Глава 9
Сорок шесть русских «Идиотов»
Июнь, 2622 г.
Колодец Отверженных
Планета Глагол, система Шиватир
— Меня зовут Иван. — В общении с клонами «Денисовича» Индрик регулярно пропускал, дабы не усложнять несчастным жизнь. Пропустил и в этот раз. — А это мои коллеги. Археолог Татьяна и пилот Александр.
Таня вежливо кивнула, я чуть не рванул было под козырек, но вовремя одумался и тоже кивнул.
— Встаньте на путь солнца, Иван и Александр, — поприветствовал нас с Индриком учитель Вохур.
Он поднялся со своего вертящегося стула, который стоял в полутемном углу каморки, где виднелись стеллажи с инфоносителями, и выступил нам навстречу, в овал слепящего белого света, который выливала в пространство из-под украшенного лепниной потолка комнаты лампа с богатым хрустальным плафоном.
Наконец-то я смог как следует его рассмотреть — квадратное, выразительное лицо, изрезанное морщинами, длинные, вьющиеся спиралями серебристые волосы, внимательный взгляд узких черных глаз. Простая одежда, темных тонов, как обычно. И, что тоже весьма характерно для клонских интеллектуалов, белый воротничок.
«А как же Таня? Ей что, приветствия не полагается?» — спросил я себя.
Однако быстрее, чем я смог сформулировать свой вопрос, Вохур приблизился к Татьяне и, наклонившись, чинно поцеловал ее белую тонкую руку. Как какой-нибудь помещик из чеховской пьесы! Проделал это Вохур настолько проворно (а может, ход времени для меня замедлился?), что я осознал произошедшее, только когда он уже отступил.
— Я пленен красотой археолога Татьяны! И молю Творца сделать так, чтобы она не осудила моей дерзкой выходки, — сказал учитель Вохур, сопровождая свои слова старообразной светской улыбкой. — Я очень рад видеть русских своими гостями. Ведь я большой поклонник русской культуры и русского синематографа! Мой любимый период — с двадцатого по двадцать второй век. Когда-то, шестьдесят семь лет назад, я даже написал о нем книгу…
«Шестьдесят семь? Это сколько же ему теперь? Минимум восемьдесят семь? — невольно восхитился я. — А ведь ему не дашь больше пятидесяти!»
— Как же называлась ваша книга? — спросил Индрик. По его лицу я видел: он удивлен не меньше моего. А ведь поводов было больше, чем хотелось бы. Только когда Вохур обмолвился о «синема», до меня дошло, что учитель говорит на русском языке! Причем каком! Сочном, изысканном, дай бог нашим. Лишь легкий гортанный говор омрачал его безупречное произношение.
— Книга называлась «Историческая и альтернативно-историческая синематография в России». Некоторыми главами я горжусь до сих пор. Например, главой «Сорок шесть русских «Идиотов». Я описал все экранизации моего любимого романа, всех князей Мышкиных числом сорок шесть — портреты, биографии, казусы… Даже Федора Бондарчука!
— Колоссальная работа! Надо же — а я и не знал об этом… — с досадливой усмешкой сказал Иван Денисович.
— Никому не дано знать все. Следует ли печалиться? Лучше усаживайтесь поудобнее — эти три кресла сняты с флуггера повышенной комфортабельности, на таких летают только генералы и члены Благого Совещания. Да-да, присаживайтесь. Ведь вы устали с дороги. В то время как мой даймон подсказывает мне, что разговор наш будет продолжительным…
— Меня печалит не столько мое невежество, — продолжил Индрик, занимая центральное, с высоким подголовником кресло и жестами поощряя нас с Таней сделать то же самое, — сколько моя уверенность, что я знал о вас достаточно!
— Наша власть немало потрудилась, чтобы о Вохуре знали достаточно. Чтобы о Вохуре знали что угодно, кроме правды! Чтобы Вохур превратился в один из винтиков в их машине лжи! Э-хе-хе… Бедный старина Вохур! — Учитель озорно усмехнулся.
— Значит, вы вовсе не физик?
— Отчего же — физик. По образованию. — После этих слов Вохур уселся верхом на принесенный из темных закромов венский стул (интересно, не из салона ли все того же элитного конкордианского флуггера?), теперь он сидел в метре от нас. — Но лучшую часть своей жизни я отдал синематографу, а вовсе не оптике… В Конкордии я был высокооплачиваемым специалистом по киноиллюзиям — это когда вместо того, чтобы снять исходящий аммиаком океан на Руте, ты снимаешь стакан горячего чая с абрикосовым вареньем и получается даже интереснее… Знаете ли, у синематографистов Конкордии всегда было плохо с финансированием. Не то, что у ваших, русских. А главное, у нас — вы, может быть, слышали — практически полный запрет на цифровые симуляции в искусстве. Вот и приходилось нам, чтобы показать очередную войну с чоругами, изобретать все более сложные уловки… Я специализировался на оптических иллюзиях, они самые интересные, самые благородные.
— Значит, на Глагол, то есть, я хотел сказать, на Апаошу вы попали вовсе не по линии науки? — доискивался дотошный Индрик.
— Отчасти по научной. Народный Диван поставил перед Зургеном Януздом, так меня звали в те далекие времена, конкретную задачу: определить, какие именно оптические иллюзии наблюдаются на этой странной планете. Или, точнее сказать, какими критериями можно было бы руководствоваться, чтобы четко различать аномалии по типам их визуального восприятия… Но результатами моей работы были не очень-то довольны. Мне даже зарплату урезали. Вы не обидитесь, Иван, если я скажу вам, что… что меня несколько утомил ваш интерес к моей скромной биографии?
— Как вам будет угодно, — кивнул Иван Денисович.
— Лучше расскажите мне, зачем вы здесь. — В глазах Вохура сверкнуло неподдельное любопытство. Он устроил свой щетинистый подбородок на спинке венского стула и его лицо стало вдруг похоже на морду рептилии. Точнее — мудрого сказочного дракона. — Чтобы пойти на такой риск, как проникновение в Колодец Отверженных, причины должны быть очень вескими!
Индрик опустил глаза. Прокашлялся. Задрал голову, посмотрел на люстру…
«Тянет время», — подумал я.
Однако вскоре Индрик заговорил. Причем заговорил быстро и отрывисто, почти не скрывая своего волнения.
— В последние месяцы я много слышал о так называемых «манихеях», — начал он. — И кое-что — об их загадочном учителе Вохуре. О коварстве и мерзейшей мощи манихеев, об их дерзких вылазках. Я прочел тысячи страниц разнообразной аналитики, отчетов, протоколов и дневников. Большинство этих документов были посвящены преступлениям манихеев перед родом человеческим. Вместе с тем из этих отчетов следовало, что манихеи — уже почти те самые сверхчеловеки, о которых мечтал еще Ницше. Поскольку манихеям удалось объединить в себе все мыслимые идеальные качества, превзойти все противоречия человеческой природы. Они, дескать, не ведают страха и укоров совести, но при этом тонко чувствуют обстановку, природу и даже искусство. Они индивидуалисты, но с легкостью подчиняются начальству и образуют сверхэффективные социальные структуры, устойчивые даже в условиях насквозь аномальной планеты. Манихеи чрезвычайно интеллектуальны, но при этом не утратили способности действовать и подчинять других своей воле. Их мало, но каждый из них стоит десяти лучших конкордианских солдат! И, наконец, они владеют стихиями, запанибрата с молниями, они способны жить в воде и на суше, поскольку у них есть жабры… В общем, это легендарные титаны. Богатыри. Люди будущего. Даром что по меркам наших врагов из Конкордии они воплощают Абсолютное Зло…
— Ого! Столько восторженных слов в адрес манихеев я слышу впервые, — перебил Ивана Денисовича учитель Вохур, обнажая в улыбке невероятно белые и крепкие для человека его возраста зубы. — К моему величайшему сожалению, девяносто процентов качеств, которые вы приписываете нам, в действительности нашими не являются.
— Вот как?
— Да. Это фантазии. Лестные для нас, но все-таки фантазии… И если вы, Иван, прибыли сюда для того, чтобы понять, насколько далеки эти сказки от действительности, скажу вам сразу, дабы сэкономить ваше время: они далеки, как Земля и Вэртрагна! Кстати, Иван, вы ведь немолодой уже человек и мне неловко называть вас по имени. Как ваше отчество?
— Денисович.
— Вот что, любезный мой Иван Денисович. Вы сказали, что, будучи индивидуалистами, манихеи легко образуют эффективные социальные структуры. Однако это вопиющая чушь.
— Простите? — Иван Денисович посмотрел на Вохура недоуменно.
— Чушь. Ерунда. Дребедень. Большинство моих собратьев по вере не в состоянии даже сообща помолиться. Не то что образовывать какие-то там структуры… У нас отсутствует институт семьи, у нас не заключают браков, мы даже разговариваем друг с другом неохотно, лишь в самых крайних случаях. Впрочем, я лично об этом совершенно не сожалею… А насчет непобедимости… Наши отряды терпят куда больше поражений, нежели одерживают побед, — именно потому, что никто из тех, кто берет в руки оружие, не в состоянии раз и навсегда понять, с какой стати он должен мыслить в первую очередь интересами отряда, а уже потом — своими собственными…
— А как же коллективная молитва? Мы только что видели множество людей… там, в амфитеатре…
— Вы имеете в виду омовение? О-о, с молитвой это действо имеет мало общего. Скорее это вариант совместной энергетической трапезы. И притом совершенно бесплатной. Есть замечательное русское слово — «дармовщина». Так вот, любовь к дармовщине всегда пересиливает эгоизм, такова человеческая натура. Мои братья не умеют сотрудничать, не умеют дружить. Не умеют подчиняться, не умеют управлять. Эта благословенная планета отучила нас понимать, что такое общество. И это прекрасно!
— Постойте… Но ведь вам-то они подчиняются?
— Кто — «они»?
— Как — кто? Ваша паства… манихеи!
— Подчиняются? Мне? — Кустистые седые брови Вохура взлетели на лоб и он застыл с удивленной гримасой на лице. («Талантливо играет!» — мрачно отметил я.) — Они? Подчиняются? Мне? Да ничего подобного! Каждый, кто живет здесь, в Большом Гнезде, может уйти в любую минуту, не спрашивая у Вохура разрешения. Здесь можно делать все, и я не с силах запретить что-либо. Я — это я. Они — это они. И между нами существует только один вид связи — основанный на взаимной приязни… Сейчас нас, манихеев, в Колодце Отверженных около двух сотен человек. И добрая половина из них, я уверен, давно позабыла, как именно зовут того ехидного старикашку, который крутит кино каждый десятый день месяца, — Вомушем, Ворузом или, может, Вохуром?
— А как же ваши боевые отряды? Они идут в бой с вашим именем на устах!
— Я был бы невероятно польшен, — Вохур лукаво осклабился, — если бы то, что вы сказали, Иван Денисович, оказалось правдой… Увы, это праздные выдумки конкордианских писак, которые только и могут, что проецировать свои убогие представления о жизни на нас, странников бесконечной ночи! Вот вам пример. Когда в прошлом году Большому Гнезду требовалась помощь в связи с одним неприятным местным эффектом… назовем его потопом… ни одно из малых гнезд не пришло к нам на помощь… Точнее, кое-кто пришел. Когда все уже закончилось…
— «Малых гнезд»?
— Этот термин давно не в ходу. Так говорили четверть века назад. Когда мы пребывали во власти иллюзии, будто однажды нас, избранных, станет много, тысячи, миллионы… В те романтические времена Большое Гнездо, которое было первым нашим крупным поселением на Апаоше, именовалось Потаенной Столицей. А все прочие группы, насчитывавшие порою не более пятидесяти человек, — «малыми гнездами»… Но все мы были уверены, что с каждым днем из малых гнезд будут вырастать большие… — Глаза Вохура потускнели. Как видно, старик погрузился в свои воспоминания, не очень-то веселые.
— Их много сейчас, этих «малых гнезд»?
— Никак не больше пятнадцати—двадцати… Почем мне знать?
— Разве вы не поддерживаете связь с другими группами?
— Нет. Мне нечего сказать этим достойным людям. Этим достойным людям нечего сказать мне.
— Но ведь у вас есть общее дело! Общая вера, наконец. — Индрик выглядел очень озадаченным.
— Вы ошибаетесь, Иван… Денисович. У нас нет общего дела.
— А как же освобождение света внутри заблудших? Внутри людей Конкордии, например?
— Нас нисколько не интересуют люди Конкордии.
— Но ведь вы с ними воюете!
— Это они воюют с нами. Чувствуете разницу? Мы лишь изредка отвечаем на их вызовы. Чтобы убедить самих себя, что мы все еще существуем. Мы никогда не нападали первыми. Нам вообще ни к чему эта глупая война!
Индрик отвел взгляд от магнетических очей сгорбившегося на стуле Вохура и, откинувшись на спинку кресла, уставился в потолок.
Вохур не мешал ему. Мы с Таней тоже. Мы вообще старательно делали вид, что нас нет. Впрочем, какой еще вид можно делать, когда двое мудрецов-небожителей ведут судьбоносные разговоры? Я пожалел, что не остался с Перемолотом, Лехиным, Борзунковым и Тереном. По крайней мере чувство, что ты попал со свиным рылом в калашный ряд, меня не угнетало бы.
Кстати, о небожителях. Как и Индрик, я сразу осознал колоссальный масштаб личности учителя. И хотя в глубине души я все еще был уверен: Вохур — скорее враг, чем друг, сказанного о масштабе личности это не отменяло.
— Но как же быть с захватом фрегата «Киш II»? — спросил наконец Индрик и вновь принялся бурить Вохура испытующим взглядом. — Ведь после того, как вы захватили его, вы атаковали наши, русские корабли атомными торпедами! — Индрик очень старался казаться сдержанным, но я чувствовал: трудновато дается ему невозмутимость. В его словах, как расплавленная магма, пузырилось возмущение.
— Я понятия не имею, кто и когда покушался на фрегат, — промолвил Вохур спокойно. — И должен вас заверить, что к Большому Гнезду эти люди не имеют никакого отношения. Здесь уже давно не живут те, кто имел желание заниматься подобными… вещами.
— Значит, это сделало одно из ваших малых гнезд! — настаивал Индрик.
— Не знаю.
— Не могу поверить, что вам ничего не известно о захвате фрегата «Киш II»!
— Строго говоря, об одной попытке захватить какой-то звездолет на космодроме Гургсар мне известно. Это было два месяца назад. Или три?.. Однако ни на какие русские корабли люди из Гнезда Камбиза не покушались!
— Откуда такая уверенность? Откуда вам знать, чем занимались птенцы Гнезда Камбиза после того, как завладели фрегатом? Вы думаете, они с утра до ночи молились Свету? — Вопрос Индрика прозвучал язвительно.
— Не кощунствуйте, Иван Денисович! — строго сказал Вохур и добавил: — Гнездо Камбиза было почти полностью уничтожено при попытке захватить корабль на космодроме Гургсар. Спаслись — волею случая — лишь двое. Они рассказали другим, какой страшной была гибель этих… трусов.
— Трусов? Вы называете этих людей трусами? Однако никто не захватывает чужие звездолеты из одной лишь трусости! Скажите, зачем люди из Гнезда Камбиза штурмовали космодром?
— Они хотели покинуть Апаошу. Сбежать. До того, как начнется Великое Освобождение.
— Великое Освобождение?
— Да, Великое Освобождение. — Вохур сопроводил эти слова усталой гримасой. — У нас, разумеется, нет своих звездолетов. Поэтому покинуть планету можно, только завладев чужими.
Тут все внутри меня словно бы взорвалось. Стряхнув с себя наваждение мягкого, проникновенного баритона Вохура, я вскочил и выпалил:
— Не верьте ему, товарищ Индрик! Не верьте! Этот человек говорит очень убедительно, очень гладко. Но моя душа… Моя интуиция… Они подсказывает мне, что ему ни в коем случае нельзя верить! Он нарочно вводит нас в заблуждение! Я чувствую: манихеи захватили монитор, и именно они атаковали «Принца Астурийского»! И фрегат захватывали они! И никто иной! Неужели вы не видите? У них же нет никаких доказательств! Нет аргументов! Товарищ Индрик, не теряйте бдительности! Я умоляю вас!
— Возьмите себя в руки, Саша, — одернул меня Индрик. — К сожалению, у меня есть подтверждения правоты товарища Вохура. И одно из них — свежее захоронение манихеев возле космодрома Гургсар. Позавчера его обнаружили наши коллеги. Сроки сходятся… Таким образом, пока мне не удалось уличить этого уважаемого человека ни в одном слове лжи… Я попросил бы вас, Александр Ричардович, временно воздержаться от комментариев.
Слова Индрика подействовали как ушат холодной воды. А может, как апперкот. Моя «интуиция» смолкла также внезапно, как и заговорила. Пока я, пунцовый от стыда до самых корней волос, бормотал нечто невнятное, оседая в кресло, Индрик дружелюбно улыбался Вохуру.
— Прошу вас простить моего молодого друга. На психику неподготовленных людей Глагол, то есть Апаоша, действует подобно удару кувалдой. Но, согласимся, склонность к немотивированной аффектации — это меньшее из зол.
— За долгие годы здесь я стал экспертом по немотивированной аффектации… — с мудрой улыбкой сообщил Вохур. — Так на чем мы остановились?
— На боевых действиях. Вы обмолвились, что вы и ваши собратья по вере терпите поражения от правительственных войск… Однако Конкордия видит в вас очень сильного, практически непобедимого противника!
— Между тем победить Сыновей Света совсем нетрудно!
— Вот как?
— Для этого достаточно… — Вохур сделал паузу, которой не замедлил воспользоваться Индрик:
— …нескольких ракет с калифорниевыми боеголовками! Угадал?
Вохур озорно улыбнулся — так умеют улыбаться только старики.
— Можно и так… Хотя я хотел сказать о другом. Для того чтобы победить нас, манихеев, достаточно не воевать с нами. И тогда любой может считать, что он уже победил нас. Однако Народный Диван не желает побеждать таким образом.
— Наверное, оттого, что Народный Диван вас боится.
— Если бы Народный Диван действительно боялся нас, он воспользовался бы ракетами с калифорниевыми боеголовками! — И Вохур закряхтел (я заметил — это потешное кряхтение иногда заменяло учителю смех). — Вы знаете историю колонии Шем?
— Насколько я помню, это пара крохотных поселений на удаленной планете, которые сто… сто восемь лет назад объявили о своей независимости от Конкордии. Ее лидеры говорили о свободе совести и вероисповедания, об отделении религиозных институтов от государства, о праве территорий на мировоззренческое самоопределение, об уничтожении кастовой системы…
Верно. А что было дальше, знаете?
Индрик мрачно кивнул.
— Менее чем через сутки после подписания декларации независимости оба поселения были уничтожены воздушно-космическими ударами. Вся информация об этом инциденте, конечно, строго засекречена.
— Люблю разговаривать с осведомленными людьми! Им ничего не нужно объяснять! — удовлетворенно заметил Вохур.
Мне же оставалось лишь молча исключить себя из числа «осведомленных людей». О колонии Шем я слышал впервые. Судя по отчаянию в глазах моей обожаемой эрудитки Татьяны Ланиной, она тоже.
— Так вот, любезный Иван Денисович. Если бы Народный Диван действительно боялся манихеев, он уничтожил бы нас играючи. Давным-давно, в самом начале нашего пути, я в неуемной гордыне своей полагал иначе… И лишь недавно мои глаза, смазанные любовью к Свету, распахнулись навстречу правде.
— Но если Народный Диван не боится вас, почему он тратит столько средств на то, чтобы вам противостоять?
— И об этом я тоже размышлял! Много, очень много размышлял! Вначале я думал, что, играя с нами в свои утомительные военные игры, Народный Диван ставит целью тренировку солдат перед грядущей войной с Объединенными Нациями. Ведь Апаоша — не только чудо природы, сотворенное заскучавшим Творцом, но и великолепный полигон с настоящими, а не выдуманными врагами! Я надеялся, когда начнется эта война, Народный Диван отзовет своих солдат, ведь у них появятся более насущные задачи… Но старый глупый Вохур снова ошибся! Стоило Народному Дивану объявить войну, как солдат и железа здесь стало только больше! К людям Конкордии прибавились пленные Объединенных Наций… Необъяснимо! Если они так боятся нас, зачем рисковать жизнями пленных, защищенных международным правом? Кому выгодно застраивать для них горы, прокладывать дороги? Если вы боитесь льва, разве вы отпустите детей, пусть даже чужих детей, играть рядом с его логовом?
— Не скрою, мы тоже ломали голову над этим вопросом, — сказал Индрик. — Кстати, о лагерях военнопленных. Умоляю вас объяснить мне, зачем вы… или ваши собратья по вере из малых гнезд нападали на эти лагеря? Я хочу знать!
— Не могу ручаться за всех, но однажды несколько воинов из Большого Гнезда напали на лагерь имени пламенного председателя Народного Дивана Мехди Фирузана потому, что там содержался в плену Дашир — отец-основатель Большого Гнезда. Авторитет Дашира был очень высок… Мои друзья хотели освободить Дашира, дабы он смог вкусить горькой сладости Великого Освобождения среди людей, близких ему по духу. Но они опоздали — Дашир почил среди неправедных раньше срока… Дашир был уже очень немолод, к тому же его тело совершенно разучилось жить на поверхности планеты!
— Неужели и в других случаях речь шла лишь об освобождении своих? Говоря по совести, звучит это крайне неубедительно… — промолвил задумчивый Индрик.
— Трудно сказать… Вряд ли! Я уже говорил вам, лишь в редчайших случаях мы, Рожденные для Света, задумываемся о тех, кто рядом… Дашир скорее исключение из правила. Думаю, все эти нападения, если, конечно, они имели место в действительности, а не на лживых страницах газет, порождены их «каар-алман».
— Что такое «каар-алман»? В русском языке нет этого слова.
— Простите старого глупого Вохура. Он просто отвык говорить на языке Афанасия Фета… Каар-алман на нашем тайном наречии означает «самоупоение».
— Все равно не понимаю — как самоупоение может подтолкнуть кого-то к нападению на лагерь военнопленных?
— Придется объяснить. Большинство из тех, кто живет сейчас здесь, на Апаоше, включая и вашего покорного слугу, принадлежали некогда к касте энтли. Мы все — люди науки. Наша судьба — знать. Знание для нас — первая ценность. Мы посвятили этой ценности всю жизнь. Вторая ценность касты энтли заключена в слове «уметь». Мы познаем, чтобы уметь. И мы обретаем умения, чтобы познавать все больше и больше. Когда мы учились в школе, наши прожорливые мозги сидели на суровой диете. Знание выдавалось нам малыми порциями. Мы терпеливо осваивали инструменты, использование которых в будущем приведет нас к открытиям: физику, математику, языки и другие символические системы. Мы привыкли довольствоваться малым. Мы были скромны и неприхотливы, как и положено подвижникам. Мы знали: за каждое открытие придется заплатить кровью. Ведь знание не бывает бесплатным. Каждое новое умение — я имею в виду, конечно, умение глобальное, например, обуздание гравитационных свойств дейнекса — требует в качестве жертвы десятилетий упорного труда, причем не отдельных ученых, но целых коллективов, зачастую гигантских коллективов!
— Ученые всей Галактики это знают, — сухо констатировал Индрик.
«И военные всей Галактики — тоже», — промолчал я.
— Да, старый глупый Вохур говорит банальные вещи… Но без них мне не удастся объяснить вам, что такое каар-алман, то есть самоупоение. Так вот представьте себе, дорогие мои гости, что человек, мечтавший выиграть в лотерею велосипед и ездить на нем на свой дурацкий завод, производящий войлочные стельки для тапок, выигрывает… ну, допустим, флуггер, да еще и с персональным пилотом в придачу! Он садится в этот флуггер, шепчет пилоту «взлетаем!» и мчится над землей… Он вопит от счастья, он не замечает ничего вокруг, он требует лететь все быстрее и быстрее, чтобы каждое новое впечатление было сильнее прежнего… Можно сказать, что он временно сошел с ума. И любой на его месте сошел бы!
— Но при чем здесь каар-алман?
— Нечто похожее на безумие того везунчика мы и называем самоупоением… Когда мы, энтли, начали вбирать своими умами и душами знание этой колдовской земли, дармовое, случайно свалившееся нам на голову знание, каждый из нас почувствовал себя человеком, выигравшим в лотерею флуггер! Мы пили из родника умений и не могли напиться. Мы наперебой обретали сверхъестественные способности! Мы запихивались тайнами, как школьники сладкими булочками. Мы торопились, желая узнать все, научиться всему, увидеть столько необычного, невероятного, невозможного, сколько в состоянии вместить наши человеческие мозги… Некоторые из нас сосредоточились на своем интеллекте — тридцать лет назад каждый второй в Большом Гнезде мог умножать в уме десятизначные числа, не прерывая дружеской беседы. Некоторые принялись модифицировать свои тела — вам, должно быть, известно о тех из нас, кто обрел жабры?
— Наслышаны, — вставил я.
— Таких среди нас было много… Иные занялись усовершенствованием своих душ, развивая способность сострадать животным, насекомым, далеким расам и даже существам, не имеющим физических тел! Но, как говорили древние мудрецы, мы по-настоящему владеем лишь тем, за что заплатили… Трудно ожидать разумности от малыша, очутившегося в гигантском магазине игрушек, где нет ни одного продавца! Всезнание, всеумение, вседозволенность сделали многих из нас опасными самодурами… Те из нас, кто овладел субстанцией, которую мы называем «живой туман», и научился управлять ее движением, не могли удержаться от того, чтобы хотя бы однажды не попробовать погубить с его помощью отряд вооруженных до зубов посланцев Народного Дивана. Тем из нас, кто сумел приручить молнии, невозможно было объяснить, что бронемашины — не лучшая мишень для этих молний… Да и желающих объяснять это среди нас почти не встречалось… Это и есть каар-алман. Слепое самоупоение. Когда для тебя не существует никаких «нельзя»! Многие из нас поплатились за такие убеждения бесценными жизнями и самой возможностью Великого Освобождения…
— Если я вас правильно понимаю, вы хотите сказать, что нападения на клонские объекты — в том числе и лагеря военнопленных — это своего рода бравада? Вызванная желанием ваших собратьев по вере лишний раз испробовать на иноверцах свои сверхъестественные умения? Ощутить себя богами, вызывающими благоговейный трепет у жалких смертных?
— Истинно так! Мы нападали, чтобы выяснить, сколь мы могучи. Чтобы показать другим, что мы почти всесильны! И что завтра мы будем еще сильнее. Это соревнование — соревнование с самими собой — мы не в состоянии были прекратить. Сегодня ты научился лежать на воздухе, как на воде? Прекрасно, витязь! Завтра научись летать, как птица! Так начинались многие дороги, кончающиеся за воротами мира мертвых, ведь даже самой обычной пуле под силу умертвить повелителя шаровых молний. Не говоря уже о вирусе взрывного герпеса, то есть оспы G.
— Но неужели действительно кто-то из вас научился летать? — не выдержала Таня. Она так упорно молчала, что я даже начал беспокоиться.
— Летать — слишком громко сказано, моя прекрасная принцесса, — Вохур послал Тане воздушный поцелуй, — но удерживаться над поверхностью земли несколько дивно прекрасных минут умеют многие из нас.
— А вы, вот вы лично умеете? — Глаза Тани горели… да-да, той самой необоримой тягой познания, которая сделала стольких клонских энтли рабами Глагола, то есть — манихеями.
— Я не умею летать. Я посвятил все силы своей души созерцанию Дня Великого Освобождения. То, что вы наблюдаете сейчас там, наверху — я имею в виду неумолимое приближение пятого управителя к Обители Света, к нашей Апаоше, — было предсказано, точнее, получено мной в откровении пятьдесят с лишним лет назад!
— Значит, это вы написали «Придет пятый управитель и прольется ртуть»? — спросила Таня и начала цитировать из того самого легендарного уже свитка, добытого Меркуловым: «И случится освобождение… Свет покинет жилище, сожжет Тьму, освобождение станет везде… Светила ложного света погаснут, узилища души отворятся, ослепленные прозреют…»
— Увы, нет, моя прекрасная принцесса! Но если бы это действительно написал я, моя гордость не ведала бы пределов! Это пророчество было известно задолго до того, как старый глупый Вохур появился здесь. О дне Великого Освобождения мы, Сыновья Света, знали с самых первых дней на этой планете. Многим из нас были дарованы видения того, как именно будет происходить преображение материи в дух. Я лишь один из тех счастливцев, кто узрел этот великий миг во всех подробностях! И я каждый день благодарю Творца за то, что дожил до него. Ждать осталось совсем недолго. Не более чем через сто часов предсказанное начнет свершаться!
«Они тут небось еще и наркотиками балуются… Сыны Света эти…» — подумал я. Никакого рационального зерна в словах Вохура я не увидел. В отличие от Индрика.
— Согласно нашим расчетам, планета Дунай, пятая планета данной звездной системы, или, как называете ее вы, пятый управитель, пройдет вблизи Апаоши не ранее чем через двести пятнадцать часов. То есть речь идет приблизительно о девяти земных сутках. Если я правильно вас понимаю, учитель, именно это небесное явление вы связываете с Великим Освобождением?
— Мне кажется, слово «явление» не слишком подходит… Оно слишком мягкое… Неверно описывает будущее… Ведь пятый управитель, или, как говорите вы, любезный Иван Денисович, Дунай, свершит судьбу Обители Света!
— Но что это значит — «свершит судьбу»?
— Это значит, что предназначение планеты реализуется… Это будет напоминать роды… или смерть от старости, — задумчиво пробормотал Вохур.
— Ваша метафора ускользает от меня, — признался Индрик. — «Роды»… «Смерть от старости»… Кто будет рожден? Кто умрет от старости? По геологическим меркам Глагол как планета вовсе не так уж стар!
— Не столь важно, является ли Обитель Света молодой в геологическом смысле. Важнее то, что ее необычайная жизнь подходит к концу. Ее внутренняя сущность уже вызрела и готова реализоваться… Роды близки… Ее сыновья уже почти готовы к самостоятельной жизни вне ее тела! И пятый управитель лишь поможет им родиться… — словно в легком трансе повторял Вохур, глядя перед собой помутившимся взором.
— Я снова не понимаю, учитель. Вы говорите о планете так, будто она — беременная женщина.
— В каком-то смысле так и есть!
— Но в каком же?
— Я был лучшего мнения о вашей осведомленности, любезный мой Иван Денисович, — разочарованно вздохнул Вохур. — Разве вы не знаете, что таит в своем чреве Обитель Света?
— Я этого не знаю.
— Да это же матка! Гигантская матка, наполненная свирепыми крылатыми демонами! — Вохур темпераментно воздел к потолку руки.
— Бесплотными демонами, я надеюсь? — уточнил Индрик скептично.
— О нет! Демоны имеют земляную плоть, каменную плоть, огненную плоть! Многие сотни лет эта плоть росла… твердела… усложнялась… и вот пришло время обрести движение. Познать пространство! Показать себя! Расправить крылья! Увы, все это будет означать смерть для нашей доброй Апаоши. Выполнив положенное ей, она перестанет существовать. Такова же и смерть от старости — исполнив свое предназначение, творение возвращается к Творцу.
— Но при чем здесь пятый управитель?
— Случится так: пятый управитель войдет в плоть Обители Света и расколет ее надвое. — Глаза Вохура загорелись черным, запредельным пламенем и он принялся говорить, глядя в сумеречную пустоту у нас над головами. В тот миг он стал действительно походить на безумца и я испытал ту самую эмоцию гадливого страха, которая всегда сопровождает наше соприкосновение с иными, особенно чуждыми нашим, пси-измерениями. — Эти осколки снова распадутся — еще раз надвое, а те осколки — снова надвое и так шестьдесят четыре раза. Красный туман, туман цвета крови, спрячет все. Плоть Обители Света будет дробиться еще и еще. Пока у каждой стаи демонов не станет по собственному дому… Но Сыны Света не увидят этого — они будут далеко, во дворце Уш, под хрустальным куполом Отца Всего Разумного, в Чертоге Освобождения…
— Вы хотите сказать, что планета не выдержит близкого прохождения пятого управителя и перестанет существовать как целостный объект? — тоном кабинетного сухаря уточнил Индрик. Возможно, именно его тон возвратил Вохура к реальности. Его глаза погасли и он вновь превратился в смешливого старичка-киноведа…
— Нет, не выдержит. Расколется. Все погибнут.
— Неужели Сыновья Света намерены оставаться здесь до последнего?
— Да. Таково наше предназначение.
— Но ведь это не что иное, как массовое самоубийство!
— С точки зрения обычного человека — да. Но ведь мы не обычные люди… Мы ждали Великого Освобождения многие десятилетия! Мне сложно объяснить непосвященным всю сладость этого мига, но поверьте, смерть физической оболочки — ничто по сравнению с возможностью войти в те сферы бытия, вход в которые обычным людям навсегда заказан! Искупить проклятие рода человеческого и узреть Творца, стоящего над добром и злом, можно, лишь совершив жертву, испепелив свое физическое тело в божественном пламени невиданной мощи! Этот пламень узрим все мы, когда пятый управитель сойдется с Обителью Света…
— Но расчет траектории Дуная показывает, что импакта не будет! — воскликнула Таня.
Вохур лишь печально усмехнулся в ответ. «Настоящий фанатик!» — подумал я.
— Тем не менее он будет. И если вы, моя прекрасная принцесса, не желаете стать свидетельницей Великого Освобождения, вы должны спешить. Первые демоны явят себя уже через несколько часов!
— Постойте, но ведь только что речь шла о нескольких стандартных сутках! — заметил Индрик, не скрывая иронии. Мне было ясно — он верит в расчеты Локшина, а не в романтические манихейские предания.
— Демоны появятся раньше.
— Но вы сказали, что первые демоны появятся лишь после того, как планета расколется после этого… мифического столкновения? Что они, так сказать, «родятся»? — вновь встряла как всегда очень внимательная к словам Таня.
— Первыми появятся демоны-наблюдатели… Это будет через несколько часов… Демоны-повитухи… Они будут помогать планете разрешиться от бремени… Они не будут нуждаться в собственных домах… — пробормотал Вохур.
— Но откуда они появятся?
— Вам известно о существовании Жерла на дне Котла?
— Да. Мы видели его на карте, которую любезно предоставили нам ученые со станции «Рошни».
— Жерло — шейка этой матки… Демоны появятся из нее. В отличие от других демонов эти не были выношены маткой. Но лишь спали в ней до времени, наблюдая за тем, чтобы все шло хорошо… Так решили Гости…
«Гостей» я тогда пропустил мимо ушей — вся эта сумасшедшая демонология смертельно утомила меня, мне стало не до тонкостей… Я уже не сомневался, что Вохур безумен. И всё, что касается Великого Освобождения, — не более чем сказки венского леса (а в данном случае, конечно, леса манихейского). А это значило, что все самое важное мы выяснили. И что пора уходить.
Мы с Индриком обменялись быстрыми озабоченными взглядами. В его глазах читались приблизительно те же мысли. И те же вопросы, половина которых начиналась со слова «неужели». «Неужели манихеи действительно ни в чем не виноваты?», «Неужели прохождение Дуная вблизи Глагола в состоянии спровоцировать эффекты, хотя бы отдаленно похожие на те, которые своим поэтическим слогом описывал Вохур?»
Но над всеми теоретическими вопросами главенствовал один практический: «Как вернуться к своим?»
— Спасибо вам, учитель. Это очень интересное и содержательное сообщение. Но, мне кажется, нам пора возвращаться… Признаться, из разговора с вами, — уважительным жестом, которым пользовались только клоны, Индрик указал на Вохура, — я узнал о манихеях больше, чем за месяцы работы с научными материалами. Надеюсь, наше знакомство окажет самое существенное влияние на дальнейший ход мировой истории.
— Мировой истории? Творец свидетель— я невероятно польщен! Ведь я всего лишь старый глупый старик. — Вохур тряхнул своими седыми кудрями.
— Единственное, о чем я хотел бы вас попросить… это…
— Только умоляю вас, не просите о жабрах!
— О жабрах?
— Да. Чаще всего гости просят меня научить их дышать под водой. Я бы и рад, но сам не умею!
— С вашего позволения, у меня более практичная просьба.
— Вохур к вашим услугам!
— Помогите нам выбраться наверх! На дно Котла.
— Ах это… Здесь вы можете на меня рассчитывать. И на вашем месте я бы поторапливался! Моя прекрасная принцесса выглядит изможденной… Ей тяжело здесь…
Таня нежно улыбнулась учителю и вздохнула, дескать, еще как тяжело.
— Но прежде чем я помогу вам, — продолжал учитель, — мне тоже хотелось бы кое-что спросить.
— Спрашивайте!
— Как я уже говорил, когда-то я был большим поклонником книги Достоевского «Идиот». Я хорошо знаю это произведение. По моему мнению, оно составляет одну из основ великой русской души, устремленной вглубь, внутрь самой себя… По моему искреннему убеждению, князь Мышкин живет внутри каждого русского человека. И мои наблюдения, а ведь я учился в МГУ и даже был женат на одной русской девушке, которую я тоже звал прекрасной принцессой, подтверждают это. Так вот… Я до сих пор не могу понять, как люди, внутри каждого из которых живет Идиот, наивный и непрактичный, светлый и беззащитный, смогли сделать свою культуру такой экспансивной? Как вы смогли возобладать над злом своего мира, будучи такими чистыми и нежными по своей сути? Где вы нашли силы для того, чтобы творить, преобразовывать материю, покорять удаленные планеты? Я понимаю, это глобальный вопрос… Но сейчас вопросы меньшего масштаба меня уже не интересуют.
Мы с Таней с надеждой воззрились на Ивана Денисовича — ведь он самый опытный из нас, самый образованный, значит, ему и отвечать. Однако Индрик задумчиво молчал, подперев шеку кулаком. Он молчал так долго, что мне показалось, будто он уже никогда ничего не скажет. И тогда меня прорвало:
— Я не знаю, какого мнения об этом важном вопросе Иван Денисович… Но молчать я просто не могу. По-моему, секрет силы русских очень простой. Мы никогда не стеснялись быть идиотами. Когда все вокруг верили в Рынок, мы верили в Бога. Когда все верили в Закон, мы верили в Любовь. Когда все верили в Порядок, мы верили в Чистоту и Благодать. Мы никогда не боялись быть немного… юродивыми. Иванушка-дурачок всегда выезжает на охоту на Коньке-горбунке, в дырявом кафтане и сбитой набекрень шапке, а возвращается — с царской дочерью и сундуком золота. А все потому, что о себе Иванушка-дурачок самого скромного мнения. Он не требует от мира побед и даже не надеется победить. Ему до лампочки успех, справедливость и даже царская дочка. Но вот ему-то небеса победу и вверяют. Потому что знают — только Иванушка-дурачок распорядится этой победой правильно. И царской дочке понравится с ним, обязательно понравится…
Учитель Вохур за весь разговор впервые посмотрел на меня не как на говорящую мебель, но с опасливым, уважительным интересом, что мне, не скрою, невероятно польстило. Обернувшись к Ивану Денисовичу, Вохур лукаво подмигнул ему, мол, «вот и смена растет». Таня же улыбнулась мне самой многообещающей улыбкой из всех, какими когда-либо улыбались мне женщины.