Глава 20
Украина. Окрестности Снежного. 01.02.2063

— Дорога идет через лес и пересекает несколько глубоких оврагов, — доложил один из моих разведчиков, Буза, наемник из Невинки, пожилой, но тем не менее еще очень крепкий дядька с отвислыми седыми усами. — Мы посмотрели, все тихо, но тишина слишком тревожная, вроде все как обычно, но что-то не так. Лично я, такое место обошел бы стороной.

— Что скажешь, капитан? — Еременко повернулся к Астахову.

— В прошлый раз этот лес прошли без проблем, а сам бой только за ним случился, на окраине Снежного, — ответил он.

— Саня, — полковник кивнул мне, — ты что думаешь?

Оглядев темную кромку леса, через который шла дорога выходящая к развалинам городка Снежный, высказал свое мнение:

— В лесу сектанты наверняка есть, может быть, что и не много, но разведчики по любому сидят. Больно уж место удобное, мимо не пройти, а укрыться есть где. По карте, здесь уклон справа налево идет. Командир, разреши, я со своим отрядом ночью в лес схожу. Весь обоз по дороге двинется, а мы в стороне от колонны пойдем, и если что, то ударим сектантам в тыл.

— А если их там слишком много окажется и придется в ночь повоевать?

— Мы осторожно, командир, пройдем на мягких лапах, так что и не заметят. Будет большой отряд, отступим, а малый, уделаем и проход на завтра расчистим.

— Действуй, — согласился с моим планом полковник, и скомандовал остановку на ночлег.

Весь наш громоздкий обоз, сто сорок семь саней, груженных боеприпасами, медикаментами и продовольствием, стал разворачиваться и становиться в круг. Так мы делали каждый вечер, с самого нашего выхода из Таганрога. Опасность может поджидать везде и пример отряда Астахова, который потерял более половины своего личного состава в одном только боестолкновении, всегда перед глазами. Сильно его парней Внуки Зари потрепали, и при отходе они такого насмотрелись, что не сразу и верилось, что такое может быть. Так получилось, что несколько Астаховских бойцов попали к ним в плен, основной отряд им помочь не мог, но воины видели, что с их товарищами творят, и все это рассказали нам.

Караван останавливается на открытом месте, пространство перед лесом чистое, сейчас сани сомкнутся, возницы займутся лошадьми, а три сводных батальона наемников отработают учебное отражение вражеской атаки, разобьют сектора обстрела, определятся с действиями по тревоге, и начнут ставить свои палатки. Все не в первый раз делается, все же мы в пути уже целую неделю, народ знает свои обязанности, и уже привык к тому, как происходит ежевечерняя остановка на ночлег. Возницы это понятно, люди гражданские, еще не совсем понимают, куда мы идем, а в наемниках я был уверен, хорошие и испытанные суровой жизнью бойцы. Просто так сектантам в руки не дадутся. Правда, вооружение у них не очень, у каждого или карабин или «калашников» только с одним боекомплектом, да парочка гранат, но для таких сорвиголов и это не мало. Впрочем, посмотрим, чего они в бою стоят, ведь как ни рассчитывай свой путь, а мимо Снежного, занятого противником, не пройдешь, да и в Дебальцево придется прорываться силой оружия, и значит, по любому будет бой.

Я направляюсь к своему отряду, девяносто пяти воинам, которых взял в этот поход, и ко мне подходят сержанты, командиры временных взводов, как я их назначил. Это Игнач, Исмаил-ага, пожелавший вновь повоевать под началом Еременко, и Лида Белая, действительно, оказавшаяся очень хорошим бойцом, авторитетным в среде наемников лидером и неплохим командиром. Они стали в круг, а я достал из планшетки распечатку карты, которая у меня имелась, и начал постановку задачи:

— Значит, так, господа сержанты. Сейчас разбиваем лагерь и делаем то же самое, что и остальные, а как стемнеет, уходим назад по дороге, идем два километра и по широкой дуге возвращаемся назад, обходим это поле и двигаемся в лес. Есть вариант, что нам в этой чащобе готовят горячую встречу и хорошо еще, что снег не глубокий, так что если что, сможем с лыжниками на равных побегать. В общем, заходим в лес, и продвигаемся вдоль дороги. Если в лесу засада, принимаем бой, а если нет, то останавливаемся на ночевку. Поутру обоз пойдет дальше, а мы, вроде правого бокового дозора будем. Как поняли?

— Ясно, — отвечает Игнач.

— Понятно, — вторит ему Исмаил.

— Сколько боеприпасов брать и за сколько времени лес пройдем? — спрашивает Лида и теребит свою финку.

— На пулемет по тысяче патронов, на автомат по пятнадцать магазинов, сухпай на сутки, вещи оставляем здесь. Лес не слишком обширный, так что за один световой день его пройдем.

— Хорошо, — кивает блондинка, и сержанты расходятся по своим взводам.

Проходит два часа, лагерь живет своей обычной жизнью, варится каша, вскипает в кружках настой или чай, люди ведут беседы за жизнь, всхрапывают кони, а мы выходим с его тыльной стороны, и двигаемся по заранее намеченному маршруту. Впереди сводная группа самых лучших следопытов и ходоков, два наемника, три пластуна и пять гвардейцев. Слева и справа от них, с отступом метров в двадцать-тридцать, идут отряды Игнача и Исмаила. В центре два радиста, два посыльных, Сеня Бойко и я. Позади нас наемники Лиды Белой. Своеобразное построение, для меня немного непривычное, но для движения ротой или подразделением более крупного состава, то, что надо. Командир и связь под охраной, все на виду, и в боевой порядок можно быстро развернуться.

Спускается морозец, не сильный, не более минус семи-восьми градусов, снег под ногами хрустит, люди сопят и из их ртов вырываются парок. Идем час, второй, третий, и около полуночи, оставив лагерь, еле видимый по отсветам костров километрах в четырех по левую руку, входим в лес, который на фоне белого заснеженного поля выделяется темной и устрашающей громадой. Здесь скорость нашего движения сильно снижается, двигаться надо осторожно, а тут еще и снег, и ветки, и буреломы, и тьма хоть глаз выколи. Однако, ничего, мы люди ко всякому привычные, а торопиться нам особо некуда, два километра в час одолели, и это хорошо. В лесу тишина, и только мелкие зверьки, то ли белки, то ли куницы, скачут по веткам, и говорят о том, что здесь есть жизнь.

— Чи-чи-чи! — еле слышно доносится ко мне от передового дозора.

Весь наш отряд останавливается и вскоре появляется Буза. Он наклоняется ко мне, и шепчет:

— Есть, метров триста от нас противник, четыре группки. Сидят в овражке и возле костров греются. Что делать?

— Сколько их?

— Десятков шесть, почти все, молодежь, бывалых вояк не более пяти, и все сидят отдельно. Нас пока не почуяли, но по следам получается, что они постоянные обходы своего лагеря делают, так что вскоре нас засекут.

— Связист, доклад полковнику. Посыльные, взводных сюда, — командую я.

Радист начинает вызывать Еременко, а посыльные исчезают во тьме. Снова рядом со мной командиры подразделений, дышат ртами, видать торопились на зов, горят предстоящим боем, чуют его. Это хорошо, это правильно, так и должно быть. Тем временем на связь вышел полковник, разрешил вступить в бой и на всякий случай выдвинул к лесу бойцов Астахова с сотней наемников. Если нам туго придется, они рванутся вперед и постараются оказать нам поддержку.

— Игнач, обходишь овраг слева, и заходишь от дороги, там наверняка караул стоит, так что не проморгай его. Исмаил, ты с гвардейцами рядом, атакуем сверху. Лида, ты с наемниками обходишь с тыла. Начинаем через десять минут. Вперед!

Сержанты разбегаются по своим подразделениям. Ко мне подтягиваются гвардейцы, пластуны идут слева, а наемники обходят справа. Проходят отведенные на сосредоточение и подготовку минуты. Пора. Я встаю и направляюсь вперед, передо мной следопыты, а по бокам гвардейцы. На ходу готовлю свой «Абакан» к бою, подгон Еременко, который запомнил, как я с таким стволом в Нальчике воевал, отщелкиваю предохранитель и передергиваю затвор. Тут же, вокруг раздается такое же клацанье. Мелькает мысль, что в морозной лесной тишине звук разносится далеко, и нас могут услышать сектанты, расслабившиеся на отдыхе в овраге перед нами, но это чепуха, и даже если это так, то поздно, им не успеть выбраться в лес.

— Тах! Тах! — гулким эхом, меж деревьями понеслись первые отзвуки одиночных выстрелов, которые доносятся слева. Значит, пластуны уже вступили в бой и, скорее всего, напоролись на вражеский караул.

— Прибавили ходу! — подгоняю я криком гвардейцев, и сам перехожу на бег.

Мы торопимся, я несусь вперед настолько быстро, насколько могу, и чуть не падаю в овраг, который совершенно неожиданно оказывается прямо передо мной. Внизу суетятся вражеские воины, которые собираются в десятки, и готовятся идти на помощь своим дозорным. Поздно, ребятки! Вы не успели!

Падаю за ствол старого ясеня, растущего на самом обрыве, становлюсь на одно колено, приклад в плечо, готов к бою, выхватываю глазом первую цель, ясно видимую в отсветах костра, и плавно тяну за спусковой крючок. Из ствола «Абакана» вырывается огонь, и десятки пуль проносятся по телам сектантов, кромсают их на части, вырывают куски мяса и пробивают черепа. Одновременно со мной, огонь открывают гвардейцы и следопыты. Стена огня проходит по дну оврага и сметает все живое. Кажется, что бой идет по всему лесу и, опустошив магазин, прислушиваюсь. Нет, стрельба только здесь, но в ночном и заснеженном лесу звуки обманчивы, отражаются от деревьев и порой приходят совсем не с той стороны, с какой их ожидаешь.

Осматриваю овраг, гвардейцы, как всегда, сработали чисто, боеготовых врагов не осталось, и только несколько раненых валяются подле костров. Слева и справа так же стрельба затихает, и группы, оставив на выходе свои дозоры, начинают спускаться вниз. С одной стороны к кострам подходят пластуны, а с другой наемники. Я сижу наверху, не расслабляюсь и внимательно наблюдаю за всем происходящим. Вот, к одному из костров подходит высокий казак, хочет подхватить еще живого врага, у которого пулями перебиты ноги. Кажется, что сектант не в состоянии оказать сопротивления, тихо постанывает и пускает ртом кровавую пену. Однако когда наш боец оказывается рядом, вражеский воин отталкивается всем своим телом от пропитанной его кровью земли, и пытается дотянуться до него ножом. Не смог! Наши воины знают, с кем дело имеют, а потому всегда настороже. Сектант, совсем еще молодой парень с красными ромбами на щеках, всхлипывает, перекатывается на спину, что-то шепчет и резко проводит клинком по своей шее. Подобное происходит везде, и только один из раненых, солидный мужик в меховом тулупчике, сдрейфил и не покончил жизнь самоубийством.

Спускаюсь вниз, мужик, седобородый и пожилой, сидит подле так и не потухшего костра, с ненавистью оглядывает наших воинов, стискивает зубы и, вырывая из тулупа кусок тканевой подкладки, прижимает ее к простреленному боку. Сажусь напротив него, киваю на трупы молодых бойцов клана Красных Ромбов, и спрашиваю:

— А ты чего к Сыну Зари не торопишься?

— Что я, дурак, что ли? — он скалится на меня как волк, и желтые давно не чищеные зубы отблескивают в свете огня. — Нет, я не фанатик, а работаю за твердый оклад в золоте.

— Кто таков?

— Инструктор военной школы Красных Ромбов Бальтазар.

— А реальная фамилия?

— Валентин Супонев.

— Сотрудничать будешь?

— Да, — хрипит он, и сплевывает на окровавленный снег сгусток запекшейся крови.

— Сколько вас в лесу, какова задача и что творится дальше по дороге?

— В лесу только этот отряд был. Хотели ваш обоз накрыть, пощипать и отойти. Задача стояла приостановить ваше продвижение, и дождаться подкреплений со стороны Донецка. Никто не думал, что вы так нахально к Дебальцево попретесь, после того как ваш спецназ под Снежным сделали, потому и заслон такой не серьезный. Дальше по дороге чисто, и до самого Дебальцево никого.

— Сколько вас всего в этих местах?

— Точно не знаю, но в треугольнике Донецк-Дебальцево-Луганск около пяти тысяч воинов наберется.

— А возле самого Дебальцево?

— Сотен семь, все из Красных Ромбов.

— Как к сектантам попал и почему на них работаешь?

— Так сложилось, — пожал он плечами, и поморщился. — Был в банде, а потом, банда превратилась в клан и стала подчиняться Звездным. Идти было некуда, стал готовить молодежь, и этих, — кивок на убитых вражеских воинов, которых обыскивали мои воины, — я два года воспитывал.

— Это был их первый боевой выход?

— Да, первый. Сам ведь видишь, под контролем инструкторов работали.

— Что же вы так подставились, от дороги только в двух километрах расположились, и дальних дозоров вокруг не выставили?

— Не я решал, и старшим над всей группой Икат был, вон он лежит, — кивок в сторону щуплого мужичка, которого сейчас вытаскивали из костерка, в который он ногами упал. — Мля, а я говорил ему, что надо поберечься. Козел! Сука рваная! Из-за него все попали!

— Что с поселением в Стаханово?

— Не знаю.

— Врешь, гнида.

Инструктор схватился за бок, и прошипел:

— Начальник, дай пару минут передохнуть, а потом, клянусь, как маме родной, все что знаю, расскажу.

— Ладно, отдохни чуток.

Я отошел в сторону и ко мне подбежал Игнач. Оглядел место побоища и сказал:

— Мечник, двое ушли.

— Как так?

— На подходе мы с караульными столкнулись, и у них два карабина было. Задавили их быстро, но двое успели уйти. Мои за ними вслед пошли, но не догнали, верткие гады, и бегуны хорошие.

— Ну и фиг с ними, — махнул я рукой. — Потери есть?

— Нет, у меня без потерь.

— Стой! — позади нас раздался громкий вскрик одного из наемников и, обернувшись, я увидел раненого инструктора, который забыл про свою рану, и как дикая кошка, так же ловко и быстро, карабкался по покрытой корневищами стенке оврага.

Бойцы отряда вскинули свое оружие, а я выкрикнул:

— Стрелять только по ногам!

Поздно. Один из гвардейцев короткой очередью срезал беглеца и, повернувшись ко мне, только пожал плечами:

— Извиняй Мечник, привычка.

— А-а-а, — махнул я рукой, тут хоть ругайся, хоть нет, бесполезно. У меня под началом не территориалы, а бойцы иного сорта, которые сначала стреляют, а только потом думают.

Поутру отряд вышел к дороге, я сделал подробный доклад о бое Еременко и получил морально-психологический втык. Сказать нечего, пленника мы не уберегли, а командир я, и ответственность за это на мне. Все это вполне ожидаемо, кроме одного. Полковник приказал собрать тела всех погибших сектантов и погрузить на порожние сани. Зачем? Тогда я этого не знал, но когда к вечеру караван добрался до окраинных развалин городка Снежный, и остановился на ночевку, кое-что прояснилось.

Наш обоз находился на месте боя спецназовцев Астахова с противником, и на останках стен, видимо, нам в устрашение, висели обдолбанные воронами головы его бойцов. Зрелище мрачное и угнетающее, и подобного издевательства над трупами врагов себе никто из наших противников пока не позволял. Даже халифатцы такого не практиковали, хотя никого из попавших к ним в плен не жалели. Да, расстреливали, это было, но над трупами специально не издевались и не глумились.

Наступил вечер, лагерь был разбит как обычно, и через полчаса должно было стемнеть. Полковник выстроил наемников и, обратившись к ним, задал только один вопрос:

— Бойцы, кто крови не боится, желает денег подзаработать и сможет за мясника потрудиться?

— Я! — раздался хриплый голос из неровного строя наемников.

— И я смогу! — вслед за первым добровольцем вызвался второй.

— А что надо делать?

— Сколько заплатишь?

— Кого покромсать?

Полковник приподнял руку, наемники затихли, и он произнес:

— Временным командирам сводных батальонов, выделить по три человека из добровольцев на ночные работы, заплачу по одному золотому «конфу».

Проходит минут двадцать и уже в сумерках, перед палаткой полковника стоят девять человек, готовых поработать мясниками. Еременко отвел их к саням, на которых были свалены замороженные трупы сектантов, дал им какие-то инструкции и указал на стену пятиэтажного дома, на вершине которого вбитые на арматурные штыри торчали головы бойцов капитана Астахова, полегших в этом самом месте. Добровольцы понятливо покивали головами и в сопровождении спецназовцев, вооружившись фонарями, молотками, топорами и пилами, отправились к руинам указанного дома.

Мне никто и ничего не объяснял, а тем, что задумал полковник, я не интересовался. Лег спать, но ночную тишину, то и дело, разрывали громкие удары молотков и противный скрежет пил. В общем, толком выспаться не получилось, а поутру, чуть только развиднелось, и я протер глаза, на стене пятиэтажки увидел картину, которую за одну ночь сделали наемники и спецназ Астахова. Она изображала воина Конфедерации с погонами полковника, который попирал ногами чертенка с обломанным рогом. Красивое изображение, во всю стену, видное издалека и очень убедительное, а выполнено самым обычным углем-антрацитом. Это ничего, вполне нормальная карикатура, главное, что привлекало внимание и несколько коробило, это фон вокруг чертика, который состоял из кусков человеческих тел, приколоченных и привязанных к раскрошившемуся железобетону. Вот, значит, зачем Еременко понадобились трупы сектантов.

Завтракать расхотелось и, наверное, не мне одному, так как караван вскоре собрался и вышел на дорогу к Дебальцево. В полдень, перед обеденной остановкой я подошел к Еременко, который угрюмо сидел на широких санях, и спросил:

— Иваныч, зачем такую картину в Снежном оставил?

— А чтоб знали, суки, что на каждую жестокость и издевательство над нашими парнями, мы ответим еще большей жестокостью. Пусть посмотрят на своих соклановцев и десять раз подумают, стоит ли им с нами связываться. Какие бы они фанатики не были, но от такого и их пронимать должно. Пусть злятся, но боятся.

— Все же жестко получилось.

— Нормально, Саня. Был бы противник стандартный или дикий, этого бы и не было, но враг у нас не простой, а потому и действовать надо не как всегда. Вот посмотришь, весть о том, что мы сделали, вскоре по всем трем Ромбам разнесется. Знаешь, что после этого будет?

— Нет.

— Они все соберутся под Дебальцево и постараются нас уничтожить. Я с Баланом много общался и кое-что в их психологии понимаю, так что, скорее всего, так и случится.

— И что мы с этого поимеем, если они под Дебальцево сойдутся?

— Во-первых, прекратится осада Донецка и Луганска, а это сохраненные жизни мирных граждан. Во вторых, оттого, что мы издеваемся над их богом, сектанты будут в ярости и кинутся штурмовать город, а это шанс ополовинить их силы. Понятно, что полностью Ромбов не уничтожим, силенок не хватит, а вот, накидать им звиздюлей, вполне получится.

— Хм, может быть и так, — я понимал, что теперь до весны, как я того хотел, домой не попаду. Слишком полковник на сектантов обиделся, и пока с ними за бойцов погибших не посчитается, в столицу не вернется, а без него и мне обратной дороги нет. Ну, и ладно, раз так, то так пусть и будет, дома у меня порядок, за делами есть кому присмотреть, а с сектантами повоевать, я не против. Единственное, Чингиза Керимова зря насчет похода в Румынию обнадежил, но это ничего, еще успеется, и корабли Дунайской флотилии никуда от нас не денутся.