1010
Виртуальная камера, которая показывает нам мчащийся грузовик, парит
над машиной. Свет в кабинете Томилина меркнет, и у меня возникает
ощущение киносеанса. Будто я смотрю свеженький голливудский боевик…
один из тех, новомодных, где компьютерные образы самых популярных
актеров всех времен и народов бродят в виртуальных декорациях… где
мужественный Клинт Иствуд стоит плечом к плечу с импозантным Шоном
Коннори и смазливым Леонардо Ди Каприо…интерактивный фильм, где всю
троицу можно усадить в лужу, а победит трогательный Чарли Чаплин…
Но этот фильм не интерактивен. Он режиссирован от первой до последней
секунды. Что бы ни думал водитель грузовика.
— Ведь он совершил наезд в пьяном виде… — говорю я. — Ведь так?
— Он и сейчас нетрезв, — отвечает Томилин. — Для него были оставлены
виртуальные бары.
— Но ведь невозможно повторить ту ситуацию с точностью, — не сдаюсь
я.
— Почему? — удивляется Томилин.
И в этот миг грузовик сворачивает на перекрестке.
Будто отдернули занавес. Вечер сменяется днем. Широкий проспект -
узкой улочкой, где и двум машинам-то не разъехаться. Тем более, что
навстречу бодро несутся несколько легковушек. Грузовик виляет,
дергается, налетая на бордюр и выскакивая на тротуар.
А в нескольких метрах перед капотом едут на велосипедах двое
мальчишек, уже начинающих оборачиваться на рев мотора.
— Оп, — говорит Томилин. Успевает сказать, прежде чем изображение
дергается, переворачивается, начинает кружиться: виртуальная камера
описывает немыслимую кривую, удерживаясь над кузовом грузовика.
Неужели в реальности возможно так выкрутить руль?
Скорость не так уж и высока. Сколь бы ни был пьян водитель, но он
сбросил газ на повороте. Но удар все равно силен.
Капот сминается, втыкаясь в стену здания, грузовик разворачивает, он
крошит стеклянную витрину, наполовину въезжая в продуктовый магазинчик.
И я понимаю: что-то идет не так. Магазин не прорисован полностью,
существуют лишь несколько метров перед витриной, а все остальное — серый
туман, мгла без красок и форм. Из задравшегося вверх капота бьет пар и
сочится бесцветная жидкость.
— Денис, — очень спокойно говорит Томилин, — я же просил…
— Да не мог он успеть повернуть, — отвечает Денис. — Все же
обсчитано!
В его голосе слышится искреннее возмущение. Нет, вряд ли он психолог.
Скорее программист, переводивший расплывчатые указания в цифровую форму.
— Скорость была тридцать четыре километра в час, радиус поворота… -
бормочет Денис. Но Томилин жестом заставляет его замолчать.
А смятая дверь кабины со скрежетом открывается. Скорее вываливается,
чем выходит, водитель. И не глядя на серый туман в глубине магазина
бредет сквозь стеклянное крошево витрины на улицу.
— Камеру сдвинуть! — рявкает Томилин.
Я не вижу, кто исполняет его команду. Возможно у Дениса есть какой-то
пульт, а может быть, нас слушают и другие сотрудники тюрьмы.
Но камера послушно сдвигается с места плывет вслед за водителем.
И я начинаю смеяться.
Это уже не трагедия. Это фарс.
По улице все так же едут автомобили, все так же идут прохожие, не
обращая никакого внимания на воткнувшийся в здание грузовик.
А нераздавленные велосипедисты продолжают ехать, с ужасом озираясь
назад. Они едут на месте, колеса скользят по асфальту, сверкают спицы с
красными кружками катафотов, длинные волосы одного из пареньков полощет
на несуществующем ветру. Лучший в мире велотренажер.
Водитель обходит машину. Подходит к ребятам, смотрит на них,
протягивает руку, словно намереваясь тронуть — и тут же отдергивает.
Достает мятую пачку "Примы", засовывает одну сигарету в рот, но забывает
закурить и кричит:
— Бип! Бип бип вашу мать! Козлы бип! Бип!
То ли он догадался, где камера. То ли это случайность — но он смотрит
прямо на нас.
— Бип! — зло говорит Томилин. — Какой бип включил звуковой цензор?
— Но это же общее требование ко всем государственным учреждениям! -
отбивается Денис.
Водитель, выронивший сигарету, достает другую. Садится на асфальт,
закуривает, глядя на несущихся в никуда велосипедистов.
— Уберите… это, — командует Томилин. — Карина, прошу прощения.
— Бип, — говорю я с улыбкой. Именно "бип" я и хотела произнести.
— Смешно, — соглашается Томилин, когда гаснет экран. — Может быть,
Карина, вы еще объясните, что это значит?
— Да если бы я знала…
На самом-то деле я догадываюсь. И готова поаплодировать Чингизу,
устроившему свой сюрприз. Вот только…
— Наши визитеры изолированы? — спрашивает Томилин Дениса.
— Разумеется! — видно, в этом программист уверен. — Стекова аппаратно
отключили от глубины. А тем двоим задавили каналы. Начисто.
— Ну и какие версии? — спрашивает Томилин.
Ответа нет. И подполковник командует:
— Давайте второго!
— Какого именно?
— Давайте Казакова. Что там у него?
Экран загорается снова. Камера парит в небе, опускаясь кругами, будто
хищная птица, выслеживающая добычу. Бесконечная степь, ломкая сухая
трава, человечек, сидящий на корточках…
Каким бы он ни был преступником, но сейчас это лишь человек
приговоренный к одиночеству. Человек, держащий в руках маленького
грязно-рыжего лисенка.
— Его стоило бы позже… — задумчиво говорит Томилин. — Впрочем…
— У вас ничего не выйдет, — вдруг говорю я.
Томилин оборачивается, выжидающе смотрит на меня.
— Не знаю, почему. Но не выйдет. Вы чего-то не поняли.
— Все дайверы обретали свои способности в результате сильного
стресса, — медленно и убедительно, будто преподаватель тупому студенту,
говорит Томилин. — Случайного стресса! А эти… стрессы… они выверены
и рассчитаны. Они не могут не подействовать.
— Они подействуют, вот только как именно…
— Посмотрим. Придушите эту лису! — поворачиваясь к экрану говорит
Томилин.
Еще минуту ничего не происходит. Заключенный осторожно и бережно
гладит крошечного зверька. Камера опускается совсем низко, заглядывает
ему через плечо, так, что узкая симпатичная мордочка лисички заполняет
пол-экрана.
А потом черные глазки начинают тускнеть.
Лисица тонко пищит, вздрагивает, и вытягивается в длину. Дергается
пушистый хвост.
Человек будто не замечает этого. Рука касается меха, оглаживает
зверька. И едва-едва угадывается в шуме ветра голос.
— Нет.
Ни печали, ни боли, ни ярости.
И ни капли сомнения.
Он не верит в происходящее, этот злодей и убийца. Настоящий, без
всяких смягчающих обстоятельств, злодей…
Не хочет верить.
Не поверит никогда.
Я читала его личное дело. Я знаю, что он убил свою жену. Я знаю, что
он любил ее. И до сих пор, наверное, любит. И себя он осудил куда
раньше, чем люберецкий районный суд…
— Нет, — еще раз говорит заключенный, проводя рукой по тельцу лисицы.
— Нет.
И пушистый хвост вздрагивает.
Стриженная голова опускается, человек касается губами мордочки
лисицы. И крошечный язычок ласково лижет его щеку.
— Она отключена, — не дожидаясь вопроса говорит программист Денис. -
Да нет ее вовсе! В программе оживление не предусмотрено!
На экране — человек гладит лисичку.
— Выключите, — говорит Томилин. И смотрит на меня.
— Будете третьего… катарсить? — спрашиваю я.
— Имеет смысл? — вопросом на вопрос отвечает Томилин.
Я медлю. Я действительно пытаюсь ответить честно. Хотя бы потому, что
кто бы ни стоял за всей этой жестокой пьесой, какие бы амбиции ни кипели
в министерских умах, но для Томилина этот проект — совсем другое. Заслон
на пути преступности, сверкающий меч и надежный щит в руках правосудия,
настоящие стражи порядка, штампованные супермены глубины.
И ради этой цели он без колебаний подвергнет муке преступников.
Без колебаний… но и без радости.
— Он тоже не станет дайвером, — говорю я, наконец. — Он что-то
сделает… я даже не знаю, что именно…говорите, умирающая женщина в
пустом городе? Нет, вряд ли он ее оживит. Скорее — добьет.
— Ее невозможно добить, — почти робко вставляет программист Денис. -
В том-то и дело… этот тип — он маньяк, он обязательно попытается,
но…
— Лисичку невозможно было оживить, — напоминаю я.
— Так в чем дело? — уже не спрашивает, а требует Томилин.
— Я знаю только одного дайвера, — говорю я. — Но разве вам непонятно,
в чем разница? Это же так просто!
— Свобода, — вдруг говорит Томилин. — Бип.
— Способности дайверов — они все исходят из одного, — киваю я. -
Только из одного. Они не терпят несвободы. Потому и могут входить и
выходить из глубины — когда захотят. Поэтому видят лазейки в программной
защите. Вы кого угодно сможете воспитать в своей тюрьме… людей,
которые будут убивать и оживлять программы, к примеру. Но только не
дайверов. Потому что дайвер в виртуальной тюрьме — невозможен.
