Философия охраны окружающей среды

Всякий, кто верит в то, что экспоненциальный рост может продолжаться вечно в нашем невечном мире, — сумасшедший либо политик.

Миклош Дора, перефразируя Кеннета Боулдинга,
Surfers Journal

Я настроен абсолютно пессимистично относительно судьбы природного мира. Всю свою жизнь я наблюдаю постоянные ухудшения во всех процессах, необходимых для здорового функционирования живых организмов на планете Земля. Большинство знакомых мне ученых и просто думающих людей, озабоченных вопросами экологии, настроены так же пессимистично и уверены в том, что процесс вымирания биологических видов набирает сегодня все большую скорость и затронет, возможно, и бóльшую часть человечества.

В книге Эдварда Уилсона The Future of Life («Будущее жизни») время, в которое мы живем, названо «последним рубежом природы». Приведенный в книге «индекс живой планеты», в котором изложены данные по современному состоянию лесных, пресноводных и морских экосистем Земли, показывает, что человечество находится в глубоком рукотворном экологическом кризисе. Уилсон настаивает на том, что XXI век должен стать «эрой борьбы за окружающую среду». Если правительства, частный сектор и ученые не начнут объединяться в решении экологических проблем, планета утратит свою способность к регенерации. Иными словами, жизнь в том виде, в каком мы ее знаем, находится при смерти.

Я настроен пессимистично, потому что не вижу в обществе ни желания, ни воли противостоять грядущему апокалипсису. Однако невелика разница между пессимистом, который говорит — «Все кончено, не утруждайте себя попытками что-то изменить, забудьте о борьбе, она ничего не даст», и оптимистом, который успокаивает — «Расслабься, все будет хорошо». Результат один: никто ничего не делает.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

В 1992 году группа, именуемая Союзом обеспокоенных ученых, опубликовала заявление о современном состоянии планеты. Его подписали более 1700 ученых из всех стран, включая 104 нобелевских лауреатов. В частности, в этом заявлении говорится:

«Развитие человечества и природного мира идут встречным курсом, и это грозит катастрофой. Если этого не остановить, наши действия поставят под серьезную угрозу будущее, которого мы желали бы для человечества, царства растений и животных. Если мы хотим избежать этой катастрофы, необходимо срочно предпринять самые кардинальные меры.

Необходимо изменить свое отношение к планете и жизни на ней на более разумное и ответственное, чтобы не допустить огромных бедствий и нанесения непоправимых увечий нашему общему дому — планете Земля».

Все перечисленные учеными проблемы могут быть решены, но для этого нужна мудрость и твердая воля действовать разумно, предусмотрительно и быстро.

Мод Барлоу, глава национальной общественной организации «Совет канадцев»

Еще я склонен верить в то, что у зла, условно говоря, бóльшая сила воздействия, чем у добра. День за днем я вижу, как множество учреждений, правительств, корпораций и даже видов спорта ведут себя все хуже, когда они легко могли бы начать приносить пользу. Но эта уверенность держит меня в форме, позволяет не поворачиваться к злу спиной, не становиться жертвой.

Эти мрачные мысли меня не угнетают. На самом деле я очень счастливый человек. Я отношусь ко всему со спокойствием буддиста. Я принял тот факт, что у всего есть начало и всему будет конец. Может быть, человечество как вид уже исчерпало себя и нам пришло время уйти, освободить место для других, хотелось бы надеяться, более разумных и ответственных форм жизни.

Я нашел выход из своей депрессии в действии, и действие — это основа природоохранной философии Patagonia.

Я всегда считал, что для принятия правильных решений правительство должно исходить из той предпосылки, что общество будет существовать еще как минимум ближайшую сотню лет. Племя ирокезов заходило в планировании на семь поколений в будущее. Если бы наше правительство действовало так же, оно не стало бы вырубать реликтовые леса или строить дамбы, которые заиливаются через двадцать лет. Поскольку я действительно верю в правильность долгосрочного планирования, то и Patagonia как компания придерживается его же.

Когда я думаю о рациональном и ответственном природопользовании и об устойчивости систем, я вспоминаю свою службу в Корее. Каждое поколение крестьян там считало себя в ответе за то, чтобы оставить землю после себя в лучшем состоянии, чем она была прежде. Сравните их подход с отношением современного аграрного бизнеса на Среднем Западе, где для выращивания бушеля зерна готовы уничтожить бушель плодородной почвы, а грунтовые воды откачиваются со скоростью на 25% большей, чем скорость их пополнения.

Слово «устойчивый» (англ. sustainable) в отношении компаний — это одно из тех слов, наподобие слов «изысканный» или «приключение», которые используются так часто, что давно утратили свой смысл. «Устойчивое развитие» далеко от устойчивости, в «изысканных» гамбургерах нет никакой утонченности вкуса. Любое определение слова «приключение» в словарях включает элемент риска, однако «приключенческий туризм» почти всегда абсолютно безопасен.

Я многое узнал о методах достижения устойчивости и экологической рациональности, выращивая свой сад. Земля, на которой я живу, относится к тем 90% поверхности нашей планеты, где сельское хозяйство невозможно, кроме ограниченного использования под пастбища. Почва — тяжелая, плотная глина. Чтобы как-то взрыхлить эту глину, мне пришлось дважды ее перекопать, в процессе я дважды ломал черенок у лопаты. Чтобы добиться еще большей рыхлости, пришлось натаскать песка с пляжа, гипса и лошадиного навоза с местной грибной фермы. Почва высокощелочная, пришлось добавить в нее серы. Она небогата азотом, поэтому я притащил куриный помет и коровий навоз, удобрил почву водорослями и домашним компостом и из столовой Patagonia. Поначалу пришлось засадить ее только азотфиксирующими культурами — клевером и стручковой фасолью. Теперь, спустя годы стараний, я могу, наконец, сказать, что у меня хорошая почва, в которую нужно только ежегодно добавлять правильный компост. Но если бы она была нашим единственным источником питания, мы давно бы умерли с голоду!

Со всеми внешними добавками мой маленький садик размером около 20 квадратных метров уже можно назвать органическим, но вряд ли его назовешь устойчивым и жизнеспособным. На самом деле в этой почве, может, по-прежнему нет тех пяти миллиардов бактерий, двадцати миллионов грибов и миллиона простейших, которые живут в какой-нибудь горстке нетронутой плодородной почвы. Исследование, проведенное в 1991 году Медицинским исследовательским советом Великобритании, показало, что с 1940 года в овощах стало до 75% меньше питательных веществ, в мясе — вполовину меньше минералов, а во фруктах их меньше на две трети.

Так называемая «зеленая» революция в сельском хозяйстве, полагающемся на продукцию нефтяной промышленности, абсолютно нежизнеспособна и нерациональна с экологической точки зрения.

Японский фермер Масанобу Фукуока в книге «Революция одной соломинки» (М. : Аккоринформиздат, 1993) рассказывает, что можно вырастить столько же риса на акр (около 4000 квадратных метров), как при промышленном способе выращивания, без перепахивания земли, затопления полей и применения химикатов. Джон Джиновс из калифорнийской организации «Экологическое действие» сообщает, что при помощи биоинтенсивных технологий ему удается выращивать в 4–6 раз больше овощей на акр земли, чем на фермах, где применяют механизацию и химикаты.

В своем саду я никогда не использовал токсичные вещества или искусственные удобрения. Я чередую высаживаемые культуры и сажаю растения вперемешку, чтобы создавать биоразнообразие. Еще я разрешаю ласточкам вить гнезда под карнизом нашей крыши, и никакие летучие насекомые не могут преодолеть этот естественный «воздушный щит».

Разнообразие и способность к возобновлению жизненно необходимы для естественных экосистем, но не всегда понятно, как сочетать это с ведением успешного бизнеса. Мы в Patagonia изначально исходим из установки, что бизнесу для выживания необходимы природные ресурсы, что мы часть общей экосистемы и обязаны ее поддерживать.

Для Patagonia защита окружающей среды — не факультативное занятие после работы; это причина, по которой мы занимаемся бизнесом. И наша философия была бы ровно той же, будь у нас столярный цех, винодельческое хозяйство или строительная компания. Просто я верю, как и большинство наших сотрудников, в то, что здоровье нашей планеты — это главный итоговый показатель работы.

Изложенные ранее философии нашей компании возникли из наших же успехов и неудач, все они имеют прямое отношение к ведению бизнеса и выросли из собственного опыта Patagonia. Философия же охраны окружающей среды появилась по-другому, она пришла к нам извне: масштабы мирового экологического кризиса заставили меня начать менять компанию. Сейчас мы не только используем меньше бумаги и электричества, не только производим одежду из вторичных материалов, но и содействуем решению экологических проб­лем, которые ставят под угрозу будущее нашего мира.

Patagonia как успешную производительную компанию, существующую на рынке в течение многих лет, на базовом уровне вполне можно сравнить со здоровой окружающей средой. Хотя бы потому, что обе они состоят из различных элементов, которые взаимодействуют и уравновешивают друг друга, позволяя всей системе нормально функционировать. Если выпускать в атмосферу повышенные объемы углекислого газа, это вызовет глобальное повышение температуры и будет иметь последствия для океанов, лесов, прерий и всего живого на планете. Точно так же, если я начну кардинально менять что-то в одном подразделении Patagonia, не учитывая последствий для всей остальной компании, в результате наступит хаос. Скажем, ни один бизнесмен в здравом уме не станет намеренно разваливать свою бухгалтерию, не подумав о последствиях для всей компании. Но именно так сейчас поступают с окружающей средой: разрушаются или видоизменяются целые экосистемы без всякой мысли о том, как это отразится на общем состоянии планеты.

Как только мы нарушаем баланс, мы получаем пустыню; в какой-то момент мы можем нарушить баланс на планетарном уровне. Тогда все наши попытки что-то исправить станут подобны крылатому кейнсовскому «толканию при помощи струны» (за струну можно только тянуть), то есть абсолютно бесполезными.

Мы последнее поколение, у которого есть шанс увидеть настоящую нетронутую природу. Мир и сейчас уже страшно сжался. Для французов «дикие края» — это Пиренеи. Для ребенка, выросшего в гетто Нью-Йорка, «дикая природа» — это Центральный парк. Путешествуя по Патагонии, забываешь, что даже эти гигантские пустынные просторы — лишь обглоданные овцами пастбища. Новая Зеландия и Шотландия когда-то были покрыты лесами. Самое удаленное от дорог и поселений место основной территории США — это верховья реки Снейк в штате Вайоминг, и то его отделяет от цивилизации всего-то 40 километров. То есть если считать, что по определению дикий район нетронутой природы должен лежать как минимум в одном дне пешего пути от цивилизации, то по-настоящему девственной природы в Северной Америке уже не осталось, кроме некоторых районов Аляски и Канады.

В недавней статье в журнале Science («Наука») экономист и эколог Роберт Костанца заявил: «Мы много лет фальсифицировали свои счета, не учитывая истинную стоимость природы». Исследователи провели сравнение экономического значения сохранения нетронутых экосистем относительно выгод, полученных при их эксплуатации. В частности, сравнивались экономические преимущества сохранения диких мангровых зарослей Таиланда и коренных тропических лесов Камеруна в их нынешнем виде и чистая выгода от превращения их в креветочные фермы и каучуковые плантации.

Ученые установили, что экономическая выгода от нетро­нутой природы, выражаемая в регуляции климата, поч­во­об­разовании, круговороте питательных веществ, а также топливе, продуктах питания, волокнах и лекарственных средствах, полученных из дикорастущих видов, превосходит выгоду от промышленной эксплуатации этих же земель в сотню раз — и это по консервативным оценкам.

Работа Patagonia по охране окружающей среды началась в 1970 году с попыток предотвратить разрушение скальных стен в Йосемитском парке. Начиналось все с борьбы за чистое лазание и производства качественных товаров многоразового пользования. Потом мы стали искать способы уменьшить экологический ущерб, связанный с производством наших продуктов. Чем больше мы узнавали о масштабе кризиса, тем шире становилось поле нашей деятельности; мы включились в работу и над исправлением и устранением того огромного вреда, которое наше общество наносит нашей планете и себе самим.

Эта эволюция отражена и в концепции нашей компании, где за положением «не причинять ненужного вреда» следует «использование бизнеса как инструмента и примера в решении экологических проблем».

Это очень амбициозное заявление. Чтобы оно не осталось только на бумаге, нам нужно было создать набор установок, которые позволили бы нам не сбиться с пути. Так была сформулирована самая сложная и масштабная из наших философий — философии охраны окружающей среды.

Вкратце я изложил бы положения этой философии в следующем виде:

1. Жить осознанно.
2. Меняться к лучшему.
3. Искупать свою вину.
4. Поддерживать принципы демократического общества.
5. Влиять на другие компании.

12 июня 1994 г.

Кому: Элисон

От: Крис Макдивитт

RE: Удовольствие

Милая Элисон,

почему в кредо нашей компании нет слов ПОЛУЧАТЬ УДОВОЛЬСТВИЕ? Я не знаю, наверное, это хороший вопрос.

Их вычеркнули? Почему? И когда? Давай на минуту представим, что ты права и «получать удовольствие» действительно необходимый элемент культуры Patagonia. Хотелось бы, конечно, надеяться, что наши люди если и не получают удовольствие, то хотя бы хорошо проводят время вместе. Но если особого веселья все-таки нет, скажу тебе прямо: во всем виноват Ивон.

Это он первым из нас понял, что наш мир катится к ужасному экологическому концу. Он первым осознал, что никуда нам с тонущего корабля не деться. Он начал читать книги. И собирать обрывки в единую картину — конечно, задолго до того, как мне и в голову могло прийти, что нам придется делать много большее, чем только сортировать свой мусор. Да, думаю, это Ивон виноват в том, что мы не смогли вписать «получать удовольствие» в концепцию нашей компании.

Понимаешь, трудно, по крайней мере для меня, поддерживать прежний развеселый стиль жизни, продолжать бунтовать и идти против всех, быть диссидентами от бизнеса и прочее, когда Земля и большинство на ней живущих оказались в серьезной и, возможно, непоправимой беде. Я знаю по собственному опыту, что, стоит только осознать, как близко мы подошли к той грани, за которой нас ждет ТА ИЛИ ИНАЯ природная катастрофа, как мировосприятие полностью меняется. Даже если решаешь просто делать, что можешь, и не убиваться по этому поводу, это осознание все равно невозможно стереть. Если помнишь, в нашей компании эта точка зрения пропагандируется каждый божий день, и не так-то просто постоянно нести на плечах бремя этого печального знания.

Ничто не мешает нам получать удовольствие от работы и воздавать должное веселью — мы хорошо знаем, как это делается. Но, хоть убей, это уже совсем другое удовольствие; у нашего — невеселый прищур и согбенная спина.

Жить осознанно

Если честно, я не верю в злонамеренность человеческой природы; мы просто не очень умные животные. Нет видов столь глупых и жадных, чтобы гадить в собственных гнездах или разорять их, кроме людей. Нашего ума явно не хватает на то, чтобы просчитать долговременные результаты собственных повседневных действий. Блестящий ученый или предприимчивый бизнесмен, изобретающий или развивающий новую технологию, часто не в силах разглядеть ее темные стороны. Так случилось с атомной энергией, телевидением, искусственным выращиванием лосося.

Главная проблема — нехватка воображения. В хвалебной биографии Джорджа Буша-младшего The Right Man: The Surprise Presidency of George W. Bush («Правильный человек: удивительные годы президентства Джорджа Буша») авторства Дэвида Фрума худшим из эпитетов, коих удостоился бывший президент, был «нелюбопытный». Нелюбопытные люди не могут жить осознанно. Им не дано проникнуть в глубоко сокрытые причины. Они живут слепой верой, а самое страшное в слепой вере — это то, что она приводит к неспособности и нежеланию принимать к сведению факты. Посмотрите, например, на результаты недавнего исследования, проведенного Университетом штата Мэриленд, где говорится, что даже после обнародования окончательного отчета ЦРУ о том, что у Ирака не было оружия массового поражения, 72% опрошенных сторонников президента Буша продолжали считать, что у Ирака такое оружие было.

Многие политики оказались у власти потому, что их поддерживали всевозрастающие легионы моих соотечественни­ков, которые трактуют Библию буквально и считают, что Судный день неотвратим. А от тех, кто верит, что конец света не за горами, трудно ждать, как писал журналист Гленн Шерер в экологическом интернет-журнале Grist, что «они станут тревожиться об окружающей среде. Что толку заботиться о Земле, если засухи, наводнения, голод и чума, вызванные экологическими катастрофами, есть лишь знаки возвещенного Библией Апокалипсиса?»

Что можно сделать в этой ситуации? Единственный действенный ответ — при каждой возможности, со всей силой и убежденностью проповедовать собственную реальность, где факты имеют больший вес, чем вера. Признавать, что причиненный планете вред — результат нашего собственного невежества; что мы больше не можем действовать вслепую, нанося бессмысленный ущерб — только потому, что мы слишком нелюбопытны. Чтобы выявлять проблемы — и находить их решения, нужно не только основывать свою веру на фактах, но и задавать множество вопросов, неприятных вопросов.

Ибо неведение действительно стало причиной вреда, причиняемого нашей планете.

Например, если вы решили кормить семью здоровой пищей, придется задать очень много вопросов. Если спросить только о том, свежий ли это лосось, ответ вас, вероятно, устроит. Но если продолжить задавать вопросы: «Эта рыба выросла в диких условиях или выращена искусственно? Есть ли в этой курице гормоны? Что означают все эти химические ингредиенты на пачке печенья?» — вы начнете подбираться к истине. К сожалению, продавец здесь помочь не сможет. Придется заняться самообразованием.

То же самое нам пришлось делать и в Patagonia. Мы хотели делать правильные вещи, не причинять лишнего вреда, но поначалу не представляли себе, какие вопросы нужно ставить.

Одно из самых нелегких для компаний решений — это решение провести исследование по экологическому воздействию самого успешного ее продукта и, если результаты окажутся негативными, видоизменить этот продукт или вообще снять его с производства. Представьте, что вы владелец компании по производству противопехотных мин. Вы один из лучших местных работодателей, люди обеспечены работой и хорошим соцпакетом. Но вы никогда не задумывались, зачем на самом деле нужны эти мины. И однажды попадаете в Боснию (Камбоджу, Мозамбик — мест таких много) и видите искалеченных невинных людей.

После этого можно либо уйти из минного (табачного, фастфудного) бизнеса, либо продолжать им заниматься, но теперь уже зная, как на самом деле действует ваш продукт. Так и Patagonia начала искать свои «мины».

В 1991 году мы запустили программу оценки воздействия нашего производства на окружающую среду, и, как и подозревали, выяснилось, что весь наш товар ее загрязняет. Но было удивительно, насколько сильно! Экологически рациональное производство — это оксюморон.

Мы произвели анализ жизненного цикла четырех наших основных видов волокон: шерсти, полиэстера, нейлона и хлопка. Нам казалось, что синтетика — полиэстер и нейлон — это очевидное зло, потому что они производятся из нефти. Но выяснилось, что и «натуральные» продукты, то есть хлопок и шерсть, ничем не лучше (а иногда и хуже) для окружающей среды.

В Patagonia были поставлены и другие вопросы. Например, токсичны ли неоновые красители, применяемые нами для нейлона? Выяснив, что да, мы стали использовать менее токсичные краски. Компанию, привыкшую до этого просто покупать уже окрашенную ткань по каталогам продавца, вопрос о токсичности красителей вывел на новый уровень мышления. Но многие компании предпочтут не создавать себе таких «лишних» проблем.

Большинство людей, правительств и компаний не хотят идти по пути «пяти вопросов “почему”», ведь, если продолжать задавать вопросы, можно докопаться до реальной подоплеки многих проблем (очень часто связанных с экологией), которые вынудят пойти на перемены или заставят чувствовать себя виноватыми. А на бесконечной борьбе с симптомами можно заработать неплохие деньги, например вести войну за ресурсы, поддерживая расточительный образ жизни, вместо того чтобы работать над повышением эффективности использования энергии; или разрабатывать «таблетки от рака», вместо того чтобы бороться с вызывающими его экологическими причинами.

У меня была подруга, Релл Сунн, спортсменка международного класса, одна из самых изящных серферов в истории. У нее обнаружили рак груди, когда ей было всего тридцать два. Она считала, что болезнь уходила корнями еще во времена ее детства в Вайанае на Гавайях, где необычайно высок процент больных раком. Релл вспоминала, как ребенком она бегала за цистернами, которые возвращались после опыления плантаций сахарного тростника ДДТ и другими ядохимикатами. В пустые грузовики заливали воду, разбрызгивали ее на дорогу, чтобы прибить пыль, а дети бежали за грузовиком и ловили прохладные токсичные струи.

Рак молочной железы — основная причина смерти женщин в возрасте от 35 до 54 лет в Соединенных Штатах, каждый год фиксируется 200 тысяч новых случаев заболевания. В 1940-х годах риск заболеть раком груди составлял 1:22. Сегодня это заболевание грозит каждой восьмой женщине, и уровень заболеваемости продолжает расти. За этой статистикой не могут не стоять экологические причины. Однако исследования экологических предпосылок возникновения рака молочной железы имеют невысокий приоритет у крупнейших организаций, занимающихся исследованиями рака, — потому что их руководство состоит обычно из директоров химических и фармацевтических компаний, лично заинтересованных в том, чтобы исследования фокусировались на медикаментозном лечении, а не на условиях окружающей среды. Из сотен тысяч используемых сегодня химических веществ только примерно по тремстам были проведены исследования на предмет их канцерогенности.

Глубинное зондирование и большое количество заданных вопросов, показывающих истинные результаты собственной деятельности, привели нас к следующему принципу нашей природоохранной философии — причинять нашей хозяйственной деятельностью меньший вред.

Основные виды пестицидов, применяемых для обработки хлопка в США

Хими­чес­кое на­зва­ние (тор­го­вое на­зва­ние)	На­зна­че­ние в сель­ском хо­зяйст­ве	Не­по­средст­вен­ная ток­сич­ность	Дол­го­сроч­ные по­следст­вия ток­сич­нос­ти	Ток­сич­ность для ок­ру­жаю­щей сре­ды
Алди­карб (Темик) Aldi­carb (Temik)	Насе­комые и нема­тоды	Высокая	Рак, подо­зре­ние на кан­це­ро­ген­ные му­та­ции	Рыбы
Хлор­пи­ри­фос (Лорс­бан) Chlor­pyrifos (Lorsban)	Насе­ко­мые	От сред­ней до высо­кой	По­вреж­де­ния моз­га и пло­да, им­по­тен­ция и бес­пло­дие	Зем­но­вод­ные, во­дя­ные на­се­ко­мые, пче­лы, пти­цы, ра­ко­об­раз­ные
Циа­на­зин (Бла­декс) Cyana­zine (Bladex)	Сор­ня­ки	От сред­ней до высо­кой	Врож­ден­ные по­ро­ки, рак	Пче­лы, пти­цы, рако­образ­ные, ры­бы
Дико­фол (Кел­тан) Dico­fol (Kel­thane)	Кле­щи, ряд ин­сек­ти­цид­ных свойств	От сред­ней до высо­кой	Рак, по­ра­же­ние ре­про­дук­тив­ной сис­те­мы, опу­хо­ли	Во­дя­ные на­се­ко­мые, пти­цы, ры­бы
Эте­фон (Эт­рел)	Ре­гу­ля­тор рос­та рас­те­ний	Уме­рен­ная	Му­та­ции	Пти­цы, пче­лы, рако­образ­ные, ры­бы
Флуо­ме­ту­рон (Ги­гал­ко­тон) Fluo­me­tu­ron (Higal­coton)	Гер­би­цид	Не­из­вест­но	Кровь, селе­зен­ка	Пчелы, рыбы
Метам-натрий (Вапам) Metam sodium (Vapam)	На­се­ко­мые, не­ма­то­ды, грибы, сорняки	От сред­ней до высо­кой	Врож­ден­ные по­ро­ки, по­вреж­де­ния пло­да и му­та­ции	Пче­лы, рыбы
Метил-пара­тион (Пара­тион, Мета­фос) Methyl Para­thion (Para­thion, Metaphos)	На­се­ко­мые	Очень высо­кая	Врож­ден­ные по­ро­ки, по­вреж­де­ния пло­да, им­мун­ной и ре­про­дук­тив­ной сис­тем, му­та­ции	Пти­цы, пче­лы, ра­ко­образ­ные, ры­бы
МСМА (Меса­мат) MSMA (Mesa­mate)	Гер­би­цид	От сред­ней до высо­кой	Опу­хо­ли	Пче­лы, ры­бы
Налед (Ди­бром) Naled (Di­brom)	На­се­ко­мые; име­ет ака­ри­цид­ные свойст­ва	Очень высо­кая	Рак, по­ра­же­ние ре­про­дук­тив­ной сис­те­мы; по­до­зре­ние на кан­це­ро­ген­ные му­та­ции и опу­хо­ли	Зем­но­вод­ные, во­дя­ные на­се­ко­мые, пти­цы, пче­лы, ра­ко­образ­ные, ры­бы
Про­фе­но­фос (Ку­рак­рон) Pro­fe­no­fos (Cu­rac­ron)	На­се­ко­мые и кле­щи	Высо­кая	По­ра­же­ние глаз, раз­дра­же­ние кожи	Пти­цы, пче­лы, ры­ба
Про­мет­рин (При­ма­тол-Q) Pro­met­ryn (Pri­ma­tol Q)	Гер­би­цид	От сред­ней до высо­кой	По­ра­же­ние кост­но­го моз­га, по­чек, пе­че­ни и яичек	Пти­цы, пче­лы, ра­ко­образ­ные, ры­бы, мол­люс­ки
Про­пар­гит (Омит) Pro­par­gite (Оmite)	Ака­ри­цид	От сред­ней до высо­кой	Рак, по­ра­же­ние пло­да и глаз, му­та­ции и опу­хо­ли	Пти­цы, пче­лы, ра­ко­образ­ные, ры­бы
Хло­рат нат­рия (Фолл) So­dium chlo­rate (Fall)	Преж­де­вре­мен­ное опа­да­ние листь­ев, сор­ня­ки	Низ­кая	По­ра­же­ние по­чек, мет­ге­мо­гло­би­не­мия	Пче­лы, ры­бы
Три­бу­фос (DEF, Фо­лекс) Tri­bu­fos (DEF, Fo­lex)	Преж­де­вре­мен­ное опа­да­ние листь­ев	От сред­ней до высо­кой	Рак и опу­хо­ли	Пче­лы, ры­бы
Три­флу­ра­лин (Тре­флан) Tri­flu­ra­lin (Treflan)	Гер­би­цид	От низ­кой до сред­ней	Рак, по­ра­же­ние пло­да; по­до­зре­ние на му­та­ген­ное и те­ра­то­ген­ное дейст­вие	Зем­но­вод­ные, во­дя­ные на­се­ко­мые, пти­цы, пче­лы, ра­ко­образ­ные, ры­бы

Меняться к лучшему

Мы и есть те люди, которых мы ждали.

Знахарь из племени навахо

На момент проведения нами исследований по разным видам волокон мы делали много флисовых курток из первичного полиэстера — другого тогда и не было. Получив результаты исследований, мы совместно с компанией Wellman начали искать альтернативные пути. Они создали технологию, по которой пластиковые бутылки из-под газировки, сделанные тоже из полиэстера, можно было перерабатывать в сырье для курток. И с 1993 по 2003 год мы не дали попасть на свалку 86 миллионам бутылок. На каждых 150 куртках из переработанного, а не первичного полиэстера мы сэкономили 42 галлона нефти и не выбросили в атмосферу полтонны токсичных веществ.

Хлопок — совсем другая история, но эта история отлично иллюстрирует нашу готовность пойти на многое ради хорошего дела и масштаб мирового экологического кризиса. Бóльшую часть своей долгой истории хлопок выращивался без всяких химикатов. А сегодня 25% всех используемых в мире инсектицидов и 10% пестицидов распыляются над полями промышленного хлопка, хотя они занимают менее 3% мировых сельскохозяйственных угодий. Многие из этих ядохимикатов разрабатывались изначально как оружие нервно-паралитического действия.

Зная, что этому есть разумная альтернатива, мы решили переключиться на органический хлопок. Мы не могли поступить иначе, это нарушило бы наш основной принцип: производство качественного товара с наименьшим ущербом для окружающей среды.

Но нельзя просто позвонить производителю и попросить его вырастить хлопок органическим способом. Сначала мы выяснили, что в мире производится очень мало сертифицированного органического хлопка. Органическое земледелие требует гораздо больших затрат труда, фермерам постоянно нужно работать в полях и проверять, не угрожает ли что-нибудь здоровью растений. Много сил требуется для борьбы с сорняками. Обезлиствление производится вручную, и только потом на поле запускаются хлопкоуборочные комбайны.

Ограниченный спрос, повышенная себестоимость хлопка-сырца, дороговизна нетоксичных дефолиантов, сложность работы с менее очищенным хлопковым волокном повышают цену органического хлопка на 50–100% относительно обычного. И все же летом 1994 года наш совет директоров общим голосованием решил, что к весне 1996 года среди наших продуктов не должно остаться вещей из промышленного хлопка.

ИЛЛЮЗИЯ ВОДЫ

В сердце Центральной долины Калифорнии есть пруд, заросший камышом и осокой. И пусть он неестественной, прямоугольной формы, все равно это мирный, тихий прудик, радующий глаз среди бескрайних, промышленного размаха полей хлопка. Его застоявшаяся вода — это вода огромной долины, некогда причудливо расчерченной озерцами и речушками, пока дамбы и каналы не начали откачивать воду из семи крупнейших рек, утоляя ненасытную жажду полей и угодий.

У пруда стоит человек, в руках у него ружье. Но это не охотник и не разбойник. Он на госслужбе, и его наняли стрелять в воздух при появлении у пруда водоплавающих птиц. Почему? Потому, что этот мерцающий невинной голубизной водоем так густо начинен солями, примесями и пестицидами из сельскохозяйственных стоков, что он скорее уже яма с ядовитым супом, чем пруд. Если птицы оказываются в этой воде, они умирают или производят на свет слепое потомство с несколькими клювами.

Ирригация, удобрение почвы и борьба с вредителями загрязняют воду — и если бы только такую, стоячую. В Центральной долине десятки квадратных километров рек и ручьев несут в себе повышенное содержание пестицидов. Грунтовые воды ничуть не лучше. А ведь они — единственный источник питьевой воды для большей части населения района. Среди пестицидов есть такие, которые существенно повышают риск раковых заболеваний и поражают репродуктивную функцию, некоторые могут оставаться в экосистеме десятки лет.

Если земля — это кости, то вода — это костный мозг нашей планеты. Сердцевина дерева, мякоть плода. Вода есть великое благо, пусть она и бывает обманчивой. Принимает форму льда, тумана, снега и осенней слякоти. Мерещится там, где ее вовсе нет. Но в этот раз мы обманули воду. Это мы создали видимость пруда там, где его нет. Пестициды отравляют не воду, а нашу сущность.

Джоанн Дорман

На тот момент хлопчатобумажная одежда занимала 20% от общего объема нашего производства, и переход на органический хлопок дорого обошелся компании и в эмоциональном, и в финансовом планах. Было абсолютно непонятно, сколько прибыли мы можем потерять на высокой себестоимости органики. Многие старые поставщики тканей отказались участвовать в затее с органическим хлопком в основном потому, что его мало кто выращивал, и потому, что не верили в потенциал рынка органической одежды. Patagonia пришлось налаживать всю цепочку поставок с нуля. В 1996 году хлопчатобумажная ткань обошлась нам в три раза дороже, чем в 1995 году, а ее видов стало меньше. Пришлось урезать линейку хлопчатобумажной одежды с 91 модели до 66.

Мы приняли два решения, которые существенно облегчили переход на органические продукты. Во-первых, решили временно использовать наравне с сертифицированным органическим «переходный» хлопок. Переходный хлопок тоже выращивается при помощи органических технологий, но обычно новых, не прошедших официальную сертификацию. Во-вторых, мы решили продавать не «органическую одежду», а «одежду из хлопка, выращенного органическим путем». Разница может показаться незначительной, но мы не хотели вводить покупателей в заблуждение: мы по-прежнему использовали синтетические красители и нитки из обычного хлопка. Мы выяснили, что натуральные красители не только не дотягивали до наших стандартов качества, но имели собственные серьезные проблемы с экологией. Хлопчатобумажные нитки же производились серийно, а спецзаказ предполагал огромные минимальные партии, к тому же никому не известного качества. Экспериментируя с тканями, мы попробовали в 1996 году добавить для двух наших моделей смолу с низким содержанием формальдегида, чтобы ткань меньше мялась и садилась.

И тут мы снова оказались перед дилеммой: экологические стандарты или наши стандарты качества. Нелепо поворачивать на полпути и добавлять токсичные реагенты теперь уже в готовую ткань ради того, чтобы она не мялась и не садилась — это главная причина, по которой в материалы столько лет добавляется разного рода химия. На самом деле в обычной продукции, состав которой указан как стопроцентный хлопок, хлопка в среднем только 73%. Остальное — смолы, пластификаторы и прочие химикаты, добавленные при обработке.

В конце концов мы решили эту проблему повышением качества на этапе разработки и проектирования, а не добавкой синтетических веществ. Было решено использовать в некоторых случаях длинноволокнистый хлопок высокого качества и производить предварительную усадку пряжи и ткани. Теперь нам пришлось вникать во все этапы производства и отслеживать их, начиная с тюков хлопка-сырца и заканчивая готовым товаром.

Тем временем команда маркетинга и продаж поставила на весну 1996 года три цели для линейки из органического хлопка. Это были успешная продажа моделей, влияние на других производителей одежды в пользу перехода на органический хлопок и поддержка производителей органического хлопка. Две последние цели явно зависели от первой, нужно было добиться хороших продаж. Мы отступили от своих привычных правил и наняли внешнего консультанта. Он подтвердил, что единственной значимой причиной для потребителя покупать нашу одежду могло быть только ее качество. Бренд и цена стояли для него на втором месте, а экологические соображения — на десятом. Консультант определил, что небольшое повышение розничных цен не должно сильно сказаться, и мы уменьшили маржу так, чтобы розничная цена большинства наших товаров была выше цены обычного хлопка всего на 2–10 долларов. Все, что не укладывалось в эту разницу, мы оставили для собственных магазинов и почтовой рассылки — так можно было сохранить более низкие цены.

Программа перехода на органический хлопок прошла успешно. И не только потому, что наши покупатели сделали тот же выбор, что и мы: платить больше за органику, а не закладывать скрытые экологические расходы на будущее, — но и потому, что наши дизайнеры и отдел производства занимались теперь хлопком на всех этапах, от и до. Им пришлось научиться делать одежду. Вложенные усилия привели к созданию продуманных продуктов, которые хорошо продаются. Для большинства людей натуральность этих продуктов — не главная причина их покупать, это лишь важная «добавленная стоимость».

Каждый раз, когда мы решали поступать правильно с этической точки зрения, даже если это стоило в два раза дороже, мы оказывались в выигрыше. Это укрепляет мою веру в то, что мы движемся в нужном направлении. Программа оценки воздействия на окружающую среду многому нас научила, эти знания открывают перед нами несколько путей. Каждый раз, когда мы решаем проблему, а не пытаемся найти обходные лазейки, мы продвигаемся еще на один шаг в сторону экологической рациональности и устойчивости. Плюс к этому мы постоянно изыскиваем возможности для новых шагов.

Переход с хлопка, выращенного и обработанного промышленным способом, на органический — большой шаг вперед, но он не решает проблемы полностью. Даже если хлопок выращивается без применения токсичных веществ, ему все равно нужно огромное количество воды, а ежегодные посадки на одних и тех же полях истощают почву. При этом, когда одежда из хлопка изнашивается, ее обычно выбрасывают. Значит, нужно переходить на продукты замкнутого цикла: одежду, которую можно будет бесконечно перерабатывать и производить вновь. Нужно взять на себя ответственность за то, что происходит с продуктом после окончания срока его службы. Так же и производитель компьютеров должен отвечать за свой устаревший продукт, которым уже нельзя пользоваться, а для того, чтобы его просто отправить на свалку, он слишком токсичен.

Если мы отвечаем за свой продукт, нужно думать не только об основных тканях. Приведу три примера, как нам удалось найти более экологичные варианты в отношении разных компонентов наших продуктов.

В Португалии, где производят фланелевые рубашки, фабрики по покраске одежды расположены вдоль реки неподалеку от Порто. Каждый красильный завод берет воду из реки и сливает ее обратно после использования. Когда вода доходит до последних красильщиков, она уже такая грязная, что последнему заводу пришлось поставить дорогое оборудование, чтобы очищать поступающую воду. Но они приняли решение пропускать через очистные сооружения и свои стоки. Именно этот завод мы выбрали себе в партнеры.

Поливинилхлорид (ПВХ) — токсичный канцерогенный пластик, который применяется в нашем мире повсеместно. Он добавляет прочности виниловым чемоданам и гибкости рисункам на футболках. Мы долгие годы пытались избавиться от него в своем производстве и нашли для этого способы. Единственным исключением пока остаются вспененный ПВХ для спасательных жилетов и принты на некоторых футболках. Но мы продолжаем активно работать и над этим.

Сурьма, токсичный тяжелый металл, применяется в производстве полиэфирных смол. Да, в пластиковых бутылках, из которых мы делаем нашу флисовую синчиллу, тоже присутствует сурьма. Но мы работаем над тем, чтобы наш полиэстер производился без сурьмы, однако изменить целую индустрию пластмасс — дело небыстрое.

Попытки добиться большей экологичности нашей внутренней деятельности начались в 1980-е годы, когда кто-то из обслуживающего персонала спросил, известно ли мне, сколько мы тратим на сменные полиэтиленовые мешки в корзинах для мусора — 1200 долларов в год за мешки, которые каждый день отправлялись прямиком на помойку. Я сказал, чтобы больше мешки не покупали. На следующий день человек пришел и сообщил, что уборщики отказываются чистить наши общие корзинки без мешков, потому что туда выбрасывают остатки еды и кофейную гущу. Тогда мы выдали каждому сотруднику личную корзинку для бумаг, а мокрый мусор порекомендовали выбрасывать в специальные контейнеры, расставленные в офисе. Вскоре мы стали отправлять всю бумагу на переработку, каждый начал сам отвечать за свой бумажный мусор. В результате переработка бумаги сейчас у нас ведется на уровне всей компании и мы экономим на этом деньги.

Другой сотрудник посоветовал отказаться от пластиковых и бумажных стаканчиков в столовой и на питьевых фонтанчиках. Сотрудники стали пить из своих чашек; посетителям мы предлагаем фарфор. На этом мы экономим еще 800 долларов в год. Не то чтобы это были большие суммы; здесь важно, что каждый раз, когда мы решали делать что-то правильное с экологической точки зрения, сколько бы это нам ни стоило, в итоге мы еще и экономили. Мешки и стаканчики — только верхушка айсберга. Повторное использование картонных коробок в доставке экономит нам 1000 долларов в год, переработанная бумага на столиках для смены подгузников в детском центре дает еще 1200 долларов экономии, и этот список можно продолжать долго.

Проведя энергетический аудит всех наших зданий, мы перешли на энергосберегающее освещение, покрасили часть деревянных потолков в белый цвет, чтобы они лучше отражали свет, сделали окна в крыше и начали применять новейшие технологии в отоплении и кондиционировании. В результате наши расходы на электричество снизились на 25%. Все наши здания в Калифорнии обеспечиваются ветряными электростанциями, сертифицированными по программе Green-e. В 2005 году мы установили фотоэлектрические солнечные панели, чтобы частично обеспечивать энергией наши помещения в Вентуре. На это потребовался миллион долларов, но с учетом налоговых льгот и сокращения счетов за электроэнергию мы отобьем эти деньги за несколько лет.

Докопаться до причин всех проблем трудно даже в рамках не самой крупной компании. Когда же речь заходит о целом мире, задача становится еще сложнее. Мы знаем, например, что традиционная лесозаготовительная промышленность уничтожает леса, ускоряет исчезновение биологических видов и вызывает эрозию и затопление критически важных водоразделов. Треть лесов на Земле уже вырублена на древесину или превращена в сельхозугодья, лесные массивы продолжают ежегодно сокращаться на площадь, равную площади Португалии. Влажные тропические леса исчезают со скоростью одного гектара в секунду, на сегодняшний день они уменьшились уже наполовину. Можно пытаться остановить вырубки, особенно реликтовых и девственных лесов, силами экологических активистов, прибегнув к законодательным мерам или выбирая правильных политиков, но коренные причины этой проблемы не исчезнут. Покуда существует спрос, леса будут вырубать; если спрос на нефть и китовое мясо сохранится, мы в итоге будем бурить скважины в заповедниках и истребим всех китов.

Наша компания работает над снижением своей зависимости от невозобновляемых ресурсов, а пока мы стараемся хотя бы использовать наименее вредные материалы. Покупаем только переработанную бумагу и древесину и применяем альтернативные строительные материалы во всех наших офисах и розничных точках.

Сейчас рассматриваются различные варианты строительства трехэтажного офисного здания в Вентуре. Меня очень заинтересовал один метод, при котором используется радикально новая технология. Здания, построенные таким образом, получаются огнестойкими, устойчивыми к землетрясениям, плесени и термитам, у них низкое энергопотребление, и стоят они на 25% меньше, чем обычные. Технология не требует использования древесины, только для отделки и оконных рам. Здания строятся из соломенных блоков, то есть из отходов производства. И тот факт, что этот метод более экологически устойчив, — это дополнительное преимущество, добавленная стоимость. Было подсчитано, что из ежегодно сжигаемой в США рисовой соломы можно было бы построить пять миллионов домов площадью в 185 квадратных метров.

В рамках своей природоохранной философии компании должны поощрять личное участие сотрудников в экологической работе. У Patagonia есть программа отчисления процента от доходов в пользу активистов-экологов, но мы ведем и другие подобные программы, где уже сами сотрудники могут жертвовать свои средства на поддержание разных экологических и социальных групп. В целях экономии топлива и поддержки развития альтернативных видов транспорта компания выплачивает 2000 долларов сотрудникам, приобретающим гибридные автомобили с газовым двигателем и электроприводом. Наши сотрудники могут сдавать нам на переработку и свой домашний мусор. В 1989 году сотрудники филиала в Солт-Лейк-Сити пошли еще дальше и открыли на своей парковке первую во всем штате Юта станцию по приему перерабатываемого мусора.

Сотрудники могут участвовать в экологической деятельности компании на всех уровнях, лично, группами, целыми отделами. Они имеют право использовать свое рабочее время на участие в экологических программах Patagonia и на выдвижение новых инициатив, если при этом не страдает их основная работа.

Например, недавно нам удалось добиться статуса природного заповедника для большого участка земли в Неваде, и это произошло при администрации Джорджа Буша, противника экологических инициатив. Началось все, когда мы переводили свой склад из Вентуры в Неваду, в город Рено. Многие наши сотрудники решили тоже туда переехать. Четверо из них обратились к нам с предложением: «Послушайте, если у нас тут будут рабочие места и вы продолжите платить нам зарплату, через пару лет мы сможем организовать заповедник». Они объединились с «Коалицией дикой природы Невады», добились поддержки сенаторов от штата, пролоббировали проект в Вашингтоне. В результате мы получили охраняемую территорию размером около 4800 квадратных километров, и стоило это нам в совокупности около 120 тысяч долларов. В 2004 году коалиция добилась статуса охраняемой территории еще для 3100 квадратных километров земель.

В середине 1990-х годов в ходе акции в защиту лесов в Хед­уотерсе были арестованы четверо активистов. Там растут рощи великолепных реликтовых секвой, которым грозила вырубка. Ребята участвовали в специальной программе стажировки от Patagonia, которая позволяет сотрудникам на два месяца покинуть свои рабочие места, чтобы участвовать в работе природоохранных групп, и продолжать получать зарплату и полный социальный пакет от компании. В некоторых обстоятельствах компания готова также вносить залог за тех, кто участвовал в акциях мирного гражданского неповиновения по вопросам экологии и был арестован. Если правительство нарушает или отказывается исполнять собственные законы, я считаю, что гражданское неповиновение — это правильный способ действий.

Если спросить у людей сегодня, чего они хотят для своих детей, все скажут, что хотели бы, чтобы мир стал лучше, чтобы у их детей было все, чего им самим не хватало в детстве. Но при этом отказываются делать нужный для наступления этого светлого будущего выбор.

Когда я был молод, мое поколение понятия не имело о том, что планета в опасности, и уж точно никто не мог и представить себе, что однажды компаниям будет необходима не только финансовая, но и природоохранная политика. Только в 1962 году, после выхода книги Рэйчел Карсон Silent Spring («Безмолвная весна»), некоторые из нас вышли из ступора. Сегодня большинство американцев знает о том, что мы стоим перед угрозой экологического кризиса. Исследования показывают, что 75% людей считают себя сторонниками защиты окружающей среды. Но, как известно, человека определяют его действия, а не его слова.

Мы обвиняем других: китайцев в том, что они жгут высокосернистый уголь, правительство за то, что оно хочет добывать нефть в Национальном Арктическом заповеднике, но продолжаем кататься на своих джипах, покупать и потреблять как «правильные» американцы — чтобы экономика продолжала процветать. В общем, действуем по принципу «не я создаю проблему, не мне ее и решать». А правительство только уводит нас в сторону, поддерживая вырубку лесов субсидиями, освоение недр и неоправданно большие автомобили — налоговыми льготами, субсидирует хлопковую промышленность, иные экологически нерациональные способы ведения сельского хозяйства, а консьюмеризм пропагандируется как фундаментальная основа всей нашей экономики.

Конечно, наши правительственные организации сами не ведут добычу нефти и не оставляют вредные отходы производства. Но большинство корпораций выполняет только тот минимум требований, который позволяет им продолжить вести свою деятельность. Беда в том, что они хотят делать еще меньше. На первом месте стоят доходы и заказы, а производство экологически вредных продуктов оправдывается «потребительским спросом».

Этот продукт так и будет производиться, пока сами потребители не потребуют изменить ситуацию. Лесоруб, валящий реликтовые деревья, или оператор у станка, штампующий боевые винтовки для гражданских лиц, не освобождаются от ответственности только потому, что «это их работа» или «они делают то, что им сказали». Мы считаем, что компания должна нести ответственность не только за то, чтобы ее производство причиняло минимум вреда обществу и окружающей среде, но и за сам продукт.

Вот вам пример: автопромышленники утверждают, что перестанут выпускать неэкономичные «паркетные» джипы, как только на них пропадет потребительский спрос. Но сами они не ведут никакой просветительской работы в отношении истинной экологической и социальной стоимости обладания такими автомобилями.

О том, как трудно убедить людей действовать правильно, можно судить по парковкам и офисам у самой Patagonia. Они заставлены джипами, люди носят джинсы и рубашки из неэкологичных волокон, выращенных с помощью токсичных веществ. То есть даже у нас, где все прекрасно знают о вреде всех этих вещей, пропагандировать экологические ценности не так-то просто. Остается надеяться, что дети из наших яслей справятся с этим лучше нас.

Искупать свою вину

Как бы Patagonia ни старалась причинять своей деятельностью меньше вреда окружающей среде, все, что мы делаем, оставляет отходы. Поэтому следующая часть нашей ответственности — это искупать свои грехи, пока мы не можем быть безгрешными.

Сразу после нефтяного кризиса начала 1970-х годов Япония и промышленно развитые страны Европы установили высокие налоги на углеводородное сырье, что привело к экологическим решениям национального масштаба. Соединенные Штаты тогда остались в стороне, и сегодня мы платим за это.

Если бы Соединенные Штаты начали сегодня повышать налоги для неэкологичных производств, прекратили субсидировать такие опустошительные отрасли промышленности, как нефтедобыча, лесозаготовка и агропромышленное производство, обложили налогами все невозобновляемые ресурсы и снизили подоходный налог, это могло бы стать гигантским шагом на пути построения устойчивого общества.

РОЖДЕННЫЕ БЫТЬ ПЛОХИМИ

Общества с ограниченной ответственностью появились в XVIII–XIX веках. Они были созданы для того, чтобы преодолеть огромное число ограничений, из которых социальная и экономическая системы западного мира уже выросли.

Железнодорожные и другие возникшие тогда компании и корпорации были слишком крупными и технически сложными, чтобы их можно было построить или застраховать в одиночку, за счет средств одного основателя. Когда корпорация прогорала, что случалось довольно часто, ни у кого из основателей не хватало денег, чтобы покрыть ущерб. Поэтому начали устанавливать ограничение ответственности инвестора и определять размер ущерба, по которому он ее нес.

Ограниченная ответственность позволяет уже нескольким поколениям владельцев компаний игнорировать ограничения и лимиты на токсичные вещества, истощение рыбных ресурсов и т. д.

Ожидать от корпораций другого можно только в фантазиях. С тем же успехом можно думать, что часы начнут готовить нам еду, автомобили — рожать детей, а ружья — выращивать цветы. Исключительная задача коммерческих компаний — накопление богатства. В их задачи не входит ни обеспечение здоровой окружающей среды для наших детей, ни уважение к независимости или самому существованию коренных народностей, ни защита профессиональной или личной целостности сотрудников, ни проектирование безопасных видов транспорта, ни поддержание жизни на этой планете. Они не созданы служить обществу. Никогда этого не делали и никогда не будут делать.

Ожидать от корпораций чего-то иного, кроме стремления к обогащению, — значит не принимать в расчет всю историю нашей цивилизации, принятые практики, структуру власти и систему вознаграждений. Игнорировать все, что мы знаем об изменении поведения: пока мы платим тем, кто управляет корпорациями или вкладывает в них деньги за то, что они делают, можно не сомневаться, что они будут продолжать это делать. Ожидать от тех, кто укрывается за щитами корпораций, чего-то иного — полный бред.

Общества с ограниченной ответственностью были созданы ровно для того, чтобы ограждать людей от последствий их действий — то есть, по определению, сделать их бесчеловечными. Если мы хотим жить в гуманном и человечном мире, а на самом деле если мы даже просто хотим выжить, необходимо ликвидировать компании и корпорации с ограниченной ответственностью.

Деррик Дженсен
(Статья была впервые напечатана в марте 2003 года
в журнале Ecology, )

Я рассказал об этом вот для чего: если мы поддерживаем эти идеи, то Patagonia, которая потребляет ресурсы и загрязняет среду, не может ждать, пока правительство изменится. Мы должны обложить налогом сами себя и использовать эти деньги на благие дела.

В начале 1980-х годов мы начали отчислять 2% от своих доходов до вычета налога в пользу некоммерческих экологических групп и повышали размер этих отчислений по ходу того, как требовалось больше помощи для решения проблем. В конце концов мы пришли к уровню отчислений в 10% от прибыли компании — максимальному уровню налогового удержания на 1985 год. Это была значительная сумма, поскольку компания приносила доход и мы реинвестировали его обратно в компанию, а не выплачивали в виде дивидендов и премий. Мы частная компания, поэтому нам проще делать, что мы хотим, не ожидая одобрения от акционеров. Когда практика по отчислению 10% была формализована в виде политики компании, Patagonia изменилась навсегда.

В конце 1980-х годов другие компании также создали собственные программы грантов, некоторые из них тоже взяли на себя обязательства по отчислению 10% от прибыли. Но иногда доход искусственно занижался. После того как высшее руководство получало свои премии и поощрения, «доход» на бумаге значительно сокращался, и многие крупные компании, заявившие о десятипроцентных отчислениях, на самом деле передавали активистам очень небольшие суммы. Такая практика идет вразрез с самой идеей и духом благотворительности.

Но мы были уверены в том, что наши отчисления — благородная миссия, и, когда поняли, что другие компании хотят последовать за нами, решили поднять ставки. В 1996 году мы обязались отчислять 1% от объема продаж: это означает, что отчисления будут проходить независимо от прибыли или убытков компании. Это превратилось для нас не столько в «благотворительность», сколько в добровольно взятый на себя «планетарный налог» за жизнь на Земле, пользование ее ресурсами и за то, что мы среди прочих причиняем ей вред.

Поддерживать принципы демократического общества

Демократия лучше всего работает в маленьких однородных обществах, где каждому приходится отвечать за свои действия. Давление общественности делает ненужными полицию, адвокатов, судей и тюрьмы. Ты сам отвечаешь за свою «социальную безопасность» и за безопасность своих родных. Решения принимаются по общему согласию, а не в виде компромисса.

Со времен появления нашей страны и вплоть до конца XIX века у нас было три влиятельные социальные силы: федеральное, местное правительства и демократическое общество. И я убежден, что самая влиятельная из них — демократическое общество. Во-первых, именно гражданские активисты способствовали тому, что мы отделились от Великобритании. Демократия, питаемая частной благотворительностью, породила два великих общественных движения: за отмену рабства и за права женщин.

Если взять газету за любой день, можно легко убедиться, что большинство достигаемых нами как обществом успехов по-прежнему создаются силами гражданских активистских организаций. Активисты сажают политиков и президентов компаний на скамью подсудимых за злоупотребление властью. Они заставляют корпорации улучшать каторжные условия труда, продавать только рационально срубленную древесину, перерабатывать компьютеры и сокращать объемы токсичных отходов.

Каякеры и рыбаки, обычные граждане своей страны, сражаются за снос устаревших дамб и освобождение рек. Адепты соколиной охоты возродили популяцию почти вымерших сапсанов. Охотники на уток сделали очень многое для защиты водоплавающих птиц Северной Америки.

Иногда людей пугает слово «активист», потому что оно часто ассоциируется с акциями диверсий и силовыми протестами, но я говорю об обычных гражданах, которые хотят только, чтобы правительства выполняли свои обещания по защите воздуха, воды и других природных ресурсов. У активистов есть замечательное свойство — заразительная увлеченность тем, за что они выступают: будь то матери, которые борются за очистку токсичных свалок, убивающих их детей, или фермеры, теряющие свою поколениями возделывавшуюся землю в боях с наступающими на них городами. Эти люди сражаются на передовой и заставляют правительство выполнять собственные законы или признавать необходимость новых.

Вот почему мы передаем наш «планетарный налог», 1% чистой выручки от продаж, в первую очередь таким людям. За долгие годы, проведенные на природе, я понял, что она — в разнообразии. Она не приемлет монокультур и централизации. Когда тысяча активистов с таким увлечением работают над тысячей конкретных проблем, они достигают гораздо большего, чем любая раздутая организация или прави­тельство.

Кому вы доверите защиту оставшихся 5% реликтовых лесов и нескольких последних в Северной Америке нерестовых рек? Единственные, кому я доверяю, — это гражданские организации, состоящие из самых обычных людей, готовых месяцами сидеть на деревьях или вставать грудью перед бульдозерами. Нам нужны хранители рек и заливов, стражи леса.

Более сотни тысяч неправительственных организация по всему миру работают над тем, чтобы мир стал экологически и социально устойчивым. Только в Соединенных Штатах более тридцати тысяч неправительственных организаций занимаются проблемами сохранения биоразнообразия и вод­ных ресурсов, здоровья женщин, вопросами возобновляемой энергии, изменения климата, сохранения водных ресурсов, защиты девственных территорий. То, что все они появились независимо друг от друга, без единой организационной структуры — живое свидетельство огромных масштабов экологического кризиса. Многие из этих небольших организаций умеют решать проблемы гораздо лучше, чем пекущиеся о собственных интересах транснациональные корпорации или ведомства. Они много работают при минимальном финансировании, едва сводят концы с концами и зависят от небольших пожертвований, благотворительных аукционов и ярмарок домашней выпечки.

Основная часть пожертвований направляется людям и организациям, которые занимаются спасением находящихся под угрозой рек и лесов, океанов и пустынь. Однако помочь мы можем только одной из каждых четырех обратившихся к нам за помощью групп, остальным приходится отказывать. Мы считаем, что существование столь многих нуждающихся в поддержке природоохранных проектов говорит о том, насколько серьезны наши проблемы.

Мы оказываем серьезную финансовую поддержку экологическим активистам (с 1985 по 2005 год мы передали им 22 миллиона долларов пожертвований наличными и в неденежной форме), но я всегда считал, что от нас им нужны не только доллары. Каждые полтора года Patagonia проводит конференцию Tools for Grassroots Activists — «Средства и методы для народных активистов», где мы учим активистов навыкам организационной и деловой работы и маркетинга. Часто эти люди действуют в одиночку, они напуганы, но отчаянно верят в свое дело; при этом большинство из них совершенно не готовы противостоять крупным компаниям или правительствам с их стаями адвокатов и «приглашенных экспертов». Мы даем им методы эффективного отстаивания своей позиции, и эта поддержка важна не менее, чем финансовая.

ПОБЕДА

Весной 1990 года мы отправились к побережью Британской Колумбии на моей маленькой парусной лодке «Регги Найт». Мы с Майроном Козаком и Дэйвом Эвансом перед этим долго разглядывали карты, и нас заинтриговала большая река Китлоп, выходившая широким устьем в длинный восьмидесятикилометровый фьорд. Долина этой реки казалась самым удаленным от людей местом на всем побережье Британской Колумбии. Мы шли туда в поисках лососевых ручьев, свежих крабов и приключений. А оказались в раю.

Поразило встретившее нас величие: горы, взмывающие из воды на семь тысяч футов, нависающие ледники, гладкие гранитные стены и бесчисленные водопады. Когда мы пришли туда, в устье уже было пришвартовано судно. На берегу бригада рабочих вырубала просеки и оборудовала площадки для бревен. Я двадцать пять лет проработал в лесной промышленности, но вырубка, которая и так уже разрушила слишком много прекрасных прибрежных районов, казалась чем-то немыслимым и непотребным в этой дикой и полной чудес долине. Именно тогда мы решили, что сделаем все, что в наших силах, чтобы сохранить долину реки Китлоп.

Все мы очень любим природу, но только у Майрона был опыт природоохранной деятельности. Мы начали писать письма влиятельным людям и сразу пришли в отчаяние, оттого что не в силах были передать красоту Китлопа людям, не видевшим его. Осенью мне позвонил Майрон и сказал, что какой-то Ивон Шуинар из компании Patagonia ловит рыбку на реке Балкти. Майрон, один из лучших фотографов дикой природы в Британской Колумбии, сказал, что лучше всего красоту Китлопа и всю нашу идею смогут передать аэрофотоснимки долины. И что, может быть, этого Шуинара удалось бы уговорить арендовать вертолет и слетать на Китлоп. Задачу поручили мне, и через несколько минут я мчался на своем пикапе за 240 километров в Смитерс выпрашивать крупную сумму денег у совершенно незнакомого мне человека.

Ивон вспоминал потом, как он выходил тем вечером на берег: «Тут ко мне подходит бородатый мужик в куртке лесоруба и говорит: “Это ты Ивон Шуинар? Слышал, ты жертвуешь деньги на охрану природы”. — “О боже, — думаю я, — настоящий лесоруб, а я и убежать-то от него, если что, не смогу в своих сапожищах”».

Я стал с жаром живописать ему Китлоп, сравнивая его с Йосемитской долиной. Успокоив меня немного, Шуинар спросил, чем может быть полезен. Я сказал, что нужны фотографии, и хорошие, а место такое дикое и далекое, что только с вертолета и снимешь. Он спросил, сколько это будет стоить. Я предположил, что не меньше 4000 долларов. Шуинар невозмутимо спросил, принимает ли вертолетная компания кредитные карты.

Через два дня погожим осенним деньком Майрон с Ивоном и его сыном уже летели на Китлоп. Майрон был во всеоружии и снял великолепную, серию аэрофотоснимков реки и долины; эти фотографии потом обошли весь мир.

Мы и не знали, что одновременно с нами другие люди работали над защитой Китлопа. У индейцев хаисла, традиционно обитавших на берегах этой реки, были свои обязательства перед Китлопом, уходящие корнями в седую древность. То, что казалось нам нехоженой глушью, было их родиной, местом, где многие из них родились. Для них спасение Китлопа было делом отчаянной важности, и они тоже пытались придумать, что можно сделать.

Тогда при поддержке общества Conservation International (Международное общество сохранения природы) как раз создавалась новая природоохранная группа «Экотраст». Она признала долину Китлопа крупнейшим в мире водосборным бассейном с переменно-влажными лесами. Основатель «Экотраста» и Conservation International Спенсер Биб связался с вождем хаисла Джеральдом Эймосом и предложил ему свою помощь. Волшебство началось.

Фотографии Майрона мы разослали во все крупнейшие международные экологические организации, один комплект был передан людям хаисла, которые сразу же отправились на переговоры с правообладателями на лесозаготовки в этом районе и показали им, куда те вторгаются. Фотографии Майрона стали мелькать в газетах и журналах. Сотрудничество людей хаисла по делу защиты Китлопа и «Экотраста» дало потрясающие результаты.

Поддержанные Patagonia инициативы имели огромное значение для Китамаат-Виллидж. Трудно найти на Земле место, где существовала бы настолько открытая взаимосвязь между социальными вопросами и вопросами экологии, как на побережье Британской Колумбии. Коренные народы Канады десятилетиями должны были проживать в крохотных резервациях. Результатами были невысокая продолжительность жизни, болезни, нищета и шокирующий уровень подростковых суицидов.

Rediscovery — международная программа, которая помогает местным коренным общинам организовывать детские лагеря на природе. Она была запущена двадцать лет назад на Хайда-Гуаи, архипелаге у побережья Британской Колумбии, и заключается в том, что старейшины знакомят детей с их традиционной культурой. Программу в общине хаисла запустила Долорес Поллард в ответ на всплеск детских суицидов в Китамаат-Виллидж. Долина Китлопа стала базой для проведения детских лагерей, и при существенной поддержке «Экотраста» и финансовой помощи Patagonia на Китлопе вновь зазвучали детские голоса. Связь между людьми хаисла и рекой Китлоп, всегда остававшаяся крепкой, стала нерушимой.

На конференции, проводившейся при финансовой поддержке «Экотраста» и возглавленной представителями хаисла, Eurocan попыталась предложить одну из самых удивительных взяток в истории. Она предложила индейцам все подряды на лесозаготовки в долине Китлоп на ближайшие 50 лет. Предложение весьма серьезное, ведь оно означало 125 миллионов долларов для общины из 750 человек с уровнем безработицы в 50%. Eurocan поразило, что хаисла не клюнули на эту наживку. Они категорически отказались принять предложение — это было истинным проявлением чувства ответственности перед своей землей. Через год новые владельцы лицензии на лесозаготовки на Китлопе отказались от всех прав на вырубки в долине без всякой компенсации. Полный успех — тысячи квадратных километров вдоль дикой неиспорченной реки были спасены навсегда.

Китлоп стал хрестоматийным примером того, как нужно организовывать движения на местах и как развитие может основываться на защите окружающей среды. Без помощи Patagonia и других организаций, финансирующих природоохранную деятельность, проведение таких программ оказалось бы невозможным. Эти программы не только сохраняют дикую природу, но и значительно меняют жизнь людей и благосостояние общин. В данном случае движение в защиту окружающей среды стало еще и замечательным примером общественной деятельности.

Брюс Хилл

Влиять на другие компании

Когда мы с Малиндой приняли решение остаться в бизнесе, перед нами встали трудные вопросы. Сможем ли мы управлять компанией так, чтобы она приносила много пользы и очень мало вреда? Сможем ли мы превратить компанию в пример для подражания, способный изменить то, что не под силу было бы изменить нам лично? Получится ли у нас действительно изменить отношение других людей к природе? Ведь экологический кризис слишком масштабен, чтобы справиться с ним силами одной, десяти или даже сотни компаний.

Если Patagonia сможет оставаться успешной при всех ограничениях, которые ставит наша природоохранная философия, то нам, возможно, удастся убедить другие компании в том, что «зеленый» бизнес — это хорошо. Если нам повезет, это может привести другие компании к серьезным шагам в решении мировых проблем.

Есть очень радостные для нас знаки. Как и в индустрии органических продуктов питания, которая растет со скоростью более 20% в год, мировой спрос на органический хлопок резко пошел вверх: он вырос втрое с 1996 года, когда мы первыми переключились на него. Фермеры, сборщики, прядильщики, ткачи и производители тканей, которые последовали нашему примеру, получили новый источник доходов. Себестоимость органического хлопка упала, и теперь она в среднем в два раза выше, чем у промышленного хлопка. Все больше компаний, поверивших в наш успех, переключаются на органику. Некоторые крупные компании, среди них Nike, Levi’s и Gap, покупают органический хлопок и смешивают его с хлопком, выращенным промышленным путем, что позволяет, поддерживая движение за органические продукты, удерживать конкурентные цены.

Некоторые производители волокон, с которыми мы сотрудничаем, активно работают над переходом к менее токсичным материалам и технологиям, например над исключением сурьмы и метилбромида при производстве полиэстера и организацией производства нейлоновых полимеров замкнутого цикла. Они уверены в том, что общими стараниями нам удастся создать более устойчивую бизнес-модель для них и для общества. Они понимают, что, по словам Дэвида Броуэра, «на мертвой планете бизнеса уже не будет».

Отправить