Глава 6
Машина вихрем неслась по городу. Кот не церемонился с другими водителями. Он обгонял справа, подрезал, в общем, всяческими способами нарушал все мыслимые правила дорожного движения. Но это получалось у него на удивление ловко. Казалось вот–вот бедолага «Венсон» врежется в очередной автобус, так некстати подвернувшийся на пути. Но всякий раз Коту удавалась в считанные доли секунды среагировать и избежать столкновения. Похоже, что водители встречных машин не успевали даже как следует испугаться.
Электромобиль стремительно несся по запруженным машинами улочкам, отчаянно пытаясь выбраться за город. Кот не был водителем–самоубийцей. Он просто хорошо умел водить машину и мысли об аварии никогда не приходили ему в голову. По статистике вот такие, уверенные в себе, чаще всего и гибли в автокатастрофах, но, как известно, у кошки девять жизней, а у кота за рулем уж наверняка их в два раза больше. Но судьба была настроена к водителю этого «Венсона «дружелюбно, и пока что ему столь внушительный запас жизней был очевидно лишним.
Джон смотрел в окно на стремительно проносящийся мимо городской пейзаж. Уютные пятиэтажки и огромные двадцатиэтажные муравейники, магазины и всяческие конторы и мастерские. Редко, но все же встречались небольшие парки и искусственные водоемы. Но это не представляло для него никакого интереса.
Главное — это были люди, совершенно непохожие друг на друга. Они могли быть одинаково одеты, даже лица их могли бы быть чем-то схожи. Но все-таки каждый из них — неповторим. По крайней мере в это очень хотелось верить. Верить, что все же серость не окончательно захлестнула их. Но увы. Они сами не хотели отличаться друг от друга: шли по своим делам, стараясь не выделяться ни походкой, ни даже самым малейшим движением лица. Улыбнись — и тут же подумают, что ты пьян, поздоровайся — поскорее поспешат прочь, думая что ты очередной рекламный агент или того хуже — религиозный проповедник. Не обстоятельства и нормы морали сделали людей такими, а страх. Единственный двигатель, который вообще как-то еще поддерживает в людях жизнь. Страх перед непониманием, страх перед презрением и еще целая куча страхов. Удивительно только, почему никто из них не умирает от страха к самому себе.
Размышления Джона нарушил пронзительный писк. Кот забеспокоился и, перехватив руль одной рукой, стал рыться в недрах пиджака. Он извлек маленькую черную коробочку. Оказывается, это она так пронзительно верещала. Кот аккуратно раскрыл ее и, приложив ее к уху, сказал: «Слушаю!»
В трубке послышалось чье-то невнятное бормотание, а затем последовали короткие и суровые реплики Кота: «Что? Нет. Я занят. Сегодня я занят. Это подождет до понедельника. А с этим… С этим обращайся к Алексу, он тебе…» Дальше посыпались нецензурные выражения, значение многих из них Джону было не совсем понятно, после чего Кот захлопнул черную коробочку и, сунув во внутренний карман пиджака, снова взялся двумя руками за руль.
— Извините, — смущенно пробормотал Кот, — мобильный телефон это конечно здорово, но не в конце рабочей недели.
Джон кивнул, как бы соглашаясь с услышанным, и, отвернувшись, стал опять смотреть в окно. Город кончался, многоэтажные муравейники уже не мозолили глаза. Стали попадаться полуразвалившиеся избушки с огородами, напротив которых в теньке расположились торговцы овощами и фруктами.
— Вот мы почти и в пригороде — прокомментировал Кот, — я, знаете ли, так устаю от своей работы, а паче от города, что очень люблю одиночество. Два года назад я построил небольшой дом за городом и сразу же туда перебрался. Живописное место, природа. Очень помогает от стрессов. Ну что я вам рассказываю, вы все сами скоро увидите. Минут через пятнадцать будем на месте.
Джон улыбнулся и снова промолчал. Ему и сказать было нечего. Он опять упрямо уставился в окно. Покосившиеся домики кончились и вокруг до горизонта простирались поля. Изредка попадались небольшие подлески. Мирная картина сельской местности понемногу начинала действовать на него как успокоительное, он прикрыл глаза и решил немного подремать.
Он почти погрузился в легкую полуденную дремоту, окунувшись в кипящее марево, не враждебное и жгучее как в городе, а теплое и приятное, как вдруг его неожиданно обдало холодом. Это не был легкий летний ветерок, невесть откуда взявшийся, это было словно прикосновение к холодной руке мертвеца. Джон почувствовал знакомое покалывание по всему телу. Где-то рядом было Место Силы.
— Кот! Остановите пожалуйста машину.
— Хорошо, — вежливо отозвался водитель и плавно затормозил у обочины.
— Не бойтесь, я скоро вернусь, — заверил Кота Джон и вышел из машины.
Этот участок местности не был еще распахан или засеян. Может быть, у местных агрономов руки не дошли или они посчитали это место неблагоприятным. Здесь была густая некошеная трава и множество полевых цветов.
Невдалеке виднелся осиновый подлесок, что было за ним, Джон разглядеть не мог. Но именно оттуда он чувствовал холодное дуновение спавшей Силы.
Джон, не торопясь, шел сквозь густую траву, руководствуясь только внутренним чутьем. Изящные черные ботинки наступали на хрупкие стебельки полевых цветов, переламывая их пополам. Подошвы втаптывали нежные лепестки в землю, но Джон не обращал на это ни малейшего внимания. Он шел к заданной цели, точно заведенная игрушка.
Чем ближе он приближался к подлеску, тем сильнее стучало сердце, холод подкатывался к вискам и ноги почти не чувствовали земли. Он вошел в подлесок и почувствовал живительную прохладу тени, впрочем, ненадолго. Подлесок быстро кончился, и перед глазами Джона простерлось еще одно поле. Здесь тоже была высокая некошеная трава и множество цветов. А посередине возвышался неизвестно откуда взявшийся холм. Он был словно огромный зверь, забредший сюда неизвестно откуда, да так и оставшийся здесь спать, постепенно обрастая травой.
У Джона стало перехватывать дыхание, он присел на траву и расстегнул ворот рубашки. Сила уже не била его по вискам, настойчиво призывая к себе. Она была здесь повсюду: в небе, в земле, в траве и цветах, ею было пронизано все до мельчайшей песчинки. И сосредоточием ее был холм.
«Значит здесь», — прошептал он. И словно вторя ему, по полю зашелестела трава. Зашелестела без ветра, словно живая. Она тоже знала, что это место именно здесь. Именно сюда они придут очень скоро. Так скоро, что лучше об этом не думать. Когда не ждешь и не считаешь дни, время проносится гораздо быстрее. Лучше не думать о дне, который неизменно приходит. Когда они должны будут делать то, ради чего и пришли сюда. Но, по крайней мере, это будет не сейчас и можно еще раз пройтись по зеленому полю, усеянному всеми цветами радуги, пахнущему солнечным утром и покоем, уйти подальше от этого отвратительного прыща на нежной зеленой коже земли…
— Извините, меня немного укачало и захотелось пройтись.
— Ну что ж, это бывает, тем более так жарко. Знаете у нас действительно сказочно красивые места. Даже не верится, что совсем рядом город. Кстати, об этом месте. Про него ходят самые разнообразные байки. — Кот провел рукой по взмокшим волосам и завел двигатель. — Говорят, что здесь нечистое место. Тут в трех километрах к югу есть небольшая деревенька. Так вот, среди местных жителей существует поверье…
Кот машинально оглянулся на Джона. Джон безмятежно спал, прислонившись щекой к стеклу. Его грудь равномерно вздымалась, волосы трепал ветерок, врывавшийся в открытое окно.
Просто спит, словно мальчишка, который поехал с отцом на пикник. Кот мельком глянул на его лицо и снова стал смотреть на дорогу.
Неужели для него все так просто: взять и заснуть, и на лице ни единой складки, ни единой морщинки? А ведь он, наверное, бежал, спотыкался, падал и опять бежал, сам не зная куда. Потому, что если бы он не хотел бежать, то, наверное, стал бы властелином этого бренного мира. Такие возможности… Наверное, они не ограничиваются стиранием памяти у каких-то трех ротозеев. Если бы он только захотел. Но он не хочет. А может быть, не может?
Все же, скорее всего, эта штука у него — что-то научное, хитрый прибор. Сам по себе человек не способен на такое. Что там бы не кричали святоши о возможностях человека, одухотворенного силой небес. Я в это не верю. Но зато я уверен, что человеческие руки с помощью умной головы способны создать что угодно. И этот мальчишка, вчера только закончивший университет, додумался до того, над чем бились и будут биться ученые всегда и везде. Абсолютное оружие. Не нужно никаких ракет, автоматов. Просто выйти на улицу, или в толпу, или к вражескому войску и просто отдать приказ. Словно в той старой сказке, где мальчик сделал дудочку и повел за собой целое полчище крыс. Именно крыс, очень удачное сравнение. Крысы — хорошо организованные животные с вожаком и армией.
Как это странно: видеть его безмятежно спящим. Почему он не боится? Почему я боюсь его, а он этого, кажется, и не замечает? Настолько уверен в себе? Не думаю. Самоуверенный человек в жизни никогда ничего не добьется. Может быть, он уверен во мне? Тоже нет. Человек, добившийся такого, не верит ни в кого и ни во что. Слишком много вопросов и я впервые в жизни не могу найти на них подходящих ответов.
Кот упрямо глядел на дорогу. В душе творилось что-то невообразимое. Словно бушующий весенний ветер ворвался в холодную и пустую зимнюю ночь, разметал прошлогодние листья, поставил все с ног на голову. Да, именно вверх ногами. Этот человек ничего, почти ничего не говорил. Он в основном молчал и улыбался. Неожиданно Коту вспомнились бледные, испуганные лица в его кабинете.
Как же он ошибался, самонадеянно думая, что они боятся его, своего босса. Нет, они боялись этого странного молодого человека. Хотя и ничего не помнили, но страх неосознанно впечатался в их память, и они будут теперь его чувствовать всегда.
Кот словно наяву представил себе события вчерашнего вечера. Дуло пистолета, направленное в лицо, стандартные, отработанные до автоматизма угрозы, а в ответ — веселая улыбка и несколько совершенно не подходящих фраз. И, главное, глаза, добрые и равнодушные, жизнерадостные и пустые, красивые, но абсолютное бездонные. Что в них? Очередной вопрос, на который я опять не могу ответить. И не смогу никогда. Нет, дело не в приборе, дело в человеке, который его изобрел. Этот прибор лишь часть его души, часть его отчаянного равнодушия к окружающему миру. О небеса, я никогда к вам не обращался, потому, что никогда не верил, что меня оттуда услышат. Не верю и сейчас. Но я все равно обращаюсь к вам, потому, что мне больше не к кому обратиться. Я боюсь этого человека. Боюсь, хотя почти вдвое старше его. Боюсь, хотя и чувствую, знаю, что это ему абсолютно безразлично. Боюсь, потому, что он не такой как все. И, главное, я его боюсь, потому что мы с ним очень похожи, но он сильнее.
До загородного поселка оставалось около пяти километров. Две, три минуты и они будут на месте. Надо было что-то решать… И Кот затормозил у обочины.
Поля кончились, и по обе стороны дороги раскинулся густой хвойный лес. Лохматые ветки, словно лапы древних чудовищ, свешивались вдоль дороги. Было очень тихо, лишь где-то вдалеке перекликались птицы. Кот взглянул на своего попутчика. Тот продолжал так же безмятежно спать, прислонившись к стеклу.
Медленно, стараясь не дышать, он полез в карман пиджака. Рука нащупала теплую рукоятку пистолета. Он сжал ее покрепче — ладонь потная, того гляди, соскользнет и быстрым, но плавным движением извлек оружие, и впился взглядом в лицо Джона. Тот не проснулся.
Предательски задрожали руки, с виска на щеку медленно потекла ледяная капля пота. Кот перевел взгляд на пистолет. Гладкий, с лакированной деревянной рукояткой, на рукоятке выгравированы инициалы его отца. Полная обойма. Она очень долго была полной, и ему очень хотелось, чтобы так было всегда. Он стрелял из него только в тот день, когда мстил за своего отца. Больше ему не приходилось. Он, конечно, убивал, но не раскаленными кусками свинца, а словами. Что было, конечно, не столь неприятно. Но все-таки это тоже были убийства, счет которым он никогда не вел.
И вот опять настал черед разрядить обойму. Этот человек. Он слишком сильный, слишком бесстрашный и поэтому он не должен жить. Если его не удастся уговорить, он превратится в бесконтрольную силу, подобную убийственному смерчу, который выворачивает с корнем деревья, рушит дома и забирает жизни не потому, что хочет этого. Нет, он просто идет своей дорогой, а они стоят у него на пути.
Уговаривать или запугивать ураган бесполезно, успокаивать бессмысленно, а бежать некогда и некуда. Кот уже понимал, что не сможет уговорить этого человека. И этому была веская, очень веская причина: нельзя уговорить того, кому ничего не нужно. Но действительно ли это так или все это старые страхи, всплывшие в ответ на его сомненья? Безусловно, можно найти оправдания: возможно, я освобождаю людей от надвигающегося зла. Я не знаю, правда, что это такое, и в чем именно угроза, но я уверен, что она реальна. Нет, это всего лишь слова, высокие и слащавые слова, густо политые сиропом из собственного эгоизма. Вспомни свой главный принцип — никогда не лги самому себе. Чего я хочу и чего не хочу? Правильно, я всего лишь не хочу, чтобы этот человек достался кому-то, кроме меня. Вот и все. И поэтому я хочу его убить.
Кот еще раз посмотрел на безмятежное лицо спящего и поднял пистолет, направив его прямо в висок Джону. Осталось только взвести курок и… Кот вздохнул и, положив пистолет обратно в карман, завел машину.
Когда он уже подъезжал к свежевыкрашенному шлагбауму дачного городка, в голову пришел еще один вопрос, на который он тоже не знал ответа: «А что если он не спал?»
Нет, этого, конечно, не могло быть. Просто потому, что не могло быть. Хотя, кто его знает. Может он и над ним проводит психологический эксперимент, правда, заранее зная результат?
Но Джон действительно спал. Он безмятежно падал в черную пропасть. И ему было там хорошо и спокойно. Он ничего не знал и не чувствовал, он был никто и ничто. И осознание себя пустотой придавало сил. Потому, что силы вот–вот понадобятся. Холм разбудил старые страхи и угрызения совести, необходимо было забыться, чтобы не наделать глупостей.
Как же странно все устроено в этом мире. Ты делаешь свою работу вот уже долгое время, делаешь ее хорошо, даже отлично. А все потому, что ты был рожден для этого и больше ничего делать не умеешь. И работа твоя у тебя не вызывает никаких эмоций, потому что ты не представляешь, как может быть по–другому. Как можно жить без приказа? Все, что ты делаешь, можно считать правым делом, а также своим моральным долгом потому, что никто за тебя эту работу сделать не сможет. Как и Кот, Джон задавал вопросы и не мог найти на них ответы. Но разница все же была. Кот задумался только сейчас, а Джон думал целую вечность. Он задавал множество вопросов, но в ответ получал лишь вежливое «потому что так надо».
Джон открыл глаза и, сладко потянувшись, спросил у Кота: «Что, уже приехали?»
«Да», — буркнул Кот. У него теперь тоже были свои вопросы без ответов.
«И смотрели друг на друга Дай–мэ–рак и Шайрах и не было в их глазах ненависти друг к другу, ибо только смертным свойственен этот порок. Лишь только уважение к противнику и жажду играть чувствовали они
— Давай разделим между собой Фигуры, — сказал Шайрах Дай–мэ–раку.
— Давай. Пусть, что ближе к твоей стороне Игрового поля будут твои, а те, что ближе к моей, будут мои. А количество Фигур у каждого из нас будет равным.
— Тай–й'а–ш'а — сказа Шайрах, что значило «да будет так».
И стали они делить меж собой Фигуры. Но получилось так, что количество Фигур было не равно и поделить их никак не удавалось. Долго они сидели за Игровым полем и не знали как им поступить и тогда услышали они вдалеке чью-то прекрасное пение.
— Кто дал тебе право петь на языке Первых ибо только мне, Дай–мэ–раку, моему противнику Шайраху, да нашим Фигурам дозволено знать его?
— Я Иншай'а — Бездна, которую ты создал первым своим словом.
И удивился Дай–мэ–рак подобным речам. И спросил он тогда Иншай'а: «Как можешь ты быть, ибо ты суть неупорядоченное? Нет в тебе ничего, ибо ты есть только материал для создания сущего. Ты лишь глина, из которой я лепил Великую Игру, ты ничто и ты все».
— И только поэтому ты считаешь, что я не могу говорить с тобой и знать то, что ведомо лишь тебе? — усмехнулась Иншай'а. — Я достаточно долго была рядом с тобой, чтобы многому научится от твоей мудрости, о Великий Дай–мэ–рак. Однако многое я поняла и сама и поэтому хочу помочь тебе и твоему противнику. Ведомо мне, что вы не можете разделить между собой Фигуры, потому что хотите делить их поровну.
— Уж не хочешь ли ты забрать эти Фигуры себе?
— Мне чуждое все сущее, ибо я есть ничто, — горько усмехнулась Иншай'а — Но вы можете оставить некоторое количество Фигур ничейными. Они будут принадлежать лишь сами себе и ходить меж мирами, присматривая, не нарушаются ли правила Игры. Но не будут они помогать ни тебе, Дай–мэ–рак, ни тебе, Шайрах.
— Тай–й'а–ш'а — ответил Дай–мэ–рак.
И стали цвета белого Фигуры Дай–мэ–рака потому как сутью его был Свет, а Шайраха Фигуры стали цвета черного, ибо суть его была Тень. А посередине остались те немногие, что равнодушны были и к Тени, и к Свету. Они жаждали лишь чистого знания и соблюдения правил Великой игры. И за это наделил их Дай–мэ–рак могуществом равным белым и черным Фигурам, и дал им свой цвет — Ал'-й'-а–на», что значит Знание.
И началась Великая Игра и продолжается она до сих пор, и когда кончится — не ведомо никому».
(Книга Откровений Знающих стихи 14–28)
