5
На столе надрывался телефон. Арсений услышал его еще в коридоре. Он заторопился, забыл, открывая кабинет, придержать дверь, в итоге ключ провернулся лишний раз и застрял.
— Проклятье!
«Ну вот, знакомая картинка: заело изношенный замок. Теперь он может закапризничать и не открываться часами».
Телефон звонил. Арсений, чертыхаясь, дергал ключ из стороны в сторону. Похоже, это надолго.
— О! Суровый прокурор сошелся в неравном поединке с бездушным механизмом. Вали его на бок! Правой бей! В ухо, в глаз, в печень! — радостно выкрикивали над ухом. — Может, помочь?
В этом весь Глеб — просто предложить помощь он, конечно, не мог. Как можно упустить такой прекрасный случай позубоскалить!
— Попробуй. А то у меня сейчас нервы сдадут.
Телефон в кабинете умолк. Глеб присел перед дверью на корточки, с умным видом поковырялся в замке.
— Сейчас все будет в лучшем виде!
Надо признать, из него, наверное, вышел бы неплохой взломщик. Минуты через три многозначительных «угу» и «ах, ты так» дверь щелкнула и открылась.
— Входи, будь как дома. И поаккуратнее в следующий раз, — сказал Глеб, протягивая согнутый едва ли не под прямым углом ключ, в котором Арсений не без удивления узнал свой собственный.
И тут в кармане проснулся сотовый — трубка разразилась простенькой мелодией, в последние недели буквально наводнившей радиоэфир и музыкальные телеканалы. Недавно кто-то из подруг прислала в подарок рингтон популярной песенки «Тебя больше нет» модной группы «Корешки». Чтобы не обижать — не со зла же делалось, из лучших чувств! — Арсений сменил звонок.
Заметив округлившиеся глаза Глеба, он понял, что, возможно, это было не лучшее решение. Напарник теперь живьем съест своими приколами.
— Простите, — сказал испуганный голос в трубке. — Мне срочно нужен Арсений Юльевич Догай.
— Я слушаю. С кем я говорю?
Спросил — и почти сразу же узнал голос. Ответственный секретарь Плеонер Виктор Играшевич, маленький человечек с невероятным галстуком.
— А… Это Плеонер вас беспокоит, секретать Движения пенсионеров. Здравствуйте, Арсений Юльевич. Я… понимаете, я звонил вам на работу, но там никто не берет трубку, поэтому я осмелился позвонить по мобильному телефону. Надеюсь, я вас не побеспокоил?
— Нет-нет, все в порядке, слушаю вас.
— Видите ли… по вашей просьбе я поднял архивные данные на Лина Шаллека, поэта, вы помните?
— Да, конечно, Виктор Играшевич. Спасибо за оперативность. Сейчас, подождите секунду, я запишу…
— Э-э… тут нечего записывать, господин прокурор. Моя сотрудница пробила данные о пенсии Шаллека по компьютеру — у нас есть общая база, так удобнее работать. Выяснилось, что он не получает деньги уже почти полгода, с февраля.
— Почему?
Секретарь замялся. Видимо, ответ этот вопрос был ему неприятен. Пришлось повторить еще раз.
— Почему же, Виктор Играшевич?
— А… Он умер 23 января в своем загородном доме…
Арсений опустился на стул, с силой потер виски. Совпадение? Или два первых звена цепочки, которая черт знает к чему может привести?
Плеонер все еще продолжал что-то говорить:
— …вернулась. И с начала следующего месяца, по представлению Социального фонда пенсия была аннулирована.
— И все-таки, Виктор Играшевич, вы нашли координаты Шаллека? Адрес, телефон, что там еще есть в вашей базе?
— Д-да, минуточку… — секретарь долго шуршал бумагами, что-то перекладывал, тихо бормотал про себя. Арсений успел вытащить из сейфа дело Круковского, сесть за стол, раскрыть блокнот, а еще он успел подумать, что правильно сделал, купив безлимитный тариф сотовой связи. С такими абонентами в миг разоришься.
— Вот! — радостно воскликнул Плеонер. — Записывайте, господин прокурор. Троскиняйский район, поселок Весеннее, улица Машиностроителей, дом сорок два. Прямого телефона у Шаллека не было, только сотовый. Номер 773-290-411. Но, я, знаете ли, звонил — там никто не подходит.
— Спасибо, Виктор Играшевич, большое спасибо. Вы оказали существенную помощь следствию, — Арсений выговорил казенную фразу благодарности с трудом. Данные ответственного секретаря окончательно завели дело в тупик.
— Ну что вы, господин прокурор, я же понимаю. Еще один маленький вопрос, если позволите…
— Пожалуйста.
— Скажите, что говорить людям с телевидения? Они очень просят список людей, кому Богдан Владиленович приносил пенсию на дом. Данные не секретные, но, памятуя ваше предупреждение, я им отказал. Но они очень настаивают, даже… — маленький секретарь помедлил, и Арсений ясно представил себе, как он доверительно приблизил трубку к самому рту, прикрываясь ладошкой, — …даже угрожали мне.
— Что за глупость?! Чем?
— Сказали, что снимут сюжет о Движении пенсионеров — мол, у нас разворовывают деньги Соцфонда, приписывают своим неположенные надбавки и все такое. Обещали показать в новостях.
«А рыльце-то у бедного Виктора Играшевича в пуху! Иначе с чего бы он так переполошился?»
Кстати говоря, в списке пенсионеров — «клиентов» Круковского ничего предрассудительного не было. Вебер, по просьбе Арсения, еще вчера проверил их всех. Действительно больные или просто немощные от старости люди, одинокие или забытые бессердечными родственниками. Так что версию о том, что Круковский в сговоре с руководством Движения присваивал чужие деньги, — можно смело сжечь и развеять по ветру. Да и что там могут быть за суммы! Сейчас, конечно, и за полтинник убить могут, и даже за пять кредитов, но… Такую версию можно было породить только от отчаяния. Впрочем, телевизионщики могут за нее ухватиться. Для них, чем грязнее, тем лучше.
— Не бойтесь, мы вас защитим, — Арсению стоило больших трудов сохранять серьезность. — Направьте их к нам, как я и говорил. Здесь им быстро все объяснят.
— Большое спасибо, господин прокурор, я так и сделаю.
Арсений отключился, сунул трубку в карман и задумался, рисуя в блокноте авангардные узоры. Глеб некоторое время следил за ним, потом не выдержал:
— Что случилось?
— А почему что-то должно было случится?
— Потому что, Арсений Юльевич, мы с тобой в этом кабинете сидим третий год, и все твои привычки я давным-давно выучил. Документы ты просматриваешь, разговаривая сам с собой вслух. Сигареты клал в одно и то же место, пока не бросил курить, и теперь до сих пор иногда открываешь ящик и долго шаришь рукой в поисках вожделенной пачки. А когда ты не знаешь что делать, — рисуешь кружочки и смотришь в одну точку. Так что колись — в чем твоя проблема?
— Проблема? Гм… Как бы тебе объяснить? У тебя бывает так, что дело, где все ясно с первых же минут и которое давно пора закрывать, упорно не идет из головы? Шестым чувством, третьим глазом, хрен знает чем еще, чувствуешь — что-то не так. Начинаешь копать, находишь какую-то ниточку — раз! — и она оказывается пустышкой или вовсе обрывается. Словно кто-то упорно обрезает их одну за другой. Нет никаких подозрительных смертей — все естественно, обыденно, повседневно. Но как-то очень вовремя.
Глеб почесал переносицу:
— Это ты балтийскую перестрелку имеешь в виду?
Арсений кивнул.
— Но ты же еще в пятницу говорил: братва приехала на переговорки, пострелялась, трупы — в морг, дело — на полку. Да и потом: я сводку читал. Все просто и ясно.
— Внешне — да… просто и ясно. Даже как-то слишком просто.
Он снял трубку служебного телефона.
— Соедините с ОВД Троскиняйского района… Здравствуйте! Вас беспокоит следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай. Могу я поговорить с начальником отделения?
Глеб таращился на него во все глаза. Когда Арсений закончил разговор, напарник удивленно спросил:
— Лин Шаллек — это же поэт, да? Лин Черный? Он что — умер?
— Да, еще в январе. Местный полицай говорит: спился. На почве полного разрушения привычной картины мира. В Империи он был всем, а у нас оказался никому не нужен.
— Он что, как-то причастен к этой перестрелке?
— Вот и я хотел бы знать.
* * *
Копию дела о смерти Лина Шаллека пришлось ждать трое суток. Две недели, отпущенные Каином на расследование дела, истекали, а никаких реальных результатов у Арсения пока не было. Только одни сомнения и подозрения.
Ровная подшивка стандартных листов писчей бумаги. Толщиной — хорошо, если в мизинец. Типографских бланков, насколько знал Арсений, на всех не хватало. Это в столице еще более-менее справлялись, а на периферии дела обстояли совсем плохо. Так высока была волна всех этих разборок, убийств и грабежей, накатившая после развала Империи, что основную часть протоколов и прочих следственных документов составляли от руки. Особенно, если речь шла о материалах, заранее обреченных на прозябание в архиве.
Таких, как дело номер 1327 о смерти гражданина Шаллека Л. Б.
Первым же документом в папке лежало «Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела».
Самый конец истории. Причины смерти ясны, факта преступления не обнаружено.
…Представитель межрайонной прокуратуры, советник юстиции первого ранга, прокурор Влачек Нестор Наумович, рассмотрев материалы проверки по факту смерти гражданина Лина Мартовича Черного…
— Почему Черного? Он писал под псевдонимом Лин Черный, но по документам-то он — Лин Шаллек… Что за небрежность! — пробормотал Арсений. — А! Вот.
В самом конце подшивки нашлось маленькое, в пол-листа, постановление об уточнении анкетных данных: «…считать гражданина, упомянутого во всех документах делах как Лин Мартович Черный — Лином Мартовичем Шаллеком».
Вот такое официальное извинение. Всего семь строк казенного текста. Куда как проще, чем переделывать эти самые протоколы.
…принимая во внимание, что признаков какого-либо преступления, совершенного в отношении умершего не установлено, а также то обстоятельство, что всеми имеющимися данными установлена бытовая причина смерти, постановил — в возбуждении уголовного дела по данному факту отказать, разъяснив заинтересованным сторонам право обжалования принятого решения в установленном законом порядке. Дата. Подпись.
«Интересно, кто в этом деле заинтересованные лица? Лин Шаллек жил один. Ни семьи, ни родственников. Как у Круковского… Хотя, может у него были наследники?»
Арсений знал представителя межрайпрокуратуры, пару раз пересекались по транспортным делам. Что можно было о нем сказать? Служака, каких сейчас много. Грамотный чиновник, не утруждающий себя лишней работой, всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Этакий «человек в футляре», который видит свой долг в правильном и своевременном составлении отчетов и не любит копать глубже, чем предписано инструкциями. На пенсию выйдет по выслуге лет с внеочередным повышением ранга, если раньше не переметнется в частные структуры. Хотя нет, не переметнется. Там нужна инициатива и волчья хватка, а вот этих двух качеств, насколько понял Арсений, у Влачека как раз не было. Что еще? Оклад и распорядок дня, как у всех. Взяток не берет по причине боязни, а не из-за врожденной порядочности.
«Не худший из нас. Но и не лучший, — подумал Арсений. — Но на отказ в возбуждении дела его так просто не купишь».
Дальше он с удивлением обнаружил в деле несколько расчерченных в клетку листков, судя по внешнему виду — из школьной тетрадки. Неровные, иногда не раз перечеркнутые строчки, с маловразумительными комментариями на полях, оказались стихами.
Я отправляюсь в дальние края.
Подальше от обид и лжи, и боли.
Мне кажется, что грешница-Земля,
Как лист скользнула вдруг в мои ладони…
Кружась как птица на краю Судьбы,
В безропотной агонии средь сумерек,
Сложила крылья ночь и в поступи весны
Не угадать нам отзвук полнолуния.
В прозрачных красках снов живет зима,
Она как символ вечного безмолвия.
Ликует день, ликует! — Ведь ночь всегда одна,
Надев печали шаль, уходит так не вовремя.
И оборотнем обернется день.
В фальшивых масках суета улыбок.
Я верил им… Я верил, но ты уже не верь,
Чтоб разминуться с дюжиной ошибок.
Арсений с удивлением перевернул лист. На другой стороне расплывалась казенная печать Центра судмедэкспертиз, чуть ниже кто-то приписал от руки: «Приложение 1 к заключению графологической экспертизы номер 1332 от 21 февраля 2005 года».
Следующая страница, подписанная «Приложение 2», была густо исчеркана с обеих сторон. Неровные стихотворные строчки наползали друг на друга, съезжали в сторону, буквы разного размера, клонились словно пьяные, то вправо, то влево. Складывалось такое впечатление, что человек, написавший их, был сам изрядно навеселе.
Или дрожал от страха.
Наполнив стакан весною, я выпил его до дна,
И не заметил, как с летом споря, из облака
пришла зима.
Ее белокурый локон и бархатный нежный стан
Всю ночь простояли у окон, но к утру снег весь
съел туман.
Он крался неслышной кошкой, играя в свою игру.
Но солнце сложило в ладошки и снег, и туман, и зиму…
Вот так, наплевав на печали, из губ вдруг
рождается смех —
То радости, то отчаянья, то горе сулит, то успех.
И нет ничего озорнее смеяться навстречу дождю
И ждать своего озаренья и верить в мечту свою.
Сбивая грядущее в песни, сметая прошлого пыль.
Чтоб, выбрав одну из лестниц, уже не ходить
по другим.
Стучаться в закрытые двери в надежде,
что кто-то откроет.
И снова молиться и верить в ту тень, что идет
за тобою.
I
Ведь тень — души твоей донце. Украшена
рунами моря.
Украденный вечер под солнцем. Неразлучно
идущий с тобою.
Вот только отчего-то плачут ивы, звезда целует
утренний восход.
Лишь времени бесцелье и бессилье зачем-то
продолжают свой полет…
Наполнив стакан весною, я выпил его до дна…
Отлеталось и отпелось, только ветер лижет звонко
Псом шкодливым и безродным перепуганные окна.
А когда-то стаей птиц мимо слез людских и лиц,
Милю лета и зимы мчалось облако мечты…
Мчалось, сшитым из мгновений, не отбрасывая тени.
Опадало белым сном к нам сквозь кровлю городов.
В онемевших пальцах струны трепетали словно души.
Будто чайки над лагуной в небе появлялись лужи.
Звуки плачут, звуки рвутся— в звон волны
и гром прибоя.
Это видели с тобою, да назад не обернуться…
А теперь настало время собирать немые камни.
Жить надеждою и верой — в исполнение желаний.
Грустно видеть у дороги дней ушедших обелиски.
И лукавят уже ноги, и конец пути уж близок…
Всего листков со стихами было семь. К последнему кто-то прикрепил степлером узкую полоску бумаги, гласившую, что «обнаруженные рядом с телом погибшего гражданина Шаллека Лина Мартовича письменные документы отправлены на графологическую экспертизу с целью установления авторства».
Заключение из Центра судмедэкспертиз почти не оставило сомнений.
…при сличении представленных документов и контрольных образцов подчерка гражданина Шаллека Лина Мартовича обнаружены следующие совпадения…
…что позволяет утверждать с большой долей вероятности: все документы написаны одной и той уже рукой.
Странные мысли одолевали поэта: «Я отправляюсь в дальние края…», «…выпил его до дна», «отлеталось и отпелось…» «…и конец пути уж близок». Невеселые. Не пахнет ли тут суицидом?
Акт судебно-медицинского освидетельствования был краток:
Смерть наступила в результате обширных деструктивных изменений и отказа печени, вызванного употреблением большой дозы алкоголя (факт установлен лабораторным путем). Из имеющейся амбулаторной карты гражданина Шаллека Л. М., затребованной из медицинского стационара № 4 г. Троскиняй, где наблюдался гражданин Шаллек Л. М., следует, что при жизни он страдал хроническим заболеванием печени…
Дальше шла длиннющая фраза на латыни — наименование заболевания — и сокращенная выписка:
В карте имеется письменная рекомендация врача-терапевта о недопустимости употребления алкоголя. Выставленный диагноз и произведенное судебно-медицинское исследование внутренних органов умершего позволяет судить о причинной связи между установленным фактом употребления алкоголя и наступлением смерти гражданина Шаллека Л. М. вследствие имеющегося хронического заболевания.
«Все логично», — подумал Арсению, и тут же с изумлением обнаружил еще один акт, датированный тремя днями позже.
Повторным исследованием установлено отсутствие внутренних гематом, кровоизлияний и других повреждений, которые позволили бы судить об имеющихся у Л. М. Шаллека телесных повреждениях. Так же не обнаружено следов инъекций и других признаков вмешательства в жизнедеятельность организма умершего…
«Надо же! С чего это ему столько внимания? — удивился Арсений про себя. — Вроде бы не парламентарий и не таможенный чин какой-нибудь. Да, конечно, в имперские времена его имя гремело на всю страну, но сейчас его никто и не вспоминает».
Что такого нашли патологоанатомы, раз потребовалось повторная экспертиза?
Сколько он знал судебных медиков, все они были циниками. Сплошь и рядом. Причем циниками с железными желудками, способными дожевывать бутерброд рядом со вскрытым трупом.
Любая профессия накладывает свой отпечаток. Арсений вспомнил один случай, произошедший года два назад с одним из его стажеров. Молодой выпускник юридического ВУЗа заметил как-то во время выезда «на труп», что медэксперт курит одну сигарету за другой. В смысле — подряд, без всяких пауз. И поинтересовался: не боится ли тот умереть от рака легких. Услышав такое, судмед пригласил стажера поприсутствовать при вскрытии.
Подобное испытание считается в среде стажеров своего рода «пропиской», подтверждением твердости характера и смелости. Неизвестно откуда пошла эта традиция, говорят, ей лет сто пятьдесят, не меньше. На самом деле, никакой стальной воли, чтобы просто находиться рядом с экспертом, выполняющим жуткую для непосвященных, но такую необходимую в ряде случаев работу, не требуется. Бывает, двухметровые студенты полицейской академии хлопаются в обморок через полторы минуты, а субтильные девочки из медвузов — спокойно подают инструменты. Нужно просто отвлечься от размышлений о бренности человеческого существования, и отнестись ко всему происходящему, как к обыденной работе, маленькому штришку в едином процессе установления истины. И все.
Так вот, судмедэксперт, затащивший гордого стажера в «разделочную», как называют прозекторскую в узком кругу, показал два вскрытых трупа. Все, как положено: грудина разрезана, черепная коробка откинута, внутренности разложены на специальном столике. Обычная морговская картина. Прямо-таки «Предчувствие гражданской войны».
То, что великий Дали видел в своей жизни трупы, Арсений не сомневался. Но довелось ли ему наблюдать человека, попавшего на стол к патологоанатому — вот в чем вопрос… Такие картины позволили бы художнику найти новые отражения его фантазий…
Эксперт предложил стажеру найти «три отличия» в этих двух трупах. Конечно, стажер обнаружил их не три, и даже не три десятка. Понимая, что речь идет о чем-то, связанном с курением, он в первую очередь обратил внимание на ровный цвет легочной ткани у одного из умерших, а потом — на черные, со смоляным налетом легкие второго. О чем радостно и возвестил эксперту: курильщик!
И не угадал. Оказалось, что отличий нет.
— Смотри сам, оба погибших примерно одного возраста. Неважно, что один из них — жертва дорожно-транспортного происшествия, а другой зарезан в пьяной драке. Между прочим, лучшим другом, насколько мне известно… — Тут эксперт делал длинную затяжку, выпустив дым из ноздрей. — Действительно, первый — пример для подражания. Чистые легкие. Минимум жировых отложений на брюшине, печень, почки, сердце — все в полном порядке. А второй вел бурную жизнь. Тут и курение табака, наркотики… все вены на руках исколоты. И спиртное, часто и не в меру. Обрати внимание, как расширена печень! Ну, а что в итоге? Оба мертвы. Никому не дано знать, как именно закончится жизнь. И что будет причиной конца. Есть только одна неоспоримая истина — что конец этот неизбежен. Так что… Курю вот. И спирт пью. И тебе советую. Неизвестно, как оно все обернется.
Через два дня стажер выкурил первую, как он заявил, в жизни сигарету — фатализм эксперта произвел на молодого парня сильное впечатление.
Что не так с Лином Шаллеком? Бытовая смерть. Возраст, алкоголь, опасная хроническая болезнь: самый распространенный набор для отхода в мир иной. Все просто и логично. Любой эксперт в своей жизни не меньше сотни раз подписывает такие акты. Не заморачиваясь особо, между утренней парой сигарет и обедом.
И вдруг — повторное исследование. С чего? Быстро просмотрев фамилии патологоанатомов, чьи подписи стояли под обоими документами, Арсений потянулся к телефону, набрал номер Центра судмедэкспертиз.
— Могу я поговорить с Альбертом Лациусом? На выезде… Понятно. Тогда, может быть, Жадовский на месте? Передайте, что спрашивает Арсений Догай. Из Центральной прокуратуры. Да он меня знает. Хорошо, жду.
В трубке запиликала безыскусная мелодия — современный аналог механической фразы «ждите ответа».
Арсений догадывался о причинах такой конспирации. Эти две бригады, что устроили перестрелку по глупости… Сейчас в морг наверняка рвутся «коллеги». Засвидетельствовать, значит… При жизни пасти друг другу рвут — будь здоров. А вот как происходит нечто подобное — слезы, оркестры, транспаранты с фотографиями покойных. «Первомай», как выразился однажды кто-то из оперов. Потом, уже на кладбище и вовсе интересное начинается. Это когда вслед за гробом мобильники летят, перстни, цепочки…
Даже вечно пьяные кладбищенские рабочие проникаются моментом, клятвенно заверяя, что ни за что не тронут могилу такого солидного человека. Конечно, им никто не верит, стращают, ноги грозятся вырвать, даже, бывает, охрану выставляют. Через пару дней захоронение раскапывают, но ритуал все равно остается.
Один раз, правда, довелось быть свидетелем большого курьеза. Расстреляли машину одного авторитета с Востока. Сам пахан остался жив, но погиб его семнадцатилетний сын. Арсений несколько раз пытался вызвать его на допрос, но тот все время оказывался занят: «Пойми, прокурор, у меня горе в семье, похороны…»
Пришлось ехать самому, без предупреждения, в надежде застать безутешного отца в трехэтажном особняке на пельгайском побережье — бывшей североморской здравницы. Да, выглядит не слишком тактично, но дело пахло переделом рынка сбыта наркотиков, — не до сантиментов, в общем.
Арсений попал, что называется, с корабля на бал. Точнее — на поминки. Цветы, венки, слезы безутешной матери, суровые мужчины в черном.
Пришлось тащиться со всеми на кладбище. По-человечески Арсений понимал отцовское горе, да к тому же авторитет сам пообещал, что расскажет все, что знает, но только если «господин прокурор» отдаст последние почести усопшему. Пришлось согласиться. И не зря — показания пахан дал, правда, отказался подписать протокол.
А на кладбище Арсений увидел нечто…
Что может вызвать слезы у гробокопателей? Настоящие, искренние слезы?
В землю опускали не гроб — целый саркофаг, да и надгробная плита оказалась высотой с одноэтажный дом. На ум сразу пришли мысли о пирамидах египетских фараонов. К этому саркофагу прилагалось килограммов тридцать золотых браслетов, украшений с камушками, «ролексов» — тоже на золотых браслетах, перстней, еще каких-то ювелирных поделок. Мобильный телефон погибшего имел золотой корпус и инкрустацию бриллиантами. Любимая видеокамера, любимый мотоцикл («Харлей»), потом еще один любимый мотоцикл, теперь уже «Судзуки», видимо, взамен любимого автомобиля, который не вместился бы в саркофаг. Потом шли еще какие-то вещи, естественно, самые дорогие, но Арсений не запомнил, какие именно… В общем, по слухам, бродившим тут же в толпе пришедших на похороны, церемония обошлась несчастному отцу в четверть «лимона» ойкуменских крон. Вещей было много, очень много… В какой-то момент даже показалось, что сейчас в саркофаг затащат жену умершего. Как в курган к скифскому вождю. Или, скажем, любимых рабынь. Но нет, этого не произошло. Зато произошло другое.
Когда саркофаг загрузили под завязку, к краю могилы подъехал цементовоз. И залил все это великолепие погребальных даров прочным, быстросхватывающим цементом. Вот тогда-то Арсений и увидел слезы, выступившие на лицах гробокопателей.
Вообще у Арсения было много воспоминаний, к которым и не знаешь, как относиться. То ли как к курьезам, то ли как к фарсу в человеческой трагедии по имени жизнь. А может, чему-то еще, вообще не имеющему определения. Изнасилованная девушка, упавшая в обморок, едва ее пытались подвести к месту происшествия для следственного эксперимента, буквально через пару месяцев стала ресторанной шлюхой. Матерый рецидивист, на счету у которого было несколько недоказанных убийств, попался на краже букета фиалок из цветочного киоска для очередной подружки. Североморская команда борцов, которую — пятнадцать человек, всех до единого, — положили лицами в пол пятеро рядовых охранников какого-то казино.
— Арсений! Только по телефону тебя и слышно! — раздался в трубке, бодрый голос Михаэля Жадовского. — А ведь обещал в сауну пригласить…
— Потом, Михаэль, не до саун сейчас.
— А-а, понял, балтийскую стрельбу перекинули на тебя? Почти дюжина жмуриков! — живо сориентировался эксперт, которому было не привыкать складывать два и два.
— Мои. Но я не за этим…
— Понятно. А тебе нужен последний, одиннадцатый номер. Угадал?
— Ну, скажем так, почти угадал. С ним это тоже связано.
— Интересно послушать. И что же тебе от нас нужно? Надеюсь, не признание в вечной любви? — в голосе Михаэля прорезалась привычная шутливость. Хотя Арсений знал, что его, скорее всего, подозвали к телефону с очередного вскрытия. Циники! Что с них возьмешь? У Жадовского, например, на рабочем месте висит потрясающий плакат: «Уважаемые пациенты! Вставать, ходить, самостоятельно принимать пищу без разрешения лечащего врача категорически запрещается! В экстренных случаях обращайтесь к дежурному медработнику (сестре)». А над автоклавом — плетеная корзиночка с галетами, любит он жевать что-нибудь, когда работает.
Такое увидишь — три дня есть не будешь, а этот хрумкает, да нахваливает. Слава богу, других не угощает.
— Меня интересует один труп полугодовой давности…
— Ты в своем уме? Опять эксгумацию провести задумал? Или забыл, как в прошлом году получил по шапке от начальства?
Да, был такой случай. Еще зимой. Арсений, заартачившись, добился санкции на эксгумацию трупа по делу, которое начальство давно уже собиралось закрывать. К сожалению, следствию это ничего не дало, дело все равно прекратили, хотя Арсений и чувствовал, что разгадка есть, и она совсем не совпадает с официальной версией. Но ему довольно прямо сказали, чтобы не совался, куда не надо. Еще и выговор влепили, после того, как родственники покойника накатали на него жалобу. Кстати, именно их и подозревал тогда Арсений, а ему все подсовывали и подсовывали доказательства убийства с целью ограблением неким залетным гастролером с Востока.
В Североморье все плохое приходило с Востока. Эта была традиция.
«Кому выгодно?» — он задавал себе этот вечный вопрос римских юристов, едва получал в производство новое дело. Тогда выгодно было родственникам. Потому что убитый был известным и преуспевающим домовладельцем, которому перевалило за шестьдесят. И вот тут-то, на закате жизни, он неожиданно встретил свою «настоящую любовь», которую, как водится, «искал всю жизнь».
Ею оказалась некая юная особа из провинции, которая сразу же поняла, какие блага сможет поиметь, зарегистрировав свои отношения с «папочкой». Чтобы семейное состояние не уплыло от многочисленной родни, влюбленного бизнесмена решили попросту прихлопнуть, обвинив во всем случайного грабителя, решивший попутно с кошельком отобрать и жизнь у своей жертвы…
Но доказать причастность родни Арсению так и не удалось. Это уже потом он краем уха услышал, что родня, решившаяся на такой шаг, обезопасила себя со всех сторон, не забыв вручить некий ценный подарок кое-кому наверху. Очередная попытка реанимировать дело, когда нашелся ценный свидетель, провалилась под крики и вопли «очень высокого» чина. Вначале Арсений даже думал написать рапорт об увольнении, но потом передумал. Теперь многие вещи приходилось делать наперекор всему, зачастую скрипя зубами.
— Михаэль, никаких эксгумаций на этот раз. Не помнишь ли ты вскрытие некого Лина Шаллека? Лина Черного, поэта. Сначала обследование вел Лациус, установил бытовуху, печень, алкоголь, все такое. Потом ты делал повторное исследование, уже на предмет обнаружения следов насилия. Вот я и хотел спросить…
— Ага, помню. Именно так — Лин Черный, поэт-песенник. Кстати, знаешь, они тоже иногда умирают. Реже, конечно, чем обычные люди…
— Знаю, Миха. Все умирают.
— Ой, оставь философию. Не надо рассказывать, что все люди смертны патологоанатому, ладно? Я не пойму пафоса. Лучше скажи, что тебя интересует? И каким боком этот поэт относится к недавней разборке?
— Похоже, он как-то связан с Круковским. Ну, с тем самым, что ты называешь «номером одиннадцатым».
— А… Понимаю. Ищешь связь?
— Если бы я только знал, что ищу, — горько ответил Арсений. Врать не пришлось: он действительно не знал.
— Ну что ж, могу тебя порадовать: тот случай я помню. В нашей профессии склероз не приветствуется, а то вынешь какой-нибудь орган, забудешь, куда положил, то-то крику будет.
— Михаэль!
— Ладно-ладно. Шутю я. Короче, не было с Шаллеком ничего такого. Песенник твой действительно от спиртного загнулся. Я уже не помню подробностей, но только сомнений ни у кого не возникло. И у меня в том числе.
— А почему тогда назначили повторное исследование?
— Как это — почему? Мы же выполняем постановления и распоряжения следователя. Мне поручили проверить, я и проверил… Помню точно — ничего не обнаружил. Вот, вспомнил! Там болезнь у него какая-то редкая была, достаточно было бы выпить пятьдесят грамм портвейна, чтоб загнуться, а он и поллитрой не ограничился…
— Что же он — не знал, что ли? В материалах дела есть выписка из медицинской карты, там четко указаны рекомендации терапевта…
— Я не знаю, что там у тебя в материалах, — неожиданно перебил его эксперт, — поищи-ка ты лучше в них сопроводительное письмо следователя, который дал мне указание провести повторное исследование. Там все сказано. Ты ж не думаешь, что я ради собственного интереса по второму разу пошел труп резать?
— Какое письмо? — Арсений быстро просмотрел все документы дела. — Ничего такого нет.
— Я и говорю, что меня не интересует, что в твоих материалах есть. Скучно. Пойду, порежу кого-нибудь, настроение подниму. А письмо ты поищи. Кстати, копия наверняка в моей «фирме» осталась, где-то в архивах. Если порыться…
— Слушай, Михаэль… Может, пороешься? С меня пиво!
— Ага! А разопью я его в сауне, в которую никогда не попаду! — съязвил эксперт, но все же согласился: — Ладно, так и быть.
— Пока будешь искать, я запрос сделаю. Скажи, не помнишь, кто из следователей письмо направил? Тут в деле их трое указано.
— Не помню. Следователь не наш, не из Центральной, это точно. Из межрайпрокуратуры кто-то. Я его не знаю. Кстати, больше никогда и не пересекался с ним по работе.
— Что ж, попробую сам. Но тебе — в любом случае спасибо!
— Спасибо должно быть в бутылках по ноль пять, темное, охлажденное. Понял? Позвони под вечер, думаю, успею найти эту бумажку…
