Последние слова понтифика застряли где-то между ушами и мозгом.

В нервах.

Переварить услышанное Максиму оказалось очень непросто, хотя он был уверен, что после всех загадок и тайн, выпавших на его долю, он разучился по-настоящему удивляться.

Тишину внезапно нарушил свист воздуха, донесшийся от двери. Все вздрогнули и резко обернулись. Тугие невидимые струи с шипением продолжали наполнять кубическое помещение. Задуло по ногам.

– Газ пустили, – без эмоций в голосе констатировал Егоров, бледнея. – Теперь нам точно каюк. Приобщились к тайному знанию, и хватит.

– Помещение полностью герметичное, – объяснил Папа, рассеивая глупые предположения Юрки. – Если в нем находятся люди, то каждые полчаса происходит автоматическая смена атмосферы. Углекислый газ откачивается, а новый воздух, обогащенный кислородом, впускается. Когда же здесь никого нет, то откачивается весь воздух, и образуется вакуум.

– Это хорошо, – с видимым облегчением сказал Егоров. – Значит, можно дальше обсуждать… А чего мы, кстати, будем обсуждать?

– Ну и новости, черт возьми, – все еще осмысляя новую информацию, вздохнул Герасимов.

– Побойся Бога, сын мой! Не поминай имя дьявола в таком месте! – с неподдельным возмущением напутствовал Папа. – Покайся!

– Каюсь, ваше святейшество, – быстро ответил Фрунзик, потеребив мочку уха. – Но, с вашего позволения, поговорим сейчас о главном. Я многого не понял из того, что гласит пророчество.

– Давайте попробуем вместе разобраться, – предложила Маринка, беря Максима под руку и покорно кладя голову ему на плечо. – Ведь это может помочь людям, правда?

– Видимо, – сказал Папа.

– Сомнения в словах священника? – как-то странно усмехнулся Торик. – Что может быть хуже?

– Сомнения в его душе, – ответил Иоанн Павел III. – И что же ты думаешь, сын мой, о смысле, заключенном в строках предсказания?

– С чего начать? – равнодушным тоном поинтересовался Святослав.

– С начала.

– То, что Иисус был тринадцатым привратником, я понял сразу, как только услышал о некоем великом пророчестве, – произнес Торик и уселся прямо на пол. Он прислонился спиной к стенке, уставился в одну точку своим фирменным взглядом шизика. – Иначе зачем главе католической церкви, лишь заслышав о пяти прохиндеях с сомнительными способностями, тут же назначать им аудиенцию? Причем не через какого-нибудь занюханного кардинала, а лично! К тому же, заметьте, здесь фигурирует именно христианская религия. Не буддизм, ни конфуцианство какое-нибудь, не ислам, нет. Христианство. Стало быть – главный персонаж, основатель, можно сказать, этого вероисповедания и должен был оказаться недостающим звеном.

– А можно ближе к делу, сын мой? – вопросил Папа.

– Извольте, ваше святейшество. Берем первые строчки:

– Здесь, думаю, всем все понятно? – предположил понтифик.

– Нет, не всем, – обидчиво нахохлился Юрка.

– Пастух – это Иисус, – терпеливо объяснил Торик. – Он один был оставлен приглядывать за людьми в то время, как остальные двенадцать привратников уже давным-давно ретировались. Давным-предавненько.

– Хорошо, Слава, а что с последними тремя строчками?

– Под небом подразумеваются хозяева. Та самая гиперразвитая цивилизация, что оставляет привратников во всех созревающих разумных мирах… А потом Иисус говорит, что готов совершить нечто, за что его постигнет кара этого самого «неба».

– Ну и ну. Это ж надо было так зашифровать, – не скрывая восхищения, сказал Герасимов, тоже присаживаясь на пол.

– Зашифровано откровенно дилетантски, – рубанул Торик. – Любой, имеющий хоть толику абстрактного мышления, расколет в два счета.

Папа степенно повернулся лицом к Торику и поглядел на него изучающе, сверху вниз.

– Он у нас астроном, – мрачно прокомментировал Максим, машинально поглаживая руку Маринки, лежащую у него на локте. – А еще – гений.

– Что же ты увидел во втором кусочке, сын мой? – осторожно спросил Папа у Торика.

Святослав без труда продекламировал наизусть:

– Давайте просто сопоставим факты, – продолжил он. – Схема ведь одинакова. Каждый из привратников, как правило, либо обладает каким-либо даром, либо является покровителем чего-то уникального. Так называемый Гефест отвечал за огонь, Дионис – за пьянство, я вроде как телекинезом могу козырнуть, если припрет. А Егоров вон вообще не понятно в чем феноменален…

– Хам, – вяло отреагировал Юрка на подначку.

– Не хам, а феномен, – тут же парировал Торик. – Не перебивай. Так вот. Рассуждая здраво, логично предположить, что Иисус тоже обладал даром. Но каким же? Ни у кого навязчивых ассоциаций не возникает, случаем?

– Пресвятая Дева Мария… – прошептала Маринка. – Неужели?..

– Добродетель, – ватными губами закончил ее мысль Долгов.

– Видите, а вы говорите, зашифровали… – с ноткой радости в голосе откликнулся Святослав, продолжая таращиться перед собой. – Он научил нас добродетели. Альтруизму, бескорыстию и прощению в изначальном, неискаженном смысле этих слов. Так же, как за долгое время до этого некий привратник, коего мы называли Прометеем, щедро поделился огнем. Помните, что стало с Прометеем?

– Господи… Не зваться мне Фрунзиком… – просипел Герасимов. – Да куда же могут завести такие загадки…

– Не поминай имя Господне всуе, – автоматически сказал Папа, не сводя взгляда с Торика.

– Христа распяли не потому, что он не мог освободиться, – ввинтил Торик. – Он сам выбрал себе такую кару, зная, что хозяева не простят ему как одному из привратников вмешательство в развитие человечества. А вмешался-то он – ого-го! До сих пор расхлебываем – краев не видать… простите, конечно, ваше святейшество.

Папа даже не обратил внимания на вольномыслия Святослава. Он становился все серьезней, и все больше морщин сползались к вершине хрупкой старческой переносицы. Мертвенно-бледный свет делал его лицо похожим на страшную маску.

– Жутко как, – шепнула Маринка Долгову на ухо. – Как ты думаешь, там с Веткой ничего не случилось?

– Что? – Максим рассеянно посмотрел на жену. Невпопад ответил: – Да… Да, конечно, с ней в порядке.

– Ну а дальше? – с издевкой спросил Юрка. – Что-то там насчет «мертвого брата», кому-то через боль и страдания нужно стать небом, или… как там правильно? Что на это скажет наш обладатель ста тонн абстрактного мышления?

– Неужто и впрямь никому не ясно, что Иисус имеет в виду, говоря: «мертвый брат»? – с неподдельным удивлением спросил Торик. – Вы деградируете, друзья мои.

– Марс? – несмело предположила Маринка.

– В точку! Хвала женскому уму! Мертвый сосед нашей планеты, где оказались остальные двенадцать привратников в пресловутом бункере… Кстати, ваше святейшество, наверняка лучшие умы церкви до последнего считали, что число «двенадцать» в пророчестве свидетельствует о количестве апостолов?

– Да, сын мой, верно, – скорбно склонив голову, молвил Папа. Белая шапочка на его макушке в призрачно-бледном свете казалась серой. – Многие века хранившее реликвию братство заблуждалось. – Оно и понятно, – цинично сказал Торик. – Прецедентов-то не было до сегодняшнего дня. Мне продолжать? – Прошу. Святослав снова прочел наизусть:

– Ну как, Егоров, все тебе здесь понятно? – спросил он. Юрка прошелся вокруг красного квадрата, заложив руки за спину и изобразив на челе интенсивную активность нейронных скоплений головного мозга. – Так, «мертвый брат», значит, Марс. Там, как мы знаем, был бункер, где наши астронавты обнаружили привратников. Одиннадцать, которые устроили смертельную феерию на Олимпийских играх в 2012-м и… э-э… Прометей. В конце концов они все исчезли после того, как Прометей повернул тот серебристый семигранный стержень посередь кольца из лампочек в полу. Это понятно. – Егоров вдумчиво нарезал еще круг. – Потом пройдут века, десять и один… То есть – двадцать. И там, где «мертвый брат» и кровь, дар отразится в пяти… То есть в нас. Ну да, правильно! Мы же ведь смертные в отличие от них! И дар этот пресловутый получили совершенно случайно! Даже не дар, а какое-то… эхо… Отражение! – Крошечная крупица, зернышко, которое можно проглотить ради мимолетного насыщения, а можно взрастить, – произнес Папа, устало вздыхая. – Наверняка не ясно: не отравишься ли, когда проглотишь. И главное, совершенно неизвестно, что вырастет, если за ним ухаживать.

– Ага, – легкомысленно согласился Юрка. – Только дальше – ни фига не понятно. «И боль, и страдания, через которые стать небом суждено». Это к чему, а, любезный мусье Декарт ибн Торик?

Торик промолчал.

– Если верить Славе, небо – это хозяева. – Фрунзик пригладил свою белую шевелюру, которая здесь тоже казалась пепельной из-за условий освещения. – Боль и страдания, пройдя через которые суждено стать хозяевами… Нам, что ль?

– Угу, – беззлобно буркнул Максим. – Прямо лично тебе, о красноокий владыка вселенной.

– Здесь – самое темное место, – наконец промямлил Торик, отметая общие домыслы. – Нужно думать.

– Некогда думать, – проворчал Герасимов. – Там генерал, наверное, уже весь личный состав Ватикана на плац Святого Петра вывел и строем гоняет.

– Тогда буду краток, – сказал Святослав и посмотрел в слезящиеся от старости глаза Папы. – Про «храм человеческий», «геенну огненную» и «умерщвление церберов» все понятно. Правда, досадно, что эти полудурки в серых балахонах – Безымянные – за церберов приняли нас, а не плазменных интервентов. Странное умозаключение.

– Ошибка – кора поиска, – еле слышно произнес понтифик, и его морщинистое лицо стало похоже на оплавленную восковую маску. – Не отслоив коры, нельзя добраться до сердцевины.

Торик продолжал смотреть в прохладные глаза с поволокой, некогда бывшие голубыми.

Все следили за Папой и Святославом, не смея нарушить их импровизированную игру в «гляделки». Даже Фрунзик, обыкновенно не уступавший авторитетом бывшему астроному, теперь затаил дыхание.

Оставался последний кусок пророчества, который всем показался полной ахинеей.

– Вы, надеюсь, искали? Что там? – спросил наконец Торик.

Папа ответил не сразу. А когда ответил, голос его впервые за эту ночь дрогнул.

– Мы не поняли, где это. Не разгадали.

– За два тысячелетия? – Глаза Святослава стали похожи на черные глянцевые пуговицы.

– Да, сын мой.

– Определенно, Прометею не следовало дарить нам огонь, а Иисус явно поторопился с добродетелью. Мы тупицы, и бегать бы нам с дубьем наперевес за мамонтами.

Максиму показалось, что Торик не столько разочарован, сколько… растерян.

– Кто-нибудь объяснит мне, о чем идет речь? – не вынес пытки намеками Егоров. – Знаете поговорку: когда больше двух, говорят вслух! Вот и давайте, хватит секретничать.

– Никто не держит здесь тайн, – бесцветным голосом сказал Папа. – Раз уж вы допущены к святая святых – это бессмысленно. Дело в том, что в последнем куске пророчества идет речь о некоем месте, куда вам следует отправиться.

– Напомните текст, будьте добры, – скривил губы Юрка.

Папа продекламировал: Отражением не отразить Нужно взор к небу обратить Пяти Две сандалии ищут путь, большая и малая Где узел большой, там цитадель хлеба И око в ступенях земли.

– Полнейшая абракадабра, – резюмировал Юрка и разочарованно понурил плечи. Прогнусавил: – Торик, гений доморощенный, просвети слепцов, а?

– Сил для того, чтобы одержать победу над плазмоидами, у нас не хватит, – сжалился Святослав. – Отражением не отразить, понимаешь? Наш дар – мизерная часть того, каким должны обладать настоящие привратники. Поэтому Иисус дает подсказку. Какой-то артефакт, связанный либо с ним лично, либо с самими хозяевами, находится на Земле…

– Где именно?! – вдруг рявкнул Папа, стремительно вставая прямо перед Ториком.

Все вздрогнули.

Маринка вцепилась в руку Долгова и прижалась к нему всем телом.

Максиму на миг показалось, что глаза понтифика сверкнули фиолетовым инфернальным огнем. Алчность святого знания, власти, всесилия – все мелькнуло в этом неземном взоре. Будто кто-то на мгновение сдернул мутную пелену с угасших зрачков. Будто открылось то многовековое ожидание разгадки, что передавалось из поколения в поколение церковью лишь избранным, которые были допущены к невообразимому могуществу, но не знали, как им воспользоваться…

Все произошло настолько быстро, что Долгов даже не успел толком удивиться.

Иоанн Павел III так и стоял перед Святославом, но в глазах его уже ничего не было. Лишь тот же тусклый уголек человека, жаждущего перед смертью испить глоток живительной воды.

– Где? – повторил он спокойно. Поправил захлестнувшуюся полу словно бы потускневшей снежной мантии. – Вам нужно отправиться туда, нужно найти что-то очень важное. Артефакт, который может помочь в войне с… плазмоидами. Где находится это место? Ты ведь понял, сын мой…

– А где гарантия, что, если я скажу, ваше святейшество не велит тут же нас линчевать и само не отправится на поиски артефакта? – напрямую спросил Торик, глядя на Папу снизу вверх. Он так и не утрудил себя подняться с пола. – Я хочу узнать, что же завещал нам Иисус, не меньше вашего, ты прав, сын мой, – ответил Папа. – Но посуди сам, что важнее для меня – собственное алчное любопытство или интересы всего человечества?

– Церковь веками юстировала людям мозги. А вы, как никто иной, близки к ней. Поэтому – точно не знаю. Скорее – алчное любопытство.

– Как же нам быть? – Папа картинно задумался. – Вам не выйти из этого помещения без моего желания и согласия. Вам не покинуть святых стен. Тем более что Латеранские соглашения под угрозой разрыва. Правительство Италии может с минуты на минуту вообще поставить под сомнение существование такого государства, как Ватикан… С другой стороны, ты, сын мой, справедливо боишься указать местоположение реликвии, оставленной Христом во имя спасения человечества. Хотя, поверь, при желании ты бы заговорил как миленький…

– Все верно, да только одно «но». – Кончики некрасивых губ Торика приподнялись. – В пророчестве сказано Иисусом, что в это место должны прийти мы пятеро, а не кто-то другой.

– Знаю, – сдался Папа. – Знаю, сын мой. И понимаю это, именно поэтому тебе до сих пор не вкололи «сыворотку правды» по мановению моей руки. Так мы будем сотрудничать?

В голосе понтифика вновь появились уверенные, властно-стальные нотки человека, привыкшего приказывать, а не просить.

– Мы будем сотрудничать, – медленно произнес Торик, вставая. – Ведь мне тоже интересно, что именно находится под пещерой в базилике Рождества Христова, которая стоит в Бейт-Лехеме.

Папа обмер.

Наверное, он ждал этих слов всю свою жизнь.

– Но за многие века, – наконец промолвил он, – в таких святых местах церковь и ученые обнюхали каждый камень, каждую песчинку. Они бы нашли что-либо подозрительное, диковинное или странное. Не лукавишь ли ты… сын мой?

Торик пожал плечами:

– Есть лишь один способ проверить – отправиться туда. – И… как ты догадался?

– Это просто. «Две сандалии ищут пусть, большая и малая…» Вспомните очертания Италии. Это малая сандалия, а большая…

– Аравийский полуостров! – с азартом перебил его Фрунзик. – Ну и ну… лапти гну!

– Да, это похоже на правду, – согласился понтифик. – А дальше?

– «Где узел большой, там цитадель хлеба. И око в ступенях земли», – неторопливо проговорил Святослав. – Представьте себе карту. Если предположить, что узел тесемок большой сандалии находится примерно на северо-западе Аравийского полуострова, то сектор поиска существенно сужается: часть Египта, Израиль, Иордания, Палестинские территории. Возможно, Ливан или юг Сирии. А теперь вспомните, что в переводе означает название городка Бейт-Лехем или, как многим привычней слышать, Вифлеем, который расположен южнее Иерусалима приблизительно на восемь километров?

– «Дом хлеба», – тихо произнес Папа. – Цитадель хлеба… Надо же. А «око в ступенях земли» – это знаменитая серебряная звезда…

– Именно. Ведь в нижней части базилики Рождества Христова находится пещера, в которой, по преданию, родился Иисус. Прямо напротив входа место Рождества отмечено серебряной звездой в алькове, символизирующей не что иное, как всем известную Вифлеемскую звезду.

– Невообразимая логика…

– И последнее. Так как над пещерой находится собственно базилика, то искать артефакт нужно либо в ней, либо под ней.

Вновь раздалось шипение. Воздух заструился от двери по полу кубического хранилища.

– Это все, бесспорно, выглядит очень стройно и завораживает, – проговорил Долгов, стараясь в уме привести новые факты к системе. – Но есть некоторые нестыковки, которые не дают мне покоя. К примеру, как случилось, что один из привратников остался на Земле, когда все остальные отправились на Марс?

– При стаде всегда должен быть пастух, – ответил понтифик. Старику явно не понравилось, что Долгов портит своими трезвыми рассуждениями миг триумфа всей христианской церкви.

– Стадо? Лестно, ничего не скажешь, – поддержал Максима Герасимов. – В таком случае откуда Иисус мог так точно предсказать возвращение привратников-отступников в 2012 году и огненный дождь с неба в 2021-м? А появление новых… э-э… стражей? У вас и на эти вопросы найдутся ответы, ваше святейшество?

– Нет, – жестко отрезал Папа и обратился к Торику: – Сын мой Святослав, ты воистину необыкновенный человек. Ты совершил великое открытие, даже не выходя из этих прочных стен.

– Не открытие, – ответил Торик, поправив свои иссиня-черные волосы. – Я всего лишь предположил.

– Значит, вам пора отправляться в путь, чтобы узнать истину. Время теперь течет слишком быстро. Боюсь, на сомнения его уже не осталось.

Грязно-розовый рассвет занимался над Ватиканом. Силуэты соборов и музеев теперь выглядели не так зловеще, как ночью, но зато на них стали явственней различаться следы атаки плазмоидов. Серые стены там и тут были выщерблены, а кое-где в них зияли дыры, наспех прикрытые жестью, досками и фанерой. Повсюду виднелись аккуратно сложенные садовниками и рабочими груды битого кирпича и мрамора.

Максим, с позволения Папы, вкратце поведал обо всем, что произошло в металлическом кубе, генералу и Волковой, опуская лишь прямое цитирование текста пророчества. Да он его и не запомнил толком, это Торик со своими феноменальными способностями мог повторить что угодно, единожды услышав.

– С точки зрения военной науки, то, что вы предлагаете, называется диверсионной операцией с недопустимой степенью риска, – проговорил Пимкин, когда Долгов закончил рассказ. – А вот с гражданской точки зрения – просто-напросто абсурдом.

– Николай Сергеевич, не за тем ли вы нас сюда привезли, чтобы попробовать докопаться до истины?

Генерал снял очки и протер запотевшие от влажной утренней свежести стекла платочком.

– Долгов, ты хотя бы представляешь, как мы доберемся до Ближнего Востока? Ты хоть раз бывал там? Видел, что творится в Секторе Газа? На берегу реки Иордан? А я бывал. Тот ад пожарче вторжения плазмоидов будет, потому что в его котлах кипят человеческие ярость и ненависть. Уже не одну сотню лет.

– Максим, ты думаешь, нам действительно необходимо туда ехать? – как-то беспомощно спросила Маринка, шедшая рядом. – С нами пятилетняя дочь… А здесь я ее не оставлю. Я ее нигде не оставлю… К тому же я так устала от этого бесконечного бега.

Максим долго молчал, глядя на носки своих ботинок, которые мелькали на фоне чисто вымытого асфальта дорожки.

Вся их группа уже полчаса неспешно прогуливалась, сопровождаемая охраной, по бесконечным аллейкам, площадкам, скверикам. Вокруг росли ухоженные деревца, кусты, стриженные, словно по линейке, зеленела травка на лужайках. И если не поднимать голову на колоссы полуразрушенных капелл и церквей, то можно было подумать, будто попал в загородную усадьбу к богатому князю или крупному олигарху.

Чуть поодаль шествовал сам понтифик в окружении телохранителей. Он тяжело дышал и опирался на позолоченную трость. Видно было, что старик устал – он то и дело кутался в теплую мантию и приостанавливался, чтобы перевести дух. Изредка он отдавал какие-то короткие распоряжения по мобильнику, который услужливо подавался помощником, облаченным в темное одеяние.

– Можно, конечно, никуда не ехать, – произнес наконец Долгов, останавливаясь и крепко прижимая утомленную Ветку к себе. Все остальные тоже притормозили. – Можно остаться. Найти заброшенную шахту поглубже или бомбоубежище, забраться туда, погасить свет, выключить все электроприборы… И ждать.

– Чего ждать-то? – хмуро спросил Егоров.

– Пока проклятые плазмоиды не уничтожат все на этой беспечной планете. А когда дождемся, можно вульгарно сдохнуть.

– Нехорошее слово сказал, – незамедлительно прокомментировала Ветка.

– Еще какое, – согласился Максим.

Наступила неловкая пауза. Стал слышен шелест ветерка в кронах деревьев, покашливание понтифика в нескольких метрах позади, далекие крики так и не угомонившейся за ночь толпы римлян из-за высоких стен.

– В сложившейся ситуации я вижу только один выход, – сказала молчавшая до этого полковник Волкова. – Судя по рассказу Максима, пророчество гласит, что в Вифлееме нужно быть всем пяти привратникам. Иначе затея априори теряет смысл…

– Я не доверяю полковнику, – замогильным голосом прогудел Торик. Он уже во второй раз повторял эту фразу.

– Да помолчи ты! – в сердцах одернул его Пимкин. – Кажется, я уже высказывал свое мнение на этот счет!

Папа остановился и присел на резную лавочку, покрытую росой, даже не заботясь о чистоте и сухости мантии. Телохранители замерли рядом. Тот, у которого через глаз тянулась черная повязка, подхватил трость.

– Госпожа Волкова права, – подал голос Фрунзик. – Нам необходимо решить: либо мы отправляемся в рискованное и сомнительное путешествие все вместе, либо – никто. Плюсы: если пророчество верно истолковано, у нас есть возможность остановить этих бездушных огненных монстров и спасти тех людей, которых еще можно будет к тому моменту спасти. Минусы: пророчество может быть истолковано неверно, мы можем не добраться до Израиля или Палестины, у нас может не получиться воспользоваться артефактом – если он вообще существует. Мы можем элементарно не успеть. И прочее. Вот такой вот пейзаж в темных тонах. Друзья мои, давайте-ка голосовать.

– Безумие, – прошептал генерал.

– Кто «за»? – Фрунзик Герасимов закрыл глаза, словно прыгая в омут, и поднял руку.

Святослав Торик лишь утвердительно кивнул.

Юра Егоров, мрачный, как бес перед расстрелом ледяными пулями, вскинул конечность и протяжно вздохнул.

Максим посмотрел на Марину. «Если сейчас в ее взгляде промелькнет искра сомнения, – подумал он, – я не смогу. Просто не смогу больше рисковать семьей. Пусть даже ради всего человечества…»

Все замерли в ожидании ответа.

Маринка открыла рот, чтобы произнести решающее слово, но тут снизу пролепетала Ветка, о существовании которой в эту минуту все как-то подзабыли:

– Фоччи сказал, что нужно идти. Он уже два… пурум… – Она согнула большой и указательный пальчики на правой ручонке. Подумала и согнула еще и средний. – Нет, Фоччи уже три раза повторял, что нам нужно быть там, где… где он не знает.

После этого долго никто не произносил ни слова.

Егоров с Герасимовым переглядывались и пожимали плечами. Маринка так и стояла с открытым ртом. Иоанн Павел III заинтересованно повернул голову, ожидая продолжения фразы… А Торик смотрел на Ветку в упор своими маслянистыми черными глазами и криво улыбался одной стороной губ.

Она сначала нахмурилась и принялась деловито поправлять шапочку, а потом вдруг тоже улыбнулась ему. По-детски открыто и обезоруживающе.

Первым молчание нарушил Долгов.

– Вета, а кто такой Фоччи? – осторожно спросил он.

– Фоччи – мой друг.

Максим хотел еще что-то спросить у нее, но тут к нему неожиданно подошла Волкова и, крепко ухватив за локоть, отвела в сторону.

– Понимаете… – неуверенно начала полковник, что было совершенно на нее не похоже. – Понимаете… тут такое дело… Вы только не волнуйтесь, это часто случается в ее возрасте…

– Что случается? – глухим шепотом перебил Долгов. Сердце у него екнуло, в голову полезли несуразные картинки: светлые палаты детской психушки, пожилой врач-педофил, малыши с пеной у рта.

– У вашей дочери с недавних пор появился… м-м… воображаемый друг.

Максим несколько секунд тупо смотрел на приятное, но не слишком женственное лицо Волковой, не понимая смысла сказанного.

– Процесс формирования несуществующих образов – совершенно неопасная психическая девиация для детей в ее возрасте, – успокоительным тоном продолжила полковник. – Неудивительно, что в условиях, в которых оказалась ваша дочка, в ее психике спонтанно возникла модель воображаемого собеседника.

– Мы что, мало внимания ей уделяем? – с вызовом спросил Долгов.

– Дело не в этом. Вы с женой можете проводить с Ветой сколь угодно много времени, но родители никогда не заменят сверстников. Понимаете? А вы вспомните, когда ваша дочь последний раз общалась с ребенком?

– Да, действительно, – пробормотал Максим. – А к чему все это может привести?

– Не думаю, что процесс обострится. Просто делайте вид, что этот мнимый Фоччи действительно существует. Ни в коем случае не разубеждайте дочку. Пусть она видит, что вы на ее стороне. Обычно такие вещи проходят сами собой, как только дети попадают в комфортную для них возрастную среду…

В это время к ним подошла обеспокоенная Маринка. Волкова кивнула Долгову и вернулась к остальным.

– Максим, что происходит? – Маринка требовательно взглянула на него снизу вверх.

– Ничего, милая. – Долгов обнял ее. – Все в норме.

– В какой, блин, норме?!

– Верь мне. У Ветки есть воображаемый друг. Его зовут Фоччи.

– Только этого не хватало. – Маринка слегка отстранилась и всплеснула руками. – А я ведь накануне мимо ушей пропустила слова врача из медбригады Пимкина… И давно?

– Думаю, нет. Это следствие…

– Знаю я, чего это следствие, – резко перебила мужа Маринка. – У нас на журфаке все-таки три вида долбаной психологии было.

Она замолчала. Взяла Максима за руку и крепко стиснула прохладные пальцы.

– Что ты решила? – спросил он и сам удивился тому, как дрогнул голос. – Ну… насчет Вифлеема…

– Нужно добраться туда, – твердо сказала она.

В Маринке и следа не осталось от той странной расслабленности, которая напала на нее, когда они только приехали в Ватикан.

– Значит, так и будет, любимая.

Когда Долгов и Маринка сообщили о своем решении остальным, пришла очередь генерала и Волковой.

– Вы с нами? – прямо спросил Максим.

– Мне нужно посоветоваться с моими ребятами, которые остались в аэропорту, – сказал Пимкин. – Надо подумать, как нам добраться до Ближнего Востока в такое… э-э… в самое неподходящее время. Черт-те что в мире творится… Здесь никакая контрразведка ведь не поможет. Мазуты вы штатские.

– Это расценивать как «да»? – уточнил Долгов, вновь прижимая дочь к себе.

– Расценивай как «да».

– Товарищ полковник?

– Не одной же мне оставаться, – бесстрастно пожала плечами Волкова.

Максим обвел всех свинцовым от усталости взглядом и выдавил:

– Значит – в путь.

Понтифик после этих слов вздохнул и взялся рукой за трость. То ли в его вздохе сквозило отчаяние, то ли облегчение – не важно. Все равно никто не обратил на это внимания.

– Хорошо, что вы послушали Фоччи, – тихонько сказала Ветка.

Но ее тоже никто не услышал…

Над притихшим Ватиканом почти встало кроваво-алое солнце.

Подходя к гигантским укрепленным воротам, Долгов обернулся. Генерал и Волкова ожесточенно спорили с Папой в окружении нескольких швейцарских гвардейцев.

– Ваше святейшество, при всем уважении, я требую, чтобы мне вернули именное оружие! Хрен с ним, с планшетом, но именное оружие…

– Поймите, мой пистолет – табельный! За утерю – погоны вместе с головой снять могут.

– Господин генерал, госпожа полковник, – терпеливо вздохнул Иоанн Павел III. – Я же еще не закончил объяснять легенду. Вы едете под видом набожных и пугливых паломников из России, которые в преддверии конца света желают прикоснуться к святым местам рождения Сына Божьего – Иисуса. Сейчас многие совершают подобные путешествия, очень многие – поэтому в таком качестве вы будете вызывать меньше всего подозрений. А вы говорите – оружие. Ну какие паломники носят с собой под хламидой «вальтер» и «гюрзу»?

– Откуда вы знаете? – в один голос воскликнули Пимкин и Волкова.

– Впрочем, конечно, знаете… Это не важно, – тут же на тон тише сказал генерал. – По-вашему, мы должны отправляться в зону вооруженного конфликта «голыми»? Без элементарных, можно сказать, средств самообороны?

– Само существование Ватикана как государства сейчас под угрозой! – взорвался Папа, брызжа слюной и заставляя телохранителей придвинуться на шаг ближе. – Итальянцы словно взбесились! Хотят расторгнуть Латеранские соглашения, лишить меня не только сана и власти, но и статуса дипломатической и духовной неприкосновенности! Последнюю рясу готовы снять! Мир перевернулся с ног на голову, будто воистину настал Судный день… Никогда еще не был так сильно подорван авторитет католической церкви, как сейчас! И не только здесь, а во всей Европе! Счета Банка Ватикана пока еще не заморожены, но все расчетные операции с полусотней влиятельнейших банков мира временно приостановлены. Кардиналов не впускают и не выпускают на границе Италии, я не говорю уже о священниках рангами ниже!.. Стволы им подавай! Именной, видите ли! Табельный!.. Во имя Господа нашего, ступайте с миром! Ищите, что суждено вам найти, и воспользуйтесь найденным не во благо свое, а во благо всех людей! Неужели зря ждали мы две тысячи лет, сын мой?

– Простите, ваше святейшество, – смутился Пимкин.

Егоров хихикнул в кулак, а Долгов про себя в который раз удивился потенциалу Папы: вроде старик, а вон какие спичи задвигает.

– Возможно, через час вы уже не сумеете беспрепятственно покинуть территорию Ватикана, – уже спокойнее продолжил понтифик, часто дыша. – Поэтому не теряйте времени. Отправляйтесь.

– Я связывался со своими офицерами и солдатами, которые сопровождали нас и теперь фактически стали узниками Рима в межтаможенной зоне, – сказал генерал. – Их командир доложил, что группу квалифицируют как русских военных преступников и не позволяют покинуть страну… Совсем местные чинуши с ума, что ли, посходили?.. Того гляди – арестуют. А орлы у меня бойкие, всю полицию вашу в аэропорту положат ведь моськой в пол… – Пимкин помолчал. – Я, конечно, воспользовался кое-какими старыми международными связями, чтобы попасть сюда с вооруженной группой спецназа, и все мы здесь находимся не совсем легально, но… Во-первых, это вы нас сюда пригласили. А во-вторых, я… не могу бросить своих ребят. У меня есть честь. И долг перед каждым из них.

– Я ценю твою заботу о подчиненных, – кивнул Папа, поправив свою шапочку. – И могу гарантировать, что все твои люди будут отправлены в Россию в течение ближайших суток. Не в качестве военных преступников, а в качестве частных лиц, покидающих чужую страну. У них паспорта есть при себе?

– Нет. Только удостоверения ГРУ.

– Ладно, разберемся. Даю слово: через двадцать четыре часа они будут в Москве.

– Мне нужно связаться с командиром. Нашептать пару слов. Мой мобильник можно выбросить – его наверняка слушают. Разрешите воспользоваться вашим?

– Конечно, сын мой. – Папа кивнул служителю в темной мантии, и тот поманил Пимкина к себе.

Тем временем открыли проход, который тянулся такой же узкой кишкой мимо огромных ворот, как и тот, через который друзья попали в самую загадочную, пожалуй, страну – Ватикан.

Волкова больше не делала попыток вытребовать свое оружие.

Папа подошел к ней и сказал:

– Не волнуйтесь, ваши с господином генералом пистолеты я сохраню. Когда все закончится, приезжайте ко мне в гости – заберете. Кстати, у меня есть отличное вино.

– Я не пью. Язва была, – отрезала полковник довольно сухо, не вдаваясь в подробности своих болячек. – Да и нет никакой уверенности, что все это закончится настолько счастливо и благополучно.

– Нет, дочь моя, нет. – Долгов обратил внимание на то, как Папа сутулится, когда ему приходится быть скептичным. Все-таки – профессиональный политик. – Но ведь есть надежда, правда?

– И надежды нет, – задумавшись о чем-то своем, сказала Волкова.

Юрка Егоров озадаченно почесал в затылке, услышав эти слова. Он присел на корточки, подхватил подбежавшую Ветку под мышки и с усилием поднялся, вознося ее над собой. Девчонка взвизгнула и зажмурилась – лучик солнца попал ей в глаза, пробившись сквозь прорезь в верхнем узоре тяжелых ворот.

– И надежды нет, – вздохнув, согласился понтифик. – Вокруг – ее уже и впрямь нет. Она осталась лишь глубоко в сердце, в самом дальнем его уголке. Как-нибудь прислушайся, дочь моя, когда никого не будет рядом, когда вокруг будет тихо и мирно. Ты услышишь. Она там бьется, как кровь в твоих жилках. И ты поймешь, что до сих пор веришь. Я уверен: ты веришь в то, что бывают удачные стечения обстоятельств. Ты веришь в чудесные случайности.

От Максима не ускользнуло, что полковник слегка вздрогнула при этих словах.

– А теперь слушай, госпожа полковник, и слушай внимательно, – жестким и собранным тоном заговорил Папа. – За воротами ждет фургон, который доставит вас в город Бари. Это к юго-востоку, на другом краю полуострова. Трасса скоростная, машин сейчас не должно быть много. Проедете возле Неаполя, затем – через Апеннины. Машина с дипломатическими итальянскими номерами: по идее, останавливать на постах не должны. Водитель – верный лично мне человек. Зовут Роберто. В Бари он доставит вас прямо к трапу лайнера и выдаст на руки билеты, визы и прочие необходимые бумаги, оформленные на ваши фамилии. Оттуда попадете в Тель-Авив. Это все, что я могу для вас сделать, чтобы не привлекать лишнего внимания. Дальше – добирайтесь до Иерусалима, а там и до Вифлеема подать рукой. Вашу легенду про набожных и пугливых паломников тебе повторять не надо.

– Ваше святейшество… Откуда вы узнали про… случайности? – с подозрением спросила Волкова.

Иоанн Павел III плутовато улыбнулся.

– Я все же ставленник Божий.

Максим искоса взглянул на осунувшегося Юрку, который продолжал кружить Ветку на руках.

На миниатюрную красавицу-жену, еле державшуюся на ногах после месяца скитаний.

На вечно деятельных Торика и Герасимова – они о чем-то вполголоса разговаривали.

На хмурого генерала, который теребил в руке очки и отдавал по мобильнику последние приказы командиру своего верного спецназа.

Максим посмотрел на небо. Глубокое, ясное и недоступное…

И что-то шевельнулось в его душе, завибрировало на самом ее донышке – что-то давно не дававшее о себе знать, что-то теплое и светлое. Оно тронуло нервы, заставило сжаться диафрагму. Быть может, это был отсвет той самой надежды, о которой говорил понтифик?

«Как жаль, – подумал Долгов в тот миг, – что манящее лазурной голубизной небо, которое так вольготно раскинулось над головой, чужое. Это неправильно. Нечестно…»

Пимкин закончил разговор и вернул служителю телефон.

– Все готовы? – по-военному резко осведомился он. – Нина, вы разобрались в деталях нашего маршрута?

– Так точно, мой генерал. – Волкова впервые за это утро улыбнулась.

– Что ж… – Пимкин чуть сконфузился. И тут же с излишней бравадой скомандовал: – Тогда вперед – шагом марш. В Палестину, мазуты вы штатские!

Все нестройно потянулись к воротам.

Перед тем, как войти в коридор, ведущий за высокие стены Ватикана, генерал обернулся и посмотрел в глаза Папе.

В старческие, с поволокой, которые когда-то, очень-очень давно, были голубыми.

– Я вот думал-думал и все не мог понять… – проговорил Пимкин, переставая мучить сухими пальцами очки и возвращая их на переносицу. – Скажите, ваше святейшество, а вам-то во всем этом какой толк? Что за резон способствовать кучке авантюристов в сомнительном, так сказать, мероприятии? Только не говорите, что печетесь о всеобщем благе…

– Власть, – просто ответил понтифик. – Плюс – сейчас, как никогда, для рейтинга Ватикана нужно какое-нибудь добротное чудо. Люди, как я уже упоминал, стремительно перестают доверять святой церкви. И если б я считал вас авантюристами, то ноги бы вашей не было в пределах этих стен. Ты удовлетворен ответом, сын мой?

– Вполне.

Папа помолчал, раздумывая. Потом все же сказал, обращаясь к Максиму с Маринкой и троим их друзьям:

– А я вот совсем о другом без конца размышляю. Быть может, вообще эти хозяева зря оставляют в развивающихся мирах привратников? Быть может, мы бы и сами справились? А то эти стражи слишком много самодеятельности проявляют: огонь, добродетель… Что дальше? Что придумаете дать человечеству вы? Власть над воздухом и холодом? Или, может, бессмертие?

Повисла тишина. Разбил ее один из швейцарских гвардейцев, нечаянно лязгнув стволом винтовки о железную дверь.

– Что было бы со всеми нами, не получи мы огонь? – медленно промолвил Герасимов.

– Как что? – Папа наигранно заломил седые брови. – Сидели бы спокойно на пальмах, кокосами друг в друга швырялись. А теперь – разве лучше? Закупорились в бункерах и швыряемся ядерными боеголовками.

– Враки, – безапелляционно заявила Ветка, поставив жирную точку в этом пустом разговоре.

Друзья попрощались с понтификом и двинулись к выходу. Уже когда последний из визитеров скрылся за поворотом пропускного коридора, Иоанн Павел III поднял глаза к сияющему аквамарином небу. Он долго вглядывался в его бескрайнее вогнутое зеркало, заставляя охрану и служителей мерзнуть на холодном ветерке, веющем из Рима.

Он не молился.

Не хотелось.

Потом старик сомкнул веки и прошептал почти про себя – Quis custodiet ipsos custodes?