Глава 15

Джон уже секунд тридцать не отрывал палец от дверного звонка. «Ну, давай, подойди и открой дверь. Бесполезно, скорее всего, она ушла. Но почему же тогда я перенесся именно сюда?» Он отпустил кнопку и присел, прислонившись к стене. Все было совсем не так, как он хотел. Джон надеялся, что она поверит в него и будет ждать, но она ушла. Просто решила не рисковать. Да и кто бы на ее месте поступил по–другому?

Дверь бесшумно отворилась и на пороге появилась Фе–ай–та в домашнем халате. Вид у нее был очень сонный. Она зевала, прикрывая рот маленькой ладошкой. Посмотрела на Джона сверху вниз и усмехнулась.

— А, это ты. Чего пришел в такую рань? Еще раз попробовать меня уговорить уйти?

Джон был ошарашен. Она просто беспечно спала. Спала, ничего не подозревая о том, что сейчас происходит. Или, может, она так и не приняла все это всерьез? Просто поразительная беспечность! Джон долго не мог сказать ни слова, но, наконец, собрался с мыслями и выразил все, что думал всего лишь двумя словами: «Апокалипсис отменяется!».

Фе–ай–та посмотрела на него. Ее глаза ровным счетом ничего не выражали. Казалось, будто они смотрели сквозь него и даже сквозь стену, на которую он облокотился спиной.

— Заходи, — еле слышно сказала она.

В квартире было уютно, сразу видно, что здесь похозяйничала женщина, хотя все довольно скромно: старенькая мебель, белоснежные шторы, полка с книгами. А на стене картины. И с первого взгляда ясно, кто был их автор.

— Я сейчас, — сказала Фе–ай–та и ушла на кухню.

Он присел на диван, который сразу продавился под тяжестью доспехов. Он уже пожалел, что явился к ней в таком виде: с кучей железок на теле и весь заляпанный грязью. Впрочем, об этом он тогда не думал — была очень небольшая вероятность, что вообще он сможет ее найти.

Вернулась Фе–ай–та, принесла кофе. Джон проглотил горячий напиток залпом. Он еще раз взглянул на картины:

— А ты, я вижу, все рисуешь.

— Рисую. А вот ты, наверняка, стихи уже не пишешь.

— Да, ты права. Некогда, да и не получаются такие, как раньше. Но тебе все равно не нравилось.

— Опять ты сам додумываешь. Просто про такие вещи не говорят… Ну, рассказывай.

— Что рассказывать?

— Я не знаю, ты же пришел, а не я.

— Да что тут можно сказать, кроме того, что конца света не будет. Я вместо этого мира отправил в Бездну троих Черных Всадников. Прежде всего, я это сделал, потому что сам этого хотел. А насчет тебя… Признаться, я был сильно удивлен, увидев тебя заспанную и в халате. Просто поразительная беспечность.

— Я думала, что вы как минимум неделю пропьянствуете.

— Такие дела никогда не откладываются. И потом, мы за один день выжрали столько, что и за неделю не выпьешь… Ну, что скажешь?

— Да нечего тут уж сказать. Хотя подожди… Ты сказал, что сделал это ради себя. Чтобы совесть не мучила, или я ошибаюсь?

— Не знаю. Совесть — понятие абстрактное. Понимаешь, на тему, почему я сделал так, а не по–другому, можно говорить до бесконечности. Скажем, я просто это сделал. И еще… Я тут с одним человеком пообщался. Ты, наверное, давно здесь живешь и знаешь его. Все называют его Котом.

— Знаю. Я долго жила в этом городе, ожидая пока ты прибудешь к Месту Силы.

— Так вот, мы с ним долго разговаривали на ту же тему, что и с тобой. И он мне сказал поразительную вещь: «Пускай я заслужил такой конец, но есть и другие». Если хотя бы один человек понял это, то уже не стоит разрушать этот мир. Но я видел и других хороших людей. Их немного, но они все-таки есть. И… ты тоже в чем-то права. Конечно, борьба Света и Тени неизбежна, но это же только Игра. И так хотелось бы, что бы в ней не было настоящих убитых.

Она молчала. Джон встал и направился к выходу.

— Куда же ты теперь?

— Я иду к Нему. Мне кажется, что каждый должен отвечать за свои поступки. Хорошо ли, плохо ли я сделал, но, тем не менее, я нарушил приказ.

— Они тебя убьют.

— Возможно, это будет справедливо. Но я попробую объяснить Ему…

— Ты не понял. Нет никакого Дай–мэ–рака. Есть только твоя совесть. А убьют тебя те же Фигуры Света.

— Посмотрим, — он улыбнулся, — Знаешь, наверное, я тебя не люблю, потому что если бы любил, то остался.

— Ты ошибаешься. Ты уходишь только потому, что любишь меня. Хотя это трудно понять даже тебе самому. А я вот, действительно, тебя не люблю, потому что не пойду с тобой. Прощай.

— Может быть, еще встретимся. Я всегда говорил тебе, что две кривые неизменно где-нибудь пересекутся.

— Наши точно уже нет.

— Увидим, — усмехнулся Джон и ушел.

Он шел по прямой Дороге, уходящей за горизонт. Вокруг зеленела изумрудная трава, а в небе не было ни облачка. В этом месте никогда не светило солнце, и не появлялась луна в окружении звезд. Здесь всегда был день и никогда ничего не менялось. Лишь ярко–зеленая трава, голубое небо и Дорога, уходящая за горизонт. По Дороге этой могли ходить только Первые, путешествуя из мира в мир. И хотя Дорога была одна, для каждого был свой путь и здесь никогда не встречались случайно. Только, если очень хотели кого-то увидеть или идти с кем-то вместе. В этом месте было всегда удивительно тихо. Ветер не смел потревожить даже самую маленькую травинку. И все, кто когда-либо шли по Дороге, могли думать только о ней, потому, что Дорога всегда была только одна, а идешь ты по ней только туда, куда хочешь сам.

Время над этим местом было не властно. И поэтому Джон никак не мог себе представить, сколько же времени он по ней идет. Может быть, десять минут, а может — целое тысячелетие. Он, как всегда, думал о Дороге и о том, куда хочет попасть, а Дорога все не кончалась, уходя все дальше и дальше за горизонт. Наконец, Джону расхотелось куда-либо идти, и он сел на обочине и стал ждать, сам не зная чего.

— Почему ты остановился? — спросил его громкий голос сверху.

— Не знаю, — пожал плечами Джон, — Я хотел увидеть Того, кому я служу.

— Зачем? — поинтересовался голос сверху.

Джон задрал голову, чтобы увидеть, с кем же он разговаривает. На безмятежно гладком полотне неба почти во всю его ширину проступали контуры лица. Это лицо сразу показалось Джону удивительно знакомым. И тут его осенило. Сверху на него смотрело отражение его собственного лица, только уж очень большое. Джон в изумлении смотрел в небо, словно в воду кристально чистого озера, наблюдая, как лицо в небе в точности повторяет всю его мимику. У него был такой же растерянный вид и грустные глаза.

— Я, кажется, задал тебе вопрос: зачем?

Джон встал на колени:

— О, Великий Дай–мэ–рак! Я не выполнил твой приказ, я не разрушил тот мир, в который ты меня послал. Я убил лучших твоих Фигур.

— Ты сожалеешь о том, что ты сделал?

— Мне стыдно, что я не выполнил приказ, но я не жалею о том, что я сделал. Мне хотелось бы многое объяснить людям. Хотя бы тем немногим, которые захотят меня слушать. Незачем им вставать под боевые знамена, какого бы цвета они не были. Для человека должно существовать лишь знамя здравого смысла и совести. А еще у него должна быть цель. Но для этого нужно очень много сил, а главное, время. И я верю, что тот мир тоже можно изменить…

— И что же ты хочешь от меня?

— А разве ты не покараешь меня за то, что я ослушался тебя?

— Ты, кажется, забыл, что я наделил всех без исключения свободой воли. И тебя тоже. Как же легко разрушить, и как же тяжело снова что-то сотворить. Я долго наблюдал за вами четверыми. И ждал, когда же у вас достанет храбрости спросить меня, зачем же это нужно. Я надеялся, что кто-то из вас когда-нибудь все же захочет что-то изменить. Конечно, умертвить смертельно больного — тоже выход, но если найдется хотя бы один, кто захочет его лечить, то почему бы ему не дать шанс? Кто знает, может у него что-нибудь и получится. А что касается остальных, то равнодушные Фигуры Света — это уже не Фигуры Света. Я не разочаровался в тебе. Многие нарушают заповеди и не исполняют приказы, и даже не думают об этом. Среди моих Фигур такие тоже есть. Никто не может избежать ошибки, разве только я. Но признаться в ней никогда не бывает поздно.

Мастер Бездны стоял на коленях и слезы стекали по его щекам. Он плакал первый раз в своей жизни. Ему хотелось, хоть что-нибудь сказать, но сказать было нечего. Дай–мэ–рак существовал, и это было ясно. Когда Он посвящал его в Черные Всадники, то виден был лишь яркий свет. А сейчас он видел свое лицо. Ведь все в этом мире всегда представляется таким, каким ты его хочешь видеть: с Всадником говорила его совесть.

— Прощай же, Мастер Бездны. А напоследок я исполню для тебя любую просьбу.

— Я хочу стать человеком, чтобы понять людей, научиться чувствовать то же, что и они. И быть может, тогда я смогу им помочь.

— Ты просишь невозможного. Ты бессмертен от рождения и тебе некуда идти после смерти. Но пусть будет по–твоему. Ты будешь рожден человеком, и каждый раз, умирая, будешь рождаться, а потом стареть вновь. Ты будешь испытывать все, что человек может испытать за свой короткий век. И ты станешь одним из них, почти одним из них. Я забираю твое старое имя и все, что было связано с ним. А взамен даю тебе новое: Ай–шама, что значит Изгой. Ты будешь вечно скитаться средь миров, и нигде тебе не будет приюта. Ты станешь чужим и для бессмертных, и для людей, потому что будешь вечно стоять между ними. И заметь, ты сам выбрал этот путь.

Джон снова шел по Дороге. И на этот раз он не знал, куда идет. Дорога сама вела его. Кто знает, сколько Первых прошло по ней и скольким суждено пройти еще множество раз? Дорога существовала с самого начала времен. И ей было виднее, куда вести того, кто по ней шел. Джон твердо ступал, старясь смотреть только вперед. Ему было все равно, куда идти, лишь бы там были люди. Он шел, и с каждым шагом чувствовал, как очертания окружающего мира начинают растворяться в густой дымке тумана. А где-то вдалеке плакал младенец, первый раз в жизни вдохнувший своими легкими воздух.