Глава 11
С опером Колодников столкнулся на подходе к кабинету. Коридоры райотдела милиции были угрюмы и сумрачны, поскольку пролегали в самой толще здания, так что сиянье дня проникало туда лишь с лестницы да из двух торцовых окон. Тускло-желтые панели и старый коричневый линолеум съедали свет уже в десятке шагов от окна. Ртутная лампа, мигающая в середине коридора (остальные не горели вообще), тоже мало способствовала ясному различению жизненно важных предметов – таких, например, как двери и обозначенные на них номера. Поэтому опер Геннадий Степанович поначалу явился Колодникову на фоне оконного проема в виде движущегося навстречу силуэта – темного, смутного, коренастого.
Опознать его удалось лишь в тот самый миг, когда они почти уже разминулись.
– Геннадий Степанович!..
Опер обернулся, всмотрелся, сухо поздоровался.
– Геннадий Степанович! – потрясая вчерашним номером «Городских ведомостей», негромко, но с чувством возопил Колодников. – Ну что же это, а?..
– Чего там? – отрывисто спросил тот, коротко взглянув на сложенную гармошкой газету.
– Да пишут уже про меня!.. – плачущим голосом объяснил Алексей. – Вы ж меня под пулю подводите!.. Ну зачем же так делать-то?.. Программист, группировка…
Опер озадаченно нахмурился.
– Ну-ка… – пробормотал он, забирая «Ведомости». Отступил к бестолково помигивающей лампе дневного света и, напряженно прищурившись, всмотрелся в указанную Колодниковым заметку.
– Ни черта не видно… – с досадой сказал он. – Вы – к следователю?
Колодников остолбенел.
– Ну вы же мне сами вчера… повестку-то…
– Да помню, помню…
Опер что-то прикинул, посмотрел на часы.
– Значит, так, Алексей Петрович… – глядя куда угодно, только не на Колодникова, сказал он. – Следователь сегодня с тобой говорить не будет. А что касается заметки… Ну-ка, пойдем, разберемся!..
Сопровождаемый по пятам Алексеем, опер вернулся в конец коридора, где достал из кармана ключ и отпер дверь кабинета – не того, что был обозначен в повестке. Войдя, указал Колодникову на стул, сам же занял рабочее место и, распластав газету на столе, углубился в чтение.
– Так… – сказал он наконец с недоумением и вопросительно посмотрел на Алексея. – А где тут про тебя?..
– Ну как же!.. – заволновался тот, привставая со стула. – Вот… «Некий программист, проживающий в том же доме…»
– А-а… – несколько даже оторопело протянул Геннадий Степанович, снова склоняясь над мерзкой заметкой. – А я тоже сперва не понял… Какой, думаю, программист?.. – Хмыкнул, покачал головой, потом аккуратно сложил «Ведомости» и отодвинул на самый край стола. – Ну а мы-то тут при чем?
– То есть как?.. – окончательно растерялся Алексей.
– А так. С журналистами я не беседовал. Следователь – тоже. Скорее всего, поймал корреспондент жильца, дворника… А уж тот ему наплел всякого… Мы ведь теперь газетам не указ, это раньше они к нам по любому поводу за разрешением бегали. А чего ты хотел, Алексей Петрович?.. Вот уже и пресса тобой заинтересовалась…
Уронив руки на колени, Колодников с отчаянием смотрел на пододвинутую опером газету. «КРУТЫЕ» СВОДЯТ СЧ…" Хвостик заголовка скрывался за перегибом.
– Скажите… – обреченно выговорил Алексей. – Вы меня в самом деле в чем-то подозреваете?..
Геннадий Степанович помедлил, всмотрелся в несчастное лицо Колодникова.
– Слушай, Леш… – молвил он вдруг с усталой прямотой. – Ну что ты, ей-Богу, и себе, и нам нервы треплешь?.. Давай попросту поговорим, без протокола, по душам, а?..
– Давай… – выдохнул Колодников и, сняв, принялся протирать очки.
Когда он их наконец протер и вновь водрузил на нос, на столе уже откуда-то взялись две чайные чашки и отмытая банка из-под майонеза, наполненная до половины сахарным песком с торчащей из него ложечкой. Далее опер осведомился, курит ли Алексей, и подтолкнул к нему поближе пепельницу.
Алексей, видя все эти приготовления, лишь усмехнулся криво.
– "А штабной имел к допросу старую привычку…" – невольно припомнил он и, как выяснилось, вслух.
– Чего-чего? – не поверил своим ушам опер.
Колодников смутился.
– Да это из Багрицкого… «Дума про Опанаса»… «А штабной имел к допросу старую привычку – предлагает папиросу, зажигает спичку…»
Геннадий Степанович внезапно развеселился, и в округлом его лице проглянуло нечто человеческое, даже симпатичное.
– В школе-то чего не остался работать?.. – вполне дружески осведомился он.
«Ого!.. – мысленно охнул Колодников. – Вот это они за меня взялись! Биографию изучили – надо же!.. Все документы, наверное, подняли… Значит и впрямь подозревают…»
Опер тем временем скрылся в соседней комнате и вскоре принес оттуда на диво обшарпанный электрический чайник и маленький заварочный. Собственноручно обслужил Алексея, и лишь потом себя, после чего отправил большой чайник на пол, а малый поставил на уголок стола. Отхлебнул, поморщился и, подобрав шнур, воткнул вилку в розетку. Все это он проделал, выжидательно глядя на Алексея.
– Вы, конечно, мне вправе не верить, – надтреснутым голосом заговорил тот. – Но ведь чертовщина же какая-то получается… И вы это сами видите! Не можете не видеть…
– Ну-ну, – подбодрил опер, кажется, заинтересовавшийся таким зачином.
– Без протокола? – еще раз для верности уточнил Алексей.
Опер кивнул.
Алексей попробовал чай и, найдя его не слишком горячим, выпил залпом. Подсахаривать не стал. То ли после вчерашнего, то ли от волнения, но в горле у него стояла великая сушь.
– Во-первых, время и место, – угрюмо начал он. – Если не брать вчерашний случай, все нападения совершены в арке между двенадцатью и часом ночи… – Ему самому понравилось, как солидно, можно даже сказать, официально сложилась первая фраза. – Причем, вам еще многое не говорят… Около месяца назад побили мою жену. Потом меня. И все в этой же арке… Где-то через неделю гости от нас поздно уходили – еще и гостям влетело… Другим жильцам тоже доставалось, просто не рассказывают они об этом…
– А чего про сына молчишь?
Алексей запнулся. Сердце провалилось – как оторвалось, и Колодникова обдало не то ознобом, не то жаром. Тем самым, короче, чем обдает, когда внезапно поскользнешься на льду…
– Про сына – потом!.. – отмахнулся он с досадливой гримаской. – С ним все как раз по-другому вышло… Нас-то побили – так, слегка, а уж его… Места живого не было…
Кажется, удачно сыграл. Убедительно. Глазом не сморгнув. Озноб медленно истаял, а вот растерянность – осталась. Боже мой!.. Даже про Димку знают!..
Алексей наклонил чашку, заглянул в нее и, нахмурившись, отставил снова.
– И потом: не сейчас же все началось!.. Там же и раньше черт знает что творилось!.. Алкаша затоптали… Ну, это уже при мне – я тогда как раз вселился… А спецназовца застрелили еще раньше!.. Электрика нашего Борьку полтора года назад оттуда же в травматологию отправили… С колотыми ранами на заднице…
Честно сказать, Алексей и сам не очень хорошо соображал, что он сейчас такое несет. Главное – увести разговор подальше от Димки. Опер Геннадий Степанович, задумчиво выпятив губы, слушал эту белиберду и мешал ложечкой чай.
– Верно… – чуть помедлив, согласился он. – Колотые ранения… Дело электрика твоего мы тоже подняли… Только не вижу я пока никакой чертовщины… Арка ваша – местечко криминогенное. Да и время вполне подходящее, час ночи…
– Ладно! – напористо продолжал Колодников, поправляя очки. – А то, что никто – понимаете, никто! – нападающих не видел?.. Ни я, ни жена, ни сын!.. Мне вообще показалось, что удары откуда-то из воздуха посыпались…
– С перепугу вполне могло показаться, – утешил Геннадий Степанович. – Да и темно там было, в арке…
Колодников заподозрил, что над ним издеваются, и, задышав, уставился на опера. Однако округлое лицо Геннадия Степановича исполнено было внимания, а то и участия.
– Ловко… – процедил Алексей. – Будь я тогда выпивши, все бы на алкоголь списали… А раз трезвый – значит с перепугу… Ну хорошо! А как насчет осколков и гильз? Я ведь был там, когда их искали…
Опер вздохнул и покосился на Алексея не то страдальчески, не то с сожалением. Из электрического чайника густо повалил пар, и Геннадий Степанович не глядя выдернул вилку.
– Да что гильзы… – ворчливо проговорил он. – Я тебе больше скажу: ни единой пули пока не извлекли… Чего уж там про осколки!..
– И это, по-вашему, не чертовщина?
– Да не верю я в чертовщину… – лениво отозвался опер.
– Я, кстати, тоже… – сухо сообщил Алексей. – Мне как раз проще представить, что стреляли какими-нибудь там, я не знаю, растворяющимися пулями… Да мало ли сейчас всякой дряни наизобретали!.. И все равно ерунда получается! Расправа-то – в полной тишине шла! А беззвучных взрывов не бывает… И тут уж не один я свидетель!..
– Остальные спали, – напомнил Геннадий Степанович. – Так что других свидетелей не было. Ты один… И кругом ты! Ты, Алексей Петрович!.. И опять ведь не договариваешь… Боишься? Чего?
– Боюсь, что в психушку отправите… – с невеселой ухмылкой признался Колодников.
– Туда еще попасть надо, – заметил опер. – Бесплатно сейчас никого никуда не положат…
«Сказать ему или не сказать насчет бутылки?..»
– Еще чаю можно? – грубовато спросил Колодников.
Не произнеся ни слова, Геннадий Степанович нагнулся за большим чайником. Странно… Даже и не удивился. Хотя… Бог его знает! Может, перед тем как расколоться, все хамят?..
Колодников склонился над чашкой, и линзы тут же запотели. Снял очки, огляделся, тоскливо прищурясь… Обстановочка… Скудно живет милиция…
– Про бутылку я еще не сказал… – вымолвил он со вздохом. – Бутылка та самая… Со следами крови… Она ведь при мне из арки выкатилась. Я уже к крыльцу подходил. Потом слышу стук сзади какой-то… Двор-то – гулкий… Обернулся – бутылка…
– И чего? – дословно повторив Димку, спросил опер.
– То есть как – чего? – вскинулся Колодников. – Да ведь это значит: расправились уже с ними! Пока я через двор шел, мимо арки… То есть погляди я тогда в их сторону…
– Чего ж не поглядел?
Колодников замялся, мотнул головой.
– Обиделся я на них… Сопляки, а командуют! – Тут его снова прошиб озноб, и голос сошел на шепот: – А может, и хорошо, что не поглядел…
– Все? – спросил опер.
Колодников не ответил. Геннадий Степанович вздохнул.
– Негусто… – устало упрекнул он. – По капле все из тебя выжимать приходится… Даже и не знаю, как тебе помочь, Алексей Петрович…
– А чего мне помогать? – ощетинился тот. – По-моему, это в ваши обязанности не входит!..
Опер утомленно потер переносицу.
– Хорошо. Поставь теперь себя на место следователя. Вот перед ним твои показания по серой «Волге»… А водителя, учти, вчера в сознание привели… Так он показал, что удары монтировкой ему нанесли с заднего сидения, когда заруливал в арку…
Колодников ошеломленно пожевал губами. Странно, но особого волнения он на этот раз так и не почувствовал, хотя слова, произнесенные только что Геннадием Степановичем, вполне можно было назвать роковыми. Мало того, пришло странное тоскливое равнодушие. Что там обычно вырезают на стенке барака? «Не верь, не бойся, не проси…» Так, кажется?
Потом вдруг нахлынуло вчерашнее. «Афф… – говорила она. – Афф…» Если загребут, то хоть бы встретиться успеть…
– Так это что же?.. – туповато выговорил Колодников. – Это, выходит, я у него в «Волге» сзади сидел? Так, что ли, по-вашему?..
– Да нет… – вздохнул опер. – Не было тебя в «Волге». И никого не было, кроме самого водителя. Так он, во всяком случае, думал… И потом… – Тут Геннадий Степанович приостановился и скептически оглядел Колодникова. – Да выяснили мы, что ты за человек, выяснили… С самого начала… Прости, конечно, – усмехнувшись, продолжил он, – но мямля ты, Алексей Петрович, интеллигент… Никогда ты никого не ударишь! Тем более – монтировкой, тем более – сзади…
Алексей вспыхнул и выпрямился. Да что он себе позволяет, этот Геннадий Степанович! Слышать о себе такое было просто обидно…
– Если я такой, как вы говорите, – процедил Колодников, – зачем все эти повестки… намеки… и вообще?…
Опер глядел на него, явно решаясь на что-то.
– А не помнишь, – как-то больно уж неспроста завел он, – в тот вечер, когда водителя грохнули, сын твой в котором часу домой вернулся?
– Димка? – Колодников принял удивленный вид, хотя сердце у самого так и заходило под ребрами. – Да откуда же я знаю!.. Меня от вас в три часа ночи привезли… Он к тому времени, наверное, спал давно… – Весьма натурально осекся и въелся глазами в опера. – Вот только Димку приплетать сюда не надо!.. – с угрозой произнес Алексей. – Уж он-то здесь совершенно ни при чем! Ему самому потом досталось…
– Знаем… – равнодушно отозвался опер. – Досталось. Причем дважды… Так вот я тебе и говорю: поставь себя на место следователя. Сам Алексей Петрович Колодников пальцем никого не тронет. Сволоту всякую, рискуя собственной шкурой, тоже вряд ли станет покрывать… А вот родного сына…
– Да вы что?.. – прохрипел с остервенением Колодников, приподнимаясь со стула. Казалось, еще секунда – и он протянет растопыренные пальцы к горлу Геннадия Степановича. Сам опер наблюдал за всеми этими судорогами чуть ли не со скукой.
– Ты сядь… – сказал он. – Конечно, это тоже мало что проясняет, но ведь кроме вас двоих рядом больше и нет никого…
– Меня!.. – С пеной у рта Колодников опустился на стул. – Меня одного, а не нас двоих!.. Димки там и близко не было!..
– Сам же сейчас сказал, что не знаешь, в котором часу он тогда пришел, – напомнил опер. – Ну давай вместе посчитаем… Дважды набили морду. Причем во второй раз – в ночь расправы над Скуржавым… Погоди! – сурово сказал он встрепенувшемуся было Алексею. – Дальше. Все потерпевшие, в том числе и ваш этот директор, так или иначе были связаны с группировкой Полтины…
– Ну а это-то тут с какого боку? – взвыл Колодников и почему-то сильно этим опера озадачил. Геннадий Степанович даже откинулся слегка на спинку стула и моргнул несколько раз подряд.
– То есть как это – с какого боку?.. – недоверчиво глядя на Алексея, проговорил он. – Твой Димка где работает?
Колодников посопел, отворотился.
– В ларьке торгует… – буркнул он.
– Ну папаша!.. – посетовал опер, изумленно покрутив головой. – Даже не знает, чем родной сын занимается! Да не торгует он… Не торгует! А бригадирствует на киосках!.. А от кого?..
– Что значит – от кого?..
– На кого работает?
– А я знаю? – огрызнулся Алексей.
Геннадий Степанович произвел глубокий вдох носом, выдох же выпустил сквозь стиснутые зубы.
– На Архитектора, – с выражением бесконечного терпения на округлом лице процедил он. – Твой Димка работает на Архитектора. Дошло теперь?..
* * *
Кое-как сойдя по лестнице и оказавшись на первом этаже, не менее темном, чем второй, Алексей Колодников столкнулся с группой подростков, подпихиваемых в спины пучеглазым длинным сержантом. Лица молодого поколения были плаксиво и в то же время угрожающе перекошены. Густо пахнуло спиртным.
– Чиво-о?.. – гнусил, ощерясь, кто-то из подростков.
– Иди-и!.. – гнусил в ответ сержант.
Алексей машинально посторонился, и мерзкая процессия утянулась во мрак коридора, грохоча по линолеуму чем-то, судя по звуку, деревянным. Такое впечатление, будто кто-то из них волок за собой палку на веревочке. Так оно, в общем-то, и оказалось. Из штанины одного подростка высовывалась, болтаясь по полу, половинка нунчак. Она-то и грохотала при каждом шаге. Видать, заткнул за пояс, а потом попытался сбросить вниз по штанине, да вот неудачно. Задержанный то и дело приостанавливался и тряс ногой, тщетно стараясь избавиться от ненужной ему улики… Почему же сержант-то не замечает? Тоже, что ли, пьяный?..
Колодников миновал вертушку и сквозь бессмысленное дурацкое помещение с упирающимся в никуда бетонным скатом вышел на свежий воздух. Над городом собирались тучи, а зонтика он, конечно, не прихватил…
Это что же такое получается? Ах, сволочи!.. Мало им было самому Алексею все жилы вытянуть – они еще и Димку хотят загрести… Преступная династия Колодниковых. Значит, сын прятался с монтировкой на заднем сиденье Костиковой «Волги», а отец в это время где был?.. Не иначе поджидал в арке с топором и веревкой… У, шакалы!..
И, главное, как все сразу складывается! Сунули жертву под трамвай, отмахнули колесом башку… Одному нести несподручно – испачкаешься опять же… То есть преступников было, как минимум, двое. И Колодниковых тоже, как минимум, двое. Стало быть, они всю эту банду и порешили – ежу понятно!.. Твари!..
Но опер-то, а? Бывают же такие милейшие люди!.. «Без протокола, по душам…» Вот следователь – тот да, тот зверь, а опер – не-ет… Свой в доску! Если являться с повинной – только к нему!.. Тьфу, мерзость! Со времен инквизиции ничего не изменилось…
Благо еще вовремя язык прикусил!.. Узнай он, этот Геннадий Степанович, что в ночь с тридцатого на тридцать первое оба Колодниковых вернулись домой в один и тот же час… Но Димка-то, Димка! Как же это о нем опер выразился? Какая-то совершенно неправильная, уголовно-корявая фраза… Все предлоги не те… А!.. «Бригадирствует на киосках… От Архитектора…»
Бригадирствует… То есть чем-то там руководит… А чем? Собирает дань с продавцов?.. То есть, попросту говоря, занимается рэкетом?.. «А все Александра!.. – задохнувшись, в бессильной злобе подумал Колодников. – Слова ему никогда поперек не скажет… Не то что мне!.. И ведь предупреждал я его, предупреждал!..»
Он уже не шел, а бежал, что, впрочем, со стороны должно было казаться вполне естественным: забыл человек зонтик, теперь вот боится под дождь угодить…
Небо и впрямь хмурилось. На перекрестке Колодников был обыскан ледяным сквозняком, не проверившим разве что наличие брильянтов в известном месте. Апрель называется!.. Алексея уже поколачивала дрожь, и пожалуй, что не от холода.
Мысль о том, что Димка может быть причастен к разборке двух группировок, Алексей не просто отвергал – он отвергал ее с внутренним воплем. Однако, пытаясь понять, насколько велика грозящая сыну опасность, Колодников попробовал сдуру взглянуть на события глазами упомянутого опером следователя, и к добру это, естественно, не привело. Вскоре он осознал, что странное поведение Димки, и раньше тревожившее его своей непонятностью, становится тут же вполне объяснимым, стоит только допустить, что Колодников-младший и впрямь во всем этом замешан.
Известие о постигшем Костика несчастье он воспринял, помнится, как-то слишком уж равнодушно, словно знал обо всем наперед. А вот визит Алексея к судмедэксперту поразил Димку куда сильнее… Даже сковородку отставил… Далее! Получив в отместку по морде, запретил упоминать об этом в милиции, отказался идти в поликлинику… Потом настоятельный совет – забрать заявление! И самое главное: расправа со Скуржавым… Скуржавый не мог не сопротивляться!.. Такие продают жизнь дорого… И Димка вновь приходит домой весь избитый… И по времени все совпадает… Боже мой! Боже мой!.. Колодников чуть не плакал. Теперь он понимал, почему Димка с некоторых пор смотрит на него с затаенным страхом. Никак не сообразит: знает обо всем отец или нет? Догадался или не догадался?..
Теперь уже знает… Добрые люди подсказали…
* * *
– Дмитрий дома?
– А в чем дело? – немедленно вскинулась Александра.
– Так дома или нет? – Алексей скинул туфли, содрал куртку и, кое-как определив их на место, двинулся к Димкиной двери, как водится, плотно закрытой.
Александра перекрыла ему путь. Ну, Махно – и Махно!.. Ей бы еще маузер, тачанку и черное знамя за спиной…
– Что тебе от него надо? – процедила она. – Я же вижу: опять что-нибудь стряслось на работе… Обязательно нужно на ком-то настроение сорвать?
– Не лезь, куда не просят!.. Иди вон детективы свои читай… – огрызнулся Колодников, углядев в ее руке очередную книжонку малого формата.
– Это не детектив… – презрительно на него глядя, сказала она.
Алексей всмотрелся и досадливо тряхнул головой, как бы отгоняя наваждение. В правой руке Александра держала «Новый завет», причем заложив меж страницами указательный палец.
– В монастырь, что ли, собралась?
– Да хоть бы и в монастырь… Тут с тобой вообще скоро монашкой станешь!..
От такой наглости Алексей на миг онемел. То на драной козе к ней не подъедешь, а то, оказывается, монашкой она из-за него живет…
Не в силах что-либо сказать в ответ, Колодников молча отодвинул легкую Александру и без стука отворил Димкину дверь. В малой комнате, принадлежащей сыну, он не был уже давно, и, может быть, именно поэтому изменения в обстановке сразу же бросились в глаза. Со стены исчезли плакаты со Шварценеггером. Куда-то делось спортивное железо, равно как и газовый пистолет, валявшийся обычно вместе с кобурой на самом видном месте.
Сам Димка сидел за пустым, вытертым влажной тряпкой столом и, запустив пальцы с оббитыми суставами в короткую стрижку, усиленно вникал в толстенную, не знакомую Алексею книгу. Не было таких книг в доме…
Зрелище, прямо скажем, ошарашивающее. А тут еще Димка поднял подживающую физиономию и неумело улыбнулся отцу. Колодникова чуть столбняк не хватил.
– Здравствуй, папа… – незнакомым, вполне человеческим голосом приветствовал его Димка. Не буркнул, не проскрипел – проговорил!
Колодников недоверчиво вгляделся в странно изменившиеся черты сына. Такое впечатление, что припухлости, ссадины и кровоподтеки, сходя, обнажали совсем другое лицо – не то, что было прежде.
– Что это с тобой? – вымолвил наконец Колодников.
Димка поднялся во весь свой пугающий рост и, вздохнув полной грудью, подошел к отцу.
– Папа, – проникновенно и в то же время как бы через силу произнес он, взяв окоченевшего Алексея за руки. – Прости меня за все… Лох я был…
Если бы не последняя фраза, Колодников решил бы, что ослышался. Осторожно высвободил руки из сыновьих лап.
– Послушай, Дим… – озадаченно покашливая и испытывая почему-то страшную неловкость, начал он. – Я сейчас с оперуполномоченным говорил… – В этот миг взгляд его упал на открытую книгу – и Алексей запнулся. Ошибки быть не могло. Библия. Ни одна другая книга так не верстается…
– Откуда это у тебя?
– Купил… Сегодня утром…
Так. Сюрприз за сюрпризом… Колодников стиснул зубы и заставил себя забыть обо всем, кроме того, что услышал сегодня от опера.
– Дима! – решительно начал он. – Слушай… м-м-м… Дима!.. Вот ты, как я знаю… э-э-э… бригадирствуешь на киосках…
Алексей предполагал, что Димка при этих его словах хотя бы насторожится, но тот просто оставил их без внимания.
– В общем… спасибо тебе… – смущенно выдавил Димка. Тут же повеселел и, шагнув к столу, возложил нежную лапищу на раскрытую книгу, кажется, готовясь что-то зачитать вслух.
– Я серьезно с тобой говорю! – вспылил Колодников. – От кого ты бригадирствуешь? От Архитектора?..
Сын вскинул голову. Глаза его на несколько секунд стали, как раньше, отчужденными и колючими. Словно нажали некую кнопочку – и снова включился прежний Димка.
– А что за дела?.. – надменно проскрипел он.
– Это я должен тебя спросить, что у тебя за дела с Архитектором!..
Однако кнопочка уже свое отработала. Черты Димки вновь смягчились.
– Да Бог с ним с Архитектором… – поразмыслив, кротко молвил он. – Сказано: получит он награду свою…
Колодников сбился. Меньше всего он ожидал уловить в речи сына эту известнейшую цитату из Нагорной проповеди, пусть даже в несколько искаженном виде.
– Да что это на тебя нашло? – пробормотал он.
Тут же припомнились давешние румяные иеговенки, и Колодниковым овладела легкая паника.
Димка смутился, отвел глаза и тихонько покряхтел, явно преодолевая гордыню. Одержал трудную победу над собой и, по-прежнему не поднимая глаз, взял со стола библию.
– Вот… – глуховато сказал он – и далее чуть ли не по складам: – «И тот… час… как бы… чешуя отпала от глаз его… и вдруг он… прозрел… и встав крестился…»
Одолев стих, поднял голову и опасливо посмотрел на отца, видимо, боясь, что тот станет смеяться.
Алексею однако было не до смеха. Он пялил на сына глаза и никак не мог понять: искренен сейчас Димка или же неумело прикидывается.
– Хочешь, расскажу, как было?.. – жарко покраснев, спросил Колодников-младший.
– Д-давай… – согласился Алексей, не без робости присаживаясь на стул.
Димка насупился, склонил упрямо голову и поиграл желваками, снова став хоть немного похожим на себя прежнего. Вот только плечищи непривычно ссутулены…
– Когда мне первый раз в арке вломили, – начал он, слегка задыхаясь, – я еще тогда не въехал… Думал: из баллончика прыснули… Ну, думаю, козлы… Нашел одного, дал ему в лоб… Знал, что не он, просто корифан он был тем… на которых я думал… Потом иду ночью через арку – мне кто-то в лоб… А некому, понимаешь?.. Пустая арка…
– Это… с тридцатого на тридцать первое?.. – испуганно понизив голос, спросил Алексей.
– Нет… Раньше… Просто не сказал я тогда… Я туда, сюда – никого нету… Опять не въехал… Не может быть, думаю… Отловил тех, на кого думал, поломал обоих… Нормально поломал… Сначала одного, потом другого… В один день… Потом иду… Ну, тогда уже… когда Скуржавый Полтину поминал… Причем не через старую арку шел – ну, ты сам, говоришь, видел… И ка-ак мне там в этой арке… А светло же… Видно же, что никого нет…
– Погоди… – попросил Колодников, берясь за готовое выпрыгнуть сердце. – Так что это было-то?..
Димка как-то странно посмотрел на отца и снова раскрыл библию, которую по-прежнему держал в правой руке. Боже! Из книги торчали бумажные закладки!.. Да что же это делается?..
– Вот… – глухо сказал Димка, найдя нужное место. – «И какою мерою мерите… такою и вам будут мерить…»
– Кто? – совсем уже шепотом спросил Колодников. – Кто будет мерить?
Димка облизнул поджившие губы, и Алексей увидел в его глазах все тот же затаенный страх.
– Уже мерит… – сдавленно сказал Димка.
