27

— Мы пришли…

— Садитесь.

В затемненной комнате лица казались синими — и вновь при виде Селены у Эла что-то замерло в груди. Замерло — но и встрепенулось, ожило…

— Вы… — чуть слышно выдавил он.

Неужели к нему действительно приходила эта женщина? Не может быть… Сейчас она казалась ему далекой и прекрасной, как никогда. Так, в человеческом облике, Селена становилась в еще большей степени божеством, чем когда была луной.

— Я не луна… Это случайные фантазии, игра подсознания. Ты видел меня и чувствовал, ощущал связь с луной… Поэтому ты и принял меня за нее, — голос Селены звучал словно издалека. Лунный, смягченный голос.

— Вы тоже читаете мои мысли?

— Я знаю их. Знаю от других. Луна по-разному наделяет нас своими дарами. Но — ты пришел, и потому должен знать.

— Знать — что?

Противное ощущение, что все происходит во сне, а не наяву, уже в который раз овладело им.

— Знать себя. Знать свой народ. Я не знаю, откуда появился ты. По идее, ты не должен был быть нашим — ты слишком похож на человека. И у тебя где-то есть родители, так?

— Нет. — Это короткое слово больно резануло Эла внутри.

— Нет? — веки Селены приподнялись, открывая еще больше и без того ненормально огромные белки.

— Меня взяли из приюта. Никаких следов моих настоящих родителей обнаружить так и не смогли. Начальница говорила потом, что можно было подумать, что я и не рождался вообще.

— Я не знала… — Селена сделала небольшую паузу. — Но это многое объясняет. Эгон уже давно засек тебя — но мы считали, что ты, скорее, обыкновенный случайный мутант. А так… может быть, ты действительно из нашего народа.

— Из вашего народа? — по спине Эла пробежали мурашки.

— Нас называют по-разному. Племенами луны. Ночным народом. Выродками. Нечистью… Есть названия и похуже — у страха богатая фантазия. Мы сами я имею в виду нашу крошечную колонию — называем себя детьми полнолуния. Именно в полнолуние наша хозяйка-луна вступает в свои права, подчиняет нас своему свету, но и дает свои силы. Реакция на полнолуние — это один из тех критериев, по которым мы узнаем своих… Я не знаю, как можно за один раз рассказать тебе все… Слишком всего много, и слишком это сложно. Но, думаю, ты и раньше слышал об отдельных следах нашего существования. Мы жили всегда — столько, сколько существуют и "нормальные", то есть дневные, или "солнечные", люди. Все в какой-то мере зависят от воли светил: когда начинается период солнечной активности, они любят устраивать войны и революции, просто начинают чаще убивать… Но у солнца циклы не так заметны, и жизнь "солнечных" людей кажется более размеренной. Кроме того их больше. Намного больше. Дары луны уникальны, удивительны, и каждый имеет их не так уж много. А когда большинство видит у какого-то существа, похожего на человека, некую особую способность — этого достаточно, чтобы вспыхнула ненависть. И хотя у многих из нас способности намного совершеннее, чем у "солнечных", большинство обычно побеждает. — Селена снова замолчала, переводя дух. — Поэтому борьба между детьми луны и детьми солнца длилась вечно. Их было больше — поэтому они объявили нас злом. Все непонятное следует уничтожать — приблизительно так действовали они. А мы… В этой борьбе было слишком много потерь. Теперь нас остались отдельные горстки… Некоторые из нас собирались в целые города, специально искали своих по всей земле. Но все равно погибали… Недавно прекратил существование еще один город. Может быть — последний. Плохо, когда рядом с обычным, — Элу показалось, что Селена горько и иронически улыбается, — есть необычное; но еще хуже, когда в этом необычном начинают чувствовать силу. Любая сила — уже вызов, враг. Сила необычная — враг вдвойне или втройне… Кроме того, очень многие из наших и сами поддерживают состояние вражды… Что ж, в этом смысле мы тоже люди и не лишены эмоций. Тяжело прощать века гонений.

— Селена… — Эл сам не знал, что хочет у нее спросить настолько, чтобы прервать ее рассказ.

— Да?

— Извините, я так… — он опустил голову.

— Ничего — я уже почти сказала самое основное. Итак, многие из наших дают ответный бой. Убивают. Подстраивают мелкие пакости. Короче, стараются мстить — кто как может. Из-за этого я ушла. И не только я.

— Я понимаю… Желание мести — очень сильное желание.

— Желание жизни — еще сильнее. У нас это понятие не совсем совпадает с общепринятым… У нас другая жизнь и другая смерть — но пока мы живем, мы можем любить, ненавидеть, чувствовать боль. Страдать… Мы можем многое, — значит, и наша жизнь — все же жизнь. Только другая. И я тоже понимаю, во что превратилось бы остальное человечество за миллионы лет, если бы закон кровной мести соблюдался достаточно постоянно и последовательно. Практически все живущие ныне люди являются родственниками друг другу… Кровная месть в абсолюте — это самоуничтожение человечества. И нашего, и их… Тем более, что силы не равны. Я думала о другом: сможем ли мы просто затаиться, постараться влиться в общую массу… Большинство признало это позором. Может быть, если опираться только на мораль, это и так. Но ведь иначе нам грозит полное вымирание… А я хочу, чтобы хоть кто-то из нашего народа уцелел, чтобы однажды, когда вражда забудется (а люди уже настолько привыкли в нас не верить, что она и впрямь начинает забываться), мы смогли выйти друг другу навстречу и поделиться лучшим из того, что есть у наших народов. Но тех, кто так думает, — очень мало. Селена немного помолчала и продолжила: — Это долго объяснять… Жаль, что я не могу сразу передать тебе всю картину, знание в чистом виде. В таком, как я представляю его себе… Короче, вначале я и не думала основывать колонию. Я просто ушла, надеясь влиться в толпу, затеряться в ней. Но потом у меня появилась дочь, затем начали приходить и другие люди… Нашей группе пришлось кочевать, пока мы не нашли Эннансину. Она интересно устроилась — ей помог человек, которому она сама помогла однажды.

— Дуглас?

— Да, он. Эгон тоже пришел сам — один из последних. Ну а теперь появился ты.

— Но почему я?

— Не знаю… Я тоже иногда задумывалась над тем, почему я родилась в племени луны. Ни один человек не знает, почему ему выпало родиться у определенных родителей, в определенной стране, в определенный год и так далее. Просто так вышло. И с этим мы все живем. Ты все равно узнал бы о себе рано или поздно. Сейчас тебе некуда возвращаться — поэтому я решила открыть тебе все. Эгон говорит, что на тебя охотятся и гангстеры, и полиция.

— Но почему?

— Это я тоже должна буду объяснить… Ладно, раз уж я начала разговор, нужно поставить все точки над "i". Дуглас еще мог прокормить двоих, но когда нас стало много… Он, конечно, удивительный человек — я никогда не видела такой огромной души. Собственно, это тоже было одной из причин моего ухода из Ночного Города: я утверждала, что все люди разные и далеко не все хотят нам зла. Но слишком много плохого они сделали нам, чтобы меня стали слушать… Ненависть оказалась сильнее, и я попала в дважды отверженные: и среди всего человечества — как дочь полнолуния, и среди своих — как сочувствующая дневному народу. Так вот, чтобы наша колония могла существовать — а это было все сложнее, потому что далеко не все мы можем показываться людям на глаза, чтобы не стать (в лучшем случае) подопытным лабораторным кроликом, — однажды мы решили заняться деятельностью, которая всегда считалась преступной. Это было необходимо хотя бы потому, что клуб — он ведь по сути наша база, и Джулио Кампана не меньший "выродок", чем мы, — надо было защищать от мелких рэкетиров. Уничтожив их, мы автоматически заняли их место. Думаю, тебе как добропорядочному гражданину страны "солнечных" людей неприятно это узнать… Скажу одно: если бы этого не делали мы, другие на нашем месте оказались бы еще хуже. Это банальная фраза, и ею не раз оправдывали преступления — но в нашем случае это и в самом деле так. Мы не берем больше, чем нам требуется для незаметного существования.

— Так вот, значит, кто такие "невидимки"!

— Да. Я тоже не в восторге от этого… Но даже дневные люди скорее простят нам такое преступление, чем идиотские убийства из давней мести… Вы ведь врач… Наверное, вы сумеете научно объяснить то, что происходит с большинством наших. Сама жизнь и наша малочисленность заставляют нас чувствовать собственную ущербность — даже когда она является ущербностью совершенства. Это уже вторая причина для вражды после долгого традиционного истребления двух народов — дневного и ночного. Одни мстят за свою неполноценность, другие выворачивают ее наизнанку и начинают считать себя сверхлюдьми… Нам всем — и ночным, и дневным — тяжело произносить простое слово "другие"… Всегда вместо него тянет ляпнуть "лучшие" или "худшие"… И вот уже некоторые начинают презирать дневных — за уязвимость, за смертность… Простите меня, Эл, но нашему народу нужны свои психологи, свои психиатры. И очень ценно, что вы владеете этой профессией. Может, однажды ваши заметки — и мои тоже — лягут камушками в основу моста, соединяющего и тех, и других. Я ведь не наговорила глупостей? К сожалению, я совсем не знаю этой науки.

— Вы все проанализировали довольно точно. Вы прирожденный психолог, Селена. Думаю, что моя помощь может и не понадобиться…

— Понадобится. Нужно, чтобы было несколько человек, стоящих в стороне от этих страстей, раздирающих оба народа, — людей, которые смогут заниматься анализом и фиксировать происходящее. Может, даже общие психологические изъяны — или схожие, если с дневными людьми не все так, окажутся точкой объединения. Скажите, Эл, вы можете мне помочь в этом?

Эл посмотрел Селене в глаза, и "божество" исчезло. Перед ним находилась немного странная, но обыкновенная женщина, очень усталая, озабоченная своими проблемами. Проблемами своего народа…

— Я сделаю все, что смогу, — твердо проговорил он. И хотя по форме это обещание не было похоже на клятву, ради которой можно пожертвовать и жизнью, Эл знал, что в случае надобности сделает это.

Если вообще что-то сможет сделать.

— Ну что ж… — Селена немного расслабилась. — Спасибо на добром слове… А теперь — пошли знакомиться со всеми заново.