Глава 5

Белоснежный электромобиль плавно остановился у сверкающих на солнце дверей. Это была двухместная спортивная машина марки «Венсон». На таких любят ездить по ночному городу богатые юнцы, высматривая голосующих девочек.

Коту гораздо более подошел бы тот же «крокодил», на котором разъезжала уже порядком поднадоевшая за сегодняшнее утро троица. Но Кот относился к машинам совершенно спокойно. Единственное, чего он в них не любил, так это езды с водителем. Двухместная дешевка, как бы ее назвал любой из людей равного с Котом достатка, вполне его устраивала по двум причинам: она быстро ездила и редко ломалась.

Кот не спеша выбрался из машины, демонстративно не закрыв на замок дверь и оставив внутри ключи. Конечно таких «Венсонов «десятой модели в городе был пруд пруди. Но машину Кота знали чуть ли не все горожане. На левой дверце, словно пригревшись на солнце, распластался внушительных размеров рыжий кот, и хитро прищурив один глаз смотрел на прохожих. Он был почти живой. Словно вот–вот спрыгнет с дверцы и медленно и вальяжно пойдет вслед за хозяином машины. Художник разрисовывал дверцу при непосредственном присутствии самого Кота. Впоследствии он был щедро вознагражден, а затем спустя два дня уехал из города в неизвестном направлении. Трудно сказать, насколько правдива была эта история. Но она заняла достойное место среди других полувымышленных историй из жизни зловещего мафиози. Правда сам Кот не считал себя уж очень-то зловещим, и уж тем более, совершенно не думал об этом Джон Райдер когда впервые его увидел.

Кот по–хозяйски пересек холл гостиницы, заметив при этом испуганный взгляд Саши, племянника Вика, который сегодня был на рецепшине. Остановившись, он стал внимательно оглядывать столики кафе. Все они пусты, все кроме одного. С первой взгляда Коту стало понятно, что за столиком сидит ОН.

Джон, уютно устроившись за самым дальним столиком, с большим аппетитом поглощал кашу, заедая ее огромным куском белого хлеба. На столе также стоял стакан с соком и лежала трубка. Джон был настолько поглощен своим занятием, что не обратил никакого внимания на подошедшего к его столику Кота.

Кот галантно откашлялся и свои обычным мягким голосом промурлыкал: «Можно присесть?»

Джон, не отрывая глаз от тарелки, пробурчал набитым кашей ртом: «Здесь не занято».

Кот бесшумно отодвинул стул и сел напротив Джона. Тут же рядом с ним словно из-под земли возник официант и, поставив чашку с кофе, также бесшумно испарился.

Джон продолжал уплетать за обе щеки и не обращал на соседа никакого внимания. Конечно, Кот предвидел такой поворот событий, и у него на этот случай уже была заготовлена соответствующая тактика.

— Доброе утро!

— Доброе, — так же, как и в первый раз, с набитым ртом пробурчал Джон.

— Прошу меня извинить за то, что я отрываю вас от завтрака.

— Да не стоит. Во–первых, я уже почти закончил, а во–вторых, я в городе человек новый и, к сожалению, практически ни с кем не успел здесь как следует познакомиться.

«Да, воистину все злые гении и ужасные маньяки в жизни — премилые люди», — подумал Кот и протянул через стол свою изящную руку:

— Меня зовут Кот. Пожалуйста, не удивляйтесь моему странному имени. Это прозвище настолько прочно утвердилось за мной, что я сам иногда забываю свое настоящее имя, — с извиняющейся улыбкой сказал Кот.

Джон, наконец, соизволил оторвать от тарелки глаза и посмотрел на нового знакомого. Взгляд, конечно, не оказал столь ужасающего действия, как это произошло с Виком, но все-таки Кот почувствовал как Джон медленно и осторожно, отнюдь не грубо, а скорее просто из праздного любопытства, заглядывает ему в самую душу. «Что ж пусть смотрит, мне нечего от него скрывать»

— Признаться, вам это имя подходит, — Джон улыбнулся и тоже протянул свою руку, — Меня зовут Джон Райдер и, как я уже говорил, я здесь недавно.

К удивлению Кота, рука была очень похожа на его собственную: такая же худая с длинными изящными пальцами. Она была теплая и мягкая, словно у ребенка, и, коснувшись ее, Кот почувствовал странное умиротворение, словно его лица коснулся легкий морской ветерок. Мысли стали гораздо яснее и главное: пропала эта ужасная нервозность. Коту даже показалось, что он пожимает руку старого друга, а не возможного противника.

Мягко и слегка небрежно Джон отпустил руку Кота и взял со стола трубку. Откуда-то из недр его пиджака появилась старомодная бензиновая зажигалка, по пустынному залу поплыл синий дымок. Не обыкновенная серая табачная завеса, а тоненькая струйка, которая, слегка рассеявшись, стала плавно переходить из синего, в темно–фиолетовый. В воздухе обозначился приятный пряный запах. Коту сначала показалось, что это наркотик, но запахи дурманящего зелья он слишком хорошо знал, хотя и никогда не курил — просто это было одной из частей его бизнеса.

— Интересный у вас табак.

— Да, — глубоко затянувшись выдохнул Джон — я его везде с собой вожу. Поверьте мне, он встречается далеко не везде, а курить местный меня совсем не прельщает

— Поистине, привычка — сильная вещь — подытожил Кот.

— Пожалуй…

На некоторое время воцарилась тишина. Кот смотрел как изо рта собеседника ловко выплывают фиолетовые колечки и тут же распадаются, образуя легкую дымку, постепенно меняющую цвет.

— Я к вам по делу.

— Ну, вот так всегда. Нет, чтобы просто прийти поболтать. Как встретишь культурного человека и весьма общительного к тому же, так сразу оказывается, что он по делу, — Джон скорчил недовольную гримасу и, отложив трубку, стал пить сок.

— Так вот, — продолжал Кот, воодушевленной такой характеристикой в свой адрес, — Первым делом, приношу свои глубочайшие извинения за некоторое недоразумение, которое имело место вчера между вами и моими… хм… скажем, работниками.

— Отчего же. Очень милые ребята. Они прекрасно мне подняли настроение. Правда, пришлось несколько подправить им мозги за излишнюю горячность, но все же я был так удручен скукой, что это своего рода приключение достаточно меня позабавило.

Кот смущенно молчал. Все его самые нехорошие предположения удивительным образом обретали плоть. Хотя все и шло по плану, но все-таки было как-то жутковато.

— Но все же примите мое искреннее сожаление.

— Хорошо, если это вам будет приятно

— Понимаете, я буду с вами предельно искренен: мы действительно обчищаем клиентов Вика, но поверьте мне…

Кот запнулся, не зная что и сказать. От собственной откровенности, в таком примитивном виде, его самого чуть не передернуло. Нелегальный бизнес еще как-то… Но «мы обчищаем»… Да, чего не сделаешь ради дела?

— Продолжаю вашу мысль: если бы вы знали, какими возможностями я обладаю, то не стали бы со мной связываться, а тем более пытаться убить.

— Именно так, — хитро прищурившись, ответил Кот, — Более того, я хотел бы предложить вам некоторое сотрудничество

— Что ж, этого следовало ожидать. Но, боюсь, вы не совсем понимаете, с кем имеете дело.

— Я прекрасно понимаю, что деньги вас не интересуют. Но подумайте, какие дела мы могли бы проворачивать с вашим… Кстати, как называется ваш прибор?

— О, это довольно долгая история, и я не хочу отвлекать вас. Вы ведь очень занятой человек.

— Отнюдь. Мне было бы очень интересно послушать ее. Сегодня пятница и я совершенно свободен. Если бы вы согласились отобедать у меня дома…

— А где находится ваш дом?

— За городом, около часа езды отсюда.

— В какую сторону? — спросил Джон

— На юго–восток в строну Третьей магистрали, — ответил Кот, недоумевая зачем Джону понадобилась это знать.

— Хорошо, я поеду с вами — немного подумав, ответил Джон.

— У меня машина, мы можем отправиться прямо сейчас.

Джон ничего не ответил. Он улыбнулся Коту, давая понять, что он согласен. Как и Кот, он был совершенно свободен. Его коллеги, очевидно, задержались, а ему все равно нужно осмотреть окрестности города. Где-то здесь, Джон приблизительно знал, где находится Место Силы, и необходимо было выяснить точное место.

А насчет Кота… Что ж, этого следовало ожидать. Но что сказать этому весьма энергичному и вовсе не глупому человеку? Нет, дело не в том, что информация совершенно секретная. Просто он навряд ли поверит, и тем самым я могу очень сильно обидеть его. Прибор… Я был бы сам рад, если бы дело обстояло именно так. Некоторое устройство, позволяющее воздействовать на сознание человека.

Нет, я прекрасно понимаю, что этот Кот готов был бы душу продать, чтобы заполучить побольше власти. Деньги для него не имеют ни малейшего значения, так же как и для меня, это он верно заметил. Он жаждет власти и чем больше, тем лучше. А много власти никогда не бывает. Универсальное правило для любого места и времени. И всегда находятся такие, как Кот.

Может быть, много лет назад я презирал бы этого человека. Презирал бы искренне и самозабвенно. Как же все меняется со временем. Ненависть уходит, радость уходит, даже боль потерь уходит. Есть, конечно, кое-что, что нипочем не хочет меня оставить, но я про это думать не буду. Хандра и скука — вот что меня больше всего сейчас беспокоит. А Кот? Он чем-то мне напоминает меня сегодняшнего. Власть и целеустремленность, разум и равнодушие ко всему, кроме собственно дела. Вот, что нас с ним объединяет. Но ради этого я выбрал свой путь? Ради власти? Но тогда власти над кем? Не над собой ли? Не над своим ли страхом, не над своим ли бессилием? Возможно. По крайне мере себе я никогда не врал и не буду. Да и другим пора бы уже перестать врать, хотя бы сейчас. Все равно я этим ничего не изменю, разве, хотя бы на полшага продвинусь в нелегком поединке со своей тенью.

Наверно, моим коллегам эти рассуждения показались бы чудовищно глупыми. Ну и пусть. Они никогда не принимали меня всерьез. Они никогда даже и не задумывались над своей жизнью. Чем они лучше тех же людей?

— Джон! Мы едем?

Кот склонился над сидящим в полном оцепенении Джоном. Он боялся вздохнуть, настолько был поражен. Джон не шевелился, казалось, даже дыхание прекратилось. Его глаза были раскрыты и зияли настолько чудовищной пустотой, что взглянув в них лишь раз, он тут же в ужасе отвернулся.

— Простите, Кот, я несколько задумался. Со мной иногда такое бывает, знаете ли иногда какая-то совершенно простая фраза или ситуация наводит на совершенно отрешенное размышление.

— Признаюсь, что со мной это тоже часто бывает.

Джон медленно встал из-за стола, положил в карман трубку и, к немалому удивлению Кота, оставил на столе самую крупную банкноту, которая была в обращении.

— Знаете ли… — сказал он, перехватив взгляд Кота. — Пока совершенно не могу разобраться в местных финансовых единицах. Я вообще-то не сторонник спускать деньги на ветер. Ну что, мы едем?

— Разумеется, — ответил Кот, который почти смирился с мыслью, сегодня ему, похоже, еще не раз придется удивляться.

Кабину для перемещений Роллано отыскал без особого труда — прямо у входа в отель «Морское дно». Вернее, это был целый ряд кабин. Снаружи кабина напоминала душевую, которая была установлена в ванной комнате его номера. Зайдя внутрь, Роллано обнаружил там компьютерный терминал с сенсорным экраном, на котором была высвечена карта курортного городка. Светящиеся точки на карте обозначали места других кабин для перемещения. Роллано заметил, что все кабины располагались на открытом месте, а не внутри зданий. Вероятно, это было вызвано некоторыми техническими особенностями данного устройства.

Роллано нажал на одну из точек, которая располагалась на улице, ведущей к пляжу. Можно было бы выбрать и кабину на самом пляже, но Роллано хотел немного прогуляться и осмотреть окрестности. Он почувствовал легкое головокружение и на мгновение закрыл глаза. Отодвинув стеклянную дверцу, Роллано вышел наружу. Он находился на тихой улочке, которая вела к морю.

Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо ярко–красным заревом заката. Это был первый вечер Роллано на новом месте. Быть может, он же и последний. Все зависело от того, когда прибудут остальные. Роллано, не торопясь, шел по улице, любуясь окрестностями. Здания здесь стояли все больше двух–трехэтажные, и в большинстве своем это были частные дома граждан. Причем, судя по всему, граждан весьма состоятельных. Роллано не мог не поразиться фантазии хозяев, а так же мастерству архитекторов, художников и строителей. Ни один дом не был похож на другой. Здесь были и величественные дворцы и небольшие замки, будто бы перенесенные из далекого прошлого, и даже строения столь необычной формы, что нельзя было отнести их к какому-нибудь из известных архитектурных стилей. Стены домов были украшены фресками или великолепным орнаментом. Кое–где на прилегающих к домам участках стояли скульптуры или даже целые скульптурные композиции. Журчание десятков фонтанов сливалось в шум небольшого водопада.

Сама же улица, выложенная белоснежными каменными плитами, сияла идеальной чистотой. То и дело по ней проезжала небольшая уборочная машина, шлифуя щеткой и без того белоснежную поверхность мостовой. Людей на улице было мало. Как правило, они проходили мимо, не замечая Роллано, как, впрочем, и друг друга. Они шли неторопливо, с гордо поднятой головой, даже если возвращались с пляжа в одном халате и шлепанцах. Клоны попадались чаще. В основном это были садовники, подстригающие кусты около домов или же просто спешащая по поручениям своих хозяев домашняя прислуга. Улица вывела Роллано к широкой каменной лестнице, которая спускалась прямо к морю.

Море было спокойным. Волны, окрашенные лучами заходящего солнца, терпеливо облизывали песок. Пляж был практически пуст. Аккуратные ряды шезлонгов и зонтиков дожидались нового дня. Проходя мимо, Роллано заметил, что два шезлонга не пустовали. Юноша лет восемнадцати и девушка приблизительно такого же возраста сидели, любуясь погружающимся в море солнцем. Это были люди. Роллано понял это прежде, чем убедился, что на их лбах нет штрих кода. Они молча сидели и смотрели на море. Юноша задумчиво курил сигарету, а девушка потягивала вино из бокала. Они даже не смотрели друг на друга. Изредка кто-нибудь из них произносил короткую фразу, а другой лениво отвечал. Роллано обратил внимание на выражение их лиц. Они напоминали уже пресыщенных жизнью пожилых людей. За день пребывания в этом мире Роллано видел множество таких же равнодушных лиц и пустых взглядов. Взглядов, в которых не было места ни горю, ни радости, ни жалости, ни даже ненависти.

И закатом эти двое, скорее всего, пришли полюбоваться не потому, что им хотелось побыть вдвоем в романтической обстановке. Любоваться закатом было сейчас в моде. Это говорило о том, что человек не лишен чувства прекрасного. Так же модно, как ходить в театр или на художественные выставки, небрежно роняя пустые, лишенные эмоций замечания. Двое молодых, удивительно красивых людей, сидели, каждый погруженный в свое я, и никому из них не пришло в голову, что можно было просто поцеловать друг друга или хотя бы взяться за руки. Не ради какой-то определенной цели, а просто так, чтобы доставить удовольствие себе и другому человеку.

Роллано прошел мимо, сомневаясь, что его не замечают. «Было бы интересно у них спросить, сколько они могут подобрать эпитетов к слову «закат»?$1 — мелькнула странная мысль. И вообще, для чего любоваться морем, если тебе все равно? Для чего тогда жить, если окружающее тебя совсем не интересует? Роллано достал кисет и, усевшись в шезлонг, закурил. Фиолетовый дымок тонкой струйкой поднимался из трубки, сделанной из странного зеленоватого дерева, и тут же, подхваченный легким морским ветерком, уносился куда-то вдаль. Может быть, в те далекие края, где произрастают необыкновенные деревья, из которых делают подобные трубки…

Роллано шел по самой кромке берега. Теплые волны изредка дотрагивались до его сандалий, утопающих в мокром песке. Он очень любил море. Наверное, потому что ему казалось, что он сам на него похож. Море могло быть приветливым и ласковым, а могло неожиданно разразиться бурей, сметая все на своем пути и никого не жалея. И, как и Роллано, море тоже было одиноко.

Волны что-то шептали или, может быть, тихо напевали. Но Роллано не мог понять эти слова, а быть может, просто не хотел. В такие минуты, когда вокруг кроме тебя и стихии ничего нет, ему всегда хотелось думать о чем-нибудь приятном. Но ничего хорошего, как обычно, в голову не приходило. Тогда он пытался думать о чем-нибудь отвлеченном: о вечности, о бесконечности пути, о Великой Игре. Но его сознание упорно отталкивало эти мысли и на смену им приходили вопросы, на которые он не знал ответов. Можно ли судить людей, за то что они выбрали такой путь? Прав ли он и остальные, когда разрушают целые миры? Наверное, правы, потому что другого пути нет. Пустота порождает только пустоту и ничего больше. А где появляется пустота, там нарушается ход Игры и рано или поздно это может отразиться и на других мирах. Истина всегда одна и она не нуждается ни в каких доказательствах. Но что бы было если… Если бы люди покаялись. Или хотя бы некоторые из них. Смог бы он разрушить тогда еще один мир? Бывали случаи, когда люди каким-то непостижимым образом чувствовали конец или признавали в нем того, кем он являлся на самом деле. Но что они говорили ему? О чем просили? Они хотели спастись сами. Он не забыл их глаза, дрожащие руки, взгляды и отчаянные мольбы о том, чтобы их забрали отсюда, позволили уйти вместе с разрушителями. Никто никогда не задумывался о том, что он ничуть не лучше, чем остальные, возможно даже — намного хуже.

Он уже собирался вернуться в гостиницу, когда заметил две фигуры, стоящие невдалеке. Больше всего его удивило то, что они стояли около мольберта. Одному было около двадцати пяти, а другому что-то около шестидесяти. Молодой, жестикулируя руками, что-то объяснял пожилому, все время тыча пальцем в мольберт. «Неужели спорят два художника?$1 — удивился Роллано. Подойдя поближе, он понял, что ошибается. Пожилой был клоном, а молодой — человеком.

— Вот здесь. Да, не так, клон ты паршивый! — наставлял человек.

— Извините господин! — оправдывался пожилой клон.

Роллано подошел поближе. Оба не обратили на него никакого внимания. Картина была просто великолепной. Берег и огромное кровавое солнце, опускающееся в море.

— Вот здесь добавь мазок, идиот!

Роллано подошел совсем близко, встав за спиной у клона. «Красиво!$1 — не очень громко произнес он. Пожилой клон, вздрогнув от неожиданности, сделал неверный мазок.

— Что ты наделал, ублюдок! — завопил человек, — Ты испортил мою картину!

— Виноват, господин! Но ведь можно исправить!

— Руки твои кривые надо исправить! Поломать и срастить заново, — на Роллано человек не обращал никакого внимания.

Он схватил картину и в бешенстве разорвал ее пополам. Затем, швырнув ее на землю, он развернулся и со всей силы ударил кулаком клона. Тот схватился за лицо, бормоча извинения. Затем молодой человек ударил клона ногой в живот, тот, согнувшись пополам, повалился на песок.

— Будешь знать, урод меченный, как портить мои шедевры.

— Господин, я не виноват!

— Не виноват, говоришь? — человек ударил пожилого клона ногой по ребрам. Тот жалобно заскулил, совсем как собака.

Роллано не стал смотреть, чем все закончится. На душе было гадкое чувство, словно вляпался в дерьмо начищенным ботинком. Создавать себе помощников, а затем превращать их в безвольных рабов, которые даже если бы и хотели, то не смогли бы ответить обидчику. Это была не жестокость. Нет, это было нечто более страшное. Это была пустота. Можно быть жестоким к врагам. Наконец, можно быть жестоким на войне, когда нет другого выбора. Или ты их, или они тебя. Но быть жестоким к клону — к домашнему животному, живой игрушке, хотя, возможно, и гораздо умнее и талантливее хозяина? Даже собака, доведенная хозяином до крайности, может показать клыки. Неужели, люди уже заранее знали, что так может произойти? Неужели они блокировали в клоне всякого рода агрессию против человека только лишь затем, чтобы потом с упоением наслаждаться своей безнаказанностью? Клоны были зеркалом вырождающегося человечества. Но где же кроется причина всех жестокостей, которые творит человек? И, главное, как это можно предотвратить? Или остался только один выход: черный ветер разрушения и четверка несущихся во весь опор Всадников. В такие минуты ему казалось, что он делает правильное дело. Но снова и снова он возвращался к одному и тому же вопросу: имеем ли мы право судить? За спиной все еще слышались ругань и жалобные мольбы. «Интересно, — с холодным равнодушием подумал Роллано, — забьет ли он его насмерть?» А человек между тем обрушивал все новые и новые удары на клона, совсем не задумываясь, имеет ли он на это право.

Роллано дошел до кабины для перемещений и сразу же отправился домой. В этот вечер он еще долго сидел на балконе, медленно потягивал зеленый напиток и курил трубку. Откуда-то долетали звуки музыки и смех. На небе давно уже зажглись яркие звезды. Но они были одинокими на черном полотне неба. У этого мира не было луны.

Он уже порядочно выпил, но сон, тем не менее, не хотел к нему идти. Тогда Роллано вернулся с балкона в гостиную и, не придумав ничего лучшего, надел на голову серебристый обруч. Затем включил экран и выбрал режим ментовизора. Устроившись на диване, он сосредоточился на одном из приятных воспоминаний.

Это был один из первых миров, в создании которого он принимал участие. Мир, где люди еще на заре своего развития сами отказались от зла. Цветущий и благоухающий сотнями ароматов, мир без войны, зла и ненависти. Мир, в котором хотелось называть все только на своем родном языке. Теплый весенний ветер — эльтена–аре, чуть заметно колеблющий разноцветные листья причудливых деревьев — аэй–нера. Люди, высокие, красивые. Но не такие как здесь. Прекрасные, как могут быть прекрасны только хрупкие весенние цветы с нежными белыми лепестками — шей–а-ра. В их глазах свет, в их душах радость от сознания того, что они понимают и берегут красоту своего мира. Белоснежные стены замков, замков, лишенных рвов. Ибо хозяевам не от кого было защищаться. Двери без запоров, дома, где всегда рады гостю. Сплетенные в объятьях руки любимых, словно переплетающиеся линии созвездий. Эляшь най–ре–не! Звезды прекрасны! Язык, удивительно похожий на язык Первых. Язык, в котором нет слов «меч», «убью» и «ненавижу». Море, с ревом бьющееся о скалы, полная луна и далекий, пронзительный звук свирели, где-то у зажженного в поле костра. Най'-а — огонь, который будет давать людям тепло, а не плясать на крышах домов. Огонь, в котором никогда не будут гореть те, кто думает по–другому. Таким запомнился ему тот мир. И таким он предстал на плоском экране ментовизора. Но каким же он стал, спустя тысячи лет, после того, как он его покинул? Остался ли миром без зла или уже скоро придет срок застучать по каменным мостовым его городов копытам четырех черных коней. Ему почему-то казалось, что в том мире это не случится никогда. Ведь там, еще в самом начале своего существования, люди сами отказались от зла.

Глаза Роллано слипались, и он начал клевать носом. Он так и уснул на диване в гостиной, даже не раздевшись и забыв снять серебристый обруч. И как только Роллано погрузился в глубокий сон, экран тут же погас. Роллано никогда не видел снов, каждую ночь проваливаясь в бездонный колодец темноты.