4
Трикс и Тиана, прячась за спинами других воинов, смотрели на въезжающий в лагерь Алхазаба фургон бродячего театра. Актеры нервно озирались, поминутно поправляли на рукавах белые повязки, которые должны были гарантировать их безопасность, и вообще, на взгляд Трикса, выглядели такими подозрительными, что будь он настоящим охранником Прозрачного Бога — тут же завопил бы «Вяжи их, братцы!»
Наконец фургон доехал до высохшего озера и остановился. Из шатра Алхазаба вышел Хамас, заставил актеров построиться и коротко допросил. Трикс нервно облизнул пересохшие губы, размышляя, не обнаружит ли полководец неожиданного сходства между юным актером Триксом и новоиспеченным охранником Три. Но Хамас к Триксу не приглядывался, да и вообще, успокоившись и всмотревшись хорошенько, юноша понял, что между ним сегодняшним и им же месяц назад не так много общего. Волосы у Трикса изрядно отросли, так что впору было завязывать их пучком на затылке по обычаю ассасинов, прежний Трикс был гораздо более светлокожим, менее сухощавым, да и глаза у него были куда наивнее. Пожалуй, даже если бы Трикс прежний и Трикс нынешний встали рядом — они показались бы братьями, но никак не одним и тем же человеком.
Может быть, именно поэтому смотреть на самого себя было хоть и удивительно, но вовсе не так странно и пугающе, как ожидал Трикс. «Это ведь не я, — неожиданно подумал он. — Это тот мальчишка, каким я был. А человек все время меняется, он каждый день становится другим. На самом деле мы живем не одну жизнь, мы живем тысячи жизней — просто они идут одна за другой, и мы не сразу замечаем, что прежняя жизнь закончилась, а началась новая…»
— Тебе надо постричься, — шепнула Триксу на ухо Тиана, прервав его философские размышления. — Тебе длинные волосы не очень идут…
— Ладно… — чуть смутившись от такой заботливости, ответил Трикс.
— Жалко, меня с вами не было!
— Почему? — удивился Трикс.
— Ну ты что, и впрямь не понимаешь? Какое зеркало позволит так хорошо увидеть себя со стороны, да еще и в движении, и со всех сторон? Годится или нет прическа, красивая ли походка, загадочен ли взгляд…
Как ни был Трикс увлечен разглядыванием самого себя, но он мысленно отметил, что в словах Тианы есть интересное зерно. Если удастся соорудить какое-то магическое устройство, которое позволит женщинам изучать себя со стороны, то спрос на него будет немаленьким!
Тем временем Хамас разобрался с комедиантами, дал им последние указания и удалился. Труппа господина Майхеля принялась за работу, а праздные зрители начали понемногу расходиться. Поспешили уйти и Трикс с Тианой.
— Понимаешь, — объяснял Трикс, — ни в коем случае нельзя, чтобы я-прежний увидел себя-нынешнего.
— Почему?
— Потому что это будет парадокс.
— Какой?
— Я же не видел себя, когда приехал к Алхазабу вместе с театром. Понимаешь?
Тиана задумалась.
— Не очень. Ты себя не видел… ну и что? Теперь увидишь!
— Но я же помню, что не видел! — торжественно объяснил Трикс.
— А будешь помнить, что видел, но забыл!
— Нет, мне кажется, такого не должно быть, — ответил Трикс, подумав. — Как я могу не помнить то, что было?
— Подумаешь, — фыркнула Тиана. — У регента Хасса это после каждого праздника случается, и ничего!
— Нет, я так не могу! — взмолился Трикс. — А если от этого случится какая-то катастрофа? Получится, что я и видел себя, и не видел… магия — вещь опасная!
— Но здорово все-таки было бы подойти к актерам и предупредить, — задумчиво сказала Тиана. — Они бы тогда не боялись, знали бы, что все будет хорошо…
— Мы сами пока не знаем, хорошо ли будет! — твердо ответил Трикс. — Нет уж, давай, как договорились. Дождемся вечера и…
Тиана еще раз оглянулась на актеров и кивнула:
— Ладно. Если ты так считаешь…
Трикс облегченно вздохнул. У него было смутное чувство, будто он только что спас весь мир.
Кто знает, возможно, так оно и было?
К вечеру сцена была готова, а кочевники собрались смотреть представление. К сцене они шли не с пустыми руками! Давно известно, что когда человек слушает музыку или пение, то ему и в голову не придет что-нибудь жевать — ведь чавканье и стук зубов ужасно мешают слушать. А вот когда человек смотрит — не важно, театральное представление, гладиаторские бои или гонки на верблюдах, ему непременно нужно что-нибудь съедобное. И это вовсе не потому, что внезапно пробуждается аппетит. Просто надо чем-то занять рот, ведь зрелища вызывают сильное желание вопить, орать, обзывать и нахваливать, так недолго и голос сорвать.
Ну а еще остатки еды могут пригодиться, если зрелище не понравится — ими хорошо кидать в артистов или спортсменов. Хорошо еще, когда зрители склонны к вегетарианству и приносят с собой в основном яблоки, помидоры и жареную кукурузу! Кочевники, в силу своего тяжелого быта, предпочитают есть мясо, а мяса без костей не бывает.
Даже Трикс, хотя у него от волнения начисто пропал аппетит, а уж кидать едой в самого себя он точно не собирался, не удержался и купил у торговца пакетик вяленых фиников. Вместе с другими охранниками они сели недалеко от Алхазаба, отделяя того от толпы простых солдат. Не то чтобы Прозрачный Бог боялся своих воинов, но так было принято. Халанбери, несмотря на все его негодование, пришлось сесть вдалеке вместе с солдатами из отряда Шамада. Может быть, Трикс и Тиана сумели бы провести Халанбери с собой, но они дружно решили, что это неразумно. Пусть лучше мальчишка будет подальше от сцены и Прозрачного Бога, кочевникам он явно приглянулся и его никто не обидит.
По мере того как шла пьеса, Трикс все больше и больше нервничал. Успели ли гномы прокопать туннель? Успеет ли он спасти комедиантов? Удастся ли победить Алхазаба? От волнения Триксу то казалось, что пьеса тянется нестерпимо медленно и актеры едва-едва бормочут свои роли, то, наоборот, что все чрезмерно торопятся и вот-вот придется действовать…
А Тиана, сидящая рядом, к его удивлению, искренне увлеклась пьесой! Она хохотала, увидев изображавшего ее Песю, ругалась при виде Гавара и вообще, словно совсем забыла, что сейчас произойдет…
— А ну-ка, парень, покажи этому ходячему мертвецу! — завопил Алхазаб, подбадривая того Трикса, что был на сцене. И Трикс опять ощутил угрызения совести при мысли, что ему придется сражаться с этим в общем-то неплохим человеком.
Спектакль тем временем неумолимо приближался к развязке. Нет, не к той, которая была придумана Майхелем, а к той, что случится на самом деле…
— Из глубин моей мертвой души, истлевшей, но не исчезнувшей, из зловонной мертвечины моего навеки остановившегося сердца, — зловеще заговорил Гавар. — Из самой природы витамантии, ненавидящей все суетное, все теплое и живое, явилось страшное заклятие — еще никогда не звучавшее под небом этого мира…
Шумевшие до тех пор кочевники притихли и, казалось, слегка испугались. Где-то вдалеке печально прокричал верблюд — и Триксу показалось, что это его верблюд…
— Хорошо играет, — негромко сказал Хамас, сидящий перед Триксом, рядом с Алхазабом. — Не слишком ли он хорошо играет, мой господин?
— Само неумолимое время, которое мы, витаманты, так ненавидим, склонилось перед моей непоколебимой волей, — вещал Гавар, старательно отворачиваясь от зрителей. — И… прервался ход времен! Вечный покой опустился на…
Трикс увидел, как Хамас опустил ладонь на рукоять меча.
— Опустился на шатер Прозрачного Бога, волшебника Алхазаба! — рявкнул Гавар.
Словно бы миллионы серебряных колокольчиков печально зазвенели в пустыне. Трикс не стал оборачиваться, но он и так знал, что шатер Алхазаба замерцал колдовским светом.
— Время остановилось! — ликующе воскликнул Гавар, оборачиваясь к кочевникам. — Века и тысячелетия пронесутся мимо — а шатер останется стоять среди песков. Никто не сможет войти в него — и никто не сможет выйти, ибо там нет времени, нет жизни и нет смерти! Отныне и навсегда, пока сама Вселенная не сожмется в булавочную головку и не лопнет от натуги!
«Хорошо сказал!» — с профессиональной завистью подумал Трикс.
Повисла ледяная тишина.
Гавар злобно засмеялся.
«Мы решили, что победили! — печально подумал Трикс. — И на самом бы деле победили, если бы удосужились выяснить, как выглядит Прозрачный Бог и где он сидит!»
Тем временем Алхазаб поднялся и гневно закричал:
— Мерзкий кусок гнили! Я оставил в шатре свой любимый плащ!
По толпе пронесся ликующий шепот.
Витамант, и без того мертвенно-бледный, слегка позеленел от страха и растерянности. Он поднял руку и воскликнул первое, что, очевидно, пришло ему в голову:
— Свирепый негасимый огонь пожрет твое тело, Алхазаб!
Как и было памятно Триксу, это нехитрое заклинание хоть и окутало Алхазаба пламенем, но без всякого результата. Уже через мгновение огонь стек с Прозрачного Бога, будто вода, которую плеснули на кусок масла. Языки пламени при этом не погасли, заплясали на песке, и Трикс ощутил сильный жар — магический огонь был настоящим, вот только ничего не мог поделать с Прозрачным Богом.
— Несокрушимые узы сковали твои руки и ноги, витамант! — рявкнул Алхазаб и засветился голубым колдовским светом, будто сказал невесть какое сильное заклинание. — Твой гнусный язык раздулся и уже не может пошевелиться!
Бедолага-витамант возмущенно замычал. Руки и ноги его дернулись в разные стороны, будто у марионетки. Из раскрытого рта вывалился толстый черный язык, похожий на надувшуюся пиявку.
Трикс печально посмотрел на самого себя, стоящего на сцене. И с гордостью понял, что его страх почти не заметен. Вот Трикс на сцене нахмурился, открыл рот и выкрикнул:
— Алхазаб зря торжествовал победу! Молодой маг нанес ему коварный и безжалостный удар! Все соки тела — от черной желчи селезенки и желтой желчи печени до красной крови в жилах и бесцветной слизи в голове, — все они вскипели, разрывая Алхазаба на части!
Все — и комедианты, и зрители — в ужасе заголосили, глядя на Алхазаба.
Прозрачный Бог вздохнул и горько сказал:
— А ведь я за тебя болел в этой пьесе… Коварный мальчишка, волшебник-недоучка, презревший законы гостеприимства и справедливости — повинуясь моей воле, воле Прозрачного Бога, ты отправляешься в самое сердце ада!
Прозрачный Бог вновь окутался колдовским огнем.
И Трикс на сцене исчез.
— Пора… — едва слышно прошептала Тиана. — Пора!
Трикс в панике огляделся вокруг. Ну где же гномы? Где же боевые големы?
— Негодяй! — донесся со сцены тонкий, но пронзительный голос. И крошечная фея Аннет стрелой метнулась к Алхазабу. Зависнув в воздухе перед его лицом, фея аж засверкала от волшебства — крошечные искорки разлетались в разные стороны и с шипением прожигали одежды солдат. — Верни Трикса!
— Это еще что за говорящая огненная муха? — возмутился Алхзаб.
— Я цветочная фея, а не огненная муха! — воскликнула Аннет. — Я фея-фамилиар Трикса!
— Юного актера? — с любопытством спросил Алхазаб.
— Могучего волшебника! Он и есть тот самый Трикс! Верни его!
Фея уперла кулачки в бока и воинственно добавила:
— А не то…
— Что «не то»? — развел руками Алхазаб. — Ты меня заколдуешь, фея? Не получится! Когда я стал величайшим в мире волшебником, я первым делом защитил себя от любого враждебного колдовства. Меня не сможет победить даже могучий дракон, не то что ты, дитя цветов.
— Но… — Голос феи дрогнул. — Но… пожалуйста! Верни его, пощади…
— С какой стати? — возмутился Прозрачный Бог. — Ты слышала, как он пытался меня заколдовать? Это была законная самооборона!
— Так и он оборонялся! — не сдавалась Аннет.
— Нет, мы не будем устраивать здесь дискуссий! — покачал головой Алхазаб. — Вы все виновны в покушении на меня и поэтому будете сурово наказаны.
Актеры на сцене задрожали от страха.
— Пожалуй, этим витамантом я займусь отдельно, — сказал Прозрачный Бог, разглядывая связанного невидимыми узами Гавара. — Полезно будет узнать планы витамантов, а также пределы их магии и способность переносить боль. Тебя, смешное бесполезное существо, я оставлю при себе, ты приятна взгляду и забавна в разговоре. Ну а всех остальных предателей комедиантов…
— Отдай их своим воинам, Алхазаб, — предложил Хамас. — Они изрубят их на куски, проткнут копьями и втопчут в песок верблюжьими ногами.
— Хорошее предложение, — кивнул Алхазаб. — Но мы не будем столь суровы. Пусть презренных комедиантов выпорют плетями и с позором прогонят в Дахриан…
— Тогда лучше отправь меня вслед за Триксом! — внезапно воскликнул Иен. — Отправь меня в Сердце Ада!
— И меня, — внезапно сказал Бамбура. Альби, прижавшаяся к его ноге, утвердительно гавкнула.
— И меня! — сказал Хорт.
— И меня! — подтвердил Шараж.
Майхель посмотрел на товарищей и сказал:
— Ну… если вопрос ставится так… то детишек пусть выпорют и отпустят, хорошая порка никогда не вредила молодежи. А я… я как все. С товарищами.
— Какое самопожертвование, — удивленно сказал Алхазаб. — Что ж, я собирался проявить милосердие, но если вы так просите…
Трикс понял, что тянуть дальше нельзя. Он встал, шагнул к Прозрачному Богу и положил руку ему на плечо.
— Что еще? — спросил Алхазаб, обернувшись. — А… это ты, мальчик из селения соледелов…
Внезапно нахмурившись, он пристально всмотрелся в Трикса.
— Я — волшебник Трикс! — воскликнул Трикс. — Тот самый, которого ты безуспешно пытался отправить в Сердце Ада!
— Трикс! — закричала Аннет и, ахнув, упала на песок. Тиана торопливо подобрала впавшую в беспамятство фею и спрятала за пазуху.
— Я не пытался, я отправил! — возразил Алхазаб, утратив к фее всякий интерес. — Как ты вернулся? И почему ты вернулся раньше, чем был изгнан?
— Потому что я великий волшебник! — стараясь придать голосу твердость, сказал Трикс. — И я вызываю тебя на магическую разборку!
— Что? — Алхазаб нахмурился. — На магическую дуэль?
— Нет, на разборку! Пусть заклинаниями сражаются слабаки, не постигшие глубин магии. Мы же разберем наше волшебство и поймем, кто из нас сильнее!
— Господин мой, я чую подвох в его словах! — воскликнул Хамас. — Лучше будет, если я зарублю предателей, вкравшихся в ряды твоей стражи.
Трикс перехватил копье покрепче, хотя в свою способность сразиться с опытным воином не очень-то верил.
— Я полагаю, что ты прав, верный Хамас… — задумчиво сказал Алхазаб. — Раз уж он смог выжить после моего заклинания, то разумно будет попробовать сталь…
И в этот миг земля под ногами задрожала, песок фонтанами ударил вверх и из-под земли стали выбираться сверкающие стальные големы. Размахивающие руками, в которых были зажаты огромные сабли, топающие огромными ногами, сверкающие стеклянными глазами, големы выглядели очень внушительно. Воины Алхазаба в ужасе попятились. Несколько смельчаков попытались ударить големов мечами, некоторые принялись стрелять из луков и кидать копья — но не похоже было, что големам это хоть как-то вредит.
Через несколько мгновений големы образовали круг, отгородив Прозрачного Бога, десяток его охранников и сподвижников, труппу господина Майхеля и Трикса с Тианой.
— Забавно, — спокойно сказал Алхазаб. — Это же…
— Гномы! — завопил Хамас.
И впрямь, вслед за големами из-под земли лезли гномы. Мрачные, воинственные, с заплетенными в боевой уклад бородами (на кончике каждой бороды — шипастый тяжелый шар, чтобы отмахиваться от врагов), с остро наточенными кайлами. Единственное, что немного выбивалось из их облика, — это большие темные очки, поблескивающие из-под шлемов. Гномы встали спиной к големам, образовав второй, меньший круг.
— Эй, бородатые! — окликнул их Алхазаб. — Привет! Как это понимать? Я пришел к вам с миром, я ушел от вас как друг. Почему вы встали на сторону моих врагов?
Вперед вышла Груя. Она выглядела немного смущенной, но ответила твердо:
— Привет и тебе, Алхазаб, которого мы приняли как друга и который ушел не попрощавшись.
— Не хотел вас беспокоить… — буркнул Алхазаб.
— Мы, лишенные магии, помогли тебе стать самым великим волшебником в мире, — продолжала Груя. — А ты даже не объяснил нам, в чем наша проблема.
— Ну не умеете вы колдовать — и все тут, — ответил Алхазаб. — Разве я клялся, что дам вам ответ?
— Пусть так, — согласилась Груя. — Но ты начал войну. Ты готов весь мир утопить в крови!
— Великие дела требуют великих жертв. — Алхазаб пожал плечами. — Раз уж я стал так могуч, что могу переделать весь этот мир, — почему бы не сделать его лучше?
— А ты уверен, что, разрушив старое, сумеешь построить новое?
— Кто меня остановит?
— Он. — Груя указала на Трикса.
Хамас кивнул охранникам и те встали вокруг Прозрачного Бога. Трикс поймал негодующие взгляды недавних боевых товарищей и смущенно опустил глаза.
— Позволь нам убить их всех! — сказал Хамас. — Наши войска сметут этих железных кукол и бородатых карликов. Дай приказ!
— Будет много крови… — задумчиво сказал Алхазаб. — Чего ты хочешь, гном?
— Поступи как подобает вождю. Сразись с Триксом, один на один.
— Я уже побеждал щенка в честной магической дуэли, — ответил Алхазаб. — Могу победить и в обычной схватке!
— А ты победи меня в бою на словах! — предложил Трикс.
— Это еще как?
— Я говорю о магической разборке, — объяснил Трикс. — Когда сражаются два воистину могучих мага, они не бросают друг в друга огненными шарами и не отправляют друг друга в болота и пустыни. Они всего лишь разбирают колдовство друг друга на отдельные слова и высказывают свое мнение по поводу заклинаний.
— И что? — удивился Алхазаб.
— Тот, кто первым начинает орать, размахивать руками и обзываться, считается побежденным, — объяснил Трикс. — Потому что маг, потерявший самообладание, теряет и все свои способности, это каждому известно.
— Я? Орать, размахивать и обзываться? — Алхазаб захохотал. — Я могу прикрикнуть, могу пригрозить, могу и оскорбить. Но я делаю это спокойно и взвешенно, как и подобает вождю и волшебнику. Это глупое состязание, из которого ты не выйдешь победителем, сосунок!
— Тогда почему ты боишься сразиться со мной? — спросил Трикс.
Алхазаб усмехнулся. Щелкнул пальцами и сказал:
— Слушайте меня, мои верные воины! Гнусные предатели вызывают меня на поединок. Что ж, все вы станете его свидетелями! Сейчас мы с этим недорослем, который презлейше отплатил за предобрейшее, выскажем все, что друг о друге думаем. Кто первый потеряет выдержку — тот и проиграл! А победитель решит, что делать с пособниками проигравшего и им самим!
Голос Алхазаба гремел над пустыней. Волшебным образом он был слышен каждому, как бы далеко тот ни находился.
— Трикс… — Тиана, по-прежнему бдительно защищавшая его спину, повернула голову. — Трикс, порицание и эксглумация не помогут, он слишком самоуверен и горд!
— Я знаю, что делаю… — шепотом ответил Трикс.
Повинуясь жесту Алхазаба, его стражники и Хамас неохотно отступили. Груя взяла за руку Тиану и отвела в сторону.
Прозрачный Бог и Трикс остались один на один. Трикс воткнул копье в песок и скрестил руки на груди, всем своим видом стараясь показать, что ему ничуть не страшно.
Некоторое время Алхазаб смотрел на Трикса. Потом сказал:
— Ты явился из пустыни, самонадеянный юнец без роду и племени. Тебе дали место у наших костров, тебя пустили сражаться за право быть среди лучших воинов. Я позволил тебе и твоему другу победить и не сражаться меж собой, я дал тебе золото. Ты удостоился чести хранить мой шатер, я зазвал тебя под его своды, угостил халвой и доброй беседой. Ты отплатил мне предательством. Настроил против меня моих друзей-гномов. Привел злобного витаманта. Проклял меня страшным проклятием. Кто ты после этого? Позор своих родителей, предатель своих друзей, человек, не держащий слова и не имеющий чести! Я обвиняю тебя!
Кочевники восторженно взвыли. Трикс даже пошатнулся от резких и, что уж тут говорить, справедливых упреков Прозрачного Бога.
— Твоя очередь, — с улыбкой сказал Алхазаб.
— Ты пришел из пустыни в царство гномов, — твердо ответил Трикс. — Ты обещал помочь им, но, обретя силу — убежал, не сказав ни слова! Ты обратил свой меч и свое волшебство против всех племен пустыни, страхом и жестокостью заставил их подчиниться твоей воле. Но и этого тебе показалось мало! Ты восстал против власти добрейшего султана и повел кочевников на великий город Дахриан. Ты знаешь, что в грядущей битве падут десятки тысяч людей, что погибнут мудрые драконы, иссохнут реки и сгорят поля — но это не останавливает тебя. Ты хочешь властвовать не только над Самаршаном, ты хочешь завоевать все населенные земли — и тебя не пугает, что земля начнет сочиться кровью. Ты говоришь, что, завоевав весь мир, сделаешь его добрым — но кто будет жить в новом добром мире? Солдаты, привыкшие убивать и не ценящие ничью жизнь? Овдовевшие жены? Осиротевшие дети? Вырастет ли добрый плод на злой почве? Тебя надо остановить любой ценой, пусть даже ценой предательства и коварства. Я обвиняю тебя!
Гномы и комедианты принялись аплодировать и одобрительно кричать. Алхазаб нахмурился. Потом сказал:
— Хорошо. Правда есть и в моих словах, и в твоих, юнец. Пусть же победителем станет тот, чье волшебство сильнее! Когда ты решил меня убить, ты сказал: «Алхазаб зря торжествовал победу! Молодой маг нанес ему коварный и безжалостный удар! Все соки тела — от черной желчи селезенки и желтой желчи печени до красной крови в жилах и бесцветной слизи в голове, — все они вскипели, разрывая Алхазаба на части!»
Трикс досадливо кивнул. У Алхазаба была хорошая память.
— Давай же разберем твое волшебство, — иронично сказал Алхазаб. — Волшебство мальчишки-недоучки, тщащегося казаться настоящим магом. Во-первых — какое обилие эмоций! «…торжествовал победу!..безжалостный удар!..на части!» Ты все время вопишь, мальчик! Твое волшебство — напыщенные фразы и эмоции. Где красота слога? Где вдумчивость? Где мудрость? Сплошная истерика! Во-вторых, какие скучные и однообразные приемы. Перечисление, вгоняющее слушателя в транс — «от черной желчи и желтой желчи», «до красной крови и бесцветной слизи»… Скучно, мальчик! Скучно и примитивно! Уверен, на этом простом приеме построены все твои заклинания! В-третьих, какой примитивный выбор эпитетов… «коварный», «безжалостный»… тебе просто не хватает слов, ты говоришь, будто плохой летописец. Наверное, ты и начитался этих слов в глупых хрониках, а теперь лепишь направо и налево… Ну и в-четвертых…
«Вот это сильно! — мрачно подумал Трикс. — Обычно все останавливаются на „в-третьих“, а он пошел дальше!»
— В-четвертых, ты пытаешься завлечь и поразить слушателей и самого себя пустой кровожадностью. «Соки вскипели… разрывая Алхазаба на части…» — передразнил Прозрачный Бог. — Да видел ли ты настоящую битву, мальчик? Настоящую кровь, разрубленные тела? Слышал ли ты стоны и проклятия умирающих? Нет, нет и нет! Если бы твое заклинание сработало и меня впрямь разорвало бы на части — ты бы выблевал на песок свой сегодняшний завтрак и вчерашний ужин, а потом не мог бы спать целую неделю от жутких кошмаров! Итак, ты плохой волшебник, ты даже не волшебник, а так себе — самонадеянный недоучка, криком и ужасами пытающийся произвести впечатление на людей. И все твои друзья это понимают. Я сказал!
Кочевники взвыли от восторга. Трикс почувствовал, как у него задрожали коленки. Алхазаб сказал то, о чем и он сам временами думал. То, что ему порой высказывал Щавель…
Неужели он и впрямь никудышный волшебник, вздумавший тягаться с великим мастером? И этим обрекший на гибель своих друзей?
Алхазаб ждал, презрительно глядя на Трикса.
Трикс посмотрел на Тиану. Та с испугом смотрела на него. Трикс перевел взгляд на сцену. Комедианты, опустив руки, прятали глаза. Гномы опустили головы. Даже големы, казалось, поникли. И только Гавар, с высунутым языком и растянутыми руками-ногами мычал, пытаясь что-то сказать…
«Он прав, — подумал Трикс. — Он прав… и мои друзья это понимают. Они уже не верят в меня. Никто в меня не верит. Я недотепа, непоседа, недоучка. Ничего у меня толком не получается, вечно я лезу куда не надо, ничего толком не знаю…»
— Трикс, он врет! — неожиданно разнесся над оазисом тонкий голосок Халанбери. — Ты великий волшебник! Я в тебя верю! Он просто всех закол…
Голос стих, будто кто-то спохватился и зажал рукой рот Халанбери. Гавар принялся кивать, насколько ему это позволяли магические путы.
«Он просто всех закол… Заколол? Заколебал? За… Заколдовал! — Трикс вскинул голову. — Ну конечно же! Хоть мы вроде бы и не колдуем, а просто ругаемся друг с другом, но мы волшебники. И магия Алхазаба действует и на моих друзей. Только Гавар не поддался. Может, потому что он мертвый. Или потому что он мне не друг?»
— Спасибо тебе, уважаемый Алхазаб, за разбор моего волшебства, — ответил Трикс, разводя руками. — Как-то даже и не пойму, с чем спорить? С тем, что в волшебстве моем много чувств и эмоций? Так вся наша жизнь состоит из них! Что же удивительно, что в магии моей, которая есть суть от сути жизни, звучат чувства? Перечисления тебя смущают? Жизнь наша исчислена и ритмична. За весной приходит лето, за летом осень, за осенью зима, за ней снова весна! Час за часом, минута за минутой, миг за мигом идем мы по дороге жизни в вечность — и только там, в вечности, все остановится и больше не будет перечислено. Магия моя, жива, и в ней есть свежая зелень весны, горячая желтизна лета, серая хмарь осени и… (тут Трикс на мгновение осекся, сообразив, что в Самаршане снега даже зимой не бывает)…и туманный хлад зимы. Ты смеешься над тем, что в моих заклинаниях звучат слова «коварный» и «безжалостный»? Но это те слова, которые неразделимы с тобой, Алхазаб! Ты упрекаешь меня в кровожадности? А кто уничтожил лучших колдунов Дахриана? Кто заставил бедных, голодных голубей отнести обратно к султану останки его убийц? Нет, Алхазаб, не тебе упрекать меня в жестокости! Нет, Алхазаб, не тебе ругать мою магию… ведь ты — вообще не волшебник!
Все — и кочевники, и гномы, и комедианты — разом ахнули. Даже Алхазаб от удивления вздрогнул.
— Я — не волшебник? — переспросил он.
— Ты — не волшебник! — подтвердил Трикс. — Ты магоман!
— И что это значит? — презрительно спросил Алхазаб.
— Ты никогда не учился магии, — сказал Трикс. — Ты даже с чужой магией толком не знаком. А зря! Волшебство давнымдавно стало точной наукой и все волшебники измерены и классифицированы. Так вот…
Вокруг было очень тихо, и Трикс радостно понял, что захватил внимание слушателей. А что может быть лучше для мага, чем тысячи внимательных слушателей? Да ничего лучшего не бывает! Особенно если противник по недомыслию сделал твои слова доступными для всех собравшихся!
— Самый распространенный вид волшебников — это маги. Самаршанцы называют их колдунами, северяне — шаманами, горцы — чародеями. Но все они суть одно — люди, умеющие своими словами творить волшебство. Какое-то у них получается лучше, какое-то хуже, но магу подвластно все. Их, как правило, и называют волшебниками в народе… Во-вторых, существуют чудодеи, они же — волшебники односторонне развитые. Это те волшебники, чье дарование позволяет творить лишь один вид волшебства — к примеру, лечить подагру или превращать тыквы в кареты. Ну а третий вид — волшебники бесталанные или магоманы. Искренне желая колдовать и бойко придумывая заклинания, они на самом-то деле не способны придумать ничего нового и необычного. Но вера их в себя так велика, что даже магоманы могут чуточку подколдовывать, творя заклинания слабые и непрочные.
Алхазаб рассмеялся:
— Ты сам себе противоречишь, мальчишка! Это у меня-то слабые и непрочные заклинания? У меня, Прозрачного Бога? Да я едва узнал, как делается магия, сказал: «Пусть отныне никакие заклинания, а также никакое человеческое оружие, огонь и вода, когти и клыки, руки и ноги, предметы быта и природные катаклизмы не смогут причинить мне вреда!» И с тех пор я неуязвим ни для магии, ни для грубой силы!
— Да, это так, — кивнул Трикс. — Но не потому, что заклинание твое имело какую-то силу. Тысячи лет маги наколдовывали себе защиту, истерев все слова начисто. И твое заклинание ничуть бы тебя не защитило. И даже тысячи верящих в тебя воинов не смогли бы сделать заклинание настолько сильным! Каковы твои заклинания? «Несокрушимые узы сковали твои руки и ноги, витамант! Твой гнусный язык раздулся и уже не может пошевелиться!» Да это же курам на смех, Алхазаб! Те же самые эмоциональные и простые слова, к которым ты придирался в моей магии! Самые простые слова, в них нет ничего необычного, ничего затейливого и интересного!
— Магия проста для меня и я не нуждаюсь в лишнем украшательстве! — резко ответил Алхазаб.
— Да не магия для тебя проста! — насмешливо сказал Трикс. — Это ты — прост, Алхазаб! Я долго думал, как ты смог так быстро стать таким сильным магом. Какой бы ни был у тебя талант, но невозможно сразу всему научиться! А потом… потом я с друзьями прошел твоим путем. И знаешь, что я заметил? Я не смог догадаться, как открыть дверь в подземное царство гномов. И мой учитель, мудрый волшебник, не смог. А вот мой приятель, совсем еще мальчишка — сумел! И дальше, когда мы шли по твоему пути, я положился на его выбор — и он каждый раз поступал так, как поступаешь ты! И пусть у него оказались невеликие способности к магии, он, пройдя твоим путем, стал чудодеем!
— Что ты хочешь сказать? — излишне громко закричал Алхазаб.
— Твоя жестокость заставила меня думать, что ты злодей, не ценящий человеческую жизнь, — продолжал Трикс. — Но ты оказался и добрым, и жестоким одновременно! Ты желал всем добра и ради этого готов был поработить весь мир! Одних ты казнил, других награждал — без всякой логики. Да кто же так себя ведет? У тебя нет даже одной жены, хотя любой вождь уже окружил себя целым гаремом!
— Ты хочешь сказать, что я плохой мужчина, глупец? — возмутился Алхазаб.
— Может, ты и хороший мужчина, но не готов стать ни хорошим мужем, ни хорошим отцом! Скучая в своем шатре, ты не пьешь вино, а ешь халву! Не любуешься танцовщицами, а слушаешь сказки! Ты все время называешь меня юнцом и мальчишкой — почему? Разве настоящему магу важно, сколько лет его противнику? Твои простецкие заклинания работают — почему? Как ты можешь не видеть, что слова твои убоги и стерты? Да ты сам ребенок, Алхазаб! Пусть у тебя выросла борода, пусть ты свиреп и хорошо машешь саблей — ты все равно в душе остался наивным ребенком, который верит в любые чудеса, а больше всего в то, что он умеет все на свете и у него все получается!
— Я не ребенок, я взрослый, я вождь! — завопил Алхазаб. — Я родился в год большого солнечного затмения, тридцать два раза зацветала пустыня с тех пор, как я появился на свет!
— Да не важно, сколько тебе лет! — презрительно сказал Трикс. — Бывают люди, которые и в десять думают как взрослые, и даже в пять на детей не похожи. Вот гномы — они все такие. И потому магия у них не получается, никак. А бывает, что до старости в человеке что-то детское остается. Каждый маг немного чудаковат, все это знают — а ведь это потому, что для волшебства надо верить в сказку. Ну а ты — ты совсем ребенок, хоть и старше меня в два раза. Потому и верил в себя так сильно, что твоя магия работала. Потому и стараешься завоевать мир — потому что ребенок хочет доказать, что он вырос. Потому и стараешься, чтобы тебя не просто слушались, а любили — ведь каждый ребенок мечтает, чтобы его все обожали!
— Ты врешь, врешь, врешь! — закричал Алхазаб. — Ты все врешь! Твоя голова сейчас лопнет от твоего вранья!
На мгновение Триксу стало страшно. Но он ехидно сказал:
— Ну к чему эта детская жестокость, Алхазаб? Сказал бы «пусть твой нос вырастет» или «пусть твои уши отвалятся». А ты сразу угрожать. Как ребенок, который ломает игрушку, в которую не получается играть, честное слово…
— А! — завопил Алхазаб и, выхватив меч, бросился на Трикса.
Но Трикс этого ждал. Можно даже сказать, что он об этом мечтал!
И выхватив копье из песка, встретил атаку Алхазаба — так, словно в руках у него не копье, а верная метла. Черенок вверх… черенок вниз… в правое колено… в левый локоть… по лбу… в живот…
Алхазаб рухнул на колени, выронил меч и закричал:
— Убейте его! Убей его, Хамас! Убей, убей, убей! Разруби на кусочки! Он все врет, я великий волшебник, я Прозрачный Бог, я ваш предводитель и я самый-самый сильный! Хамас! Ну ты же знаешь, Хамас!
Над оазисом повисла тишина, только поскрипывали железные суставы големов — те старались повернуть головы и хоть чуть-чуть посмотреть на происходящее. Потом Хамас вышел вперед. Молча достал меч.
Трикс взял копье на изготовку.
Хамас нагнулся, воткнул свой меч рукоятью в песок, отступил на шаг и сказал, обращаясь не к Триксу, а ко всем кочевникам сразу:
— Я — простой человек. Я не обучен волшебству. Все вы знаете, что я хороший воин и умелый полководец, но я никогда не стремился стать вождем над вождями. Я не давал племена в обиду, но я не пытался заставить жителей городов жить так, как нравится жителям пустыни. Я понимал, где лежат пределы моей силы и моего ума… Алхазаба я знал с детства, все вы знаете, что я дружил с его отцом. И… молодой маг из королевства прав. Я знал, что Алхазаб так и не вырос. Что душа его — душа ребенка, порой доброго, а порой и злого, самонадеянного и робкого одновременно… Когда Алхазаб стал волшебником, я решил, что буду его помощником и слугой. Что я готов быть вторым… быть слугой Бога… и что я постараюсь сделать его лучше и помочь ему повзрослеть… Наверное, я все-таки был слишком самоуверен. Маг из королевства победил! Он доказал, что он, безусый и юный, взрослее и ответственнее нашего повелителя. Простите меня, воины. Алхазаб — не Прозрачный Бог. Он мальчишка, не сумевший стать взрослым и верящий в свои сказки. И в этом не было бы беды… не заставь нас его вера проливать кровь…
Хамас посмотрел на Трикса и сказал:
— Повелевай, Трикс. Его кровь, моя кровь, наша кровь — твои.
Трикс вздрогнул. Посмотрел на сцену, где молча, прижавшись друг к другу, смотрели на него комедианты. Рядом с ними стоял Гавар, запихивая в рот вывалившийся язык — заклинание Алхазаба развеивалось. Услышав слова Хамаса, Гавар энергично закивал.
— Мне не нужна ваша кровь, — сказал Трикс.
— Тогда возьми наши мечи, — предложил Хамас. — Ты сможешь взять под свою власть мир, я верю тебе. И мы… мы пойдем за тобой. Хоть ты и не житель пустыни, но ты достоин нашей верности.
— Нет, Хамас, — ответил Трикс. — Мне не нужны ваши мечи, их слишком много… и они слишком острые. Вы счастливы, живя в пустыне, разводя верблюдов и сберегая ваши оазисы. Жители Дахриана счастливы, ухаживая за посевами и водя караваны. Жители королевства счастливы, занимаясь ремеслами и строя корабли. Жизнь такая разная и сложная, не стоит делать ее одинаковой и простой. Живите так, как хотите жить… и не мешайте другим, кто живет иначе.
— Ты говоришь, как мудрый и взрослый человек, — с горечью сказал Хамас. — Что ты скажешь про Алхазаба?
— Он твой, — сказал Трикс, помедлив. — Ты же относишься к нему как к сыну. Помоги ему… он ведь и на самом деле умеет колдовать, но уже никогда не сможет достичь подлинной силы. А очень многие захотят отомстить ему за то, что он ими командовал… за то, что он не оправдал их надежд.
Хамас молча подошел к Триксу и крепко обнял его. Трикс растерялся. От кочевника пахло потом, верблюдом и шерстью, но вырываться было бы невежливо.
— Тебя я не назвал бы сыном, — сказал Хамас, — но был бы рад быть твоим братом. Пусть дорога твоя будет легка!
Он расцеловал Трикса в щеки (от чего тот отказался бы еще с большим удовольствием, чем от объятий), вынул из песка свой меч и подошел к Алхазабу.
— Вставай… нам надо уехать отсюда.
Алхазаб всхлипнул, поднимаясь с колен, и при виде этого недостойного для вождя поведения верные охранники в ужасе отвернулись. Хамас снял свой плащ, накрыл им Алхазаба с головой и за руку повел прочь.
А Трикса уже обнимала Тиана (против чего он совсем не возражал!), потом Груя (где-то в районе колен), пробравшийся — и когда только успел! — сквозь кольцо големов Халанбери (в районе пояса), потом радостно орущий Иен, хохочущий Бамбура, молча улыбающийся Шараж, что-то говорящий (от возбуждения на родном языке) Хорт… Под ногами прыгал и лаял Альби, на макушке танцевала Аннет, а в стороне, взявшиеся за руки, радостно отплясывали старинный народный танец Майхель со своими племянниками.
— Такую мощную боевую силу выпустить из рук! — с сожалением произнес Гавар. Язык у витаманта уже уменьшился до нормальных размеров. — Все-таки ты недотепа.
— Да, я такой! — радостно сказал Трикс, полузадавленный в дружеских объятиях. — Да!
— Быть может, ты об этом пожалеешь, — сказал Гавар.
