлением.

— Итак, братья и сестры, — услышал я, как разглагольствовала Мирошничиха, — создания нашего творца, пришедшие на помощь тем, кто остался верен свету и цвету, гибнут под действием зловещих сил хаоса. Сил, которые объединяют вокруг себя души темные и мерзостные. Чем мы можем помочь свету? Как нам, вооруженным лишь слабыми человеческими возможностями, преградить путь всемирной тьме? Давайте возьмемся за руки, давайте соединим наши чистые помыслы, и…

— Людмила Георгиевна, — выкрикнул водитель, выпрыгивая из кабины, — я еще людей привез. А с ними и этого сударя…

И он указал на сатаниста, который уже немного очухался и стоял в окружении прибывших, искоса бросая на них быстрые и чуть ошарашенные взгляды.

Мирошничиха, явно недовольная тем, что ее прервали, подошла к нам и, надув губы, с чуть заметным презрением осмотрела окровавленную фигуру в грязной одежде.

— Откуда это явление? — колыхнулся на груди талисман линзы.

— Понимаете, Людмила Георгиевна, — выдвинулся вперед автобусный интеллигент в очках, — он со своими приятелями откатывал от места извержения какие-то баллоны. А тут случилась тарелка да и ударила туда лучом. Все погибли, а этому повезло: он далековато находился.

— А что за баллоны они откатывали, брат мой?

Мужчина пожал плечами:

— Не знаю. Вы у него лучше спросите.

Но раненый уперся. А может, ему было тяжеловато понять то, чего от него требуют. Все-таки досталось бродяге прилично. В конце концов я не выдержал:

— Людмила Георгиевна, — обратился я к женщине, — можно мне с вами наедине переговорить?

Она взглянула на меня, поколебалась, но все-таки сделала несколько шагов в сторону от толпы.

— Пожалуйста.

— Пожалейте вы человека. Вы же видите, что все равно ничего от него не добьетесь. Ему сейчас не на вопросы отвечать, а лекарства принимать надо.

— А вы что, его адвокат? — прищурила Мирошник глаза, обезображенные большими линзами.

— Боже сохрани!.. Просто мне известно две вещи. Во-первых, я понял, что вы ищете средства борьбы с кремняками…

— Они уничтожили несколько линз творца нашего и должны быть наказаны…

Я поднял руку, останавливая ее:

— А во-вторых, и это главное: я знаю, что откатывали от лавового озерца сатанисты.

В расширенно-сумасшедших глазах предводительницы прозрачного братства мелькнуло выражение заинтересованности.

— Можно, конечно, взяться за руки, — продолжал я, — высвободить некоторые силы человеческого организма, но согласитесь, что для борьбы против мировых сил этого маловато. Силам, имеющим физическую природу, надо противопоставить физические средства борьбы.

И я быстро рассказал Мирошник про такое, изобретенное нами, средство с применением жидкого азота, на термосы с которым, очевидно, и наткнулись погибшие сатанисты.

— Нужно понимать, что вы на нашей стороне? — проникновенно спросила Людмила по окончании моего рассказа.

— Я на стороне здравого смысла. Кремняки действительно опасны, а тарелки… Если держаться от них подальше, то с ними можно и подружиться.

Мне очень хотелось, чтобы это было именно так.

— Итак, что вы предлагаете?

— Дайте мне автобус, чтобы съездить на полигон и привезти азот. А также людей, чтобы его погрузить.

Минут через пять я с удивлением отметил, что у Мирошничихи присутствуют довольно неплохие организаторские способности. Хотя, с другой стороны, это меня немного и обеспокоило. Ведь кроме погибшего Пригожи и живых-живехоньких Мельниченка с Айком, на Юнаках явно формировался еще один центр власти. Или, что то же самое, эта самая власть начала размножаться, как микроб на стадии деления. Впрочем, пусть она сама с собой разбирается, а для меня сейчас самое главное — спасти изобретение Беловода.

«Итак, имеем, — размышлял я, мягко покачиваясь на поролоновом сиденье автобуса, — документы, спрятанные у Дмитрия — раз, и разобранный прибор — два. За документами охотятся. Об этом говорят и обыски, сделанные в квартире Беловода, а потом у Ляльки. Да и в моем номере… Я же этого не забыл, ребята!.. Плюс похищение профессора. Документы не нашли. О приборе, наверно, тоже ничего не знают. Кто знал о документах? Обыск на квартире Вячеслава Архиповича делал сявка Айк. С кем он может быть связан? С магистром. Магистром был, кажется, погибший Мороз. Хотя… Не нравятся мне расхождения в татуировках у Мороза и на фотографиях Алексиевского. Но пусть будет так: Мороз — Айк. Слабоватая связь. За ними должен еще кто-то стоять. Мороз работал на два фронта: Паламаренко и Пригожа. Паламаренко мог знать об изобретении и от зятя, работающего с Беловодом. Но на кой ляд это оборудование Паламаренку?! Хотя давление на „Луч“ начало осуществляться именно со стороны городской власти. Однако же, убийство мэра…»

Я вспомнил то, чему стал свидетелем в цехе нефтеперерабатывающего завода, и на меня внезапно снизошло озарение — словно лучом от тарелки рядом бухнуло… За изобретением охотились две группировки, борьба между которыми перед катастрофой стала непримиримой!

«Но кто же стоял с другой стороны? Пригожа? А этот здесь к чему?.. Черт его возьми! Если бы знать, кто убил Паламаренка, многое бы прояснилось. Но… Но давление на „Луч“ начало осуществляться со стороны городской власти. Хорошо. А со стороны Мельниченка? Он с Паламаренком, мягко говоря, не дружил. Он дружил с Пригожей… Мельниченко?!.»

Я чуть не вскочил с сиденья. И не потому что меня поразила последняя мысль, а потому что если это предположение хотя в чем-то верно, то Беловоду, находящемуся в больнице под носом у депутата, угрожала явная опасность.

Впрочем, опасность угрожала и всем нам, потому что автобус, взвизгнув тормозами, резко остановился, едва не свалив пассажиров на пол. Впереди что-то вспыхнуло, вздыбились клубы пыли, и по салону потянуло чем-то раскаленным и душным. Мне даже показалось, что за оконными стеклами мелькнули быстро угасающие рваные языки пламени. Наверное, это и в самом деле было так, потому что металлические части автобуса заметно нагрелись. Это я почувствовал, хватаясь за поручни, пока бежал по салону к водителю. Тот, схватившись обеими руками за лицо, надсадно кашлял, втянув голову, в плечи.

— Что случилось, что? — кричал я, изо всей силы молотя его рукой по спине.

В конце концов водитель победил свой кашель и начал остервенело тереть глаза.

— Черт его возьми! Черт его возьми! — повторял он. — Ничего не вижу. Ослепила, зараза!

— Что ослепило, что?

— Тарелка проклятая! Прямо впереди автобуса лучом замолотила. Еще метров с десять проехали бы, то прямо б в нас ударила. Вот проклятая!

— А ты что, озерца не видел?!

— Какое, к черту, озерцо? Ничего не было. Дорога как дорога. Пустынная. А здесь!.. Ни к селу ни к городу…

И он изощренно выругался, продолжая тереть глаза. Я выпрыгнул из автобуса: зеленоватая тарелка, беззаботно и спокойно, как после хорошо сделанного дела, медленно исчезала в серебристом небе.

— Чего глаза вылупили? — заорал я на людей, высыпавшихся из автобуса следом за мной. — Садитесь! Дальше поедем.

Лялька с Дмитрием, кстати, оставались на местах: сквозь запыленное окно я увидел, как они что-то живо обсуждают, иногда взмахивая руками. А я, приказав водителю занять место в салоне, взял руль в свои руки. В буквальном смысле. Если бы еще я сделал это и в переносном!

Наклоняясь вперед и поглядывая временами сквозь лобовое стекло на небо в поисках новой тарелки, я размышлял, а правильно ли делаю, продолжая ехать на полигон? Ведь Беловод… Ведь Мельниченко… Но и кремняки с тарелками… Я вспомнил погибших сатанистов. Ну не могла же та тарелка знать, что они как-то там кремнякам помогают! Да и этот предупредительный выстрел по автобусу… Ох, боже мой, откуда вся эта нечисть взялась на нашу голову?!

Так, больно терзая себя сомнениями, я заехал на территорию полигона, все-таки не свернув с объездной трассы на территорию нефтеперерабатывающего завода с его временной больницей и резервуарами, еще едко дымившими и пылающими вдали.

С первого взгляда стало понятно, что на полигоне, кроме нас, никто больше не появлялся. На скорую руку объяснив народу, что нужно делать и что таскать, я добыл из кармана план Беловода, рассматривая его и размышляя над тем, с чего начать.

— Роман Ефимович, — осторожно кашлянули сзади.

Я обернулся. Возле меня стояли Лялька с Дмитрием.

— Роман Ефимович, — повторила Лялька, — тут вот какое дело. Прежде чем тарелка ударила лучом перед автобусом…

Она замолчала.

— Ну! — нетерпеливо подстегнул я ее.

— Так вот, прежде чем тарелка ударила лучом в землю, прибор Дмитрия… Помнишь, я тебе говорила? Тот, что инфразвуковой фон измеряет…

— Ну!

— Мой прибор, — вмешался Бабий, — показал перед тем невдалеке слабый источник инфразвука и…

Он вдруг запнулся, уставившись на мою руку, и растерянно залепетал, хлопая себя по карманам:

— А что это такое у вас?.. Откуда это у вас?..

— Это, Дмитрий Анатольевич, — очень серьезно ответил я, — план острова лазеров, сокровища которого я твердо намерен отыскать.

— Ларик! — Бабий даже заверещал, резко оборачиваясь к Ляльке. — Он у меня схему украл! Ту, что Беловод давал!

— Успокойся, Дымок, успокойся, — зачастила Лариса Леонидовна, уничтожающе поглядывая на меня, — Вячеслав Архипович уже знает о том, что его план у господина Волка, и, кажется, ничего против этого не имеет. Да и хотел же, в конце концов, дядя Слава, чтобы документы у Романа были. Ты же помнишь?

— Сговорились! Сговорились… — сделал Дмитрий шаг назад. — Я же вам говорил, что они с Паламаренком что-то задумывают! Чего бы это господин Волк возле него крутился? Что у них там, на нефтеперерабатывающем, произошло?

Ах ты недоносок! Кулаки у меня сжались сами собой, сминая бумажку с планом, и я угрожающе двинул на Бабия. Между нами вскочила Лялька, толкая меня в грудь обеими руками, а Бабий отбежал подальше и вопил оттуда:

— Сговорились, сговорились! С кем сговорились? С прохиндеем, который никого не жалеет: ни любимых, ни друзей, ни жизнь вообще! Он, видите ли, придумал, как кремнеорганику уничтожать! А что у нее, может, тоже душа есть, ты подумал? Подумал? С кем сговорились! Да он лазер соберет, чтобы полевую форму жизни уничтожать, тарелки летающие, с которыми люди сотни лет встретиться хотели!..

Глаза у меня застлала красная пелена, ставшая особенно плотной тогда, когда я услышал, что не жалею ни друзей, ни любимых. Однако это не помешало мне малюсеньким краешком обозленного сознания понять, что этот недоносок подбросил мне красивую идею. Ведь о том, что при потребности можно останавливать тарелки с помощью лазера, я не подумал. Впрочем, я и сейчас не думал об этом, сбивая Ляльку с ног и бросаясь к Бабию. Очевидно, вид у меня был еще тот, потому что Дмитрий Анатольевич внезапно поперхнулся на полуслове, быстро развернулся на месте и рванул в сторону проходной, на бегу сплевывая какие-то скомканные фразы.

Я обезумевшей кометой бросился было за уфологом, но меня остановил истошный вопль, раздавшийся позади:

— Роман, Роман, не надо, умоляю тебя!

Лялька плакала. Суровая, независимая и ироничная женщина по имени Лариса Леонидовна Яременко, на дух не переносящая бабских, как она говорила, слез, рыдала, закрыв лицо ладонями и вздрагивая всей такой одинокой на фоне пустого полигона фигуркой. Только сейчас я заметил, как она похудела за последние дни.

— Ляля, Лялечка, не надо! — подбежал я к ней. — Не надо, родная. Успокойся. Ну, погорячились немного, разберемся, все устроится.

— Не устроится, не устроится, — сбросила она с плеча мою руку, которую я было положил на него. — Ничего не устроится. Или вы, глупые, не видите, что вокруг творится?! Куда Дмитрий побежал, куда?.. Где его теперь искать?.. Боженька-а-а, — даже захлебнулась она, — как я устала!..

— Да никуда он не денется! Побегает, остынет да и вернется. Ничего с ним не станется. А нам с тобой, действительно, за всю окружающую среду думать надо. Азот вывезти, лазер собрать… Оружие нам надо.

— А ты, оказывается, совсем олухом стал, — мгновенно прекратив плакать и дернувшись всем телом, тяжело всхлипнула в последний раз Лялька. — Какой лазер? Как ты его соберешь? Ведь схема-то по сборке у него, у Дмитрия…