12

— А я вас ждал, — встретил его у дверей кабинета посетитель. Неназначенный. Незнакомый. — Я уж думал, вы не придете…

— Простите, — немного смутился Эл, окидывая взглядом человека лет пятидесяти, одетого в безукоризненный, но слишком плотный для такого жаркого дня костюм. — Обычно со мной предварительно договариваются по телефону… То есть не со мной, а с моей секретаршей, но она сейчас в отпуске…

Соврать про секретаршу его заставил слишком солидный вид клиента. Одна булавка с бриллиантом в галстуке стоила больше, чем Эл Джоунс зарабатывал в течение года.

— Понимаю, — кивнул почтенный господин. — Я должен был позвонить, но решил, что проще будет заехать.

— Тогда… — немного растерялся Эл, — давайте пройдем в кабинет и поговорим там. К сожалению, у меня закончился апельсиновый сок, а то я обязательно предложил бы вам стаканчик… Да, вот сюда, пожалуйста.

Упоминание об апельсиновом соке чуть не заставило его покраснеть.

Клиент был не из местных, скорее всего — из какого-то крупного города, а раз так, его дело обещало быть щекотливым. Просто так в глубинку не ездят.

— Ремблер, — представился клиент, — консультативная фирма.

Он держался с определенной уверенностью, которая импонировала Элу. Невольно он принялся сравнивать Ремблера с Григсом — сложно было найти людей более противоположных. Глядя на черты их лиц в спокойном состоянии, физиономист наверняка счел бы Григса человеком эмоционально неповоротливым и грубоватым, в то время как тонкие, хотя и ужесточенные возрастом черты Ремблера говорили об определенной эмоциональности и возбудимости. Но в реальности Григс бился в истерике, сверкал глазами и вообще вел себя как заурядный неврастеник, тогда как Ремблер был солиден и невозмутим.

Хотя, весьма вероятно, что невозмутимость эта была чисто внешней иначе Эл вряд ли имел бы честь видеть господина Ремблера у себя. Глядя на посетителя, Эл подумал, что и тон разговора с ним должен быть совершенно другим.

— Чем могу быть полезен? — деловито и вежливо осведомился он.

— Мне нужен ваш совет. В данном случае я предпочел бы говорить не с врачом, а с психологом.

— Очень приятно, — кивнул Эл. Ему и в самом деле было приятно отвлечься от всех ненормальностей окружавшей его жизни.

— Так вот, — Ремблер явно был склонен сразу переходить к делу, — речь идет о моей бывшей жене и особенно — о дочери, которой сейчас около пятнадцати лет… Примерно столько же я не виделся со своей супругой. Не знаю, — на лице Ремблера возникло некоторое недовольство, — как вы отнесетесь к моей жизненной истории. Почему-то многие склонны видеть в ней странности, если не отклонения от нормы, но я действительно любил свою жену. И до сих пор люблю, хотя она поступила со мной, мягко говоря, непорядочно. Думаю, вам стоит все узнать по порядку. Наш брак был неравным. Труди пела в кабаре, к тому же — в ночном кабаре. Вместе с тем она вовсе не была похожа… на женщин определенного склада. Просто она так зарабатывала на жизнь, и ни в чем другом я не мог ее упрекнуть. Я даже не стал расспрашивать ее о том, что заставило ее выбрать такой путь, — она была достаточно талантлива, чтобы зарабатывать больше какой-нибудь заурядной секретарши или официантки. Между нами все было очень серьезно, похоже, она действительно меня любила. Во всяком случае, так мне казалось. Потом она забеременела и, поверьте, я был рад этому. И вот, когда ей подошло время рожать, она вдруг исчезла. Я вначале думал, что она просто попала не в ту больницу, — например, из-за того, что начались преждевременные схватки, — но ни в одной из больниц ее не оказалось. Она попросту исчезла. Сейчас я немного начинаю догадываться о причинах… Но только догадываться. После этого она прислала мне письмо, переполненное "прости", "так вышло" и подобных выражений. Признаться, я тогда думал о ней хуже, чем когда бы то ни было, и ответил довольно резко… Не прошло и года, как я понял, что все равно не могу жить без нее и без ребенка — если тот жив… Я начал ее искать, потратил довольно крупную сумму, но она так и не нашлась. Ни она, ни девочка. Совсем недавно я совершенно случайно увидел ее лицо на заднем плане фотографии в здешней газете и поспешил сюда. Между нами состоялся разговор, из которого я узнал о существовании Изабеллы — так она назвала мою дочь, хотя я, признаюсь, не в восторге от этого имени. Вот тут и возникли кое-какие проблемы.

Он замолчал, выбирая нужные слова, для того чтобы ввести Эла в курс дела наиболее удобным для себя образом.

"А ведь он ее не на шутку любит, — подумал вдруг Джоунс, угадывая за сдержанностью и даже подчеркнутой лаконичностью Ремблера при описании его отношений с женой настоящее глубокое чувство, которое обычно называют любовью с большой буквы. — Черт побери, мне просто нравится этот человек! И мне его действительно жаль. Вот кому бы я с удовольствием помог. И помогу, если сумею".

— Ну вот… Труди говорит, что все дело как раз в Изабелле. Она не хочет, чтобы я видел девочку. Вначале, говорила она, она просто испугалась, так как не знала, как я к ней отнесусь. Теперь она боится за саму дочь. По ее словам, девочка не переживет, если я ее оттолкну. Труди рассказывала Изабелле обо мне, и та по-своему любит отца и мечтает увидеться с ним. И все же… Тут есть только два варианта: или девочка черная — и тогда Труди подумает, что я заподозрю ее в измене, хотя в моем роду как раз встречались негры. ("Да, по нему этого не скажешь", удивился Эл.) Или бедняжка уродлива. Страшно уродлива… Я старался объяснить Труди, что постараюсь принять Изабеллу такой, какая она есть, но она до сих пор сомневается, стоит ли нас знакомить. Она плакала при встрече и выглядела испуганной. Так вот, я хочу, чтобы вы посоветовали мне, как лучше начать разговор с дочерью. Вдруг я действительно испугаюсь ее внешности в первую секунду? Да и как вообще следует говорить с подростком при таких обстоятельствах? Думаю, во всяком случае я сумею скрыть свои эмоции — но мне далеко не всегда хватает тактичности. И вот этого я хотел бы избежать. Понимаете?

Эл кивнул. Чем дальше, тем больше восхищался он этим человеком. И не только его решением признать ребенка, каким бы тот ни был, но и откровенностью в оценке собственных качеств. Есть две вещи, в которых люди признаются реже всего: отсутствие чувства юмора и неумение тактично общаться с людьми. Эл даже догадывался о причинах возможных трений Ремблера с близкими: он действительно был ранимым и впечатлительным человеком, но руководящая должность, да и вообще роль "истинного мужчины" заставляли его стесняться собственных "слабостей" и играть роль более сурового и грубого человека, чем он был на самом деле. В такой игре почти всегда неизбежны перехлесты, могущие больно ранить окружающих. Кроме того, Элу показалось вдруг — нечетко, на уровне интуитивной догадки, — что Ремблер чувствовал себя виноватым в том, что произошло с его женой. Может быть, он сам проронил какое-то неловкое слово, может, однажды слишком резко с ней обошелся. Женщина боялась его — а без причин такое не случается. Значит, он сам дал ей повод и знает теперь, что сделал это.

— Знаете что… — на минутку задумался Эл, — я дам вам один универсальный совет. Чтобы все получилось — будьте просто откровенным. И, конечно, в первую очередь — с самим собой. Я думаю, если бы вы дали возможность своей жене с самого начала оценить силу вашей любви — а вы, похоже, действительно любите ее очень сильно, — она бы больше вам доверяла. Скажите, ведь вы специально играли перед ней роль человека более сурового и сдержанного, чем в жизни… Не так ли?

— М-да?.. — Ремблер кашлянул, его серые небольшие глаза сузились. Слова Эла вызвали в нем противоречивые чувства: его смутило, что незнакомый врач едва ли не сразу попал в точку, однако он не хотел признаваться в этом, но не мог и отрицать. — Пожалуй. Но ведь это еще не совет…

— Простите, может быть, мой совет будет звучать совсем ненаучно, вдохновенно начал Эл, — но я бы сказал, что вам надо просто найти сейчас вашу супругу, обнять и сказать, что вы действительно сильно любили ее все эти годы — и любите. И ее, и дочь. И если вам удастся ее убедить — а такая правда убедительна хотя бы потому, что она наверняка мечтала в нее поверить, — все дело будет в шляпе. И с девочкой тоже. Не знаю, может быть, ваша жена что-то преувеличивает, но подростки особенно чутко относятся к фальши. Ничего не скрывайте от нее. Даже если вы скажете, что вам нужно время, чтобы привыкнуть к ее лицу — но скажете это искренне, это будет лучше пустых дежурных фраз вроде: "Для меня не имеет значения, как ты выглядишь". Мне сложно заранее придумать нужные слова — я недостаточно хорошо знаю вас, и тем более, не знаком с ней, но то, что вам просто следует довериться сердцу и поступить, может, вопреки всей педагогике, но от всей души, — это я могу утверждать наверняка. Уродство это беда, которую невозможно отрицать, и как к беде к нему и надо отнестись. Если вы дадите понять девочке, что вы понимаете, как она страдает, но готовы подать ей руку, — она наверняка ответит вам с той же искренностью.

А теперь запомните, что я скажу вам, но не вздумайте говорить об этом при встрече. Это не должно быть произнесено вслух — но таким лозунгом вы должны руководствоваться в отношениях с дочерью. Помните о том, что люди, наделенные физическими недостатками, намного тоньше чувствуют окружающий мир. Не знаю, может быть, она уже успела озлобиться на окружающих за фальшь, которой ее неизбежно кормили досыта, — так всегда бывает с калеками и уродами. Но раз ваше мнение, по словам вашей жены, для девочки важно, она ждет правды и сочувствия — настоящего сочувствия, смешанного с уважением, — а не пустой жалости. И я думаю, вы способны ей это дать.

— Боюсь, что у меня не получится, — Ремблер на мгновение сник, и на его лице промелькнули усталость и боль.

— Получится. Вы ведь уже переживаете за нее. И еще — забудьте о тех недостатках, которые вы можете в ней открыть. Нет людей, не обладающих своими, неповторимыми качествами. Почему-то многие склонны не замечать их даже в здоровых, нормальных подростках — и удивляются потом, почему те отдаляются… Цените ее за то, что обнаружите в ней. Не бойтесь иногда извиниться: мужество, позволяющее человеку говорить правду, в сто крат ценнее мужества, заставляющего ее скрывать. Вот, пожалуй, и все, что я мог бы вам посоветовать.

— М-да… — снова протянул Ремблер, глядя на свои руки. На массивном обручальном кольце Эл заметил вензель "Эйдж от Джи". "Наверное, это означает что-то вроде Генри от Гертруды, — подумал он. — Интересно, как Ремблера зовут по имени?" — Так вы считаете, что я справлюсь?

— Безусловно, — уверенно заявил Эл.

— Тогда не согласились бы вы выполнить одну мою просьбу?

— Да, слушаю…

— Вы не могли бы подтвердить Труди, что я готов к разговору с дочерью?

— Ну… — Эл немного растерялся. Вообще-то просьба не показалась ему удивительной: как он понимал, она была вполне в характере Ремблера, и все же тот застал его врасплох. — Вообще-то было бы лучше, если бы вы смогли убедить ее и так. Для нее ваше поведение и ваше искреннее стремление исправить все наверняка должны быть куда убедительнее любых уверений постороннего человека. Но если вас это успокоит и придаст уверенности в своих силах, я мог бы пойти с вами. Хотя не понимаю, для чего вам нужна такая поддержка, вы и так достаточно волевой человек. — Последнее Эл подчеркнул специально, он не собирался заниматься "разоблачениями", которые принесли бы только вред.

— Считается, что людям со стороны виднее… тем более, когда речь идет о специалистах…

— Благодарю за комплимент! — добродушно усмехнулся Эл. Ему не хотелось расставаться с Ремблером. Разговор с ним словно очищал от какой-то грязи. Но в то же время он знал, что со своей проблемой тот обязан справиться сам. Только сам — иначе все советы пропадут даром. Эл и не сомневался, что Ремблер действительно добьется своего. Сам факт, что он обратился за такой помощью, уже о многом говорит. Во всяком случае — о его желании наладить отношения. А наличие такого желания, когда речь идет о людях образованных и неглупых, умеющих к тому же владеть собой, является достаточной гарантией успеха.

— Так вы считаете, что я должен сделать это сам?

— Я считаю, что вашей Гертруде так будет приятней, — подтвердил Эл и внезапно понял, что к нему вернулось "ощущение луны". В одну секунду окружающий мир стал выглядеть по-новому: имя женщины оказалось странным ключиком, сдвинувшим в его душе какую-то заслонку. Чанита, которая не терпит дневного света. Гертруда, которая поет в ночном кабаре и тоже не терпит света. Более взрослая женщина, скрывающая какую-то тайну, связанную с ее дочерью. Странные существа, обитающие на ферме владельца того самого клуба.

— Мистер Джоунс, что с вами?

— Так, я просто кое-что вспомнил. Знаете, я наверное действительно пойду с вами. Ответьте только на один вопрос: Гертруда и сейчас поет?

— Да, в ночном клубе… забыл, как зовут его хозяина.

— Клуб Кампаны, не так ли?

— Да, — насторожился Ремблер. — А вы что-то об этом знаете?

— Да как вам сказать… — выдавил Эл. Вопрос Ремблера застал его врасплох. Слишком уж много было непонятного ему самому.

— И все же. Вы что-то знаете? — лицо Ремблера приняло жесткое, настороженное выражение.

"Ну, как там твоя теория искренности? Сможешь ли ты после всего соврать ему в глаза?" — с горечью спросил Эл сам себя. Он чувствовал, что одинаково не в силах ни соврать, ни сказать правду.

— Главное — поймите меня правильно, — после некоторых колебаний начал он. — Я и сам не знаю, что творится с этим клубом. Я услышал о нем впервые только сегодня. ("Ну как она, правда? Очень вкусно, да? Так бы и дал себе в челюсть".) Но это вовсе не то, что вы можете подумать… С этим клубом связаны люди… группа людей… Да успокойтесь вы, это может не иметь никакого отношения к вашей жене! Просто, скажем так, кое-кто из них слишком увлекается мистикой. И это связано с одним из моих клиентов. Так что я пошел бы туда совершенно независимо от вас.

Ремблер нахмурился. На его лице отражалась внутренняя борьба. Он отчетливо видел, что врач ему что-то не договаривает, но в то же время и не врет.

— Короче, — закончил Эл, — мне надо и самому во многом разобраться.

Последняя фраза принесла ему едва ли не облегчение. Вот под этими словами он мог бы и подписаться, и присягнуть на Библии в их правдивости.

— Ну хорошо, — неуверенно проговорил Ремблер. — Во сколько мы встретимся?

— Как вам будет удобнее… Только вот что. Поскольку наши дела не связаны, можно будет прийти по отдельности. И еще… — он запнулся, вспоминая слова Райсмана, — не удивляйтесь, если вам покажется… или вы действительно встретитесь с чем-то очень необычным.

— Из сферы мистики, — хмыкнул Ремблер.

— Сложно сказать… Может быть, из сферы очень талантливого надувательства.

Эл замолчал. Последнее утверждение нужно было ему для того, чтобы восстановить свой и без того пошатнувшийся престиж в глазах клиента. На что годен врач, забивающий клиентам голову самой нелепой чушью?