25

…В автомобиле были темные стекла, но, несмотря на это, Труди постаралась одеться как можно тщательнее — только густая вуаль и шляпка с достаточно широкими полями еще не заняли свои места, позволяя Элу рассмотреть женщину получше. А что еще можно делать в дороге?

Джоунса немного удручало, что новые знакомые выпроводили его, так ничего и не объяснив, но, с другой стороны, он помнил и слова своего коллеги. Выходило, что Элу и так доверили слишком многое. Что ж, он не станет торопить их — когда подойдет время, они расскажут все и так. Кто сказал "а"…

Труди можно было назвать красивой, хотя сам Эл предпочитал лица более худые, даже вытянутые. Особенно любопытно выглядели ее глаза: светло-карие, почти такого же цвета, как и волосы, которые Труди не красила, — эти глаза здорово напоминали кошачьи, хотя определить, чем именно, было затруднительно. Круглые, чуть раскосые… Брови, резко улетающие вверх, но словно тающие в самом начале взлета. Чуть приподнятая верхняя губа. Вместе с тем лицо можно было назвать почти плоским, а его форма вызывала у Эла ассоциации с пумой или рысью.

Где-то на заднем сиденье притаился Эгон. Этот тощий человечек вел себя настолько тихо, что можно было сомневаться в его присутствии.

Ехали молча. Когда автомобиль затормозил и Эл собрался было выходить возле своего дома, его вдруг остановила протянутая с заднего сиденья рука. Эгон не сказал ни слова — только замычал.

— Садитесь обратно, — почти приказала Труди.

— Что случилось? — рассеянно уставился на нее Эл. Теперь, после бессонной ночи, ему наконец захотелось спать, и это последнее обстоятельство не лучшим образом сказывалось на его умственных способностях.

— Не знаю. Эгон знает.

— Так почему…

— Ну чего ты спрашиваешь? Тебе что, не объяснили, что он немой?

Ему в самом деле об этом не говорили. Тем более странной выглядела эта сцена.

— А раз так, почему он что-то знает? — выдал Эл самую нелепую фразу из возможных в данной ситуации.

— Потому что… — Труди прикусила губу и посмотрела на немого.

Эгон развел руками, указал на дверь и жестом показал, что все кончено. Во всяком случае, Эл его понял именно так.

— Значит, можно говорить? — нахмурилась Труди.

Эгон кивнул, но потом пожал плечами.

— Ясно, — вздохнула она. — Я поговорю с Селеной. — Эгон кивком подтвердил правильность этого решения. — Вот что, Эл… Я не знаю, что произошло, но раз Эгон сказал — тебе лучше туда не соваться. Там может быть все что угодно, но это плохо для тебя. Большего я пока не имею права сказать…

— Но что? Почему?

— Не знаю. Я уже сказала — знает Эгон. А если он знает, — значит, это так и есть. И не требуй пока никаких объяснений. Эгон, он что, не должен возвращаться сейчас или вообще?

Вместо ответа последовала серия жестов, обозначающих, по-видимому, "ни сейчас, ни вообще".

— Это опасно для жизни?

Эгон лихорадочно закивал.

— Вот видишь, Эл… Похоже, наверху сделали выбор за тебя — ты должен остаться с нами. А раз так, я думаю, Селена тебе все объяснит. — Эгон утвердительно кивнул. — А теперь — поехали назад.

— Но…

— Никаких "но" — это же опасно!

— Я просто выгляну… Это — можно?

— Не знаю. Зачем?

— Должен был прийти один человек, мой клиент… Черт побери, Труди, от вас хотя бы можно позвонить? Да и который сейчас час?

— Это очень важно?

— У меня все встречи важны. Речь идет не о моем заработке — многие из моих клиентов ходят на грани самоубийства.

— И тот, кто должен прийти сейчас?

— Ремблер? Нет, но… — он вдруг осекся и замолчал. Ведь именно сидящая рядом с ним женщина была причиной несчастья его клиента.

— Герберт? — лицо Труди изменилось.

— Да… О, Господи! Я не хотел…

Элу показалось, что его лицо заливает краска. Сложно было придумать больший промах, чем тот, который он сейчас допустил. Тем более, что они были в машине не одни. Наедине ей еще можно было бы что-то объяснить, но сейчас… Эл невольно покосился в сторону Эгона. Тот мягко развел руками, и вдруг Эл понял, что Эгон знает все. Может быть, больше, чем даже он и Труди вместе взятые.

Просто знает…

Мысль об этом почти напугала его. Нелегко находиться рядом с человеком, который знает о тебе больше, чем, может быть, даже ты сам. И еще он вспомнил вдруг о своих клиентах, которые после "выздоровления", уже справившись со своими проблемами, порой при виде него переходили на другую сторону улицы. Теперь он понял это не теоретически: сложно жить, зная, что где-то рядом существуют такие осведомленные люди.

Как он сам для многих.

Как Эгон для него…

— Вы читаете мысли? — спросил он, заглядывая Эгону в глаза.

Тот снова кивнул, затем показал на сердце.

Чувства, мысли сердца. Видимые, невидимые…

— А… — Эл не договорил — он просто показал на голову. Эгон мотнул отрицательно: "Эти мысли — нет".

Эл чуть заметно вздохнул. Ему показалось, что с души свалился огромный камень.

— Ладно, поехали…

Рука Труди вновь легла на ключ зажигания.

— Подожди… Эгон, вы можете сказать, здесь ли мистер Ремблер?

Эгон подтвердил. Здесь.

— Тогда я должен его предупредить… — снова начал Эл и снова осекся. — Ладно, была — не была. Раз Эгон все равно знает… Труди, вы нужны этому человеку. Вы — смысл его жизни. Вы и Изабелла. Я не знаю пока, кто вы…

— Мы, — поправила она.

— Что?

— Ты такой же… Один из нас. А он — нет.

— И все равно… Труди, если вы поговорите с ним начистоту… Если посоветуетесь с тем, кто там у вас главный, — может, этот человек разрешит вам довериться… Вашему бывшему мужу стоит доверять. Если я вру или ошибаюсь, пусть Эгон подтвердит. Скажите, Ремблер любит ее?

Кивок.

— Он станет говорить лишнее?

Безмолвное "нет".

— Ему можно доверять?

Молчание…

Взгляды Эла и Эгона встретились. И вновь, как тогда, в клубе, Джоунс ощутил, как этот взгляд входит в него, достает до самых глубин и через его иглу начинают входить… И чувства — не чувства, и мысли — не мысли…

"Никто не знает, кому можно доверять, кому — нет. Для этого надо знать будущее. Чтобы знать будущее, нужно не-жить… Сегодня ему можно доверять, но нельзя поручиться, что завтра не произойдет никаких изменений. Мы не можем доверять даже самим себе. Можно упасть, ошибиться и ошибка окажется для всех роковой".

Эл не был уверен, что правильно расшифровал весь переданный ему при помощи чувств текст, — но главная мысль была ясна.

— Ладно, сдаюсь, — опустил он плечи. — Решайте сами. Но, Труди, я прошу вас как-то решить. Он страдает. Сильно страдает. Я не знаю, был ли он вам дорог, — и все же постарайтесь хоть как-то объясниться с ним.

— Ладно, посмотрим, — фыркнула Труди. — Надо полагать, я знаю его лучше вашего. Как-никак, мы с ним прожили почти два года…

— Можно прожить с человеком целую жизнь и не знать о нем ничего, без малейших колебаний ответил Эл. — Я не раз встречался с такими случаями. Иногда люди страдают от того, что самый близкий человек их якобы не любит. Но оказывается, у этого близкого те же проблемы — просто языков любви много. Одному надо шептать слова, другому — делать разорительные подарки, третьему — молча любить, пряча чувство даже от самого себя… Ладно, все это вы должны продумать сами. Слова имеют смысл только тогда, когда его хотят в них найти…

Эгон снова кивнул, и на его лице заиграла горьковатая улыбка, заставившая Эла замолчать. Надолго.