Глава 8
Ягну!
Апрель, 2622 г.
Южный полярный континент, фиорд Крузенштерна
Планета Грозный, система Секунды
Конструктор обнаружил, что уже не спит.
Он полежал еще немного на спине с закрытыми глазами, вслушиваясь в квинтет трудноописуемых, но прекрасно всем известных шорохов, по которым на слух безошибочно угадывается близкое присутствие человеческого существа. Эстерсон решал: отвернуться ли к стене и попытаться заснуть снова или стоит все-таки взглянуть, кто там тихонько возится по соседству?
Любопытство взяло верх над усталостью и конструктор открыл глаза.
Полуотвернувшись от Эстерсона к стене, на противоположной лежанке сидел Цирле.
Его таинственный кейс был распахнут. Причем, как оказалось, при открытии кейс трансформируется весьма неочевидным образом, превращаясь в нечто вроде походной лаборатории. Плотные ряды крошечных капсул, пробирки прозрачные и непрозрачные, несколько компактных приборов, о назначении которых оставалось только гадать…
«Что же это такое?»
Но в тусклом свете двух «ночников» разглядеть подробности было нелегко.
Военный дипломат, заметив краем глаза движение, повернул голову и посмотрел на Эстерсона.
— Я вас разбудил? Извините, — сказал он шепотом, хотя, кроме них, в бункере никого не было.
— Это вы извините, что оторвал вас от работы.
— Какая уж тут работа… Пока передо мной нет представителя «расы К» в сохранности и ясном сознании — для меня и работы нет, дорогой мой! — Это Цирле сообщил уже в голос. — Так, одно томление духа… И мысли, мысли, мысли.
— О чем, если не секрет? — Эстерсон приподнялся на локте, изображая заинтересованность. На самом деле ему хотелось получше разглядеть пробирки и приборы, чтобы раз и навсегда разрешить загадку кейса, а потом при случае щегольнуть своей осведомленностью перед Бариевым.
— Не секрет, — сказал Цирле с чрезвычайной серьезностью, которую можно было понимать так: «Конкретно те мысли, которые занимали меня сегодня с 04.10 до 04.20, секрета не составляют, но все остальные мои размышления суть государственная тайна России».
Выдержав паузу, военный дипломат продолжил:
— Я, господин инженер, думаю о трех вещах. — Цирле сжал кулак, готовясь вести счет на пальцах по немецкой системе. — Первая: «раса К» ведет себя по типу джипсов, а это сводит вероятность установления контакта к бесконечно малой величине. — С этими словами Цирле оттопырил большой палец. — Далее, если аналогию с джипсами развить, мы получаем прогноз дальнейшего поведения «расы К». Причем прогноз, с точки зрения военной, благоприятный. То есть мы не должны бояться оккупации «расой К» Грозного — она к этому не стремится. Это моя вторая мысль. — (Вслед за большим распрямился указательный, а за ним, со словами «и третья…» — средний.) — И третья: в силу сказанного, научный и дипломатический прогноз развития ситуации — разочаровывающий. То есть лично мне, как военному дипломату, здесь делать нечего.
— А, простите, что джипсы? Ведь эта раса совершенно не изучена.
Цирле снисходительно ухмыльнулся.
— Вы про Наотарский конфликт, конечно, не слышали?
— Нет… То есть я знаю, что есть такая планета — Наотар. А что за конфликт?
— В мае прошлого года астероидный рой джипсов появился над Наотаром. На поверхность планеты джипсами были спущены с орбиты так называемые «домны». Очень большие сооружения, которые затем оказались инкубаторами для джипсов-малюток. Подробностями я вас утомлять не буду. Скажу лишь, что ради изгнания джипсов с поверхности Наотара пришлось вести настоящую войну, в которой было потеряно множество кораблей, флуггеров и, само собой, людей. Как конкордианских, так и наших.
Эстерсон со сна соображал не очень резво, а потому отнюдь не сразу оценил калибр преподнесенных ему фактов.
— Хм… Как-то мимо меня все это прошло, — сказал он.
— Еще бы не мимо вас! Соотношение потерь на Наотаре сложилось далеко не в пользу Великорасы. Одного этого хватило бы, чтобы закрыть грифом секретности всю информацию о конфликте. А ведь были и другие причины! Я тоже не имею права говорить с вами об этом… Но перед лицом тех событий, которые уже произошли и еще произойдут, эта секретность, конечно, пустой вздор. Так вот слушайте же: самое любопытное… или, точнее, самое трагикомическое обстоятельство Наотарского конфликта заключается в том, что его вообще могло не быть. Несмотря на бесцеремонное отношение джипсов к постройкам хомо сапиенсов, которое они продемонстрировали в первые же часы высадки.
Цирле прервался, чтобы дать возможность Эстерсону оценить это откровение. Но адекватные реакции конструктора все еще запаздывали. Не выказав особой живости мысли, он спросил:
— Погодите, Йозеф, вы же не хотите сказать, что на Грозный высадились джипсы?
— О Господи, ну вы и чудак, дружище! Нет, конечно! Я лишь строю определенную аналогию! И в рамках этой аналогии, повторяю, мне видится вот что. Как появились джипсы на орбите Наотара? Внезапно и сразу же — большой массой. Насколько мы можем судить, «раса К» появилась на орбите Грозного точно так же: внезапно и, так сказать, массивно. Далее, джипсы, полностью игнорируя наличие ясно различимых искусственных объектов на Наотаре, то есть «занятость» планеты в терминах космического права, выбросили на нее свой десант, главным элементом которого были инкубаторы, «домны». Как мы знаем, «раса К» ведет себя аналогичным образом. Один из ее звездолетов совершил посадку прямо на ваших глазах. И не просто совершил посадку, а ушел под землю, то есть сразу посягнул на недра планеты! И наконец, самое главное: несмотря на то что конкордианские дипломаты заверяли нас в обратном, мы, специалисты ОН, глубоко уверены, что джипсы начали боевые действия только после того, как были обстреляны клонами. Так вот, я не знаю, как именно разворачивались события на Грозном, но смело берусь утверждать, что аналогичным образом! Как только клонская противокосмическая оборона обнаружила неопознанные звездолеты, она их сразу же обстреляла! А «раса К» ответила огнем на огонь! Вы понимаете?
— Понимаю. А что из этого следует?
— Именно то, с чего начался наш разговор. Военный прогноз развития ситуации — благоприятный. Нам нечего бояться. Если на «расу К» не нападать, она спокойно сделает свои дела и улетит. Точно так же, как улетели бы и джипсы с Наотара. После того как им дали бы спокойно вывести свое потомство.
— Всем сердцем желаю, чтобы ваши пророчества сбылись. — Перегар сновидения потихоньку выветривался из головы Эстерсона и он почувствовал, что снова соображает если и не хорошо, то хотя бы сносно. — Но знаете что меня смущает? Удивительна слепота этих ваших джипсов. И соответственно «расы К». Как могут существа, владеющие технологией межзвездных перелетов, то есть существа не просто разумные, а высокоразвитые, полностью игнорировать присутствие на планете других явно разумных и высокоразвитых существ?
— Видите ли… — Цирле многообещающе улыбнулся. — Если нечто выполняет последовательность действий, подчиненных осмысленной, с нашей точки зрения, цели, это еще не значит, что оно разумно. Или, как вы выразились, «высокоразвито»… Лично я предпочитаю термин «высокоорганизованный». Как пчелы, знаете? У них вполне высокоорганизованное сообщество. А уж у осовидных насекомых вида vespa nauticus tremesiana с планеты Цилинь так и вовсе, можно сказать, цивилизация! Только вот стихов они не пишут и в Верховное Существо не верят… А только роятся, клубятся, строят и размножаются, размножаются, размножаются…
— Но и люксогеновых двигателей у ваших цилиньских пчел нет. Я угадал?
— Люксогеновых двигателей нет.
Эстерсон нахмурился.
— В таком случае вы занимаетесь игрой в слова. И уходите от ответа на мой вопрос.
— Вовсе нет. То, что вы называете игрой в слова, — это как раз попытка привнести порядок в терминологический хаос. То, что я вам скажу, не вполне совпадает с представлениями, устоявшимися у моих коллег, но джипсы не обладают разумом. По крайней мере высокоразвитым. Тем, который в добрые старые времена величали ratio.
— То есть как это? — Эстерсон опешил. — Вы смеетесь?
— Отнюдь нет.
— Ну знаете! Если джипсы на чем-то прилетели к Наотару, значит, это что-то было звездолетом, даже если внешне оно и выглядело как астероид. А строить звездолеты, не обладая разумом, это… это нонсенс!
— Скажите лучше «дурной тон». Тогда ваше суждение станет если и не истинным, то хотя бы изящным. — В ксенологии Цирле чувствовал себя как рыба в воде и откровенно потешался над механической инертностью мышления Эстерсона-«технаря». — Джипсами, господин инженер, наши светлые головы занимались основательно. После Наотарского конфликта остались кое-какие трофеи, а уж о количестве видеоматериалов и свидетельских показаний я вообще молчу… Вот возьмите Тертуллиана с его жертвоприношением разума во имя веры. Представьте, что Тертуллиану удалось довести свою доктрину до последовательного и полного практического воплощения и навязать ее римлянам. А затем представьте, что, расставшись с разумом, римляне утратили и веру. Что у римлян осталось? Термы, акведуки и инстинкт собираться в легионы при нападении варваров. Снаружи поглядишь — цивилизация. А заглянешь внутрь — пустота.
— Пустое умозрение. Так быть не может. К тому же я не знаю, кто такой Тертуллиан.
— Ранний христианский богослов. Ну хорошо, не надо нам Тертуллиана, достанет и авторитета Цирле. Цирле учит, что у джипсов все случилось именно так. Легионы есть, а ни разума, ни веры — нет.
— А кто такой Цирле?
Военный дипломат расхохотался.
— Цирле — это я!
— Что?.. А!.. О Господи… Извините.
— На здоровье… Так вот слушайте, — продолжил военный дипломат, посмеиваясь, — по моему мнению, джипсианский, так сказать, Тертуллиан был бы доволен. До известного момента. А потом, полагаю, ужаснулся бы. Ступени джипсианской эволюции, переходящей со временем в деволюцию, нам неизвестны, но результаты впечатляют: перед нами синтетические организмы, оснащенные антигравитационными двигателями и прочими чудесами технологии, у которых, однако, разумности не больше, чем у насекомого. А если и больше, то они ее старательно скрывают!
— Ага! — азартно воскликнул Эстерсон. — Ага!
— Что «ага»? — тревожно спросил Цирле.
— Вот вы и попались, дорогой мой философ! Вот вы сами себя и загнали в угол!.. Поглядите-ка, что получилось. Разума нет? Чудесно. Веры нет? Положим, не велика беда. Но есть инстинкты. Вы сказали, джипсы на Наотар инкубаторы с собой привезли? Потомство выводили? Значит, инстинкт продолжения рода имеется, да? Ну а вместе с ним что всегда об руку ходит, а? Вспоминайте-ка!
— Ну, что? — спросил военный дипломат, придав лицу скучающее выражение.
— Инстинкт самосохранения! Плохо или хорошо — он должен работать. Иначе история джипсов закончилась бы давным-давно. А что такое инстинкт самосохранения? Это комплекс адекватных реакций организма на окружающую среду. Организм видит опасность — и стремится избегнуть ее. Муху — и ту тапком нелегко прибить, она вовремя испугается и улетит. И я вас вновь спрашиваю, как могли джипсы влезть на Наотар, если они видели, что планета занята? Что, инстинкт самосохранения отказал? Куда он делся? Джипсы разве не боялись агрессивных действий со стороны хозяев планеты?
На Цирле слова Эстерсона возымели неожиданно сильное действие.
— Хм. Хм. А это ничего… Занятно… — Военный дипломат вдруг выхватил из своего кейса маленький наладонный планшет и принялся быстро черкать в нем, бормоча: — Последний довод королей… Ее два о три плюс что?.. Ну плюс кр… Нет? Плюс кс?.. Плюс ар? Сто атмосфер хватит?.. Тысяча ка? Две тысячи ка? Чушь… Горение железа в чистом кислороде? Не то… Хоть бы щепотку позитронов, ну!.. Один моль! Ноль пять моля! Ноль ноль пять! Нет же, откуда…
Эстерсон, теперь уже не скрывая своего интереса, рассматривал пробирки из кейса Цирле. Определенно это переносная химическая лаборатория. Но зачем она военному дипломату? Для анализа атмосферы? Жидкостей и тканей инопланетян? Или здесь расчет на особую «расу К», представители которой общаются при помощи запахов? Но ведь есть очень совершенные газоанализаторы, зачем для этого двести пробирок с реактивами? Пещерный век!
Цирле отложил планшет и виновато посмотрел на Эстер-сона.
— Извините меня, я должен был записать кое-какие соображения, по горячим следам. Но вернемся к джипсам. Вас смущает отсутствие у них инстинкта самосохранения? А вы вообразите, что длительное время — скажем, тысячи лет — джипсам не приходилось сталкиваться с враждебностью разумных рас. Представьте себе ручных белочек в парке… Или этаких ленивцев, или медведей панд… И вот это наши джипсы! Космические белочки! Может, у ранее встреченных рас джипсы вызывали только умиление? И те, неизвестные нам расы, ничего не имели против того, чтобы домны джипсов постояли у них на планете месяц-другой? Кормили их, скажем так, орешками, показывали своим детенышам…
— А вооружение джипсов? У них ведь есть вооружение, иначе откуда потери в конфликте с нашей стороны?
— О да. Вооружение у джипсов есть.
— Так что это? Атавизм?
— Предположим, атавизм. Или орудия труда… Помните, как у одного русского писателя? «Землю пашут пулеметами». Вот и джипсы… Землю пашут… рентгеновскими лучеметами.
— Да вам самому смешно.
— Смешно, — с готовностью подтвердил Цирле. — А вот вам еще мысль — закачаетесь. Джипсы — стихийные коммунисты. На уровне инстинктов у них закрепилась аксиома, что в космосе всё — общее. В том числе и небесные тела. Это, кстати, неплохо согласуется с тем фактом, что джипсы явно лишены материнской планеты и ведут кочевой образ жизни. Отсюда и их непонимание того, что с нашей точки зрения кажется очевидным: нельзя без спросу появляться на чужой территории. А для коммуниста это нормально. Потому что он полностью отрицает понятие собственности… По-моему, весьма привлекательная теория.
— У вас, военных дипломатов, завидная широта мышления.
— Конечно. — Цирле очень польстило замечание Эстерсона. — Мы вообще единственные люди в армии, у кого еще осталась фантазия.
— О да. А скажите, Йозеф, — конструктор доверительно понизил голос, — вот эти пробирки… они… тоже как-то связаны… с широтой мышления?
— Гомункулуса делаю.
— Шутите.
— Угадали… Так и быть, откроюсь: всю моя тайная жизнь отдана поискам алхимического золота. Не того, которое нынче может получить путем трансмутации из свинца любой подмастерье, а Истинного. Открытого одним лишь магистрам.
— Ну извините, — сухо сказал Эстерсон. — Извините, я не должен был спрашивать.
Повисла пауза. Молчание нарушил Цирле:
— Господин инженер, не сердитесь. Если бы вы знали, сколько шуточек я выслушал от своих коллег, когда открывал им правду! Я бы слушал их и по сей день, но 9 января военно-дипломатический отдел Новогеоргиевской комендатуры превратился в груду закопченной щебенки. И мои коллеги заодно тоже… где-то там… закоптились. Так что я теперь могу битые сутки отшучиваться. Благо, заемных версий у меня целая коллекция.
— Ну и славно. — Эстерсон резко поднялся. — Спасибо вам за интересную и содержательную беседу, а я пойду работать. Меня там Гандурин дожидается, я ему дейнексовую батарею должен.
— Какую еще батарею?
— Какая у вас алхимия, такая у меня батарея. Дейнексовая.
— Ну вот. Вы все-таки обиделись… Поймите, если я скажу вам правду, вы рассмеетесь мне в лицо. И скорее всего — не поверите.
— Я не обиделся. Ничуть. Счастливо оставаться.
Эстерсон направился к лестнице.
— Это азбука! Универсальная понятийно-реляционная азбука! — крикнул ему в спину Цирле. — Основные семантические единицы я выразил на языке химических реакций!
Как и предвещал военный дипломат, Эстерсон ему не поверил.
«Дюрандали» вернулись через пятьдесят пять минут.
Посадка прошла безупречно. Автопилоты «Дюрандалей» превосходно справились с приведением машин в посадочный створ по пяти опорным маякам. А ведь Эстерсон так переживал…
Когда командир звена, старший лейтенант Сергеев, соскочил на бетон и буквально оторвал от лица дыхательную маску (техники малость нахомутали с регулировкой давления в кабине), все увидели, что он блаженно улыбается.
— Ну?.. Как?! — бросился к нему Оберучев. Его прямо-таки трясло от нетерпения.
— Машина — блеск! Тяжеловата, правда… Но мы пилотажную группу открывать тут вроде не собираемся?
— Да ладно машина! Что видели-то?!
Сергеев мгновенно помрачнел.
— Докладываю. Триста пятнадцать километров отсюда строго на юг — точка посадки чужаков. Наблюдали ее с воздуха как технически, так и визуально.
— Как визуально? В темноте?!
— А вот так. Только слепой не заметит. В ледовом панцире — крестовидная дыра, тысяча четыреста метров в поперечнике. По периметру дыры — огромная зона выброса флюоресцирующего вещества. Подозреваю — неким образом переработанная порода. Общую площадь выброса оцениваю величиной порядка четырехсот квадратных километров. Таким образом, подтверждена и уточнена фрагментарная информация, полученная ранее беспилотными зондами и загоризонтными радарами субмарин.
Эстерсон, который ловил каждое слово Сергеева, знал, о какой «фрагментарной информации» идет речь.
Во время подводного перехода из Новогеоргиевска на юг «Иван Калита» и «Юрий Долгорукий» раз в сутки осуществляли быстрые подскоки в позиционное положение. Пробив неласковую серо-синюю зыбь, над поверхностью океана подымались суставчатые мачты с химерическими наростами на вершине. Это било «седьмое хозяйство», как говорили подводники.
Почему «седьмое»? Потому что на субмаринах всей технической разведкой и целеуказанием ведала БЧ-7, «боевая часть семь». А вот, например, за применение обширного ракетного арсенала «Ивана Калиты» отвечали БЧ-2 и БЧ-3 — «двойка» и «тройка».
Кроме этого, когда субмарины уже подходили к фиорду Крузенштерна, была проведена разведка Южного полярного континента при помощи беспилотных зондов. Зонды эти были буквально на вес золота — их оставалось меньше десятка. И все-таки три зонда Бариев от сердца оторвал.
Требовалось выяснить обстановку на континенте. Плыть в неизвестность, без предварительной разведки, было смерти подобно. В Антарктиде за последние недели и клоны какие-нибудь залетные могли обосноваться, и чужаки…
И вот один из зондов, прошедший сперва на малой высоте сквозь весь фиорд, а затем отправленный в глубь суши, в последние секунды перед гибелью успел передать интересную картинку.
На кадрах, которыми потом Цирле завешал всю свою каюту, была видна как бы шляпка гигантского груздя, выглядывающая из-за горизонта. «Шляпка груздя» не имела четко очерченных границ, а продолжалась в стороны длинными мутными полотнищами и чем-то вроде витых канатов. Грязно-серая материя, составляющая центральный объект, пребывала одновременно и во вращательном, и в поступательном (снизу вверх) движении. В то же время «полотнища» и «канаты», расходящиеся в стороны от образования, опускались вниз.
Таким образом, зонд показал нечто среднее между смерчем и гейзером высотой около трех километров! После чего связь с зондом прервалась.
Поэтому, пока они возились в туннеле со сборкой «Дюрандалей», всех посвященных в результаты изысканий «седьмого хозяйства» мучил пренеприятный вопрос: неужели? Неужели то неназванное, представиться не пожелавшее и в высшей степени бесцеремонное звездное племя, которое в нескольких победоносных сражениях положило конец господству клонов в системе Секунды, действительно решило обосноваться на Грозном всерьез и надолго?
Как уже знал Эстерсон, Цирле на этот вопрос отвечал «нет». Цирле исходил из аналогии с джипсами, которые высадились на Наотаре в сравнительно небольшой зоне. Данные о выявленных точках посадки чужаков поначалу отвечали этой аналогии.
Данные были такие.
Посадку пяти звездолетов зафиксировали в районе между озером и Новогеоргиевском. Первый из них едва не сел на голову Полине и Эстерсону, а пятый бесцеремонно прожег бетонку Новогеоргиевска на виду у тех самых разведчиков, которые обнаружили севернее города танкер «Чарма II».
Еще четыре крупных объекта в те же дни наблюдались субмаринами ПКО. Эти звездолеты вели себя однотипно. Все они сперва снижались до поверхности океана, а затем исчезали с радаров. Согласно данным гидролокации, проклятые махины ушли под воду, а затем занялись бурением океанического дна.
Еще один гидроакустический контакт с находящимся под водой звездолетом-чужаком субмарина «Иван Калита» имела 16 апреля на полпути к Южному полярному континенту.
Если этот контакт не считать вполне доказательным (например, предположить, что звездолет находился под водой временно, с исследовательскими целями, а затем ушел обратно в атмосферу), то выходило, что точки посадки всех перечисленных звездолетов вписывались в окружность диаметром полтысячи километров. Можно было надеяться, что этой окружностью интересы чужаков на Грозном и ограничатся. И даже после данных, переданных зондом, оставалась — пусть эфемерная — надежда на то, что замеченное на горизонте грибовидное образование не является свидетельством приземления звездолета-чужака.
И вот теперь, после возвращения «Дюрандалей», эта эфемерная надежда исчезла. Подтвердились наихудшие опасения: вторжение носит глобальный характер.
— Мы прошли прямо над шахтой, которую выкопал звездолет «расы К», — продолжал старлей Сергеев. — Глубина шахты, согласно скачку показаний высотомера при прохождении над ней, составляет более пятнадцати километров.
— Истребители противника? — отрывисто спросил Оберучев.
— Не обнаружены. Правда, когда мы отлетели от шахты на девяносто километров, моя станция защиты хвоста выдала предупреждение… Я заложил вираж, чтобы провериться обзорным радаром, но все было чисто.
— Ты переключался в режим повышенной мощности?
— Нет. Следуя инструкции, все мы соблюдали техмаскировку. У инженер-капитана в кармане бушлата запищала трубка радиоудлинителя.
— Минуточку… — кивнул он Сергееву. В трубку: — Оберучев слушает… Понял тебя, Фарид… Этого следовало… Да. — Инженер-капитан приосанился. — Значит, пришло время. Работаем по плану «Ветер». Ракет не жалеть. Прикройте нас хотя бы минут на семь… Спасибо. И твоим тоже.
Оберучев дал отбой. В его покрасневших от регулярного недосыпа глазах читались все ключевые понятия военного словаря в спектре от «насмерть стоять» до «посмертно наградить».
— Товарищи, — обратился инженер-капитан к присутствующим, — «Иван Калита» обнаружил истребители «расы К». Групповая цель на скорости 1,4 М движется к нам со стороны открытого моря. Подобных действий противника следовало ожидать давно. Вы знаете, что мы заготовили несколько планов отражения налета «расы К» на фиорд Крузенштерна. Сейчас я принял решение действовать по варианту «Ветер». Все вы знаете, что это такое. Времени нет. За работу!
Эстерсон не знал.
— А мне куда?
— Вы, Роланд, идите с Юдиновым. Поможете там, если что.
Таким образом, конструктор был вынужден смириться с тем, то его скитания по бункерам продолжатся. Первым делом в воздух была поднята четверка «Дюрандалей». Ей предстояло завязать бой с истребителями чужаков. Затем группа техников во главе с Юдиновым и Эстерсоном покинула бункер и спешно бросилась готовить к вылету еще восемь машин. Этим «Дюрандалям» отводилась роль главной ударной силы, которая…
Которая — что? Эстерсон полагал, что ответ на этот вопрос может быть только неутешительным.
«Искусство жеста» — так он окрестил для себя решение, принятое русскими командирами. Швырнуть горстку крылатых машин против врага, который может выставить многие десятки звездолетов и уж наверняка сотни, тысячи истребителей?
Да, это геройство. Безрассудная отвага. Красивый жест! Но и только.
Если клоны, располагавшие на Грозном солидными силами, продержались, судя по всему, двое суток, то сколько сможет сопротивляться импровизированный русский авиаполк? Два часа? Или две минуты? Что происходит там, во внешнем мире, за стенами туннеля и в небе над океаном, Эстерсон не знал. Только несколько мягких громовых раскатов намекнули на то, что субмарины обстреливают приближающегося супостата зенитными ракетами.
— Воздух! — звонко выкрикнул кто-то, не отнимая от уха трубку.
— Что «воздух»?! — взъярился Юдинов. — Доклад по форме!
— Они прорвались! Наши сбивают гадов, но их очень много! Идут прямо на нас!
— Время! Подлетное время какое?!
— Не успели передать! Связь оборвалась!
— Твою мать… Прекратить заправку! Все «Дюрандали» — на взлет!
— У трех бортов топлива только на полчаса!
— Па-авторяю: на взлет! Всем, кроме пилотов, — в укрытие!
«Да к чему такая спешка, мы же в туннеле?! Над нами бетон! Ледник!» — мысленно возмущался Эстерсон.
Но, как показали события, интуиция Юдинова не подвела.
Они снова сидели в бункере и снова «акустик» с кружкой, приложившись к крышке люка, докладывал:
«Есть запуск двигателей… Разгон… Отрыв…»
«Запуск… Форсаж… Отрыв…»
«Запуск… Отрыв…»
«Отрыв…»
На то, чтобы радоваться успешным взлетам, у Эстерсона уже не оставалось сил.
И вдруг: «Нештатная ситуация!»
Сбой произошел на седьмом «Дюрандале».
— Что?! — Юдинов вскочил на ноги.
— Товарищ лейтенант, не знаю, — обескураженно ответил «акустик». — По-моему, в конце полосы что-то взорвалось.
— Ладно, слушай дальше. Через несколько секунд:
— Еще один взрыв! Ближе!
Дальнейшие события уже не нуждались в конферансе «акустика».
Раздался гулкий удар.
За ним — еще один, ближе…
Словно великан, обутый в чугунные сапожиши, шагал прямо по сводам туннеля, через шаг проваливаясь сквозь них, ломая бетон на ломти, кое-где уходя по щиколотку во взлетно-посадочную полосу…
Все, кто сидел в бункере, слышали эту неостановимую поступь.
Погас свет.
— Бомбят? — еле слышно предположил техник Савелов.
— Все может быть, — вздохнул Эстерсон и удивился тому, как беззаботно прозвучал его голос. Он был уверен, что уж где-где, а здесь, в бункере, они могут чувствовать себя в полнейшей безопасности.
Сверкнув малиновой трещиной-молнией, лопнула дальняя стена.
Мир раскололся пополам, вывернулся наизнанку и ударил конструктора в лоб.
От дальнейших событий в памяти Эстерсона сохранилось некое подобие аматорского видеорепортажа, искромсанного придирчивым цензором.
…Его волокут по хрустящим обломкам, штанина комбинезона цепляется за что-то; сильный рывок, треск; Эстерсон уверен, что глаза его открыты, зажмуривается, снова открывает их, но по-прежнему не видит ничего, кроме дрейфующих вслед за движением зрачков белесых молний; трещит пламя, доносится острый запах титанировой окалины. «Куда?..» — хрипит он; в ответ слышится русская речь, из которой невозможно понять ни одного слова. Голос принадлежит технику Савелову…
…Эстерсон сидит на корточках; слезы градом катятся по щекам; впереди есть источник света, но разглядеть его не удается; он пробует протереть глаза, но понимает, что руки почти не слушаются его; ладони почему-то легли на уши; только с третьей попытки удается кое-как попасть пальцем в глаз; палец кажется чужим, глаз тоже; где все?..
…Незнакомый моряк перебросил его руку через свое плечо и ведет по туннелю, поторапливая однообразным: «Скорее… Пожалуйста, скорее…»; Эстерсон и рад бы поторопиться, да ноги заплетаются; теперь зрение восстановилось, а вернее сказать, к нему вернулась способность осознавать то, что он видит; вот туннель; он освещен переносными фарами, которые бьют в спину; в посадочной полосе — черные дыры; вокруг них — нагромождения мелкого бетонного щебня; поднять голову он не может, мешает острая боль в затылке, но Эстерсон уже догадывается, что бетонный свод местами разрушен; «Мы проиграли», — думает конструктор; внешний мир возражает ему: слышен рев промчавшегося над фиордом флуггера; знакомый рев… это «Дюрандаль»…
Следующий фрагмент был уже более связным и осмысленным. Сильно кружилась голова.
Эстерсон лежал. Он повернулся набок, его вырвало на близкий снег.
«Чем же я отравился?» — невпопад подумал он, совершенно не принимая в расчет, что в его случае можно смело говорить как минимум о сотрясении мозга.
Испытав задорную, боевитую, русскую злость, конструктор собрал волю в кулак и в несколько приемов встал — сперва на колени, а потом и в полный рост.
Осмотрелся.
Из густого, кобальтово-синего рассветного сумрака проступила скала.
Скала была справа от него. Слева тоже возвышались скалы, складывающиеся в неровную каменную стену.
Добрая морская душа вытащила его, беспомощного, из туннеля на свежий воздух и приткнула на первом же пятачке, показавшемся безопасным.
«Неужели в туннеле все так плохо? База уничтожена полностью?»
Раздался нарастающий гул и из-за правой скалы выскользнул «Дюрандаль». До него было метров двести.
«Смотри-ка… кто-то еще взлетает».
Эстерсон пошел вперед, свернул налево и оказался на берегу фиорда. При этом ради каждого движения конструктору приходилось концентрироваться и скрипеть своими несчастными мозгами так, словно он в уме брал натуральные логарифмы семизначных чисел.
Вода в центре плеса вспучилась, вскинулась белым столбом и из него неспешно, будто бы через силу выросла стройная тупоносая труба с длинной штангой на конце. Затем включились двигатели и ракета «Зенит-ПФ» (а это была она), резво подпрыгнув, ушла в низкие облака. Впрочем, реактивный выхлоп ракеты с легкостью разорвал облачные препоны, подарив Эстерсону несколько лишних мгновений яркого света.
В багровых сполохах ракетных двигателей кое-что прояснилось.
Через фиорд ползли клубы дыма.
Рукотворный айсберг, порождение взрывных работ, был разрушен и превратился в несколько отдельных ледяных ломтей. Ломти эти остались торчать на прежней отмели. Какая сила обошлась с айсбергом столь жестоко — оставалось гадать.
На противоположном берегу поблескивали свежие обломки. Тут и там стояли столбы плотного желто-белого дыма. «Так горит фосфор… мокрое сено… что еще?» — подумал Эстерсон.
На воде болтались невразумительные продолговатые предметы. Среди них на секунду показалась блестящая спина дельфина, но конструктор отмел прочь подобные видения. Дельфинов на Грозный не завозили в отличие от пингвинов.
Над облаками шел бой. С позиций наземного наблюдателя он представлялся абстрактной светозвуковой пьесой. Что мог понять Эстерсон, глядя на зарницы и слушая ревущую какофонию заоблачной аэросвары?
Не слышал он матерящихся пилотов, которые давно расстреляли все ракеты и били теперь по врагу только из «Стилетов» и «Ирисов».
Не видел, как страховидные истребители пришельцев плюются зарядами антиматерии. И как заряды эти раз за разом расплескиваются о защитное поле «Дюрандалей», не причиняя машинам никакого вреда.
И когда нечто упало далеко на западе, выбросив вверх сферу бледно-голубого огня, что оставалось думать конструктору? Наверное, сбит очередной «Дюрандаль», что же еще…
Материализовавшись из сумрака, к Эстерсону подбежал высокий человек с автоматом.
Это был один из мичманов с «Юрия Долгорукого», конструктор не знал его имени, но видел в свите Оберучева.
— Где инопланетянин? — спросил мичман, рыская взглядом по сторонам.
«Сигурд» Эстерсона вышел из строя во время взрыва в бункере. Поэтому конструктор мог полагаться лишь на свои силы.
Редкое слово «инопланетянин» Эстерсон не признал. Да и ситуация, увы, не способствовала тому, чтобы предстать перед собеседником во всем блеске своего вполне сносного (хвала Полине!) знания языка международного общения.
— Извините. Не понял, — старательно выговорил он.
— А, это вы, господин Эстерсон! Что вы здесь делаете?
— Полезный вопрос. Не знаю. Что происходит?
— Мы сбиваем их! Крепко бьем! Понимаете? Взрываем врагов! Бац! Бабах!
— Понимаю… Я могу помочь?..
— Не знаю. Господи, что с вашим лицом?!
— Ранен. Немножко.
— Вам лучше сесть здесь и никуда не ходить! Я ищу инопланетянина! Он упал поблизости! Чужак!
Теперь Эстерсон наконец сообразил, что «инопланетянин» — это житель иной (то есть другой) планеты.
— Я ничего не видеть… не видал… видел.
— Ну как? Где он? — спросил Цирле, выныривая из темноты. — О! Ха-ха! Господин Эстерсон! Мимо вас не пробегал ночной кошмар о двенадцати щупальцах?
«Почему они такие веселые? Неужели все так хорошо? — подумал Эстерсон. — Но ведь кругом ад. Ад!»
Самому ему было так плохо, как никогда еще не бывало.
— Йозеф… по-шведски…
Эстерсон намеревался быть ровно в десять раз вежливее.
«Йозеф, дорогой, будьте так любезны, говорите, пожалуйста, по-шведски», — вот что хотел сказать конструктор. Но его речевой аппарат вконец разладился. А вместе с ним — и вестибулярный.
Эстерсона вновь вырвало.
— О, дружочек… — военный дипломат присмотрелся к нему, — да вы же совсем плохи! Ну-ка, ну-ка, садитесь… Садитесь, вам говорят! И никуда!.. О, вы хотите лечь? Прекрасно, прекрасно… Вот, отклоняйтесь, та-ак… А это вам под голову…
«Проваливайте… Идите своей дорогой… — думал Эстерсон, упорно не желая терять сознание. — Ну, валите отсюда, я сказал!»
Цирле обменялся с мичманом парой фраз на русском, после чего оба все-таки двинулись дальше, в погоню за инопланетным пилотом.
«Я отдохну. Ровно одну минуту. И пойду дальше. Я должен. Полина. Я буду считать до шестидесяти. Сосчитаю… Потом встану на ноги… И пойду».
Бой длился примерно полчаса. За это время «Дюрандалями» были сбиты двадцать девять истребителей «расы К». По одному на каждую минуту боя.
Лучший результат, показанный в ту войну отдельно взятым российским авиаполком.
Правда, «Дюрандалям» помогали субмарины. Но им не удалось записать на свой счет ни одного вражеского аппарата. Легкие ракеты, составляющие полезную нагрузку «Зенитов» модификации ПФ, оказались неэффективны против феноменально прочных инопланетных флуггеров.
Если бы «Дюрандалей» в распоряжении Оберучева имелось больше, а перехват чужаков был осуществлен на двести километров дальше, то ни один неприятель так и не прорвался бы к фиорду. А тринадцать других «если» (налаженная система дальнего обнаружения, прекрасные врачи, замечательные лазерные зенитки, вышколенный строительный батальон, рота осназ с полной экипировкой и так далее) превратили бы тот бой в хрестоматийную главу учебника для Академии Генерального Штаба.
Но не было всего этого.
Оберучеву катастрофически не хватало средств связи, оборудования, надежных убежищ, флуггеров, а главное — людей.
Кроме того, страшна была мощь вражьей технологии. Ее могли не бояться только экранированные защитным полем «Дюрандали». Но тюбинги туннеля, лед, скальные породы позитронные пушки инопланетных истребителей сокрушали похлеще, чем самые тяжелые бетонобойные бомбы.
Тройки истребителей чужаков, прорвавшихся к фиорду в самом начале боя, хватило, чтобы устроить маленький Апокалипсис.
Несколько очередей из позитронных пушек взломали свод туннеля.
Оголили и разрушили почти все бункеры.
Завалили правый тракт взлетно-посадочной полосы.
Повредили пару «Дюрандалей» прямо на защищенной стоянке. Досталось и коммуникациям. Потекла топливная магистраль, пропал свет, исчезло питание приводных маяков, замолчали телефоны.
В числе прочего были вдребезги разбиты ящики с ракетами. «Оводы» не взорвались, но их обломки и жарко горящие куски твердого топлива разлетелись по туннелю, что еще больше усложнило жизнь уцелевшим техникам.
Авиаполк Оберучева выигрывал бой, но этот бой обещал стать последним.
Новая тройка флуггеров «расы К» вывалилась из облаков. Едва не вспоров воду фиорда крючковатыми обтекателями своих антигравов, они выровнялись и промчались над плесом. Их чувствительные электронные щупы подмечали каждую складку на дне фиорда, каждый обломок на волнах, каждую льдину.
Разумеется, притаившийся на дне «Иван Калита» от них не укрылся. Но неприятельские пилоты также с горечью констатировали, что среди обломков в фиорде барахтается один из их соплеменников, а потому в первом заходе открыть огонь они не решились. Командиру требовалось осуществить перерасчет прицельной директивы.
В погоне за чужаками пробил облака и снизился «Дюрандаль» Гандурина.
Чужаки уходили в сторону океана. Как уже знал старлей, им ничего не стоит прибавить скорости и оторваться от его сравнительно тяжелой машины.
Гандурин отказался от бессмысленного преследования.
Он собрался уже подскочить к облакам и лечь на замкнутый маршрут барражирования, когда с изумлением обнаружил, что супостаты выполнили некий аналог горки с полупереворотом. И теперь несутся прямо на него!
Если ты не погиб в первые минуты воздушного боя, то, начиная с десятой, учишься быстро. Гандурин уже усвоил, что антиматерии враг не жалеет, открывает огонь издалека и молотит непрерывно, пока не потеряет тебя из виду. Когда защитное поле «Дюрандаля» отражает очередную порцию позитронов, «вмороженных» в магнитный пакет, вокруг истребителя распускаются переливчатые бутоны огня. А потому веки загодя спешат прикрыть глаза от чуждого, неземного света.
Гандурин инстинктивно прищурился и приготовился открыть ответный огонь из лазерных пушек. Но вместо ожидаемого зуммера и подсказки парсера «ЦЕЛЬ ЗАХВАЧЕНА» он услышал звук, похожий на приглушенный ревун сирены, и увидел на приборной панели страшное, багровое «ЗАЩИТА ВЫКЛ».
По соседству с надписью загорелись несколько красных контрольных огоньков. Поскольку старлей еще не привык к «Дюрандалю», он не мог, охватив взглядом все индикаторы, за один миг получить полное представление о ситуации — как на родном «Белом вороне». Разбираться, на что именно указывают красные огоньки, времени не было.
Гандурин лихорадочно защелкал тумблером ЗАЩИТА.
И… ничего.
Защитное поле, выключившись по причине неведомого сбоя, включаться упорно не желало.
«Дюрандаль» Гандурина лишился своего главного и, пожалуй, единственного преимущества. Пилот не сомневался, что погибнет мгновенно, при первом же попадании позитронного заряда в свою машину.
«Катапультироваться?!.»
Прожужжал зуммер.
ЦЕЛЬ ЗАХВАЧЕНА
«…К черту!»
Гандурин нажал на гашетку.
Лазерные спицы впились в ведущего вражеской тройки.
Сразу же вслед за этим выстрелили и враги.
Но вместо того чтобы превратить «Дюрандаль» Гандурина в фонтаны фотонов, снопы нейтрино и облака металлического пара, истребители «расы К» разрядили свои пушки в воду.
Они надеялись достать субмарину на дне фиорда гидравлическим ударом, который образуется за счет взрывного испарения больших масс воды.
И им это удалось.