Часть VI
Глава 16. Тарелочники
Сегодня мне вновь предстоял визит в Лагерь. Зоя устроила-таки встречу — и даже не с вожатым, а с комиссаром, неведомо как перескочив через уровень. Чтобы не слишком выделяться, я надел обшарпанные кроссовки, впрочем довольно крепкие, натянул засаленные (лишь снаружи) штаны и куртку. Оснасткой обошелся минимальной, привычно укрыв под просторной одеждой компактные доспехи, пару коротких мечей и, разумеется, «гюрзу» — это не считая бластера, уже ставшего для меня вторым обязательным стволом. Когда вокруг столько врагов, не стоит им давать лишнего шанса.
Но к коммунарам поехал не сразу. Сегодня, впервые на этой неделе, я сделал уступку своей слабости, решив ее слегка подкормить, чтобы не грызла так. Имею в виду загадочных жильцов дома на набережной, которые так интересуют Аскольда, — точнее одну из тамошних обитательниц.
Опять я следовал за «каплей» Ники точно привязанный, не отпуская дальше, чем на квартал. И кто говорил про пастырей, имеющих Власть над смертными? А это как назвать? Ну, можно еще — наркотик. Каждый день мне требовалось видеть Нику. Хоть недолго, хоть издали, через окуляры «стрекозы», летящей за ней на изрядной высоте. Ибо я знал, как чутка девушка к чужому вниманию. А кто я такой, чтобы тревожить ее понапрасну?
Затем мне стало не до любования, а благостный настрой точно ветром сдуло: я разглядел еще один «хвост», следующий за Никой неотступно, но вполне грамотно старающийся не мозолить глаза. Был это броневик — неплохо оснащенный, с тонированными окнами. Сразу вспомнился Ульян с прозрачными его намеками, да и Аскольд мог подсуетиться — во всяком случае, во второго бескорыстного воздыхателя верилось слабо. Кажется, у девочки назревают проблемы.
Вскоре броневик стал подтягиваться к «капле», будто решился на обгон. Конечно, и я сократил дистанцию, лишь бы не прозевать начала событий. И почти тотчас впереди возник другой вездеход, вывернув из-за угла.
«Коробочка» получилась классической, как в кино. Встречная машина резко вильнула, перегородив узкую улочку, а в следующую секунду преследователи выполнили такой же маневр.
Но девушка не растерялась. Затормозив, она выскочила из машины — еще раньше, чем это сделали напавшие, — и метнулась к ближнему подъезду. Следом рванули трое, оставив водителей разбираться с «каплей». Тотчас и я бросился к соседнему дому, успев выяснить, что задняя его дверь выходит в тот же двор. И на секунды успел опередить охотников, подхваченный словно ветром, — тем более, что мчался Нике наперерез. А в дворике очутился одновременно с ней.
Сегодня девушку облегал бежевый сарафан, короткий настолько, что едва покрывал ягодицы. Бежала она красиво и очень экономно, почти не взлетая на прыжках, — ее корпус будто завис в невесомости, а Ника разгоняла его рывками голых ног. Казалось, она не спешит, но я-то видел, сколько метров пожирает бег за секунду: впору рекордсменке! Паники не было в помине — ни визга, ни отчаянных озираний. Ника поглядывала по сторонам даже с небрежностью, точно любовалась видами. Вот только неслась она прямиком в глухой конец двора, перегороженного каменной стеной, которую и я смог бы одолеть разве с хорошего разбега, — видно, неспроста засаду устроили именно здесь.
Наверно, Ника приняла меня за одного из мерзавцев, невесть с чего наехавших на нее, но не выказала возмущения — скорее любопытство. Во всяком случае ее взгляд, брошенный на меня, был внимательным и почти дружелюбным. При этом она даже не сбилась с шага, а злосчастной стены достигла за считанные мгновения. И что теперь?
Оглянувшись, девушка одарила меня сияющей улыбкой, и вдруг взмыла будто на пружинах, в один миг оказавшись на заборе. А в следующем прыжке скрылась с глаз, словно и не было. Я потряс головой, тараща глаза: не почудилось ли? Проклятье!.. Со мной творилось странное, забытое или незнакомое. Грудь распирало, хотелось то ли смеяться, то ли рыдать… то ли ругаться. Неужто меня так впечатляла ее пробежка? Или этот прыжок?
С усилием я подавил смятение, вернув обычное спокойствие. («Даю установку на радость!») Прежде я не замечал, насколько наловчился себя программировать, — почти всегда это делалось на автомате, еще до того, как эмоция наберет инерцию. Моему Зверю лучше не давать воли, а сейчас и вовсе ни к чему расслабляться — загонщики подоспели. Точнее говоря, опоздали, поскольку дичи-то след простыл.
Ворвавшись во двор, троица притормозила, озадаченно озираясь. Чуть погодя взгляды сфокусировались на мне, затем охотнички надвинулись. Двое не представляли из себя особенного: низколобый, довольно габаритный крепыш, наверняка скорый на расправу, и долговязый жилистый очкарик — видно, из породы эрудированных отморозков. Но внешность третьего, стоявшего по центру, впечатляла. Изрядного роста, с широкими плечами и плотной мускулатурой, он был старше двух других, но от этого не казался менее опасным — эдакий матерый волчище. На голове грива белых волос, откинутых назад, лицо резкое, точно лезвие топора, хотя, пожалуй, красивое и во всяком случае — мужественное. А тот намек на бороду, что обрамлял костистую челюсть, ему даже шел.
А ведь умелые ребята, судя по ухваткам, и наверняка у каждого в запасе сюрпризы. Но не больше же, чем у меня? Хотя проверять не хотелось.
— Что делаешь тут? — угрюмо спросил крепыш.
— Чё? — прикинулся я лохом, но в мыслях окрысился:
«Живу я тут, ясно?»
— Вы бы лучше отвечали, — посоветовал очкарик. — Пока спрашивают.
И как вам это «пока»? А что начнется после: допрос? И какой степени?
Третий — видимо, старший в тройке — молча разглядывал меня. Уж он выглядел опытным бойцом: легкий в движениях, налитой. И замечал наверняка больше своих подручных.
— А вы чё, патруль? — попробовал я хорохориться. — Так еще же не комендант-час. Разве нет у меня прав гулять, где хочу?
— «Прав», говоришь, — пробурчал крепыш и оглянулся на старшего, взглядом вопрошая: а не вмазать ли дурню для сговорчивости? Даже сунул руку в карман куртки, что-то нашаривая там.
Старший легонько качнул головой: не сейчас. И ладно.
— Видите? — очкарик поддернул рукав, демонстрируя вытатуированный на худом плече знак: разлетающаяся вдребезги тарелка.
Я-то, конечно, знал, что это, но напрасно они воображают, будто известны каждому тупарю. Подумаешь, битая посуда!..
— А чё это? — спросил с любопытством.
— Неважно, — сказал старший, жестом пресекая новую вспышку крепыша. — Ты помешал нам — может, случайно. Не будешь отвечать быстро и по делу, целым не выберешься. Хорошо, если живым. Это тебе ясно?
Торопливо я закивал, но тут же поинтересовался:
— А если шумну?
— Богдан, — негромко распорядился белогривый. Ухмыляясь, крепыш вынул кулак, увенчанный шипастым кастетом.
— Начинай, — предложил старший — пока что мне. — Думаешь, прибегут? На нашей стороне если не закон, то право. И сила.
Это — положим, не поверил я. А вслух сказал:
— Спрашивайте. Отвечаю.
И придал лицу старательное выражение, даже наморщил лоб, точно на экзамене.
— Ты видел девицу?
Я кивнул.
— Не слышу, — подхлестнул старший.
— Видал, а як же. Така кобылка!..
— И куда она делась?
— А вам, извиняюсь, зачем?
— Последнее предупреждение, — объявил он. — Ну?
— Вон туда, — показал я. — Взлетела, будто козочка. Горная.
Старший смерил взглядом стену.
— Похоже, пытаешься пудрить мозги, — сказал он. — Может, ты сообщник?
— Боже же мой, чей? — испугался я. — Она, что ль, из братвы? Ребяты, это ваши разборки — я при чем? Лучше пойду, а? Мне уж домой пора, нагулялся.
— Стоять! — велел старший. — По-твоему, мы похожи на бандитов?
— Да мне откуда знать? — заныл, едва не плача. — Я только их машины и вижу. Они же нынче бла-ародные!..
— Стало быть, ты не с нами, — констатировал он.
— Так ведь и не против?
— Чего глаза отводишь? Выходит, есть, что скрывать?
— Еще бы, — подтвердил я, утомившись притворяться. — Тем паче — от всякой швали.
— Богдан, — без выражения повторил старший. Словно сорвавшись с цепи, здоровяк скакнул ко мне, его оснащенный кулак с разворота метнулся к моему лицу. Сплошное удовольствие: лупить по неподвижной мишени, — но тут он просчитался. В последний миг я нырнул вниз, уходя от удара, двумя руками поймал его запястье и рывком завел за спину. Охнув, Богдан согнулся пополам. Без жалости я послал навстречу колено, врезав в грудину. Третье движение было, наверно, лишним, но все же я завершил серию, саданув локтем по хребту. И тут же отпрянул назад, изготовившись к обороне.
С заломленной назад рукой громила крючился на асфальте, издавая странные хрипы, будто пытался вздохнуть. Кажется, я вывихнул ему плечо и сокрушил пару ребер, но в вытаращенных глазах Богдана плескалась не столько боль, сколько паника: секунда проходила за секундой, а он все не мог вдохнуть.
— Аркадий, — скомандовал старший, не спуская с меня глаз.
Очкарик послушно наклонился над бездыханным и в два приема развернул его, уложив на спину. Затем несколько раз легонько ударил в грудь — пока Богдан не произвел сипящий вдох, затянувшийся секунд на десять. Сейчас же Аркадий поднялся и повернулся ко мне боком, заднюю руку запустив глубоко под плащ.
— Обойдемся без пальбы, ладно? — с ухмылкой произнес я, упрятав руки в карманы одновременно с ним. — Или вам мало сюрпризов?
Не поворачиваясь, старший щелкнул пальцами, и Аркадий нехотя вынул ладонь — слава богу, пустую. Распластавшись на тротуаре, Богдан громко и сосредоточенно дышал, радуясь каждому вдоху.
— Кажется, вы хотели беседовать? — напомнил я. — О девицах, татуировках, летающей посуде… А, Федор Борисович?
Конечно же, я узнал Шейнина сразу, запомнив по мельканиям на центральных каналах, где он весьма убедительно и убежденно толковал об угрозе инопланетного вторжения, приводя факты, демонстрируя фото, ссылаясь на многих свидетелей. Излагал грамотно, но без особой легкости — и вовсе не то, что волновало меня сейчас. По-моему, он не там искал. Или не искал вовсе, а лишь подсунул мишень таким вот любителям охоты, как Богдан с Аркашей. Благодаря его стараниям или по иной причине, но волна назревала нехилая, почти сравнимая с движением нашистов, а Шейнин оказался на гребне. И странно было встретить его тут, во главе боевой тройки, — тем более, обитал он в столице, где размещалась главная база тарелочников. Впрочем, Шейнин и в студии не выглядел кабинетным шаркуном.
— Даже так? — его губы тронула улыбка. — Значит, ты один из них?
— Федор, ты не прав! — сказал я без обиняков. — Откуда такая скоропалительность?
— Ну, раз ты меня знаешь…
— Не хошь светиться, неча кривляться в ящике, — отрезал я и вовсе грубо. — Уж смирись со своей славой.
— Потом, ты подвернулся так некстати…
— Это как посмотреть, — пробурчал я. — С чьей колокольни.
— …и действовал так умело.
— И о чем это говорит? Ну, напрягись!
— Что ты заодно с… этой. Ты — такой же.
— Мимо, — хмыкнул я разочарованно. — Ты всегда попадаешь пальцем в небо? Тем хуже для баранов, которые за тобой идут.
По лицу Аркадия пробежала судорога, будто он нашел бы, чем возразить. Но Шейнин снова сдерживающе щелкнул пальцами и сказал:
— Ладно, твоя версия?
— Не допускаешь, что я тут затем, зачем и вы?
Тарелочник качнул головой:
— Ты позволил ей сбежать.
— Потому что не хочу делиться. А ты бы на моем месте убил? Тоже мне, СМЕРШ! Она нужна вам живой, верно? Чтоб поспрашивать как следует, изучить… глубоко.
— Ты мог бы примкнуть к нам.
— Ха!.. Не много ли на одну малышку?
— То есть?
— Я не охочусь в стае, — сообщил не без чванства. — И потом, вдруг она захочет откупиться? А ведь найдется чем, правда?
Я уже понял, что Шейнин попросту тянет время, ожидая подмогу. Как ни впечатлила его расправа над Богданом, меня он не боялся. Однако упустить не хотел. Вдвоем меня не заломать — я же не хрупкая девица, за которой они гнались, вдобавок умею кое-чего. Но стоит сюда завернуть еще троим…
Откуда ему было знать, что один вход в этот закуток охраняет «болид», в любую секунду готовый открыть заградительный огонь, а над двумя другими зависло по «стрекозе». Так что врасплох меня не застать.
— Ведь ты предатель, — заклеймил Шейнин со сдержанной, но страстной убежденностью. — Пособник чужаков, нелюдей!.. Враг человечества!
— Вообще я работаю на ЦРУ, — произнес я задумчиво. — Это как, допустимо? Вы за всех людей или только за местных?
— Издеваешься? — догадался он.
— Смешные вы ребята. Или больные? Высосали из пальца инопланетян и надеетесь, что в это поверят. Ну какие у вас факты? Только не говори про чутье, ладно? Если и меня записали в пришельцы…
— Нас тысячи! — выкрикнул Аркадий, наконец прорвавшись. — Двенадцать тысяч настоящих бойц…
Не глядя Шейнин выхлестнул руку, ударив его по губам, и очкарик заткнулся. Видимо, цифру он выдал близкую — уже кое-что. Тупарей-то набежит и больше, но если все выдрессированы, экипированы…
— Как этот? — кивнул я на поверженного Богдана. — Да хоть двенадцать миллионов!
— Ты что же, ослеп? — спросил Шейнин. — Не видишь, какая она? Или опять дурака валяешь?
— Дураков, — поправил я. — Ну, какая?
— Безупречная. Словно киборг.
Вот как, выходит, не одному мне она кажется совершенной?
— А пару веков назад окрестил бы ее ведьмой? Умеешь ярлыки наклеивать!..
— Ты хоть приглядывался к ее коже? Ведь мы не первый день за ней следим, у нас есть записи.
— И что?
— Ни родинки, ни лишнего волоска.
— И что? — повторил я. — Подумаешь! Я тоже вывел у себя лишнее.
Хотя фактик вынуждал задуматься — не все же такие чокнутые, как я. Но киборг? Я рассмеялся: надо быть слепым, чтобы не видеть, насколько она живая. Да рядом с ней все — мертвецы!..
— А ее волосы? — вопросил Шейнин. — Знаешь, сколько их должно быть, чтобы образовалась такая грива?
— На тебя не угодишь. То волос недобор, то слишком много.
— А голос? Такой диапазон бывает у единиц.
— Так ведь бывает же?
— И всё — в одной?
Глаза Шейнина разгорались, против воли он втягивался в спор, уже забыв, что лишь тянет время. «Азартный, Парамоша!..» Вообще я мог прибавить к перечню многое — взять хотя бы ее последний прыжок. Но его тон вызывал у меня неприятие независимо от смысла.
— Не пойму, — сказал я. — Ты что, завидуешь? Ну, не твоя «Маша» — так все равно же «хороша»!
— Собственно, дело даже не в ней… То есть не только.
— А в чем еще?
— Раз ты следил за ними, должен был заметить странности в их оснастке.
— Например?
— У них есть защитные поля. Совершенно непроницаемые.
— Так уж и совершенно!..
— А если есть защита, наверняка припасено оружие. Представляешь, каким оно должно быть?
— И чего же девочка не бластнула по вам из своей пушки?
— Этим она выдала бы себя. Без крайней нужды чужаки не носят с собой улик.
— Лучше сказать «чужие» — aliens. Вызывает ассоциации.
Слишком щедро делился Шейнин сведениями — это начинало тревожить. Такими откровенными бывают с друзьями… либо с кандидатами в покойники. Дружба у нас явно не клеилась. И что остается?
— Как ни называй, смысл один: чудища. А мы с тобой пока что люди.
— Это как посмотреть, — возразил я. — А чудища — что же… Вдруг среди них затесался очарованный принц?
— Может, и лягушек подряд лобызаешь? — съязвил он. — Или у тебя иная ориентация?
— Зоологическая?
— Половая. Раз тебя больше волнуют принцы, чем царевны.
— Был бы человек хороший, — сказал я. — А договориться можно всегда.
— Человек?
— Если можно договориться, значит человек, — вывернул я. — А тут и внешнее подобие — да какое!.. Но ведь красота не повод для агрессии?
Наверняка Шейнин не верил ни одному моему слову, приговорив еще до суда. Бессмысленно урезонивать дураков или мерзавцев: первые и сами убедят себя в чем угодно, а вторых не заботит ничего, кроме выгоды.
— Хорошо, — уступил я. — Допустим, они пришельцы. Но кто доказал, что враждебны? Вон коммунары верят совсем в иных.
— Мы для них — грязь, — с нерушимой уверенностью сказал Шейнин. — С какой стати они будут церемониться?
— А почему лишь для них? Мы вправду грязь, если так любим наносить превентивные удары. Вот ты на их месте что бы сделал? Устроил тут образцовую плантацию, разве нет? Почему-то в другой роли тебя не вижу. Ты ведь в душе расист, мой милый. Так пожинай плоды!
Пока мы препирались, Аркадий шажок за шажком сдвигался ко мне — как он полагал, незаметно. Затем вдруг ринулся, для надежности целя в лицо — похоже, шприцом. А что послужило ему сигналом, я не понял.
Прежний рефлекс заставил бы меня отскочить, что весьма глупо и редко спасает. Теперь же я скользнул вбок и закрутился вокруг оси, вынудив Аркадия пролететь мимо. Да еще прибавил ему скорости, саданув по затылку. Если бы ударил ниже, вполне мог бы убить, а так оглушил очкарика, точно быка на бойне. По крайней мере, у них хватило ума не затевать стрельбу.
— Ну как же без фокусов! — сказал я Шейнину. — И кому от этого лучше? Или хочешь говорить без свидетелей?
— О чем нам говорить? Ясно же: ты на их стороне.
— На своей, родной, на своей. Не можешь без баррикад? Или без них не могут, кто идет за тобой? Дурак ты или подлец — скажи честно.
Он вдруг осклабился, довольный неясно чем. Спросил:
— Третьего не дано?
— Тебе же плевать на пришельцев, — пальнул я наудачу. — Ты преследуешь иную цель. И какую?
— Да ты провидец — экое неудобство!
— Ответ неверный.
— Хочешь знать мою цель? Ведь она для узкого круга. Согласен в него вступить?
— Щас! — фыркнул я. — Мечта всей жизни.
— Ты же еще не знаешь ставок. Тут идет такая игра!..
— Богатство, да? Власть?
Кажется, Шейнин верно оценил мои интонации.
— То и другое — средства, — сказал он. — А смысл в ином.
— Смысл жизни?
Я хмыкнул: занятный поворот — главное, к месту. Затем мне вдруг стало зябко, несмотря на жару. Я ощутил в этом человеке свойство, которое встречал крайне редко и которое многие пытаются восполнить, карабкаясь к вершине, — силу. Настоящую силу, способность повелевать. Вообще я не склонен подчиняться, но мой Зверь ощетинился — уж он понимал, как опасны такие типы. Интересно, это я заглянул в Шейнина глубже или тот сам решил раскрыться? И зачем, собственно: прочит меня в подручные? На фиг, на фиг!..
Но продолжать Шейнин не стал — тем более, взгляд Богдана уже обрел осмысленность. Покряхтывая от боли, громила пытался взгромоздиться на ноги. Да и очкарика я отключил на секунды, пожалев его слабую голову. Без лишних сантиментов Шейнин помог обоим подняться и увел со двора, придерживая за вороты. Наконец я остался один, всеми брошенный. Ну, тарелочники-то ладно, а вот Ника… н-да.
Не без труда, с пятой попытки, я допрыгнул до верха проклятой стены, зацепившись краями пальцев. Конечно, мои латы весят меньше рыцарских, однако не настолько, чтобы оправдать такое отставание от девушки, — уж она сиганула сюда играючи. Можно было бы списать на стрессовый всплеск, но как раз стрессом тут не пахло, судя по ее безмятежному лицу. Ну да, красота — залог здоровья!.. Мне бы его в таком количестве. И здоровья, и красоты.
Подрегулировав очки, я увидел следы Ники, едва отметившиеся на вершине и затем проступившие в добрых семи метрах от забора — а ведь она была босиком. Девушка слетела отсюда, даже не коснувшись земли руками, не кувыркнувшись, и сразу продолжила бег. Но устремилась почему-то не к подворотне, выводившей на оживленную улицу, а к подъезду ближнего дома. Странный зигзаг… Хотя что тут не странно?
Я не стал испытывать такой полет на себе, вполне представляя, чем грозит столкновение с асфальтом. Без лишнего форсу соскользнул по стене и поспешил к подъезду, надеясь обнаружить в нем хоть какие-то ответы. След уводил по пыльной лестнице на самый верх, утыкаясь в разбитое окно, откуда открывался прекрасный вид на двор, где я объяснялся с тарелочниками. И если у Ники с собой «слухач»… Впрочем, не удивлюсь, если она и так слышала беседу в подробностях, — ведь девушка незаурядна во всем.
Самое занятное, что здесь след обрывался, словно бы дальше Ника попросту упорхнула из окна. Для очистки совести я высунулся наружу и тщательно оглядел окрестности, вплоть до карниза близкой крыши, — но не обнаружил ни единого отпечатка. Девушка сгинула как призрак, и, боюсь, левитация тут слишком простое объяснение. Не говоря о летательном аппарате, который уж никак не спрятать под ее платьицем.
Выходит, кое в чем Шейнин прав? Но это не значит, что нам по пути. То есть и не с ним, что понятно, и не с Никой, что жаль. К чему ей наши совершенства… кстати, тускнеющие на ее фоне. Богини не для простых смертных. И поздно, слишком поздно! Господи, кому я нужен теперь — озлившийся, разуверившийся? Ну почему не встретил такую раньше?.. Или такой и раньше было бы не до меня — как самому мне не до тех, кому нужен я. Несовпадение, несовпадение…
И все же, какие следы! — восхитился я, снова поглядев на пол. Каждый отпечаток — шедевр. Уж его не спутаешь с другими. Визитная карточка русалки, посетившей мое укрытие. Нужны еще подтверждения? И вольно же ей подсмеиваться надо мной!.. Впрочем, последняя фраза исходили не от меня. Я велел своему Зверю заткнуться и не лезть в эти дела. Пока что тут решает человек.
И в этот миг на меня напали. Я не заметил, откуда взялся второй, — он словно из воздуха возник! — и едва успел выдернуть мечи, ошалело метнувшись в сторону. Затем мы сцепились всерьез.
Через минуту ситуация определилась. Черт, я проигрывал вчистую! Таких бойцов я еще не встречал — во всяком случае днем. Этот парень был слишком силен, слишком проворен для меня и дрался так, будто веками копил навыки, будто его рефлексы сделались боевой программой. А его Зверь оказался куда свирепее моего. Я уж не говорю о габаритах напавшего, мягко говоря, неординарных. Был он скорее тощ — но рост, но длина конечностей, размах плеч!.. При этом шустрил похлеще любого «мухача», словно по его нервам сигналы разгонялись втрое быстрей. Напирая, гигант хлестал по мне трезвенными цепами, составленными из заточенных лезвий, — причем жонглировал ими с такой лихостью, что любой мастер показался бы рядом с ним недоучкой. Подобных искусников не сыскать и на мировых чемпионатах — откуда же он взялся здесь?
Я едва ухитрялся удерживать оборону, уйдя в нее с головой, и больше всего боялся упасть — вот тогда точно каюк, затопчет как мокрицу. Похоже, враг и хотел измутузить меня насмерть, будто брезговал марать клинки или не хотел оставлять порезов. Или собирался вышвырнуть в окно, как это уже исполнил до него один рубака. Но там-то было вдвое ниже, а если навернусь отсюда… Упаси бог от таких полетов!
К счастью, на лестничной площадке было тесно, а его оружие нуждалось в просторе. И еще одна слабость у врага нашлась: он избегал солнца. Значит, нам туда дорога!.. Почти вслепую я ударил ногой назад, разом высадив раму, и в открывшийся проем хлынул свет, вынудив убийцу отскочить.
Утвердившись на краю солнечного овала, он распрямился во всю свою махину, оказавшись выше меня на голову. И вдруг разразился речью, изрыгая каскады рыкающих звуков. По-моему, он говорил на латыни или чем-то схожем, но общий смысл я просек: этот урод объяснял, какая я тля в сравнении с ним и как он вобьет меня в землю, смешает с грязью, коей я сродни. Еще предупреждал, чтобы я держался от девицы подальше, — хотя какой смысл говорить об этом будущему покойнику?
А может, я не понимал слова, но слышал, хоть и смутно, его мысли — сейчас бы это меня не удивило.
— Хватит трепаться, — сказал в ответ. — Большим парням не к лицу. Ну иди ко мне, сладкий!
Однако гигант не спешил. Солнце ему определенно не нравилось — это наводило на мысли, какие лучше откладывать про запас. И уж вампиров я представлял себе иначе.
— Тогда извини, — прибавил я. — Спасибо за представление. И отступил на заготовленные позиции: в окно. Сразу за проемом стену огибал карниз, чуть дальше начиналась крыша соседнего дома, а над ее краем выступали поручни пожарной лестницы, спускавшейся как раз на улочку, где дожидался меня «болид». На всякий случай я подозвал к себе «стрекозы», но мой противник не стал метать в меня ни молнии, ни пули, ни даже проклятия. Соответственно, и я воздержался от пальбы. В конце концов, что я потерял на той лестнице?
Загрузившись в «болид», я погнал его прочь от места, где мне едва не устроили карачун, и через пять минут уже подкатил к Лагерю, поставив машину туда же, что в прошлый раз. Но теперь не пришлось платить сторожевикам — оказалось, на меня выписан пропуск. А за проходной поджидала Зоя, сияя юной улыбкой.
— У тебя сколько зубов, егоза? — поинтересовался я взамен приветствия. — И как умещаются во рту!..
Без церемоний завладев моей рукой, девушка увлекла меня в глубь Лагеря, стараясь ступать в ногу. Все же от вида ее сандалий хотелось плакать. Конечно, в них удобно шагать в будущее — но не по такой дороге.
— Могу сделать тебе подарок? — спросил я.
— Почему нет? — откликнулась Зоя. — Ты же не подаришь плохого?
— Заодно и себе. — Остановившись, я извлек из кармана пару прозрачных босоножек на умеренном каблуке. — Ну-ка примерь.
Она послушно сменила обувь. И сразу ее ступни преобразились: подъемы изящно выгнулись, пальчики напряглись.
— Знаешь, мне нравится, — сообщила девушка, с интересом разглядывая свои ноги. — Но вот ходить в них…
— Привыкнешь. Лишь бы другие не завидовали.
— У нас?
— Мир полон чудес, — сказал я. — И не только радостных. А каждый год — новые открытия. Уж терпи.
Дальше двинулись не быстро, чтобы дать Зое время освоиться с каблуками. Впрочем, я специально подбирал такие, на которых разница не очень заметна. При надобности в этих босоножках можно и бегать. Другой вопрос: захочется ли?
Привели меня в беседку, сколоченную из крашеных досок, а устроенную вблизи Лагерного пляжа, на котором старательно отдыхали люди в забавных нарядах — видимо, отпускники. В беседке, за грубо сработанным столом, восседал неясного возраста субъект в полотняном костюме. Еще издали он одарил нас приветливым взглядом.
— Это наш комиссар! — объявила Зоя с гордостью. — Георгий Викторович.
Я снова вгляделся в типа и пожал плечами: было бы чем гордиться. Эдакий гвоздик с впалой грудью, тощими конечностями и грязными пятками. Или он гигант духа? Судя по скошенному подбородку, вряд ли.
И все-таки в Гоше было что-то: некий магнетизм, свойственным людям одержимым. Он действительно мог увлекать — тех, кто склонен к гонке за лидером. Даже обаяния не лишен, пусть и своеобразного, на любителя. (Ну, не терплю активистов — так это же мои прибамбасы?)
Радушно поднявшись, комиссар протянул ко мне хлипкую кисть. Нехотя я сдавил ее, присел за стол, на который уже водрузили три кружки кваса — широкий жест со стороны хозяев.
— Зоя сказывала, у вас проблемы с окружением, — с большевистской прямотой резанул Георгий. — Что, в самом деле?
— Да развелось, понимаешь, акул! — ответил я. — Так и норовят умыкнуть нажитое непосильным трудом. Настоящие джунгли — не то, что у вас… Хотя у вас и отнимать нечего. Зато голова ни о чем не болит.
И начался разговор.
Собственно, говорил больше комиссар, лишь оставляя место для моих реплик, а Зоя и вовсе помалкивала, приученная уважать старших. И разбег он взял с таких далей, что мне сделалось скучно: эдакий глубинный экскурс в историю коммунаризма. Не забыл ни первых утопистов, ни основоположников, а всем фактам давал трактовку, знакомую до оскомины, — как раз такую и вдалбливали в нас десятилетия назад. Самое смешное, что Георгий гундосил об этом с видом открывателя и такой убежденностью, будто других толкований не знал и даже представить не мог.
Заинтересованный, я стал озорничать, подбрасывая замечания то в струю, то против и регистрируя реакцию. Ей-богу, уникальный экземпляр! Я сам раздражаюсь, когда слышу что-нибудь поперек. Другие идут дальше и до крайности извращают аргументы собеседника, приписывая ему совсем иное, — словно в их головах безостановочно крутится пара мыслей и при ответе они неизбежно съезжают в накатанную колею, забывая вопрос. Но Гоша не слышал возражений вовсе — просто пропускал мимо ушей, словно бы на входе у него поставили цензора. Тут что, специально таких разводят?
Впрочем, сведения, проскальзывающие в его словесном потоке, делались все занятней, и я вылавливал их, точно золотых рыбок из мутных вод, постепенно проявляя картину. Как и подозревал, главный секрет коммунаров хранился в здешнем Храме, куда с первых дней не иссякал поток верующих. Поначалу это смахивало на принудиловку — ибо чем могли тамошние жрецы прельстить посетителей, кроме нескольких мумий и мозаичных икон? Зато в последние месяцы ситуация изменилась, а наплыв желающих приходилось сдерживать, настолько вырос в народе энтузиазм. Коммунарам наконец явили чудо, и случилось это как раз вовремя, чтобы верующие не разбежались по другим конфессиям. Вообще жить надеждой на отдаленное счастье — не для нормальных людей. Но если оно делается близким… как горизонт. Или как клок сена, подвешенный перед ослом.
То, что сквозило за намеками Зои, комиссар высказал напрямик. Лагерники впрямь дождались пришествия, хотя не очень представляли, откуда: из космоса или из будущего. В этих пределах каждому дозволялось строить догадки и принимать те, какие нравились больше. Главное, уверовать в приход мессий, а детали не играли большой роли. Георгий даже запасся снимками, довольно качественными по меркам Лагеря, — видно, полагая их веским подтверждением своих слов. Хотя я больше доверял искренности, звучащей в его сознании.
Пришельцы были великолепны: гиганты за два метра, как на подбор мускулистые, стройные, в легких одеждах. И не сходный с прекрасных лиц улыбки — белозубые, ослепительные. Кто из коммунаров мог встать вровень с ними? Неудивительно, что чужаков возвели в ранг полубогов. Тем более, одаривали они не скупясь — в основном, правда, зрелищами. Захватить с собой желающих, чтобы лагерники воочию убедились в правильности пути, гости не могли, но видами радостного грядущего потчевали без ограничений. В этих пейзажах словно оживала фантастика: живописные, залитые солнцем просторы, нарядные строения, выступающие из сплошных зарослей, точно причудливые скалы из зеленого моря.
Но что-то дергало меня в этих персонажах. Они были не столько красивы, сколько благообразны. Примерно как портреты Шилова, — гладкопись, минимум настоящей жизни, имитация чувств. Удивляло и то, что чужаки являлись прихожанам в разгаре ночи, точно сны, навеянные невесть кем. И вообще ситуация странная. Коммунары ждали Окончательного Доказательства и вот получили его… или же искусно сработанную фальшивку. Бог мой, да покажи этим троглодитам свежий фильм с использованием компографики, они уверуют во что угодно, включая прыжки во времени и нашествие ящеров!..
Улыбнувшись краями губ, я покосился на Зою. Смущенно она потупила взгляд, наверняка вспомнив, что творилось на моих экранах. Выходит, семена все же дали всходы. Что значит молодость!..
А Гоша уже разливался о радужных перспективах, обещанных ночными красавцами. Дескать, не пройдет и года, как прочие останутся в глубоком тылу.
— Лучше скажи вот что, — перебил я. — Кому подчиняется Куприянов, кто спускает ему руководящие указания? Только не ври про коллегиальное управление. Уж ваш централизм демократией не пахнет!
Глаза комиссара остекленели, он смотрел и не видел, словно бы впал в прострацию. И, похоже, в таком состоянии мог пребывать долго — пока не рассеются хмари, а мир вновь не станет прозрачным. Умеют же люди, даже завидно. («А вот тридцать седьмого не было, — вспомнилось вдруг. — Не было, и всё!») Зоя такому еще не научилась. Или дело в ином? Вообще-то эффект знакомый, хотя протекает не как у агитатора-нашиста. Эдакая Лагерная разновидность.
— Ну давай, народный лакей! — подхлестнул я. — Кому ты служишь?
Нет ответа. Тоже мне, «птица-тройка»! Таких птичек хорошо стрелять влет. Если бы не испуганные глаза Зои, я поспрашивал бы комиссара с пристрастием — авось и сыскалась прореха. Неужто этот блок нельзя пробить? Как выразился Гарри: «Да вы просто готовить их не умеете!»
Но тут, пожалуй, мне больше нечего делать. Пора из этого вчерашнего завтра возвращаться в современность.
