4
Ксюха спряталась под одеяло, да еще нахлобучила сверху подушку — лишь бы не слышать этого проклятого звона! Какой гад придумал будильники! Наверное тот, кому точно никогда не приходилось до полчетвертого утра переписывать лекции, а потом, под ненавистный звон в восемь часов, пытаться уловить последние образы красивого романтического сна.
Будильник не умолкал.
Ксюха приоткрыла глаза, отогнула краешек одеяла и посмотрела на проклятый механизм, как через прицел пулемета.
Будильник намек не понял.
Тогда Ксюха со всей силы швырнула в него подушкой. Бац! Жалобно звякнув, будильник слетел с тумбочки, упал на пол и закатился за спинку кровати. Оттуда он продолжил злорадно трезвонить, ощущая себя в полной безопасности.
Ксюха поняла, что проиграла. Придется вставать, тем более что сегодня в десять начинается последняя консультация перед экзаменом, и опаздывать нельзя ни в коем случае. Цитология!
Она спрыгнула с кровати, пытаясь нащупать на полу тапочки. Вечно они куда-то пропадают! Отлично, один есть… Где же второй? Ксюха наступила на что-то мягкое (скорее всего сброшенную ночью подушку), вздрогнула и окончательно проснулась.
Умываясь, она старалась не смотреть на себя в зеркало. Сейчас — не стоит, а то можно получить инфаркт. Лучше уж потом, после кофе и собранной сумки, когда придет время наносить боевую раскраску.
Нет, тот, кто распускает слухи, что после второго курса студенческая жизнь становится легкой и ненапряжной, явно никогда не учился в Североморском высшем мединституте. Получивший от своих студентов непочтительную кличку Вымя — за изматывающую программу, институт упорно пытался соответствовать имиджу единственного в стране престижного вуза. Каждый год ректорат утверждал новую программу, все более драконовскую и беспощадную. Не вздохнуть, не выдохнуть.
А на улице — лето. Хочется погулять, повеселиться… как сейчас модно говорить — «позажигать» с парнями. Как это поется у «Клевых ребят»: «И всем одинаково хочется на что-нибудь заморочиться…»
Но куда тут зажигать, если на носу — четыре экзамена с промежутком в три дня. Ксюха хотела сдать все с первого раза, без летних пересдач и прочей канители. В августе родители звали ее к себе, да ей и самой очень хотелось выбраться к ним в гости.
Но попробуй тут подготовься, когда все мысли не об учебе.
Лето!
Вот Инка то и дело зовет на вечеринки-посиделки — не иначе опять решила взяться за Ксюхину личную жизнь. Да и Савка вдруг проснулся.
Вчера он позвал ее на концерт какого-то очередного ойкуменского фолька. Помешан он на этих делах. И не знаешь, что ответить. Это же Савка, не кто-нибудь! Только все более-менее забылось, зачем опять по новой бередить старые раны?
Еще три месяца назад Ксюха писала в своем дневнике:
Жалко тебя, мой дневничок, ты вынужден принимать и хранить мои самые дурацкие мысли. Но бумага все стерпит.
Так, я в тупике, как обычно я в тупике… Что мне делать?
Надо разобраться в том, что я чувствую к Савке, Савушке (так лучше звучит).
Когда он прислал мне эсэмэску, что любит Жанну и хочет быть с ней, в меня как будто всадили нож. Меня буквально затрясло, сердце забилось с невероятной силой, я думала — оно не выдержит такой нервной нагрузки. Я не могла сидеть одна, мне хотелось отправиться к нему и поговорить с ним. Я изо всех сил пыталась успокоить себя, говорит, что так должно быть, что наверное этого хочет кто-то наверху, кто-то высший. Я спрашивала у небес, как мне быть, просила поговорить со мной, дать ответ, но мне никто не ответил, и я сделала самую большую глупость в своей жизни. Я написала Савке SMS: «Наконец-то». И подумала, что раз Савка наконец все решил, я могу сказать Максимилиану (Макси, милому Макси) долгожданное «да».
Но он, наверное, давно уже не ждет, и думать забыл обо мне… и вообще… короче, я ничего ему не написала. Побоялась. Дура!
Вместо этого, я скинула Савке SMSку, просила его поподробнее рассказать о своих чувствах. Но ответа не было. Может быть, Савка был занят, может, забыл телефон в кармане куртки. У него так бывает, я знаю.
Я ждала весь вечер. Обманывала саму себя, притворялась спящей, включала музыку на полную громкость. Странно, но тогда я не могла плакать, хотя это был бы наилучший выход для моих чувств. Я вообще не понимала, что со мной творится. Еще этот дурацкий «красный день календаря»! От него все мысли набекрень. Правильно Инка говорит, что есть два вида ПМС и один — ВМС: «предменструальный синдром», «постменструальный синдром» и еще «во время менструальный синдром». Так и живем — от одного до другого.
Мне хотелось куда-нибудь убежать от самой себя. А больше всего мне хотелось позвонить Савке, но я не знала, что ему сказать. А еще — его мама очень любит выспрашивать «кто звонит?», «что передать?» И что мне ответить? Ксения? А вдруг, узнав, что это я, он бы не захотел со мной разговаривать?
Было очень тяжело. Мне еще никогда не было так тяжело!!!
Но в голове у меня крутилась мысль, что рано или поздно так должно было произойти. После дня рождения Кэтрин, где мы с ним зажигали весь вечер, а потом он провожал меня через весь город, и мы сидели на траве перед моим домом, я сказала: «Мудрая ночь». И она действительно оказалась мудрой: все расставила по своим местам, непонятно только, куда она поставила меня.
В тот день Инка сказала мне, что Савка безумно любит Жанну, но не хочет мне ничего говорить, чтобы не сделать больно. Сначала я не поверила, а потом — когда поняла, что это правда, — почувствовала внутри какое-то опустошение. Но потом, совершенно неожиданно для себя, поняла: «Ура! Я свободна». Савка меня не любит, значит… Значит, я свободна!!! Могу без угрызений совести смотреть на других парней, смогу сказать Макси «да», смогу знакомиться с другими ребятами. И не чувствовать никакой вины перед Савкой.
Дура!! Как маленькая девочка, в самом деле.
Неужели ты думала, что это так просто!
И правильно Инка сказала, чтобы я не убивалась, что кругом столько парней, которым я нравлюсь, и что на Савке свет клином не сошелся.
Прости меня, дневничок!
Когда он сказал мне про Жанну, подтвердил все мои страхи, уже не было той меня, что кричала «Ура!». Той, рассудительной и взрослой. И я спросила сама себя, люблю ли я его или нет. Ответ приближался к «да», но так и не дошел до этого «да».
Та старая дневниковая запись не шла из головы. Ксюха выбралась из ванной, дотащилась до кухни — в ее съемной однокомнатной квартирке от одной двери до другой было не больше метра, но со сна, да еще с бьющейся в мозгу, как пойманная рыбка, цитологией, Ксюха именно тащилась.
Включила чайник, насыпала в любимую кружку с сердечком две ложки растворимой бурды. Воткнула в тостер низкокалорийные хлебцы, достала из холодильника красочную баночку био-йогурта.
«Завтрак почти готов, дорогая. Приятного аппетита».
А вчера Савка пригласил ее на концерт…
Она сказала, что подумает — не знаю, мол, как будет со свободным временем. Сам знаешь, эти зачеты, консультации…
А надо было отказаться. Чтоб не забивать себе голову и не травить душу перед экзаменами.
Ведь решительного объяснения между ними так и не случилось. Ксюха месяца два продолжала на что-то надеяться, Савка делал вид, что ничего особенного не случилось. Гордость не давала ей сделать какой-либо решительный шаг. Они общались как друзья, как однокурсники. Савка даже подарил ей какую-то смешную безделушку, и Ксюха радовалась как ребенок. Через неделю она написала:
Теперь я поняла: прежде всего, Савка мне дорог, как человек, как личность, что я его ценю и уважаю. Он мне скорее, как брат, старший брат, который всегда поможет и защитит, но и ему нужна женская рука. То, что я испытываю к нему, можно назвать одним словом — ответственность.
Конечно, это был обман. Извечный обман всех, кто мучается неразделенной любовью. Разуму не дано взять под контроль чувства, никогда. И сколько не проверяй алгеброй гармонию, сколько не пытайся объяснить самой себе, что все нормально, что «это всего лишь дружба», ничего хорошего не выйдет. Ксюха очень быстро все поняла. Буквально через три дня, когда по случаю сдачи очередного зачета вся группа сидела в институтской кафешке.
Савка пришел туда с Жанной, и, увидев, как светится его лицо, Ксюха почувствовала, что под ногами разверзлась бездонная пропасть.
Сегодня все поменялось. Как только я увидела Савку с ней, я ощутила все до конца.
Это и есть НАСТОЯЩАЯ любовь. Теперь я знаю.
Но я не хочу портить ему жизнь. Я не хочу, чтобы ему было больно. Пусть ему будет хорошо и спокойно, пусть с Жанкой, да хоть с ойкуменским президентами!
Я попыталась предсказать будущее: вышло, что он забудет ее года через три, не раньше. Но я не смогу уехать!
Утром я встала с одной мыслью — надо помочь Савке. Милому и дорогому человеку, надо сделать так, чтобы он разочаровался в ней, указать на ее плохие стороны. И пусть, наконец, скажет, что он испытывает ко мне. Иначе нельзя, ведь он сам не знает всей правды, он запутался.
Несколько дней назад Ксюха, перечитывая дневник, написала поперек этого абзаца: «Эгоистка!!! Как можно думать только о себе!» А тогда в состоянии полного душевного раздрая она чуть ли не первый раз в жизни пыталась писать стихи. Результат Ксюха никогда никому не показывала.
Стихи явно не получились.
Да еще суицидальный подтекст лез изо всех щелей. А ведь она всегда считала себя такой рассудительной, уравновешенной, спокойной.
Хранителем страшной тайны стал многострадальный дневник, привычный ко всему. Она не стала выдергивать и сжигать страницы, как сделала бы еще год назад. Наоборот — оставила, обвела красным, чтобы потом перечитывать на досуге и поражаться: «какая же я была глупая!»
По этой простой причине
В печи не гореть лучине,
На зорьке не быть кручине,
Водице не стыть в берегах.
В полнолунье, сгорая на крестах,
Заняться любовью с Лупой.
Напиться горячей кровью
И сгинуть в черных лесах.
Грудь разрывается болью,
Боль наедается кровью,
Ты, мой сынок, не кричи…
Падали кирпичи…
Падали на асфальт
С тихих заоблачных крыш.
Ты подожди, малыш.
Что разорвался ранний сполох,
Былого счастья ветхий ворох
Выброшу в окно.
Красные кляксы закрою ладошкой.
Видишь, уже все прошло…
Ты только крепче заройся в подушку —
Нам с тобой повезло.
Стихи, понятное дело, не спасли: до сих пор они вообще никого не спасали. Ведь рифмованные строки — просто способ наиболее ярко выразить свои чувства, понять их, объяснить в первую очередь себе. И только потом — всем остальным.
И она еще хотела дать почитать Савке свой дневник!
Нет, теперь уж точно не стоит.
А потом, в самом конце апреля, Савка неожиданно подошел к ней сам:
— Ксюш, ты что, на меня обиделась?
Она как раз перекинула через плечо рюкзачок и собиралась выходить. Вопрос застал ее врасплох.
— Нет, с чего ты взял?
— Ну, ты со мной не разговариваешь, избегаешь меня. Если я тебя обидел — извини, но ты же знаешь…
— Знаю, — твердо сказала она. — У тебя есть Жанна, а у меня… у меня есть я.
Ксюха выскочила из дверей института, побежала к остановке. Слез не было, и не было, как это часто пишут в романах — рыданий, сдавивших горло. Просто разлилась внутри какая-то горечь.
«Переживем, ничего страшного».
Савка догнал ее минут через пять. Осторожно взял за рукав, развернул к себе. Лицо у него странно дергалось.
— Пойми, Ксюш, я не могу вот так плюнуть и забыть Жанку. Не могу. Не получается.
Почему-то ее это не удивило.
«Может, ему нравится меня мучить? — подумала она. — Нравится, когда я выставляю себя на посмешище? Скоро уже вся группа будет пальцем показывать!»
— Извини, — глухо сказала она и удивилась своему голосу: сухой, безжизненный, он словно не принадлежал ей. — Мне надо ехать. Потом поговорим.
Но «потом» не случилось.
Если бы у меня была железная сила воли, я бы могла забыть его и найти кого-нибудь другого. Но такого же (два последних слова несколько раз подчеркнуты) найти очень трудно, потому что родственная душа бывает одна, и я ее нашла. Я отдала ему все: свою душу, свое сердце, всю себя. А он разве дал мне что-нибудь взамен. Нет! Только одни страдания и БОЛЬ!
Надо решить раз и навсегда. Но что? Оставаться с ним в дружеских отношениях мне тоже больно, хотя я бы очень хотела.
Просто быть с ним? Рядом, как верная подруга, как цепная собачка? Да мне хочется быть с ним, но ему-то важно быть с Жанной! Я знаю (зачеркнуто) уверена, что рано или поздно его «любовь» пройдет и он вернется ко мне, но захочу ли этого тогда?
Ксюха плеснула кипяток в чашку, вдохнула кофейный аромат, встрепенулась, как хороший рысак перед скачками.
— Господи! Какая же я была дура! — сказала она дрожащему отражению в чашке. Чернильная поверхность кофе все еще колыхалась, и казалось, что та Ксюха, которая внутри, ежится от стыда.
Если кому-нибудь доведется читать ее дневник, первая реакция предсказуема: «Как всегда! Это случалось тысячи раз, и будет случаться впредь. Почему, почему влюбленные продолжают наступать на одни и те же грабли?»
Да, со стороны выглядит банально — стандартная ситуация, что смотрена-пересмотрена в кино и читана-перечитана в книгах. Но это со стороны. С позиции отстраненного критика, который всем готов раздавать советы. Но когда та же самая ситуация происходит с тобой… все меняется. Да, это — грабли, на которые вроде бы и не стоило наступать. Но это твои грабли, собственные. И кажется, что у тебя-то все не так, все по-другому, нельзя же ведь описать бурлящие в душе эмоции и переживания теми же простыми словами, фразами из романов и фильмов.
В книге или в чужой судьбе все кажется простым и преодолимым — мол, окажись я в такой ситуации, не мучилась и не переживала бы.
Советы давать просто — брось его, забудь, не думай… Но как тяжело, оказывается, советовать себе самой!
А кончилось все весьма прозаично. Той же ночью Савка, скорее всего пьяный, прислал ей жутко пошлую SMSку, что-то вроде «нагрей мне кроватку, крошка, и подготовь себя, заведись по полной». Она минут пять просидела с телефоном в руках, надеясь, что он извинится или сведет все к шутке.
Ничего не произошло. Ксюха включила свет, достала дневник и приписала к последней записи:
Странно, но чувство, еще недавно такое сильное, уже не душит. Оно куда-то ушло, когда я прочитала его «послание». Может он думал меня возбудить или обидеть, но скорее он меня насмешил. Я не понимаю, чего Савка добивается? Хочет, чтобы он стал мне противен? У него есть все шансы.
Промучившись всю ночь на скомканных простынях без сна и почти без мыслей, она черканула в полутьме, не разбирая, куда пишет: «ВСЕ! ХВАТИТ!» и решила забыть о Савке навсегда. Как оказалось, все возможно, если запрещать себе даже думать о нем.
А вчера он подошел и пригласил ее на концерт.
«Блин! Ну почему эти экзамены всегда так не вовремя!
Ладно, отставить причитания! Собираться, краситься… На старт! Внимание! Марш!»
Ксюха выскочила из дома, как обычно — за полторы минуты до прихода автобуса. Как обычно вихрем пролетела захламленный двор, чудом удерживая равновесие на тоненьких каблучках, и, влетела на остановку в тот самый момент, когда старенький «леопан» заглатывал в душное нутро последнего пассажира. На консультацию Ксюха успела. Преподаватель Инесса Исааковна, уполовинив количество допущенных к экзамену на последнем зачете, слегка подобрела. Никого особенно сильно не пытала и даже не стала задерживать группу сверх отпущенного на консультацию времени. Может, просто сама торопилась домой.
Савка почему-то не пришел.
Не то, чтобы Ксюха его специально высматривала… Ну, как-то само получилось.
На выходе из аудитории Инна подхватила ее под руку:
— Пойдем в «Эпицентр», посидим? До фичи окно на два с половиной часа, да и вообще можно не ходить.
«Эпицентром» называлась студенческая кафешка во втором корпусе института. Выложенный темно-желтыми плитками пол по невероятно концептуальной задумке художника украшали вложенные друг в друга концентрические круги красного цвета. С порога вся композиция действительно больше всего напоминала мишень.
Фичей студенты называли физиологию человека, по начальным слогам — «фи» и «че».
— Мне надо к Виоле в библиотеку забежать. Пойдем со мной? А потом — в «Эпицентр».
— Ты пользуешься тем, что я не могу отказать лучшей подруге! — грозно сказала Инна.
Проходивший мимо первокурсник посмотрел на них с подозрением и на всякий случай прибавил шагу. Подруги переглянулись и рассмеялись.
— Что с тобой делать? Пошли.
Виолу Ариадновну осаждали со всех сторон. Студенты разных курсов как всегда неожиданно осознали, что экзамены на носу, а книжек может и не хватить. Выслушав Ксюху, одновременно выписывая абонемент двум настойчивым парням с факультета фундаментальной медицины, библиотекарша только руками замахала:
— Ксения! Как я могу сейчас что-то найти! Ты же видишь, что творится! Посмотри сама. Третья полка сверху, второй ряд. Там написано: «Гистология, цитология». Если чего найдешь — неси, я выпишу.
У нужной полки Инна заметно заскучала.
— Слишком умные названия. Ладно — ты ищи, а я пойду физиотерапию посмотрю.
Подруга никогда не скрывала, что все эти тонкости — цитология, микробиология, вирусология — ей без надобности. С момента поступления в институт Инна прекрасно знала, кем собирается быть. Врачом-физиотерапевтом, самой ненапряжной и самой востребованной сейчас в Ойкумене медицинской специальности. Своих планов уехать на Запад по окончанию учебы Инна тоже не скрывала.
Ксюха кивнула, зарывшись головой в книжные залежи.
«Строение клетки» Кивенбаха. Не то…
«Генетика и цитология» — тоже не то…
Это у нее есть…
Стоп! А это что?
Совершенно неожиданно Ксюха наткнулась на то, что даже и не думала найти, — имперский учебник-справочник «Цитология сегодня». Она быстро пролистала книгу — и правда та самая!
— Ну, что ты тут накопала? Справочник «Как соблазнить мужчину за три часа, а потом бросить»?
Ксюха протянула книгу подруге.
— Смотри.
— Так! — вздохнула Инна. — На Ксюшеньку напал вирус ботанизма.
— Да ну тебя! Скажешь тоже. Причем здесь ботанизм? «Цитологии сегодня» в каталоге вообще нет, потому что на имперском. И не выдают ее никому. А в ней те самые две статьи Моррица, помнишь, Лох-Несса нам сегодня рассказывала? Сейчас отксерим быстренько и — свободны, как ветер.
Инна пожала плечами.
— Тебе виднее. Я свой трояк и без этих статей получу, а больше мне от Инессы и не надо. Но ты-то наверняка разбежалась не меньше, чем на пятерку.
Ксюха прижала ладонь к губам подруги.
— Не каркай! Пойдем лучше.
Однако у ксерокса их ждало разочарование. Обычно чистый и аккуратный аппаратик цвета слоновой кости сейчас был раскурочен, выставив на всеобщее обозрение свое электронное нутро. Несколько деталей лежали отдельно, в них деловито копошился молодой мастер в спецовке с надписью «Elektronservice». На столике рядом с ним подмигивала цифрами на дисплее маленькая коробочка. Провода от нее тянулись куда-то внутрь ксерокса.
— Ой! Что случилось? Опять сломался?
— Угу, — лаконично отозвался мастер, не оборачиваясь.
— А скоро почините?
— Сегодня.
В коротких ответах ремонтника содержался недвусмысленный намек не мешать. Инна потянула Ксюху за собой, спросила:
— Ну, что теперь?
— Придется переписывать.
— Ксюха! Не тормози! Сунь под блузку — и пойдем, — понизив голос, посоветовала Инна. — Никто не заметит, вон какая толкучка у входа. Дома перепишешь, а завтра вернешь на место.
— Нет, что ты! Нельзя так… Получится, что я ее украла.
Подруга демонстративно посмотрела в потолок, показывая всем своим видом: ох, уж мне твои заморочки!
— Ты неисправима! Переписывать — два часа промучаешься, не меньше!
— Я быстро. Ты вот что — меня не жди, иди в «Эпицентр». А я, как закончу, к тебе приду. Ладно?
Тряхнув головой, Инна заключила:
— Ну, хорошо — сижу полчаса, не больше. Потом соблазняю двухметрового голубоглазого блондина и еду развлекаться! А тебе останется только локти кусать!
Ксюха прыснула. Единственным голубоглазым блондином в институте был Анек Роскопа с четвертого курса. Красавец, атлет, надежда баскетбольной команды, он имел один единственный изъян — нестандартную ориентацию. Инне с ним ничего не светило.
Подруга по-отечески похлопала по плечу: дерзай, мол, и ускакала. Ксюха притулилась на маленьком столике у окна, кое-как пристроила тетрадь и начала переписывать.
Слог статей оказался несколько тяжеловатым, потому копирование шло с трудом. За полчаса она одолела едва половину текста.
В поясном кармашке задрожал мобильный. Как выражается Макси — включился бесплатный массаж печени.
Ксюха поднесла трубку к уху.
— Ну, ты скоро? — спросила Инна. — К стулу приклеилась? А тут тебя, между прочим, безутешный кавалер дожидается.
— Кто это?
— Как кто? Савушка. Два раза меня уже пытал, куда я спрятала Ксюху.
— А ты что сказала?
— Сказала, где тебя искать. Он умчался. Так что гляди — скоро прибежит.
— Ксюша, — тихо позвали за спиной.
Она обернулась. Взъерошенный и невыспавшийся Савка выглядел комично. Похоже, и он вчера всю ночь лекции переписывал. Хотя нет, это не в его стиле…
— Извини, — сказала она в трубку, — сейчас не могу говорить. Скоро приду.
— Поняла-поняла, — ехидно ответила Инна и отключилась.
— Мне надо тебе кое-что сказать. — сказал Савка. — Пойдем в «Эпицентр», а?
— Сав, подожди пятнадцать минут, ладно? Сейчас допишу и приду.
Он моргнул, не понимая, как что-то может быть важнее его слов. Присел рядом с Ксюхой на корточки и попытался объяснить.
— Понимаешь, я хотел… ну, тебе объяснить. Пусть все будет, как раньше. Я знаю, ты меня ждешь, и решил… что так будет правильно. Жанка меня замучила совсем, и я решил: лучше уж с тобой, — бормотал Савка, с ужасом понимая, что говорит совсем не то, но слова уже не вернешь. Его несло дальше. — Я и на концерт хотел с ней пойти, но потом передумал.
Ксюха слушала его вполуха, одновременно продолжая переписывать статью. Каким бальзамом были бы для нее эти слова месяц назад! А теперь? Савка обжегся с Жанной, и прибежал туда, где ему всегда было тихо и спокойно, где ждут, верят и все простят. То есть должны — по его мнению. Он так решил и даже тени сомнения не испытывает: Ксюха ждет.
А ждет ли она на самом деле?
Кроме нее, никто не ответит на этот вопрос. А что делать, если ей просто не хочется отвечать?
— Сав, — сказала она, — ты извини, пожалуйста, у меня сейчас голова ничего не соображает. Давай после поговорим?
Савка, похоже, обиделся. Ничего не сказал, просто повернулся и ушел.
Ну да, конечно, когда мужчина начинает с пафосом вещать о своих чувствах, все должны молчать и слушать раскрыв рот. Еще бы — такое событие.
Ксюха поняла, что перегорела. Все, кончился запал. Фитиль тлел слишком долго.
Она почувствовала некоторое облегчение. Слава богу, не пришлось принимать никаких решений — говорить «да» или «нет». А значит, не будет выяснений и «серьезных» разговоров.
Пусть все само решится.
Да по большому счету, уже решилось.
* * *
По дороге домой Ксюха решила забежать за продуктами. В окраинном районе, где она снимала квартиру, продуктовый магазин был один, зато уютный и недорогой, не то, что расфуфыренные супермаркеты рядом с институтом. Ксюха часто здесь закупалась.
Она подхватила корзину, прошла вдоль полок с бытовой химией, глянцевыми журнальчиками и смешными безделушками. Главный принцип хорошего магазина — товары первой необходимости надо прятать подальше от входа, чтобы покупатель по дороге к вожделенной буханке или пакету молока, миновал как можно больше полок, забитых не слишком полезным в жизни барахлом. Вдруг что-нибудь купит? Говорят, именно отсюда растут ноги шоппинг-зависимости, страшного синдрома, заставляющего женщин покупать, покупать и покупать.
Ксюха тоже не избежала этой заразы. Ей очень нравилась вот эта маленькая хрустальная вазочка с фигурками играющих котят. В центре у нее располагалась подставка для свечки. Наверное, это очень красиво — букетик живых цветов, а в середине горит свеча…
И стоит недорого, всего двадцать кредиток. Можно было купить, но стипендия тает на глазах, следующая только через неделю, а до сдачи экзаменов о приработках и думать нечего.
— Простите, вы мне не поможете? — старческий, немного дребезжащий голос заставил Ксению обернуться.
У прилавка стоял сухонький старичок и подслеповато щурился на ценники. Он беспомощно и одновременно с надеждой взглянул на Ксюху и пояснил:
— Я очки дома забыл. Ничего не вижу. Вот у меня список, — старичок протянул скомканную бумажку, — помогите выбрать, пожалуйста.
Ксюха сразу поняла, что дело не в очках. Он говорил по-имперски, чисто, без всякого акцента, да и записка на том же языке. А ценники в магазине написаны по-североморски. Ксюха давно уже не обращала внимания — она спокойно изъяснялась на обоих языках, хотя имперский был ей, конечно, ближе. А вот каково старикам, всю жизнь проговорившим на одном языке, теперь учить другой? В одночасье, когда парламент отменил государственный статус имперского, десятки тысяч пожилых людей неожиданно оказались за границей, без всякого шанса вернутся на родину. Это в восемнадцать лет языки даются легко, а в семьдесят пять или восемьдесят?
Как всегда закон приняли, не подумав о последствиях, поддавшись влиянию момента.
— Сейчас посмотрим, — Ксюха улыбнулась старику и развернула бумажку.
В мгновение ока она сноровисто покидала ему в корзину черный хлеб, молоко, сметану, макароны, пачку манной крупы и сосиски.
— Вроде все. Может, вам помочь донести?
— Да нет, что вы… — испугался старичок. — Вы и так мне очень помогли. Большое спасибо.
Ксюха смотрела ему вслед. В потертом пиджаке давным-давно немодного покроя он почему-то напомнил ей профессора Круковского. Богдан Владиленович вот также всегда пугался, когда она предлагала ему помощь, также пытался делать все сам, чтобы не поддаваться подкрадывающейся старости, не чувствовать себя немощным.
К горлу подкатил комок. Когда стало известно о гибели профессора, многие в институте плакали, не стесняясь. Конечно, обиженные «неудами» звезды старших курсов делали вид, что им все равно, но студенты помоложе, а особенно — преподаватели с трудом перенесли тяжелую весть. Чтобы там не говорили, Круковский был символом мединститута, показателем незыблемости. Он всегда был, и, казалось, всегда будет. Многие сегодняшние аспиранты помнили его таким же седым и таким же веселым в свои студенческие годы.
И вдруг его не стало. Так глупо, так нелепо. Пуля, предназначенная кому-то другому, убила Богдана Владиленовича.
Ксюха видела его в тот день, шутила, смеялась, обещала прийти в конце недели. А через несколько часов его везли в морг, на холодный и равнодушный прозекторский стол. Лишь учебники в пожелтевших обложках на ее столе — вот и все, что осталось от профессора.
Разве это честно?
На глаза навернулись слезы. Ксюха отвернулась к полке, чтобы никто ничего не заметил.
— Девушка, вы берете?
— Да-да, конечно.
Прикинув сколько осталось до стипендии, она строго сказала себе: экономить и еще раз экономить. Шиковать пока не стоит. Быстро отобрав нужное и мужественно отвернувшись от вкусностей, Ксюха пошла к кассам.
Покупателей было много — вечер все-таки. Замороченная напрочь продавщица на полном автопилоте считывала лазером штрих-код на товаре, откладывала в сторону, брала следующий. Ксюха пожалела ее: жара весь день стоит, в магазине душно, а тут еще и не отойдешь никуда. Даже на минуточку. Мрачный господин в очках с золоченой оправой наконец забрал свои сумки, очередь дошла и до нее.
— Добрый день, мы очень рады, что вы покупаете у нас! — скороговоркой произнесла продавщица.
Покупок у Ксюхи было немного, лазер пискнул всего семь раз. В окошечке кассы высветилось: «36.20».
— Тридцать шесть — двадцать.
Ксюха протянула свою последнюю сотенную. Вынимая из кассы сдачу, продавщица случайно взяла вместо одной бумажки в двадцать кредитов — две. Они просто слиплись. Никто ничего не заметил.
Аппарат выплюнул чек, продавщица дежурно улыбнулась Ксюхе, протянула купюры:
— Спасибо за покупку, заходите к нам еще.
Что такое — двадцать кредиток? Для магазина — исчезающая малая величина, для продавщицы — гроши. Для Ксюхи — вожделенная вазочка или продукты на два дня.
Она пересчитала деньги, посмотрела на чек, потом снова на продавщицу.
— Извините, но вы, по-моему, ошиблись.
— Все точно, девушка. Проходите, не задерживайте людей!
— Да нет же! Здесь больше, чем нужно. На двадцать кредиток. Вот возьмите, это лишнее…
Продавщица взглянула на нее как-то странно, наклонилась к кассе и бегло просмотрела все Ксюхины покупки. Когда она подняла голову, недовольная гримаса сменилась виноватой улыбкой.
— Действительно. Как это я обсчиталась? Аппарат никуда не годится, сколько раз просила поменять. А вам — спасибо, девушка.
— Да не за что, — сказала Ксюха, подумав, что на сэкономленную двадцатку, наверное, можно было купить ту вазочку, но… Смогла бы она потом спокойно на нее смотреть? Поставить на стол, любоваться, зная, что красивая безделушка куплена на чужие деньги?
Скорее всего, нет.
За спиной у Ксюхи переговаривались две молодые женщины, лет двадцати пяти. Первая, брюнетка с полным, добродушным лицом сказала:
— Вот молодец девочка.
— Да ла-адно, — протянула вторая, крашеная блондинка с острым носом, похожая на лисичку. — Продавщица эта за день раз в сто больше на обсчете делает. Сдавая кассу, небось, и не заметит, что двадцатки недостает. Была бы я в такой ситуации…
— Кора! Ты бы на месте этой девочки поступила точно также.
— А вот и хрен! Нас каждый день надувают все кому не лень, а мы, значит, не можем?!
Ксюха их уже не слышала. Она переложила покупки в пакет, кивнула знакомому охраннику и побежала домой. В животе урчало все громче.
Дома она скинула наконец босоножки и с наслаждением сунула ноги в тапки. Фу-ух, до чего хорошо! Все-таки иногда хочется побыть просто человеком, а не женщиной, которой каждую минуту приходится думать, как ходишь, как двигаешься, достаточно ли красиво ты выглядишь в этой позе. А ведь так приятно иногда расслабится и не думать о том, какое впечатление производишь на окружающих.
Не глядя швырнув в комнату рюкзачок, Ксюха прошла на кухню и побросала продукты в холодильник. Несмотря на потраченную сумму, пакетов с едой оказалось недостаточно, чтобы заполнить его даже на половину. В пустом холодильнике они смотрелись сиротливо. Ну ничего, на выходные хватит.
Правда, от стипендии рожки да ножки остались. Дотянуть бы до конца месяца…
