Любимые – любящие
ВРЕМЯ и МЕСТО
[ночь с 24 на 25 декабря 12000 года космической эры; (по упраздненному юлианскому календарю – миновала неделя после 19 декабря, Дня Святого Николая, епископа ликийского города Мир, покровителя всех странников, моряков, пилигримов и бродяг, малых детей и древнейших праздников Рождества и Нового Года); Драконовы горы, юго-восточное побережье Южной Африки; Прародина всех эрсеров, мир Земля; в Точке 0-0-0/0/0]
Низко висящий оранжевый апельсин звезды по имени Солнце медленно скатывался со скатерти небес. Ещё немного и… Казалось, вечер неспешно скручивал гигантское полотно. Демонстрационный экран, по которому ещё недавно белыми титрами проплывали величественные облака, становился всё уже и уже, постепенно угасая. Правда, напоследок расщедрившись, вечер выдал всё отложенное как бы для себя. И на остававшейся нескрученной полоске экрана разыгралось действо скоротечного короткометражного ролика. Очередная серия драматического сериала «Закат, который не увидят глаза человеческие». Но сегодня, наконец-то, спустя целую историческую эпоху, за этим действием кто-то наблюдал. И буквально каждой клеточкой впитывал, притихнув, каждое красочное изменение в извечном противостоянии Красного и Чёрного…
Этих «кого-то» – было Двое.
Мужчина и Женщина.
Большой и Маленькая.
Сержант и Генерал.
Иван и Ирá.
…Они сидели на берегу горной речушки с канувшим в Лету именем. А может, это и была та самая легендарная река Лета, затерявшаяся в веках и изрядно обмелевшая. Её русло петляло, унося торопливую воду вниз по склону, местами полностью теряясь в сочной прибрежной траве.
Поудобнее устроившись на плоских камнях, щедро делившихся накопленным за день солнечным теплом, они слушали журчание воды на перекатах и взволнованную песнь какой-то нереальной поднебесной птицы. Молчали, утонув в этих звуках. Говорить не хотелось. Ни вслух, ни мысленно. И всё же Ирá повернулась к Ивану, провела пальцами по его руке, лукаво взглянула и шепнула на ухо:
– А ведь за тобой должок, дружище Солли… Я всё жду, жду…
– Девушка, вы меня ни с кем не путаете? – мгновенно перешёл Иван на игривый тон, сладко потянулся и развернулся к ней всем телом. – Я не оставляю за собой долгов.
– Тебя спýтаешь… Себе дороже. Тебе ничего не говорит слово «Хин Лу Шен»?
– Ну-ка, ну-ка…
– Был такой популярный гидрокурорт Чина Рэйнбоу… в системе Тан Династи…
– А-а… ты о том заведении, где мы познакомились…
– Точно… помнится, ты обещал угостить меня фирменным коктейлем «Кровь Немезиды». А потом вместо угощения устроил фирменное побоище. Да уж, тебя, приятель, только за смертью посылать… Мне обещанного три года ждать, или ты всё-таки угостишь даму? Хочу-хочу-хочу…
– Ну-у-у… – изумлённо смотрел Иван на свою даму. – Память у тебя… фирменная. М-да, действительно, не дали мне вас охмурить по полной программе. Ух, как нехорошо-то вышло. Заставил даму так долго ждать…
– Что ж, у тебя ещё остаётся шанс. Иллюзорный, правда…
– Понял! Искуплю свою вину «кровью». Чьей, вы сказали? Немезиды? Айн момент, фрау…
Ирá невольно улыбнулась, ожидая продолжения.
Иван сделал вид, что ищет в воображаемых шкафах искомое, деловито оглядывая пустоту вокруг.
– Ай-я-яй! Представляете, девушка, опять не везёт. Мы же не на курорте… Мы на Родине, а здесь другие карты вин. Насколько я прочувствовал местную питейную моду – сейчас тут идёт «на ура» коктейль «Кровь Земли»… По-моему, это забористее. Прикажете подавать, госпожа?
Ирá, с трудом пряча улыбку, томно прикрыла веки и величаво кивнула:
– Подавайте…
Ох уж эти, угоревшие от избытка чувств, мужчины! Иван неслышно поднялся, с улыбкой зачерпнул полную пригоршню воды из речки, протянул женщине, а потом, увидев, что она до сих пор не открыла глаза, внезапно плеснул холодную жидкость прямо в лицо.
В следующее мгновение у него заложило уши от короткого взвизга. Ирá вскочила, возмущённо сверкая глазами.
– Ой, извините, мадам! Сотня мерси! Споткнулся. Гнать меня надо из официантов! О боги, жалость-то какая! Я сейчас мигом повторю…
– Не-ет уж! Хватит, я оценила букет, – выпалила Ирá, стоило ей услышать о готовящемся повторе.
Она ринулась к речке, возжелав вернуть «напиток» обратно и сполна. Так сказать – «от нашего стола вашему». Но Иван успел её перехватить, однако, не удержавшись, оба повалились прямо в воду. Они шумно плескались, стремясь «напоить» друг друга если не на всю оставшуюся жизнь, то уж точно на бóльшую её половину. Тем более, что в «Крови Земли» нехватки не было…
Когда, спустя несколько минут, мокрые и продрогшие, они прижались друг к другу, Иван спросил:
– Да… А где ты откопала такую шикарную фразу про смерть?
– А-а, оценил? – Ирá расхохоталась. – Тут в психосфере целые залежи полезных ископаемых, только добывай – не ленись… Хочешь услышать сам? Вот, лови этот слепок наследия, в записи. Извини, не могу понять точно какой это век, но то, что древний – несомненно…
Она, напряжённо уставившись Ивану в лицо, принялась транслировать в него выхваченные мыслеобразы и сгустки впитанной энергии. И вдруг он резко поднял руку раскрытой ладонью вперёд, будто останавливая…
– Я-а… – севшим голосом выдавил он, – сам… кажется, я сам могу… я слышу!
– Наконец-то открывается… – прошептала Ирá. – Процесс пошёл…
И на Ивана накатила волна шума, обдала жужжащим фоновым звуком, прошумела и сошла на нет, оставив после себя два голоса.
…Они препирались меж собой, без злости, но и без любви. Старый, хриплый и недовольный. И более молодой, хотя также закалённый ожогами нелёгкой жизни.
– Ну, и где ты шлялся?! Тебя только за смертью посылать, придурок! – прохрипел старый.
– Прикалываешь, Семёныч! И так тошно… опять менты чуть не повязали… – возмущённо отозвался молодой.
– Да ладно гнать беса! На наших заточках уже давно стоит печать на всю рожу: «Вязке не подлежит», как на старых кобелях… Кому мы сейчас нужны, слава самостийности… Ментам геть не до нас, посокращали их наполовину…
– Бля буду, Семёныч… чуть не повязали…
– Да будешь-будешь… угомонись! Давай доставай родимую… У-у! «Союз-Виктан»… Наслушался рекламы, скупаешь всякую дрянь! «Никольскую» брать надо было, урод… Там в той же рекламе сказано – поддержим отечественного производителя! А твоё отечество где? Старый Водопой… Во-от! А моё – не то Лески, не то Намыв… Тоже мне, крымчак из Свинферополя. «Союз-Виктаны» он распивает…
– Тебе, бля, не угодишь, Семёныч… Аристократ местного разлива выискался… Опять будешь полдня рассказывать, как с президентом в одном классе учился, да как он контрольные у тебя списывал?.. Только он – ого где! а про тебя скоро в «Крике» будут рассказывать, чисто криминальную повесть об убиенном Семёныче стольких-то годов отроду…
– Типун тебе на язык! Каркаешь тут! Пей давай, налито… Ну, за город святого Мыколы! За корабелую горячку!..
Голоса стали стихать, утонули в невнятном шепоте до полного исчезновения…
Ирá с устало-удовлетворённой улыбкой откинула голову назад, подставив лицо затихающему солнцу.
– Ну, что? Использовал уникальную возможность – почувствовать себя предком?
– Да уж… конкретно с ЭТИМИ предками, пожалуй, всё понятно. Наши, б… блин, люди. Ир, а что это за мегаполис такой упоминался? Николаев город… Что-то мне это слово напоминает. Случайно не оттуда ли твой род происходит?
– И совсем не случайно. Вообще, мы на этом полуострове между устьев двух рек были, в реале были. Помнишь звездолётные верфи?
– Повезло тебе. Вот бы край моих прямых предков отыскать.
– Отыщем. Точно! Я обещаю.
…Когда последние лучи измождённого солнца скользнули по догоравшим облакам, Ирá склонила голову на плечо Ивана. И шепнула ему на ухо:
– Хочешь, расскажу тебе сказочку?
Он улыбнулся и молча кивнул.
– Слушай… Жил на одной захудалой планете добрый молодец. Красоты он был неописуемой. Ладный да статный, да к военному делу гожий. Жил он, поживал – ума наживал, да мышцами обрастал. Звали его поначалу Ванюшка. Потом Ваня. А там глядишь – дожил, что Иваном величать стали… И всё бы ладно, да не находил себе Иван места. Всё рвался на какую-нибудь текущую войну. Очень уж он хотел подвиг совершить… И вот однажды его взяли. И поручили самое ответственное задание – защитить мир от таких опасных космических злодеев, что супротив них никто не смел даже помыслить, не то что выйти… И пошёл он. И защищал… Да вот только смелости у него было хоть отбавляй, а умения – не очень. Разбил он в пух и прах злодеев. Но сам чуть не погиб. Чудом спасся… Да занесло его за тридевять миров. И мыкался он, мытарился, бедолага, пока не попал к одной прекрасной очаровательной колдунье. Ох и запал он ей в душу… Как сладкая заноза!
– Прекрасная?! Очаровательная?! Та старая карга?! Ещё скажи, что я в неё влюбился и души в ней не чаял! – возмущённо перебил Иван.
– А я разве про тебя рассказываю? – вопросительно распахнула глаза Ирá, с трудом сдерживая улыбку; прикусила коралловую губу жемчужными зубками. – Как знать… как знать… Кстати, если уж ты забраковал слово «прекрасная», то «очаровательная», уж изволь – принять придётся, ведь оно намекает на пользование чарами… А чар-то у неё было, как у дурня слюней… Вот и тот Иван влюбился. И даже мечтал об её объятьях крепких и жарких поцелуях… А она за это… Представляешь, принялась учить его всяким своим чудесам-премудростям! Просто так. На шáру, на халяву то есть… Что ни ночь – какую-нибудь новую штуковину в него вкладывала, от себя одалживала… Да ещё и приговаривала: «Стань ещё на одну жизнь дольше, ещё на одну секунду быстрее…» А однажды, в самую волшебную последнюю ночь, отдала ему самое дорогое свойство… И шептала при этом: «Будь всегда Другим, для того чтобы стать Собой! Придёт час урочный, и станешь…»
– Стоп!.. – казалось, Ивана пронзило разрядом электричества. – Откуда?! Откуда ты знаешь эту фразу? Говори!
– Какую? – её глаза мгновенно превратились в бездонные пропасти, в которых отдыхала Вечность.
– «Будь всегда другим…», – слова произносились с напряжением, словно, вылетая, царапали губы.
– Ты же сам, если мне память не изменяет, рассказывал всё это своему другу, сиччианину Ляпсу Скоузи… Там, в киберпанковском мире. Страна Гибсона… Я запомнила.
– Да не рассказывал я… Точно! Не знаю, кто из вас кому изменяет, память тебе или ты памяти! А вот только я наверняка помню – никому на свете я не повторял этих слов. Никогда! И в те мгновения трансформации, когда я корчусь от боли, усиливают её именно эти слова, грохочущие внутри меня. Как заклинание, раз за разом! И всё опять болит и корёжится… Так откуда ты знаешь эту фразу?!
– Ладно, забудь, милый… – она принялась ласково приговаривать, словно он был капризным больным ребёнком. – Успокойся… Сама не знаю, откуда взялось во мне всё это… А может, из твоей памяти? Я ведь иногда так явственно слышу твои невысказанные слова, которые кричат в тебе, перед тем, как умереть…
Иван молчал. Только испытывающе глядел в её глаза. Потом, отмахиваясь от сомнений, сказал тихо-тихо:
– Маленькая, я тебя прошу – никогда не ройся в моей множественной памяти. Я же тебе говорил, не потому, что я этого боюсь, а потому что слишком в ней много накопилось страха и боли. Я сам боюсь туда заглядывать… Неужели тебе своих бед мало? Кому-то выпадают маленькие порции одиночества, кому-то – большие. И люди помалу начинают даже привыкать жить с этим… Более того, этим даже можно излечиться от множества напастей, – старался он быстрее высказать то, что наболело, – а вот моя доза, моя порция – перебор. Это именно тот случай, когда лекарство становится ядом…
– Не волнуйся так, лю… – она запнулась, но храбро продолжила, впервые открыто сказав ЭТО СЛОВО вслух: – Любимый мой, я стану для тебя противоядием. Я смогу…
Ирá провела кончиками пальцев по его закрытым глазам. Иван, открыв веки, смотрел благодарно и… из его души наконец-то начало всплывать и проситься на язык и в поток сознания то, что он почувствовал давным-давно, но о чём боялся заговорить с НЕЙ.
…Переполненные счастьем, они сидели, прижавшись друг к дружке. Судьба сделала им немыслимо щедрый подарок – подарила целый Мир. Планету. Родину. А теперь она, признав Мужчину и Женщину своими, делала подарок за подарком. Один из них – роскошный закат – уже угас; но внутри блудных детей, вернувшихся Домой – в мыслях, в глазах, в каждой клеточке тел – ожило и уже не могло угаснуть то древнее чувство первобытного немого восхищения, с которым предки смотрели на верховное божество – Небо. Сквозь толщу лет, отделявших их от того прадавнего мига, обоим передался благоговейный трепет взгляда «снизу вверх»… И обоим пришла на ум мысль о жертве, которую нужно принести в дар вот этой могучей силе, взиравшей сверху из каждой складки чёрного ночного покрывала…
У самых ног бился огонь, пожирая отданные ему в жертву суковатые ветви неизвестного хвойного дерева. Облизывал языками пламени, смакуя угощение.
– Вот он… Один из самых древних символов – Красное на Чёрном. Костёр во мраке ночи… – насилу выдавил из себя Иван. – Дежа вю! Мне всё больше и больше кажется, что я не раз видел это. Причём, именно в таком исполнении… Может, это наш сон – костёр на Земле?
Ирá молча, улыбаясь, смотрела в живые вздрагивающие языки огня и видела в них то шевелящихся фантастических животных, то бутоны дивных цветов, то рождение раскручивающихся спиралей галактик. Блики костра отражались в глазах. Плясали искрами. Где-то над головами в чёрной вышине проклюнулись первые звёзды… такие далёкие и такие близкие.
Потом они, незаметно прибывая, заполонили всё небо. И ничто не мешало им мерцать над заповедной планетой, исподволь, тысячелетие за тысячелетием постепенно привыкшей к тому, что свет городов уже не застит свет звёзд…
Ирá глядела в этот звенящий хрустальными звёздами чёрный шатёр, словно высматривая одну-единственную, неизвестную никому звёздочку. До которой не дотянулись липкие взгляды и касания паутины Сети Миров. Где никогда не было и не будет посторонних. Где не шарят наблюдатели МКБ, ищейки КОП и прочие агенты. Она, в отличие от звёздного человека Ивана, поменяла бы всё на уютную планету, что рисовало воображение где-то на одной из недосягаемых орбит в системе этого заветного солнышка. Сменяла бы всё на свете… За эти слова – даже обретённую Землю! Извечное женское желание, генетическое наследие праматери Евы, затеряться с единственным мужчиной на безлюдном «острове» и попытаться всё переиграть – заново начать историю человечества. Только ОН и ОНА… Первый Мужчина и Первая Женщина.
И может быть, там… За мириады миров отсюда, за тьму лет пути по вековой темноте… Там… Он наконец-то скажет ей эти избитые до посинения, затасканные, но такие желанные, такие долгожданные слова. И они, возродившись из чужой грязи, равнодушия, похоти и разочарования, засияют всеми красками Вселенной. Они сорвутся с его губ, как лавина. Сначала напряжённым первым камнем: Я… Потом, с отхлынувшей от лица кровью, слогами: ТЕ-БЯ… И наконец…
– Я тебя ЛЮБЛЮ, Маленькая… – хриплый прерывистый шепот, слышимый только вблизи, разорвал молчание подобно взрыву мины под ногами. Ворвался в её мысли, всё разворошив и перевернув. Костёр превратился в гигантский цветок, возложенный почитателями к её божественным ногам. Звёзды почтительно приглушили свой свет до интимного мерцания.
– Что? – не веря ушам, распахнула она глаза. До такой степени, что они стали широкими, почти европейскими.
– Я тебя люблю! – громко, глядя ей в глаза, повторил Солнышко.
Отблески костра плясали на его лице. В зрачках метались чёртиками восторженные огоньки.
Голос, скручиваясь в тугие всесильные нити, вился, метался вокруг неё снопом торнадо. Увлекал. Уносил. Похищал на глазах у целой планеты… Голос стучался в сознание: «Тебя! Тебя! Тебя!»…
МЕНЯ.
Ирá счастливо глядела на него, пытаясь сдержать предательские слезинки, выкатившиеся в уголках снова сузившихся глаз.
– Я! Тебя! Люб-лю-у-у-у-у!!! – уже не сдерживаясь, выплеснул он всё, что накопилось в душе за целый год.
– лю… лю… лю-у-у-у… – расхохоталось радостное эхо.
– Угу! Угу! – всполошились невидимые ночные птицы, как бы подтверждая на всякий случай этот свершившийся факт.
Темнота стала громадным храмом с непроходимо толстыми чёрными стенами, с тяжелым звёздным куполом, с певчим хором. Ирреальные голоса выводили странную, завораживающую и поднимающую ввысь многоголосую песню, в которой без конца повторялось непонятное слово «Аллилуйя». От этой песни темнота казалась уютной, нестрашной, и на душе стало легко-легко. Словно сама Ночь венчала их на счастье…
– Я тоже люблю тебя, мой единственный… – наконец-то прошептала она и впилась в его губы судорожным лавиноподобным поцелуем, который, начавшись, уже, казалось, не мог кончиться, перемалывая обрывки слов:
– …как же долго я ждала этих…
– …что ж ты так долго…
– …даже не верится…
– …милый…
– …любимый…
– …Большо-ой…
Обрывки слов каким-то образом умудрялись выкарабкиваться из-под слитых воедино губ. Обрывки сливались в горячий безумный шёпот, когда губы путешествовали по лицам, врывались в уши, отшвыривали застывшие мысли о чём-то суетном.
– Я тебя люблю, Солнышко!
– И я люблю тебя, девочка!
Волна страсти тащила их, полузадохнувшихся, измождённых, но счастливых, – на берег. Прокатывала по влажным песчинкам. И вновь отбрасывала в пучину сладкого безумия…
И ОНИ УТОНУЛИ ВО ВЛАЖНОМ КОСМОСЕ.
…Она, почти не касаясь, провела кончиками пальцев по его лицу, притронулась к ресницам. Отдышалась.
– Люблю! О боги, даже это слово – жалкое подобие того, что мне хочется сказать тебе… Солли, я не знаю слов, кроме «люблю». Сейчас я счастлива забыть все слова, что были до этого, и я… несчастна, что не знаю слова лучше, чем «люблю»! Чтобы выразить всю глубину своих чувств… Чтобы сказать тебе ТАК… Чтобы выдать не самую главную тайну «нолеглазов», а свою САМУЮ ГЛАВНУЮ ТАЙНУ… Я ЛЮБИЛА ТЕБЯ с самого начала… Ещё до того, как впервые повстречала в баре на Йеспе. Я люблю тебя с того самого мгновения, как почуяла, запеленговала твою личностную энергетику. Я очень-очень долго разыскивала тебя, любимый… Ты думал, что я искала тебя по приказу генерала Бурга?.. Чтобы вернуть на службу… Нет, на самом деле – для себя. Только ДЛЯ СЕБЯ…
Ирá спрятала своё счастливое лицо, уткнувшись в сильные мышцы мужского торса… Она вдыхала его запах, ставший вдруг терпким, будоражащим и неповторимым. И сквозь ткань комбинезона чувствовала подрагивание его мускулов…
Они стояли лицом к лицу. И смотрели в глаза друг другу. Как самые первые люди на Земле. Точнее, без всякого «как». Сейчас они и были ими, Первыми… От речной воды тянуло прохладой. Птицы умолкли, лишь изредка доносилось уханье невидимого ночного хищника. В её глазах ползали звёзды. На его губах толпились слова:
– Знаешь, любимая, Космос – это ещё не всё… Все эти бездушные звёзды, холодные пустоты, безумные расстояния и прочее… Конечно же, это растаскивало меня год за годом по частям и в разные стороны. Но есть ещё одна напасть, которую я не мог преодолеть… – Иван умолк, откровенно любуясь Ирóй и тут же стал как бы отдаляться, уходить в себя. – Весь это цикл я стремился… рвался к тебе… и всё равно топтался на месте…
Его взгляд изменился. Уголки рта поджались, неуловимо меняя выражение лица.
– Э-э! – Женщина шутливо, но с плохо скрываемой тревогой в глазах взъерошила волосы Мужчины. Поцеловала коротким дразнящим касанием губ. – Ты где, мой верный напарник? Что это за неполный список напастей? А ну-ка, выкладывай! Мне казалось, что мы отработали все списки, и генеральский, и наш собственный…
– Память! Вот что не давало сделать последний шаг к тебе. Память… эта чёрная дыра внутреннего микрокосма… Минное поле, усеянное дивными цветами.
Её рука переползла с его щеки на плечо. Потом вспорхнула на свою грудь, оглаживая. Сделала передышку, а далее, нащупав замок застежки комбинезона, медленно потянула его вниз…
– Минное поле моей памяти… Как я боялся бродить по нему! Несмотря на утренние росы прошлого, приятно холодящие тело. Несмотря на полузабытое разнотравье, будоражащее мнящимися запахами. Несмотря на фигуры до боли знакомых людей, единожды ушедших из моей жизни… Я так хотел ненадолго вернуться к ним! Прикоснуться. И так боялся, что они меня узнают! Спросят: «Ну, что? Не выдержал? Эх, ты…»
Застёжка неспешно поддавалась. Пощёлкивала. Потрескивала, словно бы лопалась напряжённая от возбуждения кожа, состоявшая сплошь из невидимых морщинок-трещин…
– Минное поле… Малышка, знаешь, как в клочья разрывают воспоминанья того, кто поверил в эту тишь и забвение? Стоит только сделать неверный шаг. Отклониться с тропы. Задеть за изъеденную временем струну и… Только ступи шаг на это поле и заброшенная заповедная земля зазвучит!.. И сотнями сладкоголосых сирен запоёт мольба по тебе вчерашнему. И захочется очертя голову броситься в этот омут, в объятия морока… И уже оттуда, смотря глазами обиженного мальчика, попятишься назад… Не понимая, что ты делал тут – в этом взрослом, жестоком мире, где все жрут друг друга, в прямом и переносном смыслах, и ещё неясно, какой из двух честнее… Как же ты мог забыть, а стало быть предать тех, кто произносил твоё имя как-то по особенному?.. Закипит всё внутри и захочется всё вернуть, убежать в эти бескрайние поля на поиски места, где должен был быть ты… И поняв, что этого места нет – не захочется жить дальше с этим страшным знанием… Я уже давно тайком брожу по этим… Может быть мне до сих пор хочется доказать им…
– Не стоит, любимый… Доказать что-то можно только самому себе…
– Может быть… И всё же этот омут так и влечёт в себя… Мне пока удавалось возвращаться… Может быть потому, что везло – не зацепить за растяжку мины… Или же кто-то вовремя окликал из сегодняшнего дня… Знаешь…
– Знаю… Знаю, любимый… Это я… Я окликала тебя… Я не даю тебе бродить там, где… – её жаркий шепот смягчил его лицо, вызвал откуда-то из глубин лёгкую мечтательную улыбку.
– Знаешь? Откуда?..
Дойдя до пояса, рука замешкалась, приостановилась. И тут ей на помощь пришла ЕГО рука – мягко легла на кисть, увлекла её своим весом вниз. Возбуждённая кожа «трещала по швам»… Освобождающееся движение плечами и развалившийся надвое комбинезон сполз до пояса. Освободил восхитительное тело…
Когда перед взором Ивана возникла обнажённая грудь, он перестал понимать то, о чём говорил Ирé. Слова продолжали вылетать, но…
Упругая грудь с крупными коричневыми сосками, вырвавшаяся на волю, излучала такую энергию страсти, что в его висках застучали полновесные молоты, а не молоточки. Горячая кровь прилила всюду, где только могла прилить… Мужчина пожирал Женщину горящим взглядом, побеждённым желанием. А когда осторожно коснулся пальцами, казалось, электрический разряд пронзил всё тело, разложив его на миллиарды самостоятельных молекул, не слушающихся никаких команд.
Комбинезон сполз, словно читая его мысли.
Скрутился у ног как змей-искуситель.
Притих…
Она стояла перед ним, как точёная статуэтка, и тёплые дрожащие блики костра ползали по её телу, самому соблазнительному в мире. Взгляд Ивана скользнул ниже и утонул в курчавых волосиках, треугольным лоскутком прикрывающих лоно…
Его собственный комбинезон, как живой, покинул тело в считанные мгновения…
НИКТО И НИЧТО уже не могли встать между ними. Все призраки прошлого испуганно разлетелись, канули, исчезли.
Дальше он уже, даже если бы и захотел, – не смог бы воссоздать цепь событий и собственных действий. Только дрожь. Только захлестнувшее все мысли извечное мужское желание. Сковавшая его окаменевшая кожа, трескающаяся при каждом движении. И давящий со страшной силой, накопившийся пар чувств, под огромным давление рвущийся изнутри, из котла перегревшейся души.
Единственное, что он помнил…
Когда кожа разлетелась на кусочки, не в силах сдержать страсть… Когда они повалились на травяной ковёр… Когда он вошел в её горячее, как внутренний центр Земли, лоно… Когда он ворвался туда, одновременно как захватчик и освободитель… Когда она застонала так сладко и страстно, срывая этими звуками с него остатки кожи… Когда её пальцы впились в его спину… Когда она прижалась так сильно и двигалась быстро, словно размазывая его тело по себе… Когда стало нечем дышать и он забыл как это делается…
Единственное, что он помнил: ЭТО НАЧАЛОСЬ ИМЕННО ТАК…
Дальше… Ощущение собственного тела таяло, сходя на нет. Словно во всех точках, в которых Иван касался Иры́, он входил в иное измерение. Там его тело растворялось, исчезало. В него входило неведомое ранее чувство – ему казалось, что взамен плоти исчезающей, которая стала невесомой и парила над землёй, он миг за мигом обретал недостающую половинку плоти. Ту половинку, которую неосознанно, но упорно искал по звёздным россыпям и весям. Которая во много раз превосходила собственную – по размерам и силе таившихся в ней чувств. Которая прирастала к его телу с каждым движением всё больше и больше, и уже не просто отзывалась на его призывы, а начинала двигаться синхронно с ним…
Он вновь и вновь входил во влажный космос любимой Женщины, с каждым разом испытывая новые ощущения. И, слыша, как она отзывается, как рвётся ему навстречу, отметая все условности и недомолвки, входил в неё всё дальше, всё глубже, всё безоглядней и безвозвратней. Они не чувствовали усталости. Они были неутомимы, как молодые боги, и настолько же прекрасны в своём порыве – слиться воедино. «Падаю вновь в тебя… пьяно-бездонную…» – звучало дивным зовущим эхом где-то внутри Ивана… И он, давно пьяный от неповторимого аромата её тела, падал в многомерный влажный космос, внезапно открывшийся В НЕЙ. И не достигал дна. Потому что она ЛЕТЕЛА вместе с ним…
А когда они достигли вершины наслаждения Полётом… Мир взорвался, раскололся на разноцветные мельчайшие частички. В голове вспыхнуло, укололо сладко впивающимися иглами, закружило в неразъёмных объятиях…
А что чувствовала в эти мгновения она? Возможно ли это узнать? Возможно! Она чувствовала ТО ЖЕ САМОЕ, только во много раз сильнее, пронзительнее и ярче…
Ведь она была ЖЕНСКОЙ половинкой…
И звёздное Небо опустилось на Землю. И укутало их бархатным, не стесняющим движений одеялом…
…Невыносимая тяжесть. Сдавливающий пресс. Плита пластибетонная.
Весь мир сейчас был именно таким… Круглой неподъёмной глыбой! Сжавшись в концентрически замкнутый, сферический объём, мерцая в ночи нереальным зеленоватым светом, он до того уплотнился, что даже дыхание стало невозможным. Миллионы миллионов тонн, воплощённые в каждой пылинке, давили таким грузом, что, казалось, время также остановилось. Дикое, немыслимое давление воздействовало на виски, на глаза, стараясь навеки втолкнуть их, не выколоть, а именно втолкнуть. Назад. В глазницы… Ломая заодно и тонкие кости, сминая и перетирая их в пыль, сжимая перевернувшийся мир ещё и ещё. Чтобы сделать его ещё меньше! Ещё тяжелее! Ещё невыносимее!..
И казалось ещё более невероятным, необъяснимым и, до животного крика, до хрипа, возмутительным и ненавистным – то, что в почти умершем, спрессованном мире оставался кто-то, кто мог жить и радоваться этому действию! Она бездыханно, недвижимо и раздавленно наблюдала за двумя слабо светящимися фигурами. Они словно светились от счастья. И снова и снова сливались в объятиях, стремясь воистину стать единым целым…
Наверное, и время и мироздание были на их стороне, ЗА НИХ – ведь им, несмотря на взбесившийся мир, всё удавалось – и двигаться, и жадно дышать, и…
А ей не удавалось даже пошевелить пальцем. Даже прикрыть веки, чтобы не видеть всего этого. Словно кто-то приговорил её к бесконечному бездеятельному наблюдению за чужим счастьем. И во всём космосе, наверное, никто не знал, – окончится ли когда-нибудь эта пытка? Ведь время в её мире остановилось.
Весь мир для неё сейчас рисовался именно таким.
Именно так он смотрелся в прицеле ночного видения.
И безжизненно застыл палец на спусковом крючке.
…А мир и действительно замер, ДАЖЕ ДЛЯ НИХ…
Летя в тартарары.
Падая и рассыпаясь на клеточки.
Время умерло. Во всём необозримом Космосе не сохранилось ни одной завалящей секунды, чтобы двинуть жизнь хоть на крохотную наносекунду вперёд… Маятники всех часов застыли на самых немыслимых углах отклонения.
– Со-о-ол… – счастливо выдохнула Женщина вместе с именем Любимого единственное не умершее мгновение, чудом затерявшееся между спелых губ. – МЫ… ЕСТЬ!..
И это ЕСТЬ вдохнуло жизнь в замерший мир. И время вновь пошло…
И где-то возле ЕЁ уха запульсировала тёплая жилка.
И ОН считывал пульс губами…
Когда в ожившем мире родились слова… Они были настолько неожиданными, что…
– Любимый, каюсь, я ведь тебе не всё рассказала… тогда, перед проколом в ноль…
– Знаю… Я чувствую… И всё жду, когда же ты доскажешь… Может, и папы Николая никакого не было? Но откуда тогда ты узнала, где искать действующий имперский штурмовик?
– Любимый, зачем ты так! Я никогда тебя не обманывала. Не договаривала, да, но ни единого словечка лжи… Всё, что тебе известно о судьбе моего отца, произошло в действительности, и о местонахождении спрятанного корабля я узнала от него. Он заставил меня затвердить наизусть. И местонахождение, и пароли снятия маскировки, и коды разблокировки корабельных систем. Но… Самое главное-то, для чего я искала этот «Танцующий Стерх», – вовсе не потому, что так завещал отец, а для выполнения своего личного плана…
– Что за план? Ты меня наконец-то посвятишь?
– План по доставке ТЕБЯ на Землю… Неужели ты до сих пор не понял, что случайностей не бывает? Я не случайно искала тебя, именно тебя… Ох, пришлось по Мирам потаскаться, прежде чем напала на нужный след. Тот пошлый провинциальный спектакль в баре на Йеспе… Который, кстати, благодаря тебе превратился в шедевр драматургии. Ты так талантливо играл.
– Маленькая, не играл я… – поморщился Иван. – Я уже тогда… неосознанно начал ставить твою жизнь вровень со своей… я защищал.
– Помолчи… – мягко перебила она. – И постарайся достойно принять то, что я тебе сообщу…
– Что там опять за сногсшибательные вести?
– Ты… знаешь, кто ты на самом деле?
– Надеюсь – не твой родной брат?! Мы с тобой одной крови, но не в ЭТОМ же смысле…
– Слава богам, нет… – парировала она напряжённо, не сводя с него испытующего взгляда. – Можешь задать мне по первое число, за то, что молчала до сих пор. Ты…
– Не тяни линарочь за хвост… – всерьёз начал нервничать Иван. – Мне такие страхи мерещиться начинают из-за твоего тона… Если ты имеешь в виду, кто я теперь, после того как стал бродячей коллекцией личин, то это удар ниже пояса…
– Я не о том, любимый… – поморщилась Ирá и тут же расплылась в улыбке. – Ладно, пора. Наступило время тебе узнать, что ты – прапраправнук и очередное воплощение последнего императора.
– Чт… кт… кого? – прошептал Иван. Он совершенно не понял, при чём тут почивший в бозе легендарный последний представитель династии Ивановых. Ожидалось что угодно, но не…
– Правнук и воплощение Его Императорского Величества Андрея XXVII Иванова. Прямой наследник во всех смыслах. В твоей героической персоне Вселенная наблюдает очередную реинкарнацию императора ЭрсСтеллы… В твоё первоначальное тело, являющееся прямым потомком ЕГО тела, вселилась его душа, пройдя цепочку предыдущих перевоплощений. Кем только ни довелось тебе побывать, прежде чем произошло долгожданное СОВМЕЩЕНИЕ материальной и ментальной сущностей… Ты уж, пожалуйста, поверь мне на слово.
– А если не поверю… на слово? – взгляд Ивана стал колючим. – Мало ты меня сказочками потчевала? Тебя как Шехерезаду – слушать не переслушать…
– Хорошо… ох. – Она вздохнула и обречённо склонила голову. – Я бы тоже не поверила. Ладно… Верь фактам. Вспомни не особо приятные ощущения, которые ты испытал, когда мы тонули в силовом поле защитной сферы… Почему наш корабль, впервые за тысячи циклов – не выбросило в отстой? Полагаешь, это случайность?.. Ты прекрасно помнишь, как тебя нечто всесильное и незримое разбирало на клеточки, копаясь и сравнивая… Когда процедура закончилась – ты разве ничего не слышал внутри себя? Вспомни…
Поражённый услышанным, он задумался, вспоминая… и откуда-то со дна сознания тут же всплыл странный слабый голос. Тот самый. Иван чуть слышно вслух повторил слова, которым тогда не придал особого значения:
«Добро пожаловать, Повелитель…»
– Точно. Тебя… твой генетический код сравнивали с кодом того, кто инициировал возникновение этого силового поля… И код совпал… И защита была снята. Добро пожаловать, повелитель! Это тебя приветствовала силовая сфера, единственная за долгие века защитница Земли… Только благодаря тебе она нас пропустила. Теперь тебе понятно, почему тебя нужно было разыскать и доставить ДОМОЙ?.. Начиная поиск, я, конечно, не подозревала, что разыщу не только ключ от запертого отчего дома, но и своего любимого…
Иван молчал. Глаза его блестели, упоённые лунным светом. Звёзды по очереди отражались в солёной капельке, медленно сползавшей по виску.
– Ты не ошиблась? Ведь во мне ничего ЗЕМНОГО нет… Я плоть от плоти космических дорог. Мне вообще кажется, что я, и такие как я, скайеры в энном поколении – состоим из звёздной пыли, из остатков расплескавшейся энергии боли взорвавшихся галактик, из крохотных частиц былого… Наши, всё запомнившие, атомы когда-то сложатся в причудливый и единственно верный пасьянс. Из нас в пространстве набухнут, и однажды вспыхнут новые звёзды, ибо мы все – частицы Вселенной… я ЗВЁЗДНЫЙ человек, Маленькая. Земля – моя прародина, но не дом. Домом она была для моих предков…
– ТОЧНО!.. А кем же ещё, по-твоему, может быть Император Звёздной Империи?! ЗВЁЗДНЫМ! Солнышко, грядёт совершенно новая эпоха… Наступает эра, когда разумные не будут считать себя принадлежащими какому-нибудь конкретному миру, расе, биовиду. Может так статься, что наше участие станет необходимым не сегодняшней возне, а чему-то большему. Люди – лишь солдаты в войне меж Теми, кого всуе называют Богами… Если не веришь, то вспомни хотя бы ту мегасущность из запредела, присутствие которой я почувствовала незадолго до нашего добровольного пленения в таверне близ Торкмуадира…
Иван, казалось, ушёл в себя… Да и что можно было ответить? Что ни скажи… Тем более неожиданно прозвучала его первая фраза:
– Держите, вы, безработная колдунья…
Женщина вздрогнула. Колдунья?! Его взгляд всё же сумел утонуть до донышка в бездне её глаз! И тут же отпустил, как кошка, которая так и не высунула коготков, таящихся в мягкой лапке.
– Вот вам… от благодарного населения Земли… – в его взгляде двоился оттенок невысказанного («добрались… теперь, как бы сделали работу… и что дальше?»).
Ирá задержала взгляд на лице Ивана, чуть шире распахнула глаза при этих словах, словно ожидала какого-то продолжения. Но Иван, вместо слов, протянул ей непонятно когда сорванный, благоухающий ночной цветок. И она вместо ответа блаженно вдохнула аромат, расслабленно прикрыла глаза…
А потом укоризненно покачала головой:
– Безработная? Работы непочатый край. Нужно продолжать создавать новую сеть, спасать наших, не мешкая ни минуты. Мы и так бессовестно позволили себе почти двухнедельные каникулы. Нам следовало выйти из отпуска сразу после спуска с вершины Мира, а мы его шестые сутки продлеваем…
– Согласен. Но за нашу выслугу нам отпуск положен минимум полугодичный. В твоих объятиях стоило потерять не минуту, а и саму жизнь… – произнёс он ей в самые губы, и припал к ним, впился, как задыхающийся в кислородную подушку.
…Немудрено, что в пучине страсти даже Ирá не заметила искорку, блеснувшую в кустах, шагах в пятидесяти; это свет внезапно вышедшей из-за облаков луны, светящейся отражённым светом напарницы Солнца, отразился в миндалевидном зрачке единственного пристально-внимательного, немигающего глаза.
Его обладательница, не шевелясь, впитывала каждый звук, издаваемый парой любовников. Смертельная изнурённость, накопившаяся в ней за почти цикл, проведённый впроголодь, в тесной тюрьме кабины планетарного самолёта, смешивалась с горечью безнадёги, которую усиливала каждая новая фраза, долетающая с поляны. Эти компоненты рождали едкую смесь – мрачную злобу, не отличавшуюся цветом и плотностью от сгустившегося вокруг ночного мрака. Она пожирала их взглядом, ничем себя не обнаруживая… и это было труднее всего – оставаться неподвижной, когда внутри всё разъедает кислотой.
Её единственный глаз поблёскивал, повторно отражая свет местной луны. Впитывал этот странный будоражащий свет, добавлявший к тому, что бурлило внутри, угарный привкус пепла…
Он снова падал в бездну НЕ ЕЁ тела!
В не её космосе прокалывался его корабль.
Другая с готовностью открывала его властному проникновению внемер своей внутренней вселенной.
…Обволакивающий, засасывающий. Сладострастно неотвратимый. Иван падал в тёплые бескрайние просторы. Проваливался в бездну подрагивающих и вскрикивающих от сладкой боли глаз. Он вдыхал щедрые неповторимые ароматы. Он ежесекундно погибал в нём, распадаясь на частицы, и тут же воскресал, с каждым разом неуловимо, но всё больше меняясь…
Он падал в пропасть между утесами её бедер… И где-то там, на самом дне, сливался с любимой снова и снова. А когда она целовала каждый кусочек его тела, – распадался на частицы от блаженства. Умирал от сладкой муки и воскресал от бьющих током прикосновений. И благоговейно касался её сам. С восторженным ужасом. С языческим трепетом. Как касаются только богинь. Единожды. В одной из жизней…
Она медленно проступала из радужного свечения. Входила в его сознание. Губы, казалось, не слушались. Шевелились как чужие. Медленно, словно оттаивали. По телу бегали мурашки с липкими лапками…
– Ты сейчас далеко-далеко летаешь…
– И ты тоже…
– А тебя не удивляет?
– Что?
– Что нас снова двое… Ведь грезится, верится, что слились в одно. Очнёшься – по-прежнему двое…
– Нет, не удивляет… очнувшись, мы по-прежнему целое. Просто ненадолго разомкнули объятия…
– Никто в этой жизни не был мне так близок…
– Ты мне – тоже.
– Спасибо…
– Тебе спасибо…
Прижав к себе разгоряченное ласками тело любимой, задыхаясь от его запаха, Иван, в малосвойственной ему манере, пытался что-то объяснить. Он хватал обрывки мыслей и пытался склеить из них хоть какое-то словесное объяснение феномену «любовь».
– Когда-нибудь… наступает момент, когда мятущаяся душа… натыкается на чьё-то тело и влюбляется в него, как в своё… Вот это и есть то начало… всяческих паранормальных явлений, комплексное имя которым – Любовь. А когда, в самый сладкий миг, сливаются тела, а потом и души… и вот тог…
Ирá ласково, на полуслове, прижала ладошку к его губам.
– Любовь – это прекращение всех внутренних монологов.
И шёпотом, овевая горячим дыханием левое ухо, которое к сердцу ближе, проговорила ему частицу творческого наследия своей духовной наставницы Ирины Уховой:
Она порой приходит чуть ступая,
И сердца шторы приоткрыв неслышно,
Волшебной музыкой избранников встречая,
Приносит счастье им в цветеньи пышном.
И сразу мир меняется, как в сказке,
И всё вокруг становится иным…
Мы от её певуче-нежной маски
Сначала тлеем, а потом горим.
И от неё вскружится голова,
Взметнувшись, она ринет с высоты,
Рассыпав по земле свои слова
«Есть в целом мире только я и ты!».
Ну а порой приходит, дьявол словно,
И своим жаром опалит округу,
Клеймом на душах выжигает слово
«Люблю» – внезапное, похожее на вьюгу.
Она приходит сотнями дорог,
Неся с собой невзгоды, слёзы, страсти,
Измученные от её тревог,
Избранники сгорают в бурном счастье.
Но как ни принесла б она признанья,
И как оно б не волновало б кровь,
Есть в жизни у неё названье
Одно и навсегда, ЛЮБОВЬ!..
Любовь – это диалог двоих, не только слушающих, но и слышащих друг друга. Чего только ни говорили они… Наперебой раскрывали любимым сердца и души, и сравнивали, удивляясь совпадению. Он отдавал ей свои тепло и энергию, не оставляя себе ни капельки, и, наверняка бы, не выжил, если бы она, взамен, не отдаривалась ему тем же самым… Они ничего не замечали вокруг, уверенные в том, что Земля не даст в обиду. Они жили друг другом, проживая сейчас и сразу все свои отложенные на потом, счастливые непрожитые жизни, состоявшие непонятно из чего. Из мгновений? Из часов? Из вечностей? Они спрашивали мысленно. Отвечали взглядами. Спрашивали вслух. Отвечали мысленно… Обрывки фраз, слетавшие с их губ, напоминали бред, продолжая какие-то недосказанные мысли или озвучивая некоторые взгляды…
Иван уже бесстрашно путешествовал по своим воспоминаниям, черпая решимость в трепете руки любимой Женщины. В бездонном, неиссякаемом колодце взгляда неповторимых раскосых глаз.
– Говорят, душевные раны рубцуются… Полная чушь. Это просто бездумная аналогия с повреждениями телесными. В жизни так не бывает. Подобная рана может уменьшиться, затянуться частично, но это всегда открытая рана, пусть не больше булавочного укола. След испытанного страдания скорей можно сравнить с потерей пальца или зрения в одном глазу – ты уже никогда не будешь в точности таким неповреждённым, как до страдания. С увечьем сживаешься, о нём вспоминаешь, быть может, только раз в году, но когда вдруг вспоминаешь, помочь всё равно нельзя…
– И всё-таки, попробую с тобой не согласиться, Большой мой мальчик… Всё же изредка случается, что к израненной душе прикладывается подобная ей. И тогда… Раны не рубцуются, они исчезают. Тогда в жизни открывается неведомая ранее дверь, за которой Путь, который ты уже и не чаял увидеть, не то чтобы пройти по нему… Вот ты и был моим редким и единственным случаем СБЫТЬСЯ на этом пути. Спасибо тебе за это, любимый!..
Они глядели друг другу в глаза и не могли наговориться. Словно в упомянутые незарубцевавшиеся душевные раны хлынул поток откровений. Они вспоминали наперебой. Они исповедовались взахлёб. Они трогали губами каждое родившееся слово, сглатывая многие из них в поцелуях. Они переходили на мыслеречь, но слов и образов не становилось меньше…
Со стороны, наверное, это выглядело по меньшей мере странно. Разговор, сплошь состоящий из обрывков и недосказанностей… Надо же знать, что недостающие фрагменты диалога передавались мысленно.
Обрывки фраз. Куски вопросов и ответов. Калейдоскоп тем…
…воспоминания Ивана о своей первой любви…
– Мне тогдашнему, понимавшему в женской психологии не больше, чем в буддизме, её слова казались лестными. И даже более того – единственно верными.
«А сейчас?»
– Я просто был наивный, «зацикленный на ней самец…»
– Да… самокритично…
…прерванные ввинчивающимся в его губы долгим поцелуем…
…расспросы о детстве…
«Иван, ты помнишь свое детство? Маму, качавшую тебя в колыбели?»
– Детство… «Было ли оно у меня?»
«Даже у беспризорников когда-то была колыбель… А мы…» – У меня такое чувство, что кто-то большой и вездесущий сжалился или засовестился и вернул нам колыбель человечества…
– Знаешь, только не смейся… Мне кажется, что это ты – моя личная колыбель…
«Как знать… как знать, Солнышко…»
…и бередящие уколы совести…
– Помнишь того парня на Харрбе? Как он говорил о любви…
– Но ты вынужден был его убить…
«Я только сейчас начал понимать, что уже тогда убивал ради тебя… Убил чужую любовь ради своей любви… ради нашего возможного счастья…» – Ты меня упрекаешь? Но ведь иначе мы бы тут не лежали… Мы бы лежали совсем в другом месте… и по-другому.
– Ну, что ты, любимый… «люби-имый»…
…Блаженно улыбаясь и всматриваясь в его тёмные глаза, мерцавшие совсем рядом и отражавшие звёзды, Ирá прошептала:
– Солнышко, если мне не изменяет память, ты как-то говорил, что не хотел бы остаться со мной один на один, тем более в спальне и без одежды?.. Тебе не боязно возле меня?
– Ма-аленькая… Когда то было! Я действительно опасался смотреть на тебя как на женщину. И потому боялся, что мой комплекс «две плюс один» сработает, и потому что не хотел сближаться. Это было. Но прошло… Уже давно я ловил себя на мысли, что мне боязно БЕЗ ТЕБЯ… А когда мы на время расстались – понял, насколько без тебя плохо. И вообще, мало ли какими словами я раньше маскировал свои чувства! Иногда даже сам верил своим словам, порою злился на тебя, но… УЖЕ НЕ МОГ БЕЗ ТЕБЯ! Даже тогда, в полуподвале у Дастина Бурга, возмущаясь, что мне тебя навязали в напарники… я спустя пару минут с ужасом осознал, что если бы они со мною согласились и не придали тебя, – пришлось бы упрашивать об обратном.
…Ирá мечтательно прикрыла глаза. И замерла, словно вслушиваясь в тишину притаившейся рядом ночи. А потом, словно вторя кому-то неслышимому, повторяя за ним слово в слово, начала мысленно декламировать:
Упала капелька пота.
Горячая.
Сверкающая.
Как падающая звезда.
И обожгла твою кожу…
Ты вскрикнул взглядом.
И прихлопнул ресницами.
И загадал желание: «Ещё!..»
Потом они падали чаще.
Эти мокрые звёзды.
Солёные, как слезы.
Сладкие, как Сбывшееся…
И Вселенная замерла.
А мы – сорвались с орбит.
И падали, обнявшись.
И сползали капельками.
По коже Вечности…
Она предупредила все вопросы Ивана жестом и, спустя несколько секунд, мысленно пояснила:
«Очень слабый сигнал… еле разобрала, что… Так говорила Марина Пугач. Я ни разу не слышала наследия этой святой, а ты?»
– Я как ты… Но как верно сказано, про нас прямо… про всех таких как мы… влюблённых до безумия…
«Сколько же их было, не дошедших до наших веков… чувств… откровений… имён… наследия, не сохранённого эрсерами Сети…»
«Ты можешь ещё частичку её наследия выхватить?..»
Ирá напряглась, выискивая в пространстве энергию неугасимых веками слов. Встрепенулась: «Слушай!»
И всё-таки, кто Я?
Любопытная соринка.
Попавшая в глаз Вечности…
И огорчённо умолкла, потеряв энергетический пласт. Иван повернул к себе её погрустневшее лицо и поцеловал в кончик носика.
– Здорово она про соринку… А мы кто? И когда же проморгается от нас Вечность? Надеюсь, не скоро…
«А вот, вот ещё, послушай!
Ради идеи не стоит растить крылья,
Говорят ангелы белые,
Мой будет черноволос,
Бос в обрезанных по колено джинсах,
И в снах таких же цветных,
Как роса на рассвете,
Мы сядем спина к спине,
И будем ждать,
Когда вернётся море нежности…
Как тебе? Тяжело разобраться, чьи, но я сейчас… Как же её… ага, вот. Елена Кияшко так говорила. Сколько же их здесь, частиц великого творческого наследия землян, о которых мы в космосе даже понятия не имели…»
«Знаешь, Маленькая, я бы с этой Леной охотно подружился. Правильно девушка тему понимала, по всему слышно. Наш человек».
«Я тоже. В дрýжки пригласила бы, пожалуй».
«Подругой невесты то есть? О истинная женщина… уже о свадьбе подумываешь?»
«Я бы на твоём месте задумалась, кого в свидетели звать. Ты, как честный человек, просто обязан жениться…»
«Разве ж я против? Я всеми имеющимися конечностями за! Слушаю и повинуюсь. ЕСТЬ задуматься!»
Но не успел он основательно погрузиться в раздумья, то есть выхватить их психосферы адекватную цитату, как паузу нарушил торопливый шёпот любимой. Ирá шептала вслух:
– Иван, ОНА смотрит на нас…
– Кто? – встрепенулся жених, озираясь по сторонам. – Твоя свидетельница?!
…ОНА замерла. Прижалась к земле, не сводя с них взгляда. В плечо больно впился острый сучок подвернувшейся сухой ветки. ЕЁ не могли увидеть! Хотя, имея дело с такими невероятными существами, нужно быть готовой ко всему… Осторожно, осторо-ожно… не дышать. Но проклятая земляшка смотрела в сторону, противоположную ЕЁ кустам.
Уфф. Пронесло. «Коп» не преувеличил, спецснаряжение работает выше всяких похвал. Её реальное присутствие не засёк даже этот похожий на крыло звездолёт, спрятавшийся на уступе выше по склону.
… – Кто смотрит?!
– Луна…
Иван резко вскинул лицо и посмотрел в немигающий жёлтый глаз, уставившийся на них с ночных небес. Казалось, в чёрном пологе специально оставлено наблюдательное отверстие для дежурного надзирателя, и он педантично относится к своим служебным обязанностям. Надзирает! «Ох уж эта Сеть Миров, не продохнёшь от вольных и невольных свидетелей, наблюдателей, соглядатаев…»
«Ну что ты, Солли! Она не следит за нами. ОНА СМОТРИТ… на нас. Она зажглась и горит от отражённых солнечных лучей. Ей без Солнца не засветиться. И она щедро делится светом с притихшей ночной стороной планеты… И всё-таки она не кружится на привязи, как цепная собака вокруг будки. Скорее, как одичавшая, следящая за бывшим хозяином украдкой, со стороны. Я только сейчас поняла по-настоящему, что она чувствовала, когда разговаривала с Луной, когда произносила в Вечность эти строки…
«Кто она? Я уже запутался в этих многочисленных свиде…»
«Моя любимая наставница, святая Ира Ухова. Она говорила:
Луна! Посмотри сколько места
Много в твоих зрачках,
Смотрю на тебя – и мы вместе:
В наших мирах. Помолчав,
В горсть умещу подбородок —
Смотришь печальной вдовой
В чёрном платке, породы
Одной мы с тобой, одной…
Молчальница! Скорбные веки,
Маленький рот, бледна…
Давай поцелуемся крепко! —
Ведь мы же с тобой – родня.
Я сейчас впервые в жизни так остро чувствую потаённый смысл её наследия. Я погружаюсь в каждую строку, сливаюсь… Она до сих пор где-то здесь… Человек не умирает до тех пор, пока о нём помнит хотя бы кто-то из живых. И чем более ценное наследие осталось от человека, тем дольше о нём помнят, тем большая его часть остаётся живой. Ира не ушла вся, целиком, в небытие. Какая-то неупокоенная ипостась её навсегда растворилась в психосфере, и витает над родными ей русскими просторами. Я только что, цитируя, слышала, как моя мысль раздваивалась, словно мы декламировали с ней дуэтом… Она почувствовала меня и дотянулась сюда. Здравствуй, Ира!»
«Здравствуйте… Добро пожаловать домой», – проступил внутри них слабенький, далёкий, но отчётливый, хрипловато-прокуренный голос.
Иван потрясённо посмотрел в блестящие влажные глаза Иры́. Она смотрела в небо и слезинки, как крохотные звёздочки, сползали по щекам любимой Женщины…
Так она и заснула. Счастливая. С засохшими солоноватыми (Иван пробовал кончиком языка) следами от мокрых звёздочек на лице…
А рядом лежал он, её единственный Мужчина и, улыбаясь, глядел на звёзды.
Ночь деликатно, молча, на цыпочках – уходила прочь…
А он всё лежал, боясь лишний раз пошевелиться, даже не заметив, что уже давно бредёт по диковинному полю. И отовсюду, куда ни глянь вокруг, – на него смотрели оливковые глаза. Но… уже ничего не взрывалось внутри от их некогда невыносимого взгляда… И глаза роняли слёзы, которые почему-то не падали вниз, а напротив, взлетали в самый центр небесной сферы. И блестели странными, диковато выглядящими дневными звёздами.
…Утро. Неизбежное, как желание любить.
Птицы исполняли что-то невероятно пафосное. И каждая пичуга старалась вставить свою трель в ворох звуков, обрушившихся на двух людей, лежавших внизу, на траве неподалёку от берега речушки, затерянной в складках южноафриканских Драконовых гор. Солнце, насилу выглянув из-за края ещё по-ночному свинцового облака, царапнуло первыми острыми лучиками трепетавшие листья. Листья отозвались, зажглись сочно-зелёным светом.
Иван приоткрыл и тут же захлопнул веки.
Поздно.
Утро уже ворвалось в него ярким светом сквозь сито ресниц. А вслед за светом ворвалось всё остальное. Крещендо птичьего пения. Пьянящий запах разнотравья. Шелест древесной листвы. По-домашнему деловитое, неспешное жужжание насекомых где-то совсем рядышком. Шуршащий пилотаж молодого ветерка в кронах деревьев. И чуть слышимое ровное дыхание слева, у самого виска.
Ирá! ЛЮБИМАЯ.
Он не спешил поворачиваться к ней, неожиданно остро осознав, что не хочет и даже боится её будить. Просто лежал, блаженно улыбаясь утру. И ещё тому, что был совершенно уверен, – на её губах также дрожала по-ночному обнажённая улыбка. Он настолько живо представил себе эту счастливую улыбку, заблудившуюся на притихшем лице. Не выдержал. Осторожно приподнялся и посмотрел на лицо любимой.
Её веки изредка подрагивали, как бы из последних сил подавляя колдовство рассвета. А улыбка… Конечно же, она была! Причём именно такая, как он себе представлял.
Перед его глазами поползла какая-то красная расплывчатая тень. Иван сфокусировал взгляд, переведя его с губ на плечо Иры́, расплывающееся маревом у самых глаз. По её коже неторопливо ползла красная капелька.
Кровь?! – резко кольнуло острие боли в виски.
Ох-х!.. Нет.
Он прикрыл глаза, успокаиваясь. Когда открыл их через несколько мгновений – капелька «не крови» вползала на правую грудь. Иван с интересом наблюдал за существом, которое он впервые видел, но часто вспоминал, напевая детскую считалку из чужого далёкого детства.
Божья коровка…
По-другому – «солнышко», как величали её дети. Крохотный красно-оранжевый жучок с семью чёрными точками на спинке…
«Солнышко» неторопливо ползло по обнажённой орбите другого «Солнышка», ночного лунного – недостававшей Ивану раньше половины мира. А Половинка вместе с планетой летела по орбите ещё одного «солнышка» – звезды Солнце. А оно в свою очередь… И так есть, и так будет всегда в этом лишь иногда уютном мире. Но за этот крохотный миг уюта платят большой и жестокой ценой – неприкаянностью и одиночеством, которые как вакуум и вечная тьма окружают редкие вспышки света, веры и любви…
Жучок настойчиво полз по чарующему склону правой груди. И вряд ли его волновали вакуум и вечная тьма, как впрочем и неприкаянность… Приближался коричневый дразнящийся пик. Божья коровка методично перебирала цепкими ножками по нежной коже…
«Божья коровка… улети на небо…», – возникло в голове.
Жучок, словно услышав призыв, быстро вполз на упруго торчавший сосок. Крутнулся влево-вправо. Приподнялся, шевеля в воздухе двумя передними парами лапок. Его спинка треснула, развалилась пополам. Это поднялись и отошли в стороны надкрылки, они же стабилизаторы. Из-под них вывалились сложенные, немного смятые тёмно-серые крылья. Вылитый летательный аппарат! В голове Ивана незримый диспетчер начал обратный отсчёт: «Пять… Четыре… Три…». Он, казалось, наяву услышал грохочущий треск неожиданно длинных распрямившихся крыльев. Взметнулись, затрепетали. И жучок с натугой оторвался от эрогенной взлётной зоны. Быстро исчез из поля зрения. А застывший Иван всё глядел и глядел на опустевшую взлётную площадку, на этот капризно торчавший сосок любимой женщины. И за его спиной расправлялись и уже начинали легонько трепетать от возбуждения большие невидимые крылья…
Ирá томно потянулась, притягательно изгибаясь всем обнажённым телом. Ещё ничего не понимая, открыла глаза. Тут же зажмурилась от яркого света и вдруг…
Наткнулась на обжигающие жадные губы!
И утонула в поцелуях.
…«Свадебная свидетельница» притаилась в густых зарослях какого-то неуютного колючего кустарника. Слилась с почвой, не обращая внимания на впивающиеся в руки колючки. Сейчас во всём необозримом космосе для неё не существовало ни единого живого существа, кроме этих двух, укутанных аурой любви… украденной у неё любви.
Отдышавшись, Ирá шепнула Ивану:
– Любимый… Наверное, главное для счастья – вот так вот, каждое утро просыпаться от прикосновения губ любимого, самого главного для тебя на земле человека…
– Ну-у-у… – расплылся он в улыбке, – если верить твоему ночному сенсационному заявлению, то… звучит немного двойственно… поцелуи Самого Главного на Земле человека. Ведь Император Звёздной Империи и есть Самый Главный на Земле… Я ничего не путаю?
– О-о-о… У нас уже начинается мания величия, ваше величество? «Кстати! Родной ты мой… – глаза Иры́ обрели сладко-язвительное выражение. – А тебе не кажется, что по законам терринга Шукираи, я уже давно являюсь твоей законной женой?!»
– Да… погорячился я тогда, – улыбаясь, произнёс Иван вслух, оглаживая взглядом и ладонью смуглую шелковистую кожу.
– Ах ты ж!.. – задохнулась она от притворного возмущения. – Погорячился он! Айсберг несчастный! Для тебя всё, что выше нуля градусов – «погорячился», да? Ну, я тебя сейчас разбавлю – инеем покроешься… Голос как льдинка потрескается и на осколочки распадётся.
И она, с экспрессией, неожиданной для тела, разомлевшего со сна, набросилась на Ивана. Перевернула его на спину и принялась дразнить, касаясь сосками груди, проводя ими будоражащие незримые борозды на застывшем от блаженства теле. Сначала он сдерживался изо всех сил. Но сдержанности надолго не хватило.
Он опять взорвался! Расплескался внутри её Вселенной. Рухнул в зовущее, ждущее, манящее, ВЛАЖНОЕ. И опять, как когда-то, пусть ненадолго, во всём мире, паря над Землёй, – БЫЛ… ДЫШАЛ… ЛЮБИЛ… ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК!.. И не было мужчины, не было женщины.
Был первый человек, ещё неразделённый на половинки…
Когда они умиротворённо затихли и расслабленно лежали, слушая дыхание друг друга, Ирá спохватилась:
– Да, чуть не забыла… Я же не закончила свою сказочку.
– Давай, только в двух словах. «Нам давно пора отправиться на поиски места, в котором я наконец-то избавлюсь от… ну, ты знаешь от чего, я эту мерзость больше не хочу ни вслух называть, ни мысленно произносить».
– В двух не получится, Солнышко… А если коротко… «Прекрасная колдунья умерла, счастливая, что передала любимому ученику своё искусство. А он стал самым известным и почитаемым человеком… И его чествовала вся Империя. Ох, и пиршество закатили! И я там была. Мёд-пиво пила, да так упилась, что уже и не помню, чем дело кончилось…»
– Эх ты, выпивоха! – погладил он её по гладкой, шелковистой как и везде, коже головы, словно пытаясь взлохматить несуществующие волосы. – А с чего это она умерла?
– А тебе зачем? Ну, умерла и умерла… «Всё равно ведь не поверишь, от чего».
