Книга: Башни земли Ад
Назад: Глава 17
Дальше: Глава 19

Глава 18

«Самым мирным государством будет признано то, которое завладеет всем миром».
Устав Организации Объединенных Нукеров
За многие века существования ипподром Константинополя не видел зрелища, подобного тому, что происходило в этот день. Никогда еще зрителей не гнали на трибуны жестокосердные воины, пришедшие в прежнюю столицу мира из степей далекой Тартарии. Всякого, кто пытался уклониться от устроенного Тамерланом представления, ловили и били плетьми.
Там, где прежде состязались в скорости разноцветные квадриги, где еще совсем недавно соревновались борцы, стоял эшафот, у которого в ожидании очередной жертвы топтался верзила с тяжелым кривым мечом. Двое подручных, повинуясь команде палача, подтаскивали к нему новую жертву. Кат заученным движением хватал его за шею, с размаху бил лбом о камень поворотного столба, примащивал бесчувственное тело на плахе и в один взмах опускал свое оружие на шею обреченного. Голова скатывалась в корзину, другие подручные оттаскивали тело, чтобы выбросить его на корм шакалам и воронью.
Еще один, должно быть, помощник и подрастающая смена палача, подхватывал корзину с головой, чтобы бросить человеческий обрубок на громоздящуюся посреди залитого кровью поля груду — основание новой смертельной башни.
Тамерлан, не отрываясь, точно завороженный, следил за кровавой расправой. Всякий раз, когда меч палача описывал свою роковую траекторию, камень на пальце Великого амира вспыхивал, и по телу пробегала блаженная дрожь.
— Я вижу, брат мой Мануил, тебе не по вкусу то, что видят глаза твои, — оборачиваясь к василевсу, насмешливо спросил Тимур.
— Для чего это? Разве воздаяние не должно следовать за деянием? — Император ромеев стиснул зубы.
— Тебе кажется, что я жесток? Что все эти твари невиновны? Быть может, и так. Но разве владыки земли Рум в прежние времена не состязались между собой в количестве умерщвленных врагов? Разве не украшали они дорогу к столице тысячами распятий?
— С тех пор, как великий Константин, основатель этого города, признал сыном Божьим одного из таких распятых, мы избегаем подобной жестокости, — не удержался от ответа василевс. — Стоит ли напоминать, что сей несчастный, умерщвленный на кресте, почитается и у вас как пророк Иса.
Но Иса, Иисус, принес себя в жертву во искупление грехов рода человеческого. Те рабы, которых распяли вдоль Аппиевой дороги, были повстанцами. Эти же несчастные — в чем повинны они? За что ты караешь их?
— Аллах милостив, и он не допускает безвинной жертвы. Ты говоришь, что эти люди ничем не заслужили кары, но это не так, мой драгоценный собрат. Все они жили вдоль того пути, которым шли тумены. Кто-то из них, — Тимур кивнул на очередного казнимого пленника, — отправился к врагу и сообщил о наших планах, кто-то принимал нас под своей крышей, приносил кумыс и лепешку, делал вид, что все спокойно и тем скрывал близость засады. Кто-то, зная о западне, не упредил моих людей. Как учил меня отец, если меч твой остановится, искореняя скверну, она сама искоренит и меч, и сердце твое.
Подобно вашим императорам, я велел отсчитать каждого десятого во всех селениях на пути моих погибших воинов. И все, на кого указал перст судьбы, будут казнены. Одно лишь гнетет меня, — продолжал Железный Хромец, — хочу я узнать, кто главный мой враг. Ведь кто-то дал знать порождению гюрзы, Тохтамышу, и болотному псу, Витовту, о моих планах, иначе как они оказались в этом месте? Они должны были уже пройти дальше и там подставить спину для удара.
Кто-то из тех, кто близок мне, кому я верю, предал меня, как сребролюбец Иуда великого учителя правоверных, ниспосланного Аллахом пророка Ису. — Тамерлан впился недобрым взглядом в собеседника. — Хорошо, что я не подозреваю тебя, мой драгоценный собрат, ибо ты разумный человек, и потому осознаешь, чем тебе и стране твоей грозит это мое поражение. Теперь, когда Тохтамыш уничтожил моих людей, он может, ничего не опасаясь, идти на Самарканд. Этот выродок, этот червивый плод великого Чингизова древа знает, что я не могу оставить столицу без защиты, и в то же время понимает, что я слишком увяз здесь, готовя поход в твою защиту против коварных змеев морских, венецианцев. Куда бы я теперь ни пошел, я не могу ударить в полную силу. Тохтамыш знает, что я не оставляю соратников, точно так же, как не щажу врагов, ведь стоит мне уйти, и Баязид, и Венеция набросятся на тебя, мой достойный собрат, со свирепостью хиндских тигров. А потому я верю тебе, василевс, ибо нет для тебя жребия хуже, чем обмануть мое доверие.
— Но что же ты намерен делать? — пытаясь сменить тему, спросил император.
— Как всегда и во всем уповать на милость Аллаха, — отрезал Тимур. Он замолчал и отвернулся в сторону поля, где воздвигалась новая башня из отсеченных голов, и глашатаи во весь голос выкрикивали имена приговоренных, откуда они родом и однообразно: «Так случится со всяким, кто станет противиться воле Повелителя Счастливых Созвездий, да хранит его Аллах, милостивый, милосердный».
Тамерлан обвел взглядом притихшие трибуны. Должно быть, никогда прежде представления на ипподроме Константинополя не проходили в такой гнетущей тишине. Надрываясь, кричали глашатаи, плакали и голосили от ужаса жертвы в ожидании последнего мига. Меч со свистом рассекал воздух и тупо бил в массивную деревянную плаху. Удовлетворенно хекал палач после каждого удара. Трибуны оставались безмолвными.
— Твоему народу тоже не нравится мое увеселение. Всякий глупец считает, что он будет жить вечно. И потому не видит радости в том, что нынче смерть обошла его стороной.
Все эти люди, — Тимур обвел рукой замерших от ужаса ромеев, — либо непроходимые тупицы, либо смутьяны, что, впрочем, одно и то же. Только непроходимый тупица восстает против моей воли. Этим людям стоило бы кричать от счастья и благодарить судьбу, что не они сегодня обречены на смерть. Будь я на твоем месте, дражайший мой собрат, я бы достойно проучил самых дерзких из твоих подданных, дабы внушить страх и почтение всем прочим. Ты чересчур снисходителен к ним, Мануил. Те, кто не знает, как может быть иначе, не умеют ценить счастья, выпавшего на их долю.
— Я живу и правлю по закону, освященному веками. Великий император Юстиниан, подаривший народу ромеев свой кодекс, говорил, что, если государь не чтит Закон, государя не будет чтить и последний из его подданных.
— Государь и есть Закон, — покачал головой Тамерлан. — И если он поступает с оглядкой на то, что будет угодно какому-то водоносу или пастуху, то император ли является властителем этой черни или же чернь правит императором? — закончив фразу, Повелитель Счастливых Созвездий повернулся и направился к выходу из ложи. — Подумай над этим, Мануил, — не оглядываясь, бросил он. — Подумай, пока на челе твоем венец кесарей и рука еще отягощена державой.
Хасан Галаади поклонился василевсу и вышел вслед за Тимуром. На какой-то миг взгляды императора и дервиша встретились, но они постарались тут же отвести глаза, чтоб, не приведи Бог, кто-либо не заподозрил их в сговоре.
Тамерлан, насупившись, шел между рядами вышколенных аскеров, охранявших вход в ипподром и весь путь от него к воротам. Хасан Галаади неслышно ступал чуть поодаль Великого амира, зная, что Повелитель Счастливых Созвездий ничего никогда не упускает из виду, когда понадобится, он непременно призовет не в меру разумного дервиша пред свои грозные, но ясные очи. Тимур, несмотря на хромоту, шел быстро, думая о чем-то, известном лишь ему и Аллаху. Не доходя совсем немного до ворот, он остановился и обернулся к своему наперснику.
— Скажи, многомудрый Хасан Галаади, кто изрек об этом городе: «Благословен будет повелитель, и благословенно будет войско, которое овладеет Константинополем: рай Господень откроется им».
— Ходжа Ильхан ибн Умар, именуемый также Ходжа Атлы. Что означает «наездник-ходжа».
— Ходжа-наездник, — повторил Великий амир. — Вот прекрасный образец истинно верующего, для которого слово обращается в деяние, а не деяние рассыпается в слова.
— Ходжа Атлы был восхищен красотой города и мудростью народа его. Но это было две с половиной сотни лет тому назад. Вскоре после смерти блаженного Ильхана ибн Умара, мир праху его, войско рыцарей-франков ворвалось в город, разграбило столицу ромеев, истребило тысячи несчастных и даже посадило на трон непотребную женщину, опьяненную вином. Но открыло ли злодеяние сие путь в рай грязным нечестивцам?
— Ты сравниваешь меня с ними? — Тамерлан резко повернулся.
— Нет, владыка правоверных, это ты сравниваешь себя с ними.
Тимур усмехнулся. Ему положительно нравилась спокойная храбрость благочестивого дервиша.
— Тот, кого охраняет Аллах, да не устрашится льва в пустыне, — насмешливо глядя на собеседника, проговорил грозный завоеватель. — Ты бесстрашен, маленький дервиш, как всегда бесстрашен. Так и подобает всякому правоверному. Но, коль ты не страшишься ничего, скажи мне, что думаешь о сегодняшней казни? Прав я или нет?
— Когда я был совсем мальчиком, мы с учителем отправились через пролив из земель Трансиордании в земли, где некогда правили фараоны, дабы там приобщиться к мудрости и познаниям жрецов тамошних храмов. Неподалеку от святилища Береники, — Хасан чуть заметно повысил голос, — буря напала на корабль, превратив морскую гладь в тысячу разверстых пастей. Ветер сломал мачту, она упала, убив некоего купца. Когда мы пристали к берегу, слуги несчастного сокрушались, что их хозяин погиб, не успев понять, от чего умирает. И когда Мункар и Накир призовут его на суд, ему нечего будет поведать им. Тогда мой учитель подошел к ним и сказал: «О чем плачете вы, о глупцы? Этот человек так и не понял, для чего живет, стоит ли сокрушаться, что он не понял, как умер?»
— Что ты хочешь сказать мне своим витийством? — вновь нахмурился Тимур.
— О величайший из великих! В этом рассказе нет витиеватых иносказаний. Если те, кому нынче отрубили голову, знали, зачем жили, то понимали, на что идут. И ты лишь помог им. И лишенные головы, они гордо предстанут перед Аллахом. Если же не осознавали они сути жизни своей, что проку в их смертях? Проклятия замрут на устах, когда меч коснется шеи, но Господь слышит и эти слова.
Великий амир минуту в полном молчании разглядывал Хасана Галаади. Губы правителя сжались, и узлы желваков перекатывались на скулах, обтянутых морщинистой кожей.
— Ступай прочь, Хасан эфенди, — наконец сказал он. — Я призову тебя позже.
Тамерлан повернулся и в одиночестве зашагал между рядами воинов с обнаженными мечами. У ворот лагеря его встречал даруге.
— О владыка правоверных! — начал он.
— Салам алейкум.
— Алейкум ас-салам, — касаясь правой щекой щеки Великого амира, ответил страж лагеря.
— Скажи, видел ли ты нынче черного лохматого пса у моего шатра?
— Ни черного, ни белого, ни какого-либо иного, мой господин.
— Ни черного, ни белого, — повторил Тимур и, отстранив военачальника, прошествовал в свое походное жилище. Едва он остался один, как в приоткрытый полог, хлопая крыльями, ворвался черный, будто оживший ком печной сажи, ворон.
— Ты здесь? — глядя на него, неуверенно, точно не желая полагаться на остроту своих глаз, спросил Тамерлан.
Ворон склонил голову набок и громко, протяжно каркнул.
— Значит, беда?
Ворон развел крылья и трижды звонко щелкнул клювом.
* * *
Герцог перестал метаться по залу, резко остановился и, в упор глядя на Камдила, произнес:
— Я видел хвост. Огромный змеиный хвост. Она схватила им этого, странного, и размахивала бедолагой в воздухе, точно младенец погремушкой!
— Да, ваша светлость. Ну шо такого, ну, не сдержалась барышня, ну, проявила себя, так сказать, с другой стороны, подумаешь, эка невидаль. Сказано же: проявил себя — закрепи.
— Это потому, что суббота, — сочувственно глядя на Жана Бесстрашного, пояснил Вальдар.
— Я не могу допустить, чтоб в моем герцогстве по субботам размахивали хвостами все, кому не лень. В конце концов, церковь против… не правда ли, ваше высокопреосвященство?
Балтасар Косса, наслаждавшийся изысканным букетом хваленого бургундского вина, чуть было не поперхнулся от неожиданного вопроса:
— Нигде в Священном Писании, ни у апостолов, ни у отцов церкви не сказано, что надлежит делать по субботам, имея хвост. В свою очередь, размахивать им, не имея оного, предосудительно, ибо сие нарушает замысел Божий.
Храбрейший из европейских рыцарей озадаченно уставился на папского нунция.
— Впрочем, если вашей светлости Угодно, — развивал свою мысль пират в алой сутане, — мы вместе с высокопреосвященнейшим братом моим во Христе, Теофилом, можем устроить в Дижоне отменнейший теологический диспут на эту тему.
Кстати, — граф Косса приподнял камилавку и почесал тонзуру, — а где нынче черти, простите, всеблагие угодники, носят моего высокопреосвященнейшего собрата?
— Не знаю, — буркнул герцог, — но, если пожелаете, прикажу узнать.
— Это было бы очень уместно с вашей стороны. Крестовый поход все-таки… Пока же, если пожелает ваша светлость, я могу поделиться своими возвышенными соображениями на этот счет.
Герцог Бургундский вызвал слугу, шепнул ему что-то на ухо и отпустил, не удостоив лишнего взгляда.
Предложение Жана Бесстрашного немного перекусить после возвращения в замок было встречено общим одобрением, но легкая трапеза, едва начавшись, переросла в военный совет.
— Отродье врага рода человеческого, гнусный выродок ехидны, отрыжка Левиафана, плевок из адской бездны, коварный и гнусный нелюдь, скрывавшийся под личиной неприметного купца, хотел причинить непоправимый ущерб нашей матери, первоапостольной римско-католической церкви в моем лице. Я уж не говорю о своем высоком сане, но каково, сами посудите, кардиналу, призвавшему христиан ополчиться против демона тартарейского, самому быть захваченным одним из прислужников Вельзевулова отродья. — Балтасар Косса перекрестил рот. — Не к ночи будет помянут.
— Да, — согласился Жан Бесстрашный, — это было бы нелепо.
— Вам не откажешь в мудрости, сын мой, — милостиво кивнул прелат. — Вот вы говорите, девица, осилившая коварного демона, помавала оной нелюдью в воздухе при помощи хвоста.
— Да, именно так я и говорю.
— Но мы уже едины в мысли, что сие деяние было направлено исключительно на спасение жизни ее высочества, — кардинал поклонился в сторону молчащей при мужском разговоре Анны Венгерской, — и на поддержание авторитета церкви.
Жан Бесстрашный согласно кивнул.
— Если тут мы достигли согласия, то следует упомянуть о многочисленных чудесах, кои свершались во славу Божью и для защиты девиц различными истинно верующими, впоследствии причисленными к лику святых.
Так, Святой Юлиан словом Божьим смирил чудище, выходящее из вод морских, и дева, отданная на пожрание оному, одним лишь поясом своим опутав шею страшилища, привела его в родной город, и там сей дракон еще долго служил верой и правдой, пастью, лапами и хвостом своим отпугивая варваров от этой обители христианского благочестия.
— Точно-точно, — не удержался Лис. — А еще в Англии святой Каранток был. Тот вообще виверну охмурил. Так она у него так усмирилась, что мясо жрать перестала, силосом перебивалась, но, правда, смердела так, шо нехристи за версту шарахались.
— А христиане? — заинтересованно уточнил герцог.
— А христиане из смирения терпели. В общем, ежели у тебя хвост имеется, значит, не суй свой нос куда попало.
— А куда суй?
— А хвост его знает. Да и какое нам, гением Творца небесного избавленным от хвоста, дело до чужого хвостосовательства и нососуйства.
У нас у самих Тамерлан на хвосте, что уж совсем не куртуазно.
— Да, конечно. — Лицо Жана Бесстрашного посуровело. — Теперь, когда я воочию убедился в искренности и правоте ваших слов, друзья мои, я не вижу иного способа для себя, как объявить сбор новой армии, чтобы дать отпор тому, чье имя — коварство, и чьему вероломству мог бы позавидовать сам враг рода человеческого.
— Вот речь истинного рыцаря, — восхитилась молчавшая дотоле принцесса. — Теперь всякому без лишних слов ясно, что былые лишения не сломили ваш дух. Вы приняли верное решение. — Анна поднялась из-за стола. — В свою очередь, чтобы не отвлекать ваш доблестный взор, я задумала отправиться в неаполитанское королевство, в принадлежащий мне замок Соррино. Король Владислав — мой родственник. Я надеюсь убедить его вступить под знамена крестового похода. Буду ждать там вестей от вас, друг мой. — Анна смерила герцога таким долгим и недвусмысленным взором, что Жану Бесстрашному захотелось немедленно вскочить в седло и лететь в Соррино, не дожидаясь рассвета.
— Но дорога опасна, — попытался было протестовать герцог.
— Вам не стоит беспокоиться, — улыбаясь, словно кот, приглашенный на день рождения мыши, заверил Балтасар Косса, — мои дела здесь уже закончены, и я намерен возвратиться в Рим. С радостью сопровожу вашу прелестную гостью в ее замок.
— Капитан, ты смотри, шо подлюка краснополая вытворяет! Опять глазки строит, никак не угомонится.
— Наши дела здесь тоже закончены, — в тон кардиналу продолжил Камдил, — и мы также рады будем сопроводить ее высочество в Соррино.
Балтасар Косса поджал губы.
— Да-да, вот только надо будет во саду ли в огороде вашем полить слезой одно весьма приглянувшееся нам с кардиналом дерево, — поддержал Лис. — Эх, как оно будет тосковать в разлуке!
Герцог Бургундский удивленно поднял брови, силясь понять, о чем речь. Но тут в залу, тихо постучав, вошел давешний слуга, отправленный на поиски кардинала Теофила.
— Ваша светлость, — поклонился он, — мы нашли второе высокопреосвященство.
— Где же он?
Посыльный замялся.
— С позволения сказать, кардинал нынче пребывает на том самом пустыре, на котором вы совсем недавно собрали богатый урожай монет.
— Что же он там делает?
— Как рассказали нашедшие его стражники, сидит, пригорюнившись. А до того бросил во вспаханную землю пригоршню золотых, отслужил мессу и теперь, стало быть, ждет урожая.
* * *
Кристоф де Буасьер оглядел светлую, чуть голубоватую полосу клинка. Аккуратная ровная заточка. Ни пятнышка ржавчины. Мессир рыцарь останется доволен. Оруженосец вложил меч в ножны, подержал, разглядывая тисненый на коже узор и маленькие рубины по всей длине рукояти. Затем легко выдернул меч, сделал несколько рубящих взмахов и ловко вернул оружие в прежнее положение. «Надо еще бригандину уксусом обработать», — вспомнилось ему.
Кожаная стеганка с металлическими пластинами, вшитыми внутри, принадлежала Рейнару. Для смягчения удара под стальные пластины набивалась верблюжья шерсть, и все было бы хорошо, когда б не блохи, норовившие поселиться в бригандине. Поэтому время от времени доспех приходилось обрабатывать винным уксусом. Это придавало воинскому снаряжению невообразимый аромат. Впрочем, такое средство не слишком помогало, да и выветривалось быстро, но, увы, ничего другого не было. Кристоф совсем уже было собрался приняться за бригандину, но тут дверь распахнулась, впуская господина рыцаря и его верного соратника.
— Собирай вещи, мы уезжаем, — с порога объявил Вальдар.
— Но… — замялся де Буасьер. — Как же, мы же…
— Никаких мыжей. Родина Петрарки совместно с отечеством Цезарей заждалась нас. Она лежит и бредит: ну что же он не едет!
— Кто?
— Ну не Петрарка же.
— А это кто?
— Не занимай свою голову вещами, не сопряженными с боевой и политической подготовкой. Даже если для всех прочих Петрарка — это певец Лауры, то для тебя это — небольшой камнемет.
При этих словах Кристоф де Буасьер окончательно потерял суровую нить Лисовской мысли, ибо неосторожно попытался вообразить себе камнемет, исполняющий канцоны неведомой Лауре. Лицо его стало задумчиво, и он чуть не отхлебнул из бутыли с уксусом, которую до этого неосторожно взял со стола.
— Э-э, мальчик мой, не пей, козленочком станешь! Все не так фатально.
— А как же Анна? — со слезой в голосе выдавил оруженосец. — И… и портрет. — В глазах юноши появился огонек надежды. — Она нас не отпустит.
— Все учтено могучим ураганом, — заверил Лис.
Кристоф снова напрягся.
— Не волнуйся, — обнадежил мессир рыцарь, — мы обо всем позаботились. Анна поедет с нами.
Если бы в этот миг на Бургундию обрушился обещанный Лисом могучий ураган, Кристоф удивился бы меньше.
— И… и… я сейчас, — не сводя с Камдила удивленно-восторженных глаз, пообещал Кристоф. — А как же герцог? — вдруг насторожился он.
— Ты знаешь, — Лис положил юноше руку на плечо, — мы решили оставить в Бургундии прежнего герцога. А шо, хороший мужик, опять же, Бесстрашный. Щас соберет армию и тоже в Италию притопает. Там нынче хорошо. — Он на секунду задумался. — А когда мы приедем, еще и весело будет.
— Это уж точно, — подтвердил Вальдар. — Ладно, Кристоф, друг мой, вели подавать завтрак.
— Слушаюсь. — Кристоф склонил голову и метнулся к двери. Его окрыленный любовью юный организм мчал так быстро, что де Буасьер едва успел распахнуть дверь перед собой. Необходимость увернуться от нее заставила сына лесничего остановиться. Он повернулся к рыцарю, достал из поясной сумы невзрачного вида колечко и протянул Камдилу.
— Моя почтеннейшая родственница велела передать это вам, монсеньор.
Вальдар принял сувенир и стал разглядывать его.
— Это шо, то самое, в которое она асура упрятала? — восхитился Лис.
— Не знаю, но моя прапрапра…
— Мы поняли. Что она сказала?
— Она сказала, что вам оно пригодится. И очень скоро.
— Как интересно, — присвистнул Лис. — А оно как, трехзарядное или безлимит?
Кристоф с подозрением глянул на Лиса и осторожно спросил:
— Так я распоряжусь насчет завтрака?
— Давай, — кивнул Вальдар, и юноша скрылся за дверью.
— Капитан, дай поносить, не жлобись, — требовательно заявил Сергей, как только оруженосец исчез из виду.
— Пожалуйста. — Камдил протянул другу кольцо. — Но только, может, не стоит торопиться? Ты помнишь историю с Лаис и ее перстнем? А она — не чета нам, потомственная жрица прародительницы Эстер. Даже у нее, невзирая на все предосторожности, дело пошло сикось-накось. А что у нас тут заключено, ни ты, ни я не знаем.
— Капитан, вот ты сравнил! То ж кольцо Соломона, демон развесистый, шо та клюква в родном краю. А у нас шо? Чему нас учит уважаемая подруга Шахерезада? Кольца надо время от времени протирать и не терять. Ну, сам посуди. Стала бы прапрапра вручать двум недалеким размахаям перстень, который не работает без инструкции толщиной со строевой устав?
— Вряд ли.
— Тогда давай попробуем. — Сергей нацепил перстень на палец и начал усиленно тереть его, как в дни службы ременную бляху, чтоб довести до зеркального блеска.
— Что пожелаешь, мой господин? — перед оперативниками сгустился из воздуха давешний ромейский купец.
— Да так, — Лис оглядел джинна, — поздороваться решил, собеседование устроить. Ты же теперь у нас работаешь.
Купец исподлобья поглядел на Сергея:
— Я раб перстня.
— Да, я в курсе. Это у вас традиция такая: раб перстня, раб лампы.
Купец вновь кинул на Сергея хмурый взгляд из-под тяжелых бровей:
— Я жду приказа, мой повелитель.
— Вальдар, тебе не нужно где-нибудь дворец построить или город с землей сровнять?
— Нет, — покачал головой Камдил.
— Я не могу уйти, не выполнив приказа, — сквозь зубы процедил раб кольца.
— Вот незадача. Слушай, как тебя звать-то?
— Демириад ибн Шахлан. Сын царя Шахлана, повелителя джиннов и асуров, сокрушителя дэвов.
— Короче, Димон. Это все в прошлом. Скажи, ты можешь перенести наш кортеж в Неаполь?
— Нет, мой господин, — неожиданно улыбнувшись, промолвил царевич.
— Это еще почему?
— Ибо нарушил я древнее заклятие и преступил в дерзости своей нерушимый пояс Береники. Оттого сила моя обернулась против меня.
— Мудрено, но в целом — понятно. И что ж ты теперь можешь?
— Не более, чем всякий иной человек.
— Вот так здрасьте. — Лис обиженно поглядел на Вальдара. — Капитан, это даже не китайская подделка, это просто форменное издевательство над уважаемыми людьми.
— Вряд ли Мелюзина хотела посмеяться над нами.
— Ну ладно, ты умный, тебе виднее. — Лис еще раз поглядел на бывшего соседа. — Дима, ты, часом, кушать не хочешь? Небось в кольце не кормят?
— Асуры не нуждаются в человеческой еде, — гордо расправил плечи ибн Шахлан. — Но за приглашение спасибо.
— Ой, да чуть шо — обращайся.
— Это вы обращайтесь. Я раб кольца и должен служить.
— Вот ты заладил…
— Мессир рыцарь, — на пороге возник Кристоф де Буасьер, — завтрак подан. Добрый день, мсье, — поздоровался он с купцом.
— Для кого добрый, для кого и последний, — буркнул джинн.
— Но-но, нечего попусту зубами клацать. В общем, так. Даю тебе ответственное поручение. Сейчас пойдешь с нами и будешь пробовать еду.
— Вы полагаете, она может быть отравлена? — насторожился оруженосец.
— Это вряд ли, но не посылать же его в трактир за пивом, несолидно как-то.
— Кристоф, — перебил рассуждения соратника Вальдар, — распорядись поставить еще один прибор.

 

Кортеж его высокопреосвященства кардинала Балтасара Коссы готовился к выезду из Дижона. Дорожные возки для господ и прислуги, телеги с вином и снедью, стражники папской гвардии, приближенные кардинала самой пиратской наружности. Среди прочих, точно крейсер между рыбачьих шхун, возвышался настоящий колесный дом, выделенный Жаном Бесстрашным для своей прекрасной дамы. Шестнадцать серых першеронов, превышающих в холке рост всякого бургундца, были запряжены цугом, дабы легко и без натуги везти походный дворец. Два десятка бургундских рыцарей со своими оруженосцами, пажами и слугами ждали только приказа отправиться не то что в Италию, а и на край света за несравненной Анной Венгерской.
— Ну шо, капитан, — глядя на толпу в разноцветных коттах, на пляшущие над колонной гербовые вымпелы, констатировал Лис, — уезжаем мы отсюда с большим приварком.
— Будем надеяться, что Жан не станет мешкать со сбором армии, и французы с англичанами не будут ему мешать. — Камдил вскочил в седло.
— Стойте, стойте, заклинаю вас, стойте! — по дороге навстречу кортежу, воздев руки, шествовал кардинал Теофил.
— Священник навстречу — дурная примета, — пробормотал кто-то из стоящих поблизости рыцарей.
— Согласно булле Папы Гонория III — только если с пустыми ведрами, — высокопарно заявил Лис.
— Что, правда?
— Да. И верхом на черной кошке.
Рыцарь громко расхохотался, должно быть, представив себе кардинала с пустыми ведрами на черной кошке, тем самым несколько нарушив пафос ситуации.
— Балтасар! — растирая по щеке слезу, возопил святой отец. — Брат мой, яви мне свой лик, ибо слова раскаяния рвутся из сердца грешника.
Из дорожного возка на пыльный тракт сошел граф Косса, на ходу поправляя наперсный крест:
— Я внемлю тебе, брат мой Теофил.
— Да будет тебе ведомо, мой преосвященнейший собрат, что вчера ночью я, завидуя славе твоей, завидуя чуду, по слову твоему свершившемуся, дерзнул повторить деяние твое: я бросил в борозду золотые флорины и призвал имя божье в ожидании богатой жатвы. Но Господь презрел мои суетные молитвы. Я не дождался урожая, но если бы только это. — Он всхлипнул и продемонстрировал черные от земли руки. — Чтобы избежать подвоха, я просидел на пашне всю ночь, не сомкнул глаз до рассвета. И что же?
— Что? — заинтересованно спросил граф Косса.
— Вот этими перстами я обыскал бразды. Я просеял через сито все поле. Мои флорины исчезли.
— Не, ну я знал, что золото без солнца не вызревает. — Лис почесал затылок. — Но чтобы вот так…
— Думаю, садовые гномы сочли обнаруженное золото платой за их непосильный труд, — чуть слышно проговорил Вальдар.
— Преосвященнейший собрат мой, — не унимался Теофил, — прости мне грех. Моя гордыня стала деянием, влекущим за собой воздаяние.
— Прощаю тебя. — Балтасар Косса перекрестил конкурента. — Да будет с тобой милость Господня. Я не стану накладывать на тебя епитимью, но раз уж ты сам очами и руками своими уверился в праведности нашего святого дела, ступай в Авиньон и на пути своем с каждого амвона свидетельствуй о чуде, о том добром знаке, который подан истинно верующим в самом начале крестового похода против демона из бездны тартарейской. И да восстановится мир в доме Божьем. Да превратится расколотое в нерушимое пред лицом общего врага. Аминь.
— Точно, шо аминь, — подытожил Лис.
Назад: Глава 17
Дальше: Глава 19