Глава 9
Беги, Люба, беги!
1
– Так, уходим отсюда! – Наташка замерла, едва переступив порог кухни. Обернулась к Любке, которая только начала снимать неудобные босоножки с замысловатой шнуровкой до колен: – Люб! Не разувайся!
– А что такое, девочки? – Белесый крепыш Вадим доставал из холодильника коньяк. Смотрел на Наташку с ленивой наглецой: попалась, мол, так хоть не дергайся.
– А вот что. – Наташа решила не лукавить, кивнула на тонкий инсулиновый шприц на столе. Рядом – жгут, окровавленные ватки. – Вы колетесь. Мы с вами не…
– Ах-хах-ха! – расхохотался крепыш. – Ты про это? Не бери в голову! У Михалыча диабет, вот и колется. Инсулином.
Инсулином, как же… Знала Наташка этот инсулин, видела! Блин, вот же понесло ее с этими парнями, приключения искать. Нет чтобы с Федором остаться!
Пить надо меньше! Еще и Любку втянула… Скверно. Парней трое: этот Вадик, потом Михалыч и то ли Славик, то ли Стасик, пялившийся в этот момент на Любку и ее возню со шнуровкой.
Подруга действительно перестала разуваться.
– Что там, Натах?
– Торчки они, сваливаем!
Может, и зря она так. Может, стоило уйти по-тихому. Но интуиция говорила Наташе: все правильно! Мужики, может, даже и спидозные. К тому же Любка совсем на бровях, не уведешь ее потом. Да и не получится уйти, поздно будет.
– Да кто тут торчки? Ты дура совсем, что ли? – кричал белесый Вадим, надвигаясь с раздвинутыми руками.
В прихожей пошел в атаку на Любку его товарищ, этот самый Славик-Стасик.
– Разувайся, разувайся, не слушай ее, вы правда дуры, что ли?
– ЛЮБА, БЕГИИИИ!!! – Вопить, если надо, Наташка умела громко.
Вопль нужен был еще и затем, чтобы ошарашить противника. Сбить с толку. Ненадолго. На секунду-другую.
Но и этого времени хватило, чтобы Любка вскочила, кинулась к двери, отталкивая Славика-Стасика. Да и Наташка сумела врезать Вадиму по коленной чашечке острым носком туфли, потом коленкой по яйцам.
Теперь – прыжок в прихожую.
Наташа заметила, что Любка все же вырвалась и выскочила на лестничную площадку. Славик-Стасик еще торчал в прихожей, как-то странно медленно поворачиваясь к Наташке спиной.
В качестве оружия сошло бы что угодно. Располагая считаными секундами, Наташа схватила первое попавшееся – рожок для обуви. Им и треснула парня по затылку, потом по уху.
Удары получались так себе – слабенькие удары.
– Ты что, блядь, делаешь? Охерела совсем? – Славик-Стасик разворачивался к ней.
Третий удар оказался очень хорош – пришелся по верхней губе и носу. Хлынула кровь.
– А-а-а! – закричал Славик-Стасик, устремляясь в ванную.
Появился Михалыч. Ох, какие глаза у него стали бешеные, прямо как у батьки Махно! Наверное, вмазался уже…
Михалыч молча приближался к Наташке.
– Люба, беги, ментам звони! – завопила Наташка, кидаясь к раскрытой двери.
Выскакивая из квартиры, услышала треск – похоже, зацепилась за что-то, блузку разодрала. Мимолетно подумала: надо же, кто бы мог подумать, что наплевать на то, как выглядит.
Наташа действовала рефлекторно. Она изо всех сил захлопнула дверь, а когда та стала снова открываться – навалилась на нее всем телом, услышала вой и с мстительной радостью увидела, как синеет защемленная дверью кисть руки Михалыча.
Лампочка на этом этаже работала. Любка стояла у лифта. Кабина тяжело и гулко поднималась.
Любка плакала, дрожащими губами выговаривала, заикаясь:
– Да-да-давай лифта до-до-дождемся!
– Ты что?! – Оказывается, бывает шепот, способный перекрыть рев покалеченного мужика.
Наташа схватила подругу за руку, дернула к себе. Потом еще раз шваркнула дверью по ненавистной кисти.
Девушки побежали вниз по лестнице.
2
Ночь Охоты. Волшебная ночь, сладок твой азарт! Трепет жертвы. Экстаз души. Чужая жизнь, которую ты поглощаешь, – суетливая, сопротивляющаяся. Царапающаяся, будто кот.
Когда-то одинокий охотник звался Ыркой. Однако вот уже с полсотни лет, как сменил свое имя на более благозвучное: Ираклий.
Ночь Охоты позволяла ему не стареть, заряжала энергией на весь следующий год. Охота – как экзамен. Если сможешь повалить добычу, впиться ей в горло, добыть для себя трепещущую жизнь – будешь юн и силен. Промахнешься – проведешь целый год жалким, скрюченным стариком.
Почти каждый раз Охота удавалась; за время жизни в Новокузине Ырку лишь однажды, лет пятнадцать назад, постигла неудача. После той осечки он, всегда выглядевший респектабельным господином, резко постарел – и возникли неприятности. Вплоть до того, что примчался до тошноты настырный журналист, пристал, как банный лист, норовил фотографировать, деньги предлагал… Еле-еле удалось избавиться от назойливого гостя – жаль, что по-мирному.
Проблемы, проблемы… Пришлось тогда сниматься с места, переезжать в другой район, а через год, снова помолодев, – еще раз, обратно в Новокузино. Внимания к внезапному омоложению избежать уж точно не удалось бы.
Впрочем, из всего этого удалось и пользу извлечь. Пришлось ведь позаботиться о новых документах: если живешь среди людей – а Ырке нравилось жить среди них, да и питался он тоже людьми, – без документов не обойдешься. Паспорт, военный билет, водительские права… Два раза, с интервалом в год, разумеется, нелегальным путем…
Словом, Ырка свел тогда знакомство с нужными людьми. С такими, на которых ни за что не стал бы охотиться. Потому что благодаря этим связям сумел провернуть несколько очень рискованных, очень сомнительных с точки зрения закона и очень прибыльных делишек – способным бизнесменом оказался. Появились приличные деньги, их Ираклий Витальевич Болотников вложил в ценные бумаги высокой надежности. На остатки открыл небольшое агентство, предоставлявшее клиентам – официально – услуги секретарей и личных помощников, а на самом деле – телохранителей.
В Новокузине Ираклию Витальевичу нравилось, он прекрасно чувствовал себя здесь, на бывшем болоте. Огорчало одно: половину района – ту, что примыкала к лесу, – контролировали, естественно, лешие. Всем известно: лешаки охотников терпеть не могут. А кто такой Ырка? Охотник и есть, к тому же одинокий. Одному против толпы лешаков – трудно.
Ну да ничего. На своей половине района, болотной, он чувствовал себя уверенно. Да и на окружающих производил впечатление несколько замкнутого, но знающего себе цену господина лет сорока на вид, подтянутого, хорошо одетого, корректного – в общем, вызывающего не столько симпатию, сколько уважение.
Ночь Охоты! Единственная, в которую можно забирать жизни безнаказанно, не опасаясь гнева Высших! Забирать, конечно, в меру: увлечешься – превратишься в юнца, и опять хлопочи о новых документах, опять переезжай… Нынешние возможности Ираклия Витальевича позволяли ему сделать все это без особого напряжения, но совсем не хотелось даже незначительно осложнять так хорошо налаженную жизнь.
В общем, требовались удача и адекватное ее применение – так, несколько по-канцелярски, формулировал господин Болотников.
Чутье Ырки говорило ему, что все получится.
…После полуночи Ираклий Витальевич вышел из квартиры, запер ее, направился к лифту. Решил, что машиной пользоваться не станет. Походит по дворам, посмотрит – что да как. Главное – на лешацкую территорию не заходить. Этому быдлу ведь не докажешь, что сегодня он в своем праве!
Внезапно раздался женский крик, громкий и отчаянный, но одновременно – и наглый. Послышались сдавленные матюги, взвыли мужским голосом, хлопнула дверь, донесся дробный топот.
Это парой этажей ниже, определил Ырка. Что ж, вот она, добыча!
Нахлынул азарт. Разгорелись глаза.
Конечно, выражение «разгорелись глаза» появилось не благодаря Ыркам. Но подходило к ним – очень: глаза действительно загорались, а загоревшись – ослепляли, словно фары дальнего света, и горе было тому, кто встретился своим взглядом со взглядом ночного охотника!
Ырка надел темные очки. Видно ему прекрасно, что в очках, что без, а добыче еще рано знать, что ее преследуют. Пусть считает, что в безопасности, пусть боится чего-нибудь или кого-нибудь другого, пусть даже сама мнит себя охотником! Роковой миг придет, уже скоро! Тогда добыча все поймет, но будет поздно… Ах, какой это будет миг!
Ырка бесшумно спустился по лестнице до этажа, на котором происходили события. Он слышал, как несутся вниз женщины… вроде бы две… да, две. Усилив проникающие свойства взгляда, увидел через две стены: площадка перед лифтом, дальше – открытая дверь одной из квартир, оттуда вылетает худой мужчина с искаженным от боли лицом.
– Уйдут, суки! – злобно говорит, словно выстреливает, он, баюкая распухающую на глазах руку.
Выходят еще двое, эти моложе и тоже очень злы, у одного из них разбиты губы и нос.
– Славян, со мной, на лифте, – командует старший. – Вадим, за ними, по лестнице. Спускайся по лестнице. Мы их наверх погоним – принимай, а лучше – вырубай.
Великолепная ночь!
Добыча сама шла Ырке в руки.
3
Бежать на каблуках – почти как на ходулях. Наташка скинула туфли, взяла их в руки. Если понадобится, каблуки – тоже оружие.
Только теперь она обнаружила, что сумочка осталась в квартире. Что там было-то? Ну, деньги, рублей двести – триста… телефон… косметика всякая… пара презервативов… А, чепуха, телефон только жалко.
Она бы могла уже сто раз убежать, если бы не Любка. В этих чертовых босоножках быстро не побежишь, и не снимешь их так просто. Люба ковыляла, как увечная, и к тому же от полноценной и совершенно ненужной истерики ее отделяли буквально миллиметры. Лишь Наташкина уверенность пока помогала ей держаться.
– Давай спрячемся! – исступленно шептала она. – В любую квартиру позвоним, и спрячемся, и милицию вызовем!
– Скорее всего, никто не откроет, – отрезала Наташа. – Только время потеряем. Да быстрее же ты, каракатица!
Если подумать, возможно, нашлись бы решения и получше найденного Наташей. Однако думать было некогда, и потому ею двигало что-то гораздо сильнее разума. Должно быть, тот инстинкт, благодаря которому она выжила в нелегких уличных передрягах поселка Трактор под Челябинском.
А вот Люба была коренная москвичка. Небитая и нетертая. И могла с секунды на секунду сорваться в погибельную для обеих девушек панику.
– На перила! – скомандовала Наташка.
– Что?!
– Что слышала! Залезай и съезжай!
– Наташ, ты сошла с ума, чтобы я…
Пощечина привела ее в чувство.
– Я сказала: быстро садись и съезжай!
Любка всхлипнула и подчинилась.
Дело пошло лучше. Наташка бежала по ступенькам, надеясь не напороться босой ногой на бутылочный осколок, Любка ехала по перилам. Выходило гораздо быстрее, чем вначале.
Они уже достигли не то шестого, не то пятого этажа, когда вниз проехала кабина лифта.
Наташа остановилась:
– Это они.
– Так что нам теперь – вверх, что ли?
– Нет, – сказала Наташа, выглянув в разбитое окно лестничной площадки. – Надо попасть на второй этаж.
– Зачем? – отчаянно прошептала Люба.
– Затем.
…С первого этажа доносился негромкий разговор.
– Нет их здесь, – раздался голос Славика-Стасика.
– Правильно, – отрывисто бросил Михалыч. – Они на своих двоих спускались. Мы их обогнали. Где-то рядом они. Подслушивают.
– Постоим пока, покурим? – сказал Славик-Стасик. – Все равно ведь не уйдут.
– Не уйдут, – прорычал Михалыч. – Кусачие попались, сучки. Не, не выпустим.
Наташка едва успела зажать подруге рот, быстро переложив одну из туфель под мышку…
Они стояли на площадке второго этажа. Наташа показала: спускаемся еще ниже.
Люба дернулась, протестуя. Наташка легонько шлепнула ее по щеке, убрала другую ладонь от Любкиных губ. Прошептала еле слышно:
– Спускаемся на пол-этажа ниже. Там окно – ведет к козырьку над подъездом.
Любка испуганно затрясла головой. Наташка решительно указала на перила.
…Девушкам повезло – окошко было открыто, а лампочка не горела.
Наташа согнулась, сделала упор руками в стену.
– На спину мне карабкайся, – прошептала она. – И в окно, там под ним козырек. И тихо!
Карабкалась Люба неловко. «Быстрей, дура!» – яростным шепотом подгоняла ее Наташа. Наконец Любка залезла на подоконник, не без опаски просунула ноги в окно.
– Тут высоко…
– Тсс! Прыгай!
Их, кажется, услышали.
– Вон они болтают! – сказал Славик-Стасик.
– Стой здесь, я посмотрю, – отозвался Михалыч.
Наташку никто не учил действовать молниеносно, так получилось само по себе. Уже какую-то секунду спустя она взлетела к подоконнику, оперлась на него, умудрившись не выпустить из рук туфли, подтянулась и тоже прыгнула в окно.
До бетонной поверхности козырька было действительно метра полтора. Это – существенно, если, как Любка, совершать прыжки на каблуках.
Оказавшись на козырьке, Наташа схватила подругу буквально в охапку, подтащила к стене дома, прямо под тем окном, из которого они выпрыгнули. Сама съежилась рядом, стараясь слиться со стеной.
– Зачем? – прошептала Любка.
– Тсс! – прошипела Наташа и ладонью зажала подружке рот.
Вовремя. На лестнице слышались шаги.
– Эй, девчонки! Пошутили – и хватит! Давай выходи!
Этот голос прозвучал с другой стороны стены. Своей ладонью Наташа чувствовала, как из глотки подруги исходит вопль, беззвучный, но страшный. И она, Наташа, казалось, принимает этой крик своей ладонью.
– Может, хватит в прятки играть? – Голос был спокойный, но жуткий. Как у Ганнибала Лектера. – Ха, ввожу новое правило, девочки. Кого из вас найду первой, ту убью последней. И самой умной девочке будет совсем-совсем не больно. Ну же! Где вы? Ау!
Михалыч пытался их пугать, а Наташа соображала. Он ведь наверняка вооружен. А на козырек забраться не может, потому что рука болит. Что предпримет? Погонит сюда Славика-Стасика? Или еще что-то? Ведь и полной уверенности в том, что девушки именно здесь, у него нет.
К удивлению Наташки, Михалыч спустился вниз. Теперь он давал указания Славику-Стасику:
– Карауль на улице, они где-то спрятались. Стой здесь, гляди в оба! Как что где увидишь или услышишь, сразу туда. Понял?
– А ты куда?
– А я в квартиру на лифте прокачусь. Придумал кое-что.
Тихо хлопнула дверь подъезда. Славик-Стасик вышел на улицу – девушки слышали его шаги.
Ох, только бы у Любки нервы не сдали, только бы не заорала…
Послышался шум кабины. Михалыч, человек с глазами батьки Махно, поехал наверх. Так, надо сосредоточиться, приказала себе Наташка. Что он мог придумать? Зачем ему в квартиру? Проходили бесполезные и бесценные секунды. Уже отчаявшись найти ответ, она вдруг все поняла.
Ну конечно! Ее собственная сумочка осталась там! С телефоном!
Как в сказке про Кощея: квартира, а в ней сумочка, а в сумочке телефон, а в телефоне «Контакты», а в «Контактах» имя «Люба»…
Наташка выхватила из рук подруги сумочку – дорогущую «Луи Виттон».
– М-м! – замычала подруга, извиваясь.
– Тихо! – прошептала Наташа.
Блин, где же тут телефон? Ага, вот! Тоже недешевая вещица – но жизнь дороже.
Наташе показалось, что она на рыбалке и рыба рвется из рук, – они потели и дрожали, телефон выскальзывал. Она мысленно выругала себя – и справилась. Размахнулась – швырнула трубку что было сил. Получилось – через весь козырек и еще дальше, к кустам.
И уже там выброшенный мобильник зачирикал дебильной финской полькой.
«Значит, правильно я все поняла!»
Одновременно раздался другой звонок: набившее оскомину чириканье на мотив «Черного бумера».
– Да, Михалыч, – говорил снизу Славик-Стасик, – звон слышу. Из кустов. Они по ходу на крышу упилили, слышь, Михалыч?.. Чё?.. Все равно тут стоять? Ну ладно, стою… Да не, не парься, не уйдут.
– Уйдут! – прошептала Наташка. – Вот увидишь, уйдут!
4
Ырка возносил безмолвную хвалу Высшим за такой роскошный подарок: великолепные, полные жизни и энергии жертвы, охваченные – о, ирония судьбы! – охотничьим азартом.
Нет ничего прекраснее сильной жертвы, которая до последнего мнит себя хищником. Какое недоумение в глазах! Какая безнадежная агрессия в последнем движении, отчаянном и порывистом!
Один из людей был совсем рядом, в квартире, говорил по телефону. Ырка услышал грохот – это в тишине лязгнула дверь.
Ну, охотнички?
Он тихо прочистил горло, пошуршал складками безупречного костюма. Приманка сработала, человек закричал:
– Наверх, Вадик, быстро! Тут они!
И сам выскочил на лестницу.
Ырка снял очки.
Аура человека стала наливаться темным, тяжелым страхом. Охотник всмотрелся: превосходная аура! В ней и боль – ну да, вон как рука распухла, и жестокая обида на какое-то тяжкое оскорбление – какое именно, Ырку не интересовало, и похоть, и азарт собственной охоты. Впрочем, азарт затухал, а страх, наоборот, разгорался. Исключительная аура!
Человек заморгал, встретив слепящий взгляд Ырки, попытался прикрыться здоровой рукой, попятился, забормотал:
– Му… му… мужик! Ты чего?
Ырка снисходительно усмехнулся:
– Вы не меня искали, молодой человек?
– Да я… да нет… девки… это… девки… две от нас сбежали… Мужик, не смотри так, а?
Ырка оскалился, выпустил клыки, зарычал. Насладился последним ужасом жертвы и бросился.
5
Любка еще тряслась, рот был зажат Наташкиной ладонью, когда сверху раздался крик:
– Наверх, Вадик, быстро! Тут они!
Наташка поняла: ситуация изменилась в их пользу – преследователи обознались, наткнулись на кого-то другого. Теперь – использовать это!
Опять затрещал «Черный бумер».
– Чего, Вадик? Наверху? Иду, докурю только на холодке… Ты давай рассказывай пока!
Наташка рассудила: вряд ли этот дурачок станет теперь присматриваться к козырьку. Значит, можно и посмотреть, что там внизу…
Прямо под собой девушка увидела Славика-Стасика. Еще когда в кабаке знакомились, он ей гадким каким-то показался. Не зверем, нет, но… Трудно объяснить, это чутье, выработанное жизнью в далеком поселке… Надо было этого чутья слушаться, сколько раз себе говорила! Нет, поехали две дуры пьяные на тусовочную хату, как же…
Еще в Тракторе Наташка поняла, на что способны наркоманы, когда их ломает. Видела, знает. Мрази… Нелюди…
– У тебя ж хэндс-фри, Вадь! – говорил в телефон Славик-Стасик. – Слышь, ты оставайся… как это… в эфире, во! Веди, блин, прямой репортаж с места событий… Угу… Чё говоришь? Гагага, съемочная группа Первого канала! Жжешь, Вадюха!
Вдруг стало тихо, словно на землю опустилось что-то густое, вязкое, злое, заглушающее все, заглушающее саму жизнь.
– Вадюха… Вадюх… Чего молчишь-то? Чего-о?! Чего-о-о?! Михалыча?! Замочили?! Ты с дуба рухнул?!
Последний вопрос Славик-Стасик уже прокричал.
Следующий крик раздался почти одновременно из двух мест. Родившись наверху, многими этажами выше, он отразился внизу – в мембране телефона.
– Господи… – прошептала Наташа.
Сверху донесся звон стекла. Осколки стали падать пару секунд спустя.
Наташа сжалась, замерла. Ей представилось, как здоровенный осколок, готовый пронзить насквозь такую уязвимую плоть…
– Господи, пронеси!
Земля содрогнулась: на асфальт брякнулось что-то тяжелое, похожее на мешок. Только почему-то хрустнуло при падении… И медленно, словно наплывами, пришло к Наташе понимание, что это не мешок… У мешка рук и ног не быва…
Ее вырвало мгновенно – прямо на остолбеневшего Славика-Стасика.
В ту же секунду Наташа прыгнула.
На самом деле это был не прыжок – это было падение. Да, рассчитанное, но падение. На Славика-Стасика.
Рассчитала немножко неточно – правый бок все-таки ободрала. А вот туфли в руках остались. И теперь Наташка била каблуками в голову, в голову. По носу, в висок, куда попало.
Она знала, о чем ей категорически нельзя думать, – о том, кто затаился наверху. Об этом силаче, который выкидывает здоровенных мужиков в высоко расположенное окно. Черт, да Наташа вовсе и не хотела этого знать!
Враг уже не сопротивлялся, лишь выл да всхлипывал разбитым носом.
– Люба! – Теперь уже, знала Наташа, можно и кричать. – Прыгай, быстро!
Любка, с перекошенным лицом, показалась на краю:
– Что? Прыгать? Я же на каблуках…
– На него, блядь, прыгай! – Наташка отскочила от Славика-Стасика, который глухо стонал, держась руками за лицо. – Быстро, Любочка! Быстро, милая! Давай же, сука!!!
Любка прыгнула. Наташка не могла этого видеть, отвернулась. Но когда раздался хруст, ее опять вывернуло.
…Сначала они бежали. Но как оказалось, нарезáли круги вокруг того же дома. А там, в опасной близости, уже стояли и ментовская «шестерка», и «газель» скорой помощи, над которой мелькали синие огни.
Любка прыгнула не очень удачно. Ногу сломала, стонала она! Однако как-то шла. Наташка как могла – наверное, на остатках адреналина – убеждала Любку, что ногу та максимум подвернула, и нечего ныть, сваливать надо, сваливать!
Таксисты не останавливались. Да и кто возьмет двух девок, одна из которых в крови, другая хромает, вцепившись подруге в плечо?
Пришлось красться между домами, гаражами, избегая освещенных участков.
Наташка прикидывала ситуацию. Денег у них нет. Одна сумочка в квартире осталась, другую Любка бросила на козырьке. Конечно, менты на них выйдут, но, господи, пусть это будет не сейчас! После этого кошмара отвечать на вопросы… Сидеть на твердом казенном стуле… Просить у недоброго мента сигарету…
Ей хотелось бросить Любку, забиться в какую-нибудь щель между гаражами и там спать. Спать. И плевать на все.
Боли Наташка не чувствовала, только горел ободранный бок. А вот Люба хныкала.
Наташка даже что-то ей шепотом отвечала. И не сразу заметила, что за ними кто-то увязался.
Сначала это были шаги. Неторопливые, крадущиеся. Необгоняющие.
Тот, кто шел следом, шел не просто так. Он шел с определенной целью. За ними.
Наташа приказала себе: не оборачиваться! Ни в коем случае!
– Не оборачивайся! – прошептала она.
И вдруг преследователь заговорил:
– Девушки! Стойте, девушки!
Как же Наташке хотелось орать! Ведь это…
– Девушки! Побегали, давайте теперь знакомиться…
…это не мог быть Славик-Стасик! Просто не мог! В последний раз он валялся, держась за лицо. Он просто не мог…
– Да постойте же вы!
Рука, его рука вдруг скользнула по ее спине. Наташа все-таки заорала, потащила упиравшуюся Любку. Та, как разглядела Наташа в свете качнувшегося уличного фонаря, зажмурилась. Что ж, это только к лучшему.
– Девушки! Давайте просто в глаза друг другу посмотрим…
– Нет, – тоненько, сквозь зубы, выкрикнула Наташка. – Не-е-е-ет! Не смотри, Любочка, не вздумай, милая! Бежим, Люб, бежим!
Это странное наитие приходило откуда-то… из далекого источника… из пыльного кладезя генетической памяти… из людского опыта, которым все мы кормимся в своих снах… Коллективное бессознательное, или как его там? В институте ведь проходили недавно…
– Да стойте же вы, девушки!
Их преследователь смеялся. Нет, это не Славик-Стасик. После того, что Наташа сделала с его лицом, смеяться невозможно.
Это тот, кто убил тех двоих.
Мысль обожгла. Наташа пошатнулась, и зашлась высоким придушенным воем повисшая на плече Любка. Плечо онемело, налилось тяжестью.
– Не смотри, Любочка! Не смотри на него, пожалуйста!
Она знала: смотреть нельзя! Она знала: надо читать молитву, но слов не помнила и стала отчаянно выкрикивать:
– Чур меня! Чур! Чур! Чур, блядь!
Прямо над головами девушек сверкнула молния, оглушительно бабахнуло, и хлынул ливень. Капли стекали по волосам, по лицу, смывали грязь и кровь.
– Дождик, – прошептала Наташка. – А мы ведь все еще живые… Дождик, Любка, дождик!
Она трясла за плечи скрючившуюся подругу и чувствовала, как уходит страх.
Потом позволила себе оглянуться. Трое парней бандитского вида обступили подтянутого мужика в темных очках, угрожающе водили перед его лицом руками.
Наташа знала: их с Любкой это уже не касается.
6
Ырка шел за девушками, окликал. Нападать не торопился. Нападать неожиданно – это профанация.
Ырка добивался у своих жертв красивой, богатой ауры. Вот те двое, в его собственном подъезде, – роскошные ауры были у обоих! Особенно перед самым концом, когда появлялась линия покорности – неширокая, неброская, но такая ценная!
Для охотника это – момент наивысшего наслаждения. Не считая самой трапезы, разумеется…
Перед его взглядом, конечно, никто не устоит. Однако, утолив голод, Ырка мог сейчас позволить себе и поиграть: достичь желаемого, не прибегая к последнему средству, покорить жертву словами, интонациями, междометиями.
Одна из девушек давно уже была готова. Вторая пока не поддавалась, не появлялась в ее ауре желанная линия. Странная девка, ведьма какая-нибудь у нее в прабабках… Чует – а может быть, и знает – нельзя оглядываться на Ырку. Да еще «чур» выкрикивает.
Смешная. Какой там «чур»… Ладно, пора догонять, смотреть в глаза…
Хлестнула молния, ударил гром, полило как из ведра. Ырка на секунду зажмурился, и тут его окликнули:
– Алё, уважаемый!
Он повернулся на голос. Неторопливо, вразвалочку к нему подходили лешаки. Трое, все крепкие, жилистые.
– Слышь, папаша, – куражась, сказал один из них, – ты чего сюда забрел?
– Забыл чего? – поддержал второй.
– Поучить надо, – высказался третий, сплюнув сквозь дырку между зубами.
– Беспредельничать не будем, – усмехнулся первый. Похоже, в этой группе он верховодил. – Сейчас папаша по-хорошему перед братвой извинится, и пускай валит.
– Что?!
Ему, Ырке, извиняться перед этим сбродом?!
Один из лешаков толкнул его в грудь. Ырка попятился, выставив перед собой мощные ладони.
…Бой не состоялся – Ырка покинул территорию лешаков. Без всяких извинений, конечно: в конце концов, он же там никого не завалил. Вот завалил бы – другое дело. Против троих он мог и выстоять, но лешаки кликнули бы своих – лес-то, и правда, вот он, рядом – и были бы в своем праве.
А так – ничего.
Пожалуй, даже хорошо, что так получилось: все-таки увлекся, не остановился вовремя. Двоих сожрал – и достаточно.
Ну так остановили его. Спасибо Высшим.
Ливень прекратился так же внезапно, как начался. Господин Болотников прогулочным шагом приближался к своему дому и улыбался: Охота удалась.
