23

Сознание возвращалось вместе с невероятной головной болью. Собственно, боль возникла первой, и уже вслед за ней Эл начал различать что-то вокруг себя. Например, то, что он лежал на низенькой, сильно пахнущей псиной койке в комнате, совершенно ему незнакомой.

Эл пошевелил руками (они не были связаны), и ему удалось даже сесть, но тут его голову словно стянул раскаленный обруч. Эл невольно потянулся рукой к виску. Разумеется, никакого обруча не было. Просто болела голова. Перед глазами поплыли красные круги.

Эл застонал, но с облегчением подумал, что все могло закончиться и хуже. Если оно, конечно, уже закончилось. Кости не поломаны, его вообще не били… А голова — это пройдет. Интересно только, какую чепуху он им наплел под воздействием психотропика.

Эл посмотрел на дверь. Она была слегка приоткрыта. Далекий петушиный крик сообщил ему, что, по всей видимости, его уволокли куда-то за город. Да и сама комнатка выглядела немного странно: взять хотя бы навешенные на стены пучки незнакомых сильно пахнущих трав. Интересные, должно быть, здесь жили обитатели. А звериный запах? Не иначе как собачье логово. Эл бросил взгляд на свою постель в поисках приставшей шерсти. Ему в самом деле удалось найти несколько длинных серых волосков.

"Ну и что дальше? — подумал он, когда боль немного отпустила. — Что они будут со мной делать? Отпустят? Убьют? Почему они не сделали это раньше? Везли куда-то… Дверь не закрыли…"

— О! — раздался у двери глуховатый женский голос. — Наш гость пришел в себя!

В комнату неровной походкой вошла женщина в странной красной хламиде — на первый взгляд, та самая, из ночного клуба.

— Добрый день, мадам, — морщась, проговорил Эл.

— Скорее уж доброе утро. — Лица женщины не было видно, но Эл понял, что она улыбнулась. — Выпейте-ка вот это… У вас болит голова, да?

У нее была интересная манера разговаривать. Эл подумал, что похоже на незнакомый акцент. Чуть воющие гласные, особенно "у", четкое "р", произносимое скорее по-испански, чем по-английски, и мягче, чем в немецком языке. Остальные согласные смазывались, и их приходилось угадывать.

— Зверски болит, — согласился Эл. Женщина не проявляла к нему враждебности, и он не хотел грубить. Вот только подыграть было сложно: и обстановка, и головная боль, и недавно закончившийся допрос (Недавно? Ну-ну, если верить ее словам, уже утро!) ничто не настраивало на благодушный лад.

— Выпейте это, — протянула она стакан, и сквозь сделанные в хламиде прорези для глаз Эл заметил два зеленых огонька. Когда женщина шевелилась, от нее пахло псиной — еще сильнее, чем от постели.

Еще раз поморщившись, Эл взял протянутый стакан. В нем был какой-то травяной чай — чуть теплый, сладковатый и в общем приятный. Напиток и в самом деле хорошо освежал: не прошло и минуты, как Эл ощутил значительное облегчение.

Женщина присела на край кровати и молча чего-то ждала.

— Спасибо, — кивнул ей Эл. Он чувствовал, что должен сказать что-то еще, но голова работала плохо и он никак не мог подобрать нужные слова.

— Ульфнон, — неожиданно произнесла женщина.

— Что?

— Тебя спас Ульфнон. Завтра ты уйдешь…

— Что?

— Все. Больше я ничего не могу сказать.

Она встала и молча пошла к двери. Эл ошалело смотрел ей вслед.

— Постойте! — окликнул он ее. — Как вас зовут?

Вопрос звучал нелепо, но Эл не мог допустить, чтобы она ушла просто так.

— Это важно?

— Да! — едва ли не закричал он.

Женщина остановилась и снова повернулась к нему:

— Эннансина.

"Ну и имечко… Хотя и Ульфнон — под стать…"

— Мисс Эннансина, или как вас там… Может быть, вы все же объясните, что произошло и где я нахожусь?

— Объяснить? — переспросила она, делая шаг навстречу.

— Ну да.

— Тебя похитили. Ульфнон спас. Все.

— Нет, не все… Я вообще ничего не понимаю в этой истории. Что здесь происходит, в конце концов?

— Здесь?

— Эннансина, не притворяйся… Я же не слепой. Я хочу просто понять, куда и почему я попал.

— Ты был без сознания. Ульфнон принес тебя сюда. Я лечу.

В голосе Эннансины сквозила горечь. Она явно хотела ему ответить, но почему-то у нее не получалось: то ли она и сама не была посвящена во все подробности, то ли ей мешало плохое знание языка.

— Но почему? Зачем?

— Они тебя взяли. Люди. Так было нельзя, — с отчаянием прошептала загадочная женщина. — Я не знаю больше… Путь тебе объяснит кто-нибудь другой.

— Ладно… Спасибо, Энн.

— Не за что. Тебя спас Ульфнон.

— А с ним я могу поговорить?

— Не знаю. Может, днем… сейчас — нет. Не нужно.

— Ну а кто тут еще есть?.. Кстати, я имею право вставать и выходить отсюда?

— Да… — удивилась Эннансина. — Ведь не заперто. Только лучше лежать — голова может снова заболеть. Это был яд.

— Что?

— Они давали тебе яд. Не тот, что убивает, но все равно.

— А-а, ясно.

— Я пошла, да? — спросила Эннансина и тут же исчезла за дверью.

"Ясно? Ни черта мне не ясно, кроме того, что эти люди… Или неизвестно, кто там они, решили меня спасти. Значит, есть компания гангстеров, есть эти… не люди, есть какие-то невидимки… Психоделика какая-то!"

Решив, что поломать над этим голову следует, но попозже, Эл встал и побрел в сторону двери. Теперь он заметил, что головная боль сменилась легкой тошнотой, не так мешавшей, но все же неприятной.

Дверь вывела его в маленький коридорчик, в конце которого располагалась ведущая наверх лестница. Напротив нее, как он и ожидал, обнаружилась наружная дверь.

Спустившись по ступенькам крыльца, Эл попал во двор. У самого дома, напротив выхода, стоял трактор, чуть поодаль виднелся потрепанный "форд". Утро еще только начиналось, небо еле желтело на востоке, но ночная жара уже ушла вслед за дневной, и наступал короткий период мягкой прохлады. Дышалось очень легко, хотя к воздуху примешивался едва уловимый запах силоса.

Что-то большое и темное шевельнулось у забора. Эл напрягся, но тут же успокоился: там стояла лошадь.

"Ферма… И наверняка — ферма Дугласа", — догадался он.

Эннансины нигде не было видно. Ему вдруг захотелось остановить эту минуту, чтобы мир как можно дольше оставался таким тихим и мирным, чтобы где-то пищала птица, вздыхала лошадь и рядом не было никого. Даже луны.

Эл поднял глаза к небу, ища ее диск, но не нашел. Луна пряталась где-то за домом.

Эл сделал несколько шагов и присел. Ему не хотелось отсюда уходить. Уж лучше быть на ферме, среди загадочных существ, в обществе Эннансины со светящимися глазами, чем вернуться к человеческой грязи и жестокости.

"И почему я не такое вот существо? — подумал он неожиданно для самого себя. — Почему я — не с ними? Там, в городе, как-то забываешь, что есть и другая жизнь, в которой можно просто неторопливо сидеть, наблюдая за восходом солнца. Может быть, все наши беды — беды людей — от того, что мы разучились жить медленно. Смотреть на небо. Радоваться птичьему пению, даже такому безыскусному. Мы все гонимся за чем-то, доказываем себе и другим свою неистинную цену, врем, ловчим, путаемся… А потом еще удивляемся, почему так часто разум не выдерживает и начинает выкидывать фортели… — неожиданно он усмехнулся. — Теперь я буду прописывать своим клиентам что-то вроде "дважды в день до еды выходить на свежий воздух и смотреть на небо, размышляя о сути бытия". Неплохой рецепт… И буду первым, кто пройдет такую терапию".

Эл провел рукой по волосам, убирая их со лба (головная боль, на удивление, прошла полностью). Ему вдруг подумалось, что его работа, все, связанное с ней, — нечто далекое, почти нереальное. Вернется ли он туда? Захочет ли возвращаться?

Ему не хотелось видеть людей. Ему хотелось уйти в мир таинственных ночных существ.

Скрипнула дверь, и кто-то вышел.

"Ну и что, — сказал себе Эл, продолжая улыбаться разрастающейся у горизонта полоске света. — Пусть".

Кто-то подошел к нему и сел рядом. Эл мельком взглянул на пришедшего: тот тоже улыбался — и вновь поднял глаза в сторону восхода. Возле него сидел знакомый. Почти знакомый — он видел этого человека всего лишь раз, в ночном клубе. Хотя нет… раньше он тоже его видел, но не слишком обращал на него внимание. Это был тот самый худой человек, уводивший Гориллу и обернувшийся в момент похищения.

"Во всяком случае — он из их мира!" — успокоил себя Эл, и улыбка вновь заиграла на его лице. И тут же рука тощего дружески похлопала его по колену.

Он был своим. Эл не понял, как ощутил это, но этот человек был ему чем-то очень близок.

Некоторое время они молча сидели рядом, потом тощий встал — так же безмолвно, — и по его жестам или позе (сложно сказать, как именно) Эл догадался, что тот как бы извиняется: мол, прости, друг, мне надо идти.

"Спасибо", — мысленно поблагодарил его Эл и вернулся к восходу. Небо уже значительно посветлело, птица смолкла, зато в доме зажглись окна. Его хозяева просыпались.

"Я не хочу отсюда уходить, — подумал Эл, наблюдая за золотистым солнечным краешком. — Не хочу. Я хочу возвращаться сюда снова и снова".

— Эл!.. — негромко позвали его.

Эл поднял голову и обернулся в сторону крыльца. Там стояла женщина в открытом платье.

— Да?

— Вы будете завтракать? — улыбнулась она. Он молча кивнул. Ему было приятно, что эта незнакомая блондинка назвала его просто по имени.

Встать оказалось нелегко — спина затекла от долгого сидения. Он кое-как выпрямился и последовал за блондинкой. Когда они уже входили в комнату, Джоунсу вдруг показалось, что он знает, кто перед ним, хотя он не слишком верил во всякие совпадения.

— Простите… Вас зовут Гертруда, Труди?

— Да, — подтвердила она. — Входите. Раз вы уже с нами…

Она не договорила — просто махнула рукой.

Эл ничуть не удивился, увидев за столом еще нескольких знакомых. Закинув ногу за ногу, сидела Чанита, возле нее шептался с Эннансиной Горилла Грегори, рядом склонился над тарелкой бородатый и лохматый мужчина в одежде не менее странной, чем у Эннансины (что-то подсказывало Элу, что это и есть Ульфнон). Сразу за ним, подперев голову руками, сидел тощий "приятель". Были здесь и незнакомые, но Эл без труда догадался, что это хозяин фермы Дуглас с женой и детьми.

Глава семьи — светловолосый краснолицый здоровяк с толстой шеей, грубоватыми чертами, но добрыми спокойными глазами, восседал во главе стола. Возле него сидела женщина, выглядевшая старше всех, немного осунувшаяся, но в недавнем прошлом довольно красивая. Некоторые черты ее лица свидетельствовали о родстве с индейцами или выходцами из азиатских стран. Двое подростков, старшему из которых можно было дать не больше шестнадцати, поразительно напоминали отца. Зато совсем маленькая девочка, скуластая чернушка, была похожа на мать. Она даже унаследовала ее серьезный и усталый взгляд.

Не было только Селены.

Эл сразу отметил, что когда они с Гертрудой сядут, останется два свободных стула.

— А где Изабелла? — поинтересовалась Чанита.

"Изабелла? Конечно же, как я мог забыть… Дочка Ремблера", вспомнил Эл.

— Она спит, — нахмурилась Труди. — Она опять гуляла ночью… С ней просто нет сладу, надо будет поговорить с бабушкой…

— Не надо, — буркнул вдруг старший подросток.

— Что такое?

— Мы гуляли вместе. А что, нельзя? — вызывающе вскинул он голову.

Черты лица Гертруды разгладились. Похоже, его ответ позволил ей вздохнуть с облегчением.

— Друзья, мы будем есть или разговаривать? — спросил Дуглас, и все замолчали.

Эл тоже. Впрочем, он молчал и до этого. Да и можно ли разговаривать, когда рот набит вкусной едой…