Глава 12
Бодрствующий в лагере был один. Дозорный поднял голову лишь тогда, когда Морган ступил на его личную территорию, ограниченную освещенным кругом. Морган поздоровался и представился.
– Ольвис Алайя, – равнодушно отозвался парень. – Каким ветром занесло? – И смуглая физиономия со сросшимися на переносице бровями, и Манна Ольвиса излучали беспросветную скуку. Чтобы не заснуть, он жевал сосновую смолу и шлифовал какой-то прозрачный кристалл; судя по небрежности, с которой он это делал, – на продажу. Ломтик хлеба, насаженный на воткнутый в землю возле костра ивовый прутик, источал аппетитный запах подгоревшей ржаной корочки.
– Попутным. – Морган выбрал подходящий чурбачок и уселся напротив. – Горный хрусталь? – Начинать разговор надо если не с приятных вещей, то хотя бы не с обезображенных покойников. И уж конечно, не с развернутых ответов на вопросы.
– Кварц-волосатик. Пользуется огромной популярностью у дикарей как приворотное средство. Они думают, он волшебный камень – волшебный сам по себе, или это мы вдыхаем в него любовные флюиды. – Ольвис извлек у себя из-под ног отполированный шестигранный кристалл, сдул с него золу, налетевшую от костра. – Глянь, какая красота! – Он протянул кристалл на ладони так, чтобы Морган увидел на просвет тоненькие волоски внутри. – Отдам за полцены. Жене подаришь. – Парень скользнул взглядом по груди, где обычно носят брачный талисман, и поправился: – Ну, или кому-нибудь… – Он смущенно кашлянул. – Если этот не нравится, у меня еще есть. Малахит – бусы, кулончики-сердечки. Агат – голубой, желтый, белый и черный. Яшма, бирюза, аметист..
– А новости?
Обиженный безразличием к плодам своего творчества, Ольвис надул губы и вернулся к своему занятию.
– Тоска. Попы держат на голодном пайке. В их мозгах с двумя извилинами и тремя червяками не укладывается, что нечисти нет, потому что есть мы, и что им по гроб жизни с нами не расплатиться. Приходится камнями приторговывать. С рынка, хвала Богам, не гонят, хоть и грозятся.
В ответ на просьбу встретиться с командиром Ольвис вяло промямлил, что оный, Илим Кайтес, ныне Антар-Кайтес, шесть дней назад женился на своем советнике, и в данный момент они кормят комаров. Кормить комаров означало заниматься любовью на свежем воздухе и почтительном расстоянии от прочих разумных существ. Вторых мозгов у Илима не оказалось, хотя по правилам советников должно быть двое. Отсутствие командира в общем-то играло Моргану на руку – всякое начальство прилипчиво и не в меру любопытно. Он начал с трупа на реке, исключив из повествования Марго, и был прерван на первой же фразе.
– Забей. Твой покойник пятый или шестой за последние полгода. Мы попам раз сообщили, что тут кое по ком виселица рыдает, они сказали, сами разберутся, а уж по ком она точно рыдает, так это по нас. Посуетились, поверещали, на том все и заглохло. Трупы не местных, плывут откуда-то. – Он выплюнул кусочек смолы и зевнул. – Отпечатков на них нет. По крайней мере, на первых двух не было. Так что не грузись и иди спать. Есть где ночевать-то? А то вон командирская палатка свободна. До утра они не появятся.
Очевидно, спокойная жизнь размягчила парню мозги. Он молча, без эмоций, выслушал продолжение, повторил про новобрачное начальство, с кислой миной пообещал передать им все слово в слово и дал понять: Алсур и труп его убийцы, преодолевший меньше чем за неделю четыре тысячи миль, – безусловно, впечатляют, но не настолько, чтобы заморачиваться всерьез. Пускай дергаются те, на чьей территории произошло убийство. Морган чувствовал, что действует парню на нервы. Сославшись на ранение, он попросил разбудить кого-нибудь из целителей. Ольвис с неохотой отлепился от своего бревна и побрел в темноту – прихрамывая и потирая поясницу, будто каждый шаг доставлял ему нестерпимые мучения.
Заспанная немолодая женщина по имени Миала, с обаятельными ямочками на щеках, проявила гораздо больше понимания, но в причастности мертвеца к убийству Алсура усомнилась. Целительница совершенно здраво рассудила, что, если бы убийцей был Сур, он избавился бы от тела более простым и надежным способом, нежели перемещать его через врата, а потом выбрасывать в реку. К чему подставляться под гнев попов, кусать руку, которая тебя кормит? Если же убийца дикарь, а это вероятнее всего, труп никак не мог оказаться здесь, если только у него нет крыльев. Скорее всего, тот, кто осматривал тело Алсура, неверно считал приметы убийцы – такие ошибки не редкость, либо эти двое – настоящий убийца и труп – похожи. Версии Сур-псих и Сур-ренегат она отсекла. Безумие не утаишь: родные и соотрядники больного давным-давно приняли бы меры. А ренегату нет смысла обострять отношения ни со своими бывшими соплеменниками, ни тем более с дикарями, на чьей территории он нашел приют. К тому же за ренегатами следят через осведомителей.
После того как целительница озвучила мысли, кипящие в последние два часа у Моргана в голове, он почувствовал себя полоумным кретином. Наверное, от боли и усталости у него переклинило мозги, и он видит то, чего нет. О том же говорил и сочувственный взгляд, и материнская улыбка целительницы, и врученное вместе с болеутоляющим успокоительное. Миала перебинтовала ему руку, наложив на швы противовоспалительную мазь. На прощание она посоветовала выспаться, а Ольвис, хрустя подсушенным хлебом, – сжечь труп, иначе дикари свалят вину на них. Мол, Суры проделывают дырки в черепе, чтобы высосать мозг. Если изуродованные покойники будут появляться слишком часто, отряд лишится и без того скромного дохода. Совет Ольвиса Морган похерил. Быть может, очередные нападки священников заставят Илима задуматься? К тому же у него не осталось ни капли самовозгорающейся смолы.
Марго он нашел спящей. Девушка сидела у входа, привалившись к косяку и уронив голову на грудь. Ждала его. Она так умаялась, что не почувствовала, как Морган перенес ее на спальный мешок и лег рядом. Сегодня днем он уловил в ней робкое желание. А стоило обнять ее покрепче в седле, она вспыхнула как пожар, и Морган любовался сиянием ее Манны весь вечер. То, чего он безумно хотел и боялся…
«И что нам теперь делать?»
До встречи с Марго все его знания постельных обычаев дикарей сводились к отрядным сплетням. Дикари занимаются любовью только телом, Дух не участвует. А многие не знают, что делать и с телом. Из-за этого, по словам Лены, все выглядит довольно убого. От Марго он узнал о табу на внебрачный секс, которое, похоже, больше действует на умы, чем на тела. Природа не подчиняется глупым запретам и берет свое. Иногда болезненно. Как это случилось с Марго. Ведь по сути ничего ужасного с ней не произошло, и та ночная авантюра, не будь разум ее участников отравлен мыслью о вкушении запретного плода, превратилась бы в обычную пирушку, благополучно забывшуюся бы через пару дней. Дарованное Богами наслаждение дикари превратили в источник страданий. Видимо, в остальных вопросах дело обстоит так же. Ум живет своей жизнью, тело – своей. И они редко сходятся во мнениях. Сколько ночей потребуется, чтобы ей это объяснить?
«Прекрати об этом думать! Немедленно! Ну же…»
Морган уже собирался выводить лошадь, когда явилась хозяйка и любезно пригласила их отведать оладий с земляничным вареньем. Очаровательный девичий голос, как выяснилось, принадлежит дородной краснолицей женщине лет сорока, ждущей пополнения в и без того многочисленном семействе – по пути от конюшни до громадного обеденного стола, выставленного напротив летней кухни, Марго насчитала четверых отпрысков разного возраста. А сколько еще на уборке полей?.. Светловолосый паренек лет пятнадцати, выгребающий навоз из коровника, оторвался от своего занятия, прилип к ней взглядом и так и застыл, пока мать не прикрикнула на него. Разглядывая пестрый платок с кистями, которым хозяйка подвязала обширный живот, Марго краснела от стыда за свои вчерашние мысли о ее любовной связи с Морганом. Хотя его тут явно знают. Когда он умывался, наклонившись над тазом, девчушка лет трех, пухленькая, вся в каштановых кудряшках, дернула его сзади за штанину, а в ответ на вспыхнувшую как огонь улыбку протянула к нему ручонки и затопала босыми ножками. Он так и сел за стол с ней на руках.
«А вдруг это его ребенок?»
Дыхание застряло в горле. Ради этой малютки он сбросил с лица каменную маску. Все время, пока Морган с девчушкой забавлялись, кормя друг друга оладьями, Марго тайком изучала перемазанное вареньем детское личико, пытаясь найти сходство с Морганом. Тщетно. Как ни крути, и хозяйка, и ее дочка, при всей малоопрятности Моргана, выглядят простовато и неуклюже, будто из другого теста слеплены.
Морган перехватил ее взгляд. В лицо ударила горячая волна. Марго опустила глаза и сделала вид, что ее ничто не интересует, кроме оладий в собственной тарелке. До чего же стыдно! Очевидно, у него самого маленький ребенок и он по нему соскучился. От этой мысли Марго совсем раскисла.
– Доедай, и едем. – Тело обдало жаром, когда Морган коснулся ее плеча. – Вернусь через минуту.
Наскоро запихав в рот последнюю оладью, Марго накрыла варенье блюдечком и отнесла тарелки на столик возле раковины, где высилась горка ждущей своего часа грязной посуды. Хозяйка, все это время гремевшая кастрюлями на кухне, откуда плыли восхитительные запахи свежего хлеба, ухи и жаренных с луком грибов, вышла с полотенцем в руках.
– Оставь, детка, я помою.
Марго вежливо поблагодарила за завтрак и отошла в сторонку привести в порядок спутавшиеся волосы. Позавчера на ферме она нашла за печкой обломок деревянной расчески и прихватила с собой.
– Давно он тебя обхаживает?
Рука с расческой замерла. Марго медленно развернулась, взгляд вонзился в светлый затылок хозяйки, переливающей воду из ведра в таз.
– Простите?..
– Он смотрит на тебя, как охотник на подраненного зверя.
«А у тебя все дети от одного мужа?» – чуть не вырвалось у Марго. Умудрилась что-то высмотреть в его глазах. Свои собственные фантазии. Будь у нее длинный зеркальный нож, как у Моргана, она бы вынула его – не затем, чтобы зарезать хозяйку, а чтобы дать понять, что ее слова являются грубым вторжением в ее личное пространство. Куда! Посторонним! Вход! Закрыт!
– Боюсь, вы ошибаетесь, мэм, – отрезала Марго с холодной вежливостью. – Он на всех так смотрит.
Хозяйка миролюбиво улыбнулась:
– Я принимаю их у себя шестой год, детка, и, поверь, достаточно хорошо их изучила. Они славные ребята, но с ними нужно быть поосторожней.
Марго почувствовала, как в ней что-то пробудилось; неведомая часть ее существа, о которой она раньше не подозревала, вручила ей фантом зеркального кинжала, и Марго, сжав рукоять обеими руками, поместила его между собой и хозяйкой, как воин, приготовившийся к битве. Она вскинула подбородок и стальным голосом отчеканила:
– Я выросла при монастыре Святого Аммоса. Мой отец – главный священник Ланца и округа Садальмарих, владелец винодельческой фермы «Карл Лишинн». Морган вытащил меня из опасной переделки в Браголлаке, где я три года обучалась травничеству, и делает мой путь до дома безопасным. Позавчера он всю ночь в одиночку отбивался от громадной стаи претов, чтобы спасти нас обоих. Что ж, каждый судит о других по себе…
Хозяйка выставила вперед руки, словно защищаясь от этой яростной атаки:
– Хватит, хватит, девонька, я сдаюсь. Только вот была…
Женщина умолкла и отвернулась к раковине. Марго сразу поняла почему: в окне кухни маячило отражение Моргана. Ха! Она гордо тряхнула кудрями.
– Всего доброго! – И зашагала ему навстречу.
Морган велел ей выходить за ворота, а сам еще минут пять беседовал с хозяйкой. Это вызвало у Марго настоящую ярость.
– Тупая деревенщина! – бросила она с презрением, когда они отъехали от дома. – Это твои друзья?
– Друзья друзей. – Морган счел излишним объяснять, что расположение этой семьи некогда завоевал Трау, о чем поведала ему Долма. Одним Богам известно, чем он так очаровал фермеров, что его имя стало паролем для ночлега.
К полудню полоса облачности осталась позади. Потеплевшее дыхание ветра принесло сладковатый запах виноградников, дубовых бочек, роз и можжевельника. Запах монастыря. Запах дома. Дом… Марго казалось, он здесь, в объятиях Моргана. Сможет ли она снова ощутить домом монастырь? Воздушные замки рушились один за другим. Морган – тот, за кого себя выдает, и везет ее в Ланц. Безусловно, кое-что он скрыл: свою связь с гвардией порядка. Он сыщик, охотник за людьми, действующий под личиной торговца. Тогда и его дружба с Сурами вполне объяснима: отчего бы сыщикам и колдунам не обмениваться информацией, не помогать друг другу за определенную плату? Чуда не будет. Завтра вечером он передаст ее в руки отца и ускачет в свой Идан. Да, его рука прочно обосновалась на ее талии, но это не более чем забота о ее безопасности. Так повел бы себя любой порядочный мужчина. От этих мыслей в груди клокотало. Встречный ветер сдувал горячую пелену с век.
За день они не сделали ни одного привала. Морган безжалостно погонял кобылу. Купленные утром у фермерши овсяные оладьи с морковкой, хлеб и копченую рыбу съели на ходу. Морган был хмур, как грозовая туча. По сведенным на переносице бровям и плотно сжатым губам Марго предположила, что его мучает боль в раненой руке. Видно, хваленые снадобья Суров не так уж действенны. Гонка прекратилась поздно ночью, в лесу. Неподалеку по перекличке собак угадывалась деревня. Морган напоил Марго горячим земляничным чаем и отправил спать. Зарывшись с головой в спальник, она через щелочку наблюдала, как он, сгорбившись и спрятав лицо в ладонях, сидел у огня, потом бродил. В какой-то момент шаги зашуршали совсем близко и затихли. Марго перестала дышать.
«Ляг рядом. Обними меня. Пожалуйста!»
Листья снова зашуршали, шаги стали удаляться. Горло сдавили слезы.
– В седле спится лучше, не правда ли?
Марго вскочила прежде, чем поняла, что голос Моргана ей не почудился.
Было сыро. Морган достал из седельной сумки плащ. Марго закуталась, он посадил ее перед собой боком, на бедра, как в первый день их путешествия. Марго прижалась щекой к его груди, вдохнула его запах… за три дня он стал таким родным. Лошадь пошла убаюкивающим шагом. Вот так бы и ехать. Не важно куда, не важно зачем.
Марго несколько раз засыпала и просыпалась. Когда она проснулась окончательно, они с Морганом доели свои припасы и ускорили темп. Местность становилась все более знакомой и обжитой. Холмы выровнялись. За деревьями, словно серебряное зеркало, сверкнула лента реки, ведущей к дому, – Ланц. Вторая лента, пошире, с темными пятнышками барж, похожими издали на жуков-плавунцов, убегала южнее – Наим. Жаль, нет времени подольше полюбоваться этими чудными местами, о которых Марго много слышала от паломников. Все еще яркая листва буков и каштанов блестела на солнце. По берегам утопали в садах аккуратные деревеньки с увитыми зеленью крышами. Частично убранные поля перемежались с виноградниками и пастбищами, оставляя лесу крохотные островки. Запах винных погребов наполнял рот терпким привкусом. Держались реки. Морган по-прежнему избегал проезжих дорог и жилья. Людей они встретили всего пятерых, хотя уборка полей в самом разгаре. Все пятеро были мертвецки пьяны: двое подпирали деревья, а троица – друг друга. Выглядел он еще более мрачным и погруженным в себя, чем вчера. Марго чувствовала, что между ними разверзлось ущелье и с каждым часом оно становится шире. Как Ланц и Наим, которые текут рядом, но никогда не соединяются. Впрочем, лозоходцы утверждают, это только на поверхности, а под землей они – один широченный поток.
Когда лошадь перешла на шаг, чтобы пересечь мелкий ручей, Марго предложила Моргану заночевать в Ланце. При монастыре есть гостевой домик, отец с радостью примет человека, разыскавшего его дочь. Ее слова упали в бездонную пропасть. Оставшуюся часть пути они провели по разные стороны молчания. Марго объяснила себе отсутствие ответа необходимостью обдумать ее предложение. Он плохо себя чувствует, не выспался. Конечно, согласится.
Ранним вечером они выехали на прямую широкую утоптанную тропу, усеянную каштанами и желудями. Тропа упиралась в мост – тот самый, откуда два с половиной года назад Марго совершила прыжок в неизвестность. Морган остановил лошадь, не доехав до реки десятка ярдов. У Марго внутри все обрушилось.
«Так он не собирается заезжать?..»
Морган спешился и протянул руки, чтобы ссадить ее. Марго соскользнула в его объятия, с трудом поборов отчаянное желание обвить руками его шею, уткнуться в его плечо и не отлепляться от него до тех пор, пока они не сядут обратно на лошадь и не поскачут в обратном направлении. Порывшись в седельной сумке, Морган отдал ей что-то черное, скатанное валиком. Ага, платье. Марго сунула его под мышку.
– Ну… спасибо! – Она сделала неловкий книксен.
Морган неподвижно смотрел на нее. Лед в глазах растаял. А был ли он? Марго видела перед собой глаза загнанного, измученного человека, в которых плещется боль: они тоскуют по ком-то, оплакивают кого-то и не находят утешения. Она сглотнула горячий ком.
– Возьми меня с собой в Идан! – предательски вырвался всхлип. Марго закрыла лицо руками, чувствуя, как горячая краска заливает ее с головы до пят.
– Ну же, детка, не грусти. – На плечо опустилась большая теплая ладонь. – Разрушение всегда открывает двери новому. Конец чего-то одного – это начало чего-то другого. За смертью следует новая жизнь. Береги себя!
«Детка… Он даже не видит во мне женщину!»
Ладонь Моргана покинула ее плечо, оставив горячий след. Звяканье сбруи. Стук копыт. Марго отняла руки от мокрого лица. У нее было ощущение, будто у нее отняли что-то, по праву принадлежащее ей одной. Будь у нее лошадь, она помчалась бы за ним. В Идан. На ледяную равнину. Куда угодно. Не побоялась бы ночевать в лесу. Она догнала бы, нашла его. А он… даже не оглянулся. Марго провожала взглядом удаляющегося всадника, пока он не свернул с тропы вправо. Значит, поедет берегом. Она перебежала мост, облокотилась на деревянные перила и вытянула шею, высматривая движение среди деревьев. Морган как сквозь землю провалился.
«А вдруг он никуда не уехал? Может, я обескуражила его своей шальной просьбой и он колеблется – ждет, что я брошусь ему вдогонку? И если да, то… Ты не дура ли, а?»
Так или иначе, прогуляться на тот берег стоит.
С тропы донеслось мычание. Хамоватый женский голос ругнул корову. Марго сбежала вниз, под мост и сжалась в комочек на песке. Топот и визг. Трудно сказать, человеческий или поросячий. Речная долина наполнилась режущими ухо воплями. Мост со скрежетом затрясся, в воду посыпались каштаны. Сначала мальцы кидали их друг в друга, потом в привязанную выше по течению лодку. Когда они переключились на железную трубу от печки, которую такой же, как они, дебил незнамо зачем подвесил к дереву, Марго готова была собрать все эти каштаны и запихнуть им в задницы. Последним прошаркал то ли отец семейства, то ли дед. Пока шел, обхаркал весь мост.
Эта вакханалия спустила Марго с небес. Надо проглотить горькую пилюлю и воскресать из небытия. Стемнеет, и припрутся дебилы постарше, с самогонкой.
«Если бы я ему нравилась, он бы дал понять, – думала Марго, вылезая из своего укрытия. – У него была тысяча возможностей. И он не похож на не уверенного в себе. Это человек действия. Такие, если им что-то нужно, не ходят вокруг да около, а просто берут это».
Ее мысли переключились на грядущее воскрешение. Пережило ли слабое сердце батюшки Адриана ее побег? Что, если отца нет в живых? По телу колючим холодком пронеслась волна паники. Нет-нет, лучше об этом не думать! Не боясь оказаться застигнутой нагишом – а что ей теперь терять? – Марго скинула чужие штаны и рубаху, зашла по пояс в воду. Домой нужно возвращаться спокойной, гордой и красивой, а не зареванной и лохматой. Окунулась с головой, творя молитву, как в монастырской купальне. Растерла водой лицо. Обжигающий холод разогнал кровь и унес слезы.
«Я немало знаю о травах. А значит, если батюшка благословит, смогу зарабатывать приготовлением лекарственных снадобий».
Марго окунулась еще раз.
«А если не благословит, сбегу в город. В Идан!»
Новая звезда вспыхнула в сознании так ярко, что Марго зажмурилась. На лицо выплеснулась улыбка. Нет ни единого препятствия! Она продаст кольца, купит на вырученные деньги лошадь и, как только научится ездить верхом, – сбежит. Благодаря карте с неприличными художествами она знает, в какую сторону двигаться.
Марго окунулась в третий раз. Денег с колец должно хватить и на лошадь, и на сбрую, и на дорогу до Идана. А там она найдет работу. Уж поварихой-то ее точно возьмут. Морган проводит много времени в разъездах, но не может же он совсем не бывать дома, рано или поздно они где-нибудь столкнутся. Увы, она так и не узнала, женат ли он и понравилась ли ему, но… как говорила матушка Мара, крохотного зернышка надежды достаточно, чтобы засеять целое поле счастья. Если его сердце несвободно, быть может, она понравится кому-нибудь из его друзей? На его карте было немало молодых привлекательных мужских лиц. Друзья Моргана не могут быть подонками, как Иштван и Антуан.
Выйдя из воды, Марго докрасна растерла тело рубашкой и развернула свое черное платье. На песок упал тугой бумажный сверток. Ох… Она схватила его и подпрыгнула от радости. Уцелел! И Морган промолчал, просто честно отдал. Ее труды не пропали даром! Настроение улучшилось. Марго оделась, отжала и расчесала волосы. Повязать голову было нечем, пришлось разодрать штаны, чтобы сделать из них косынку. Жаль, они не черные и не в черепушках. Выбелить бы мелом лицо, вычернить угольком губы и выкрасить черной краской ногти, как у девиц из Погибшего мира. И пройтись в таком виде по деревне. Подумают, что она действительно явилась с того света. А если еще надеть черный плащ с капюшоном и взять в руки косу, ее и вовсе примут за Смерть. В Ланце такое запомнилось бы надолго; не на один месяц затмило бы грязные сплетни о том, кто с кем и когда кувыркался на сеновале. У Марго вырвался истерический смех. Возвращение блудной дочери Адриана Лишинна. Хотя в кожаном плаще и шляпке она, пожалуй, смотрелась бы не менее эффектно.
Марго не стала проверять, открыты ли еще монастырские ворота. Пошла в обход, берегом, чтобы попасть прямо в трапезную: матушки обычно собираются в этот час за чаем. За поворотом реки темноволосая женщина полоскала с мостков белье. Услышав шорох шагов, она повернула голову и застыла.
«Розанна?»
Марго с трудом узнала жену бывшего возлюбленного. От фигуристой красотки мало что осталось: после родов Розанна располнела и обабилась. Ни зависти, ни ревности, ни обиды Марго не почувствовала, но не удержалась от самодовольной улыбки.
– Привет, Розанна! Как поживаешь? Рот закрой – комары налетят. – Она засмеялась и, подхватив подол, вприпрыжку побежала дальше. Завтра к вечеру вся деревня будет шептаться, что Рит Ланье нашлась, а пока шаталась невесть где, растеряла мозги, которых у нее и так было немного.
Заветную щель в заборе, выводящую на задворки келейного домика, не заделали. Марго просочилась сквозь живую изгородь, раздвинула кусты ежевики. Удачно подгадала. Домик погружен в сумерки, а оба окна трапезной светятся. По дорожке, похрамывая, медленно шла матушка Эльза. У Марго защемило сердце. Два года назад она так не горбилась и передвигалась без тросточки. Дождавшись, когда пожилая женщина войдет в домик и окно ее кельи засветится, Марго тенью пронеслась меж грядок и плодовых деревьев. На крылечке надела поверх платья с рваным подолом рубашку, застегнулась на все пуговицы. Смотрится безобразно, зато скрывает декольте. Отдышалась, растянула губы в улыбке – никто не должен догадаться, что ей плохо, – и толкнула дверь.
За длинным столом сидели все, кроме матушки Эльзы. Двенадцать голов одновременно повернулись к Марго и застыли. Кто-то тихонько ахнул.
– Добрый вечер! – громко объявила Марго в могильной тишине. – Я… вернулась.
Матушка Надия вскочила так стремительно, что опрокинула табуретку. Матушка Криста всплеснула руками и запричитала. А потом мир заслонили могучие объятия настоятельницы. За спиной слышались тихие всхлипывания матушки Лизы.
– Да сходите же кто-нибудь за Адрианом! – в сердцах крикнула настоятельница.
Пережил! Марго охватило радостное облегчение, будто с плеч сняли тяжкий груз.
– Обшарили все озеро… – плакала матушка Лиза. – Баграми… Всю речку… Каждый кустик в лесу… С факелами… Думали, колдуны проклятые…
Лобзания продолжались до тех пор, пока в трапезную не ворвался батюшка Адриан. Глаза Марго засочились влагой, когда человек, называющий себя ее отцом, впервые в жизни обнял ее. Они с отцом так и опустились на лавку, обнявшись, и Марго еще долго всхлипывала у него на груди. С другого бока подсела матушка Надия. Перед Марго появилась тарелка морковных котлет, миска с маленькими треугольными пирожками и дымящаяся кружка.
– Где же ты была, девочка?
Марго обвела взглядом стол. Матушки расселись и приготовились слушать. Слова о том, что она обучалась травничеству в Браголлаке, вызвали минутное оцепенение, плавно перешедшее в охи и ахи. Батюшка Адриан тотчас прервал стенания, мудро велев всем расходиться по кельям. Настоятельница продемонстрировала намерение присутствовать при разговоре, занявшись уборкой посуды. Марго молча ела, батюшка ее не торопил. В конце концов, обменявшись с ним долгим взглядом, матушка Надия вздохнула и ушла, плотно закрыв за собой дверь. Марго соскользнула с лавки и пала на колени.
– Благословите меня, батюшка, ибо я согрешила. – Она схватила руку отца и прижалась к ней губами.
– Поднимись, дитя мое. – На голову мягко легла его ладонь. – Ты не на исповеди.
– Ушла, не спросив разрешения… Не оставив даже записки, – продолжала Марго, шмыгая носом. – Я хотела стать взрослой и самостоятельной. – Слезы хлынули потоком. Рука отца гладила ее по волосам, пока Марго не перестала всхлипывать. Потом он поднял ее обратно на лавку.
– Давай, дитя, расскажи, как все было.
История получилась правдивой. Марго скрыла лишь любовную связь с Иштваном и все, что касается колдовства, включая Суров и претов. Умолчала она и об утопленнике. Аптекарь Иштван Краусхоффер, с которым она познакомилась здесь, в Ланце, моя посуду у Крессов, предложил ей учиться травничеству. В качестве платы за обучение она собирала и обрабатывала травы, готовила по рецептам лекарства. Случайно обнаружив однажды баночки с ядами, она поняла, что Иштван крутит какие-то темные делишки, испугалась и сбежала. Преступник стал преследовать ее и наверняка убил бы, если бы не сыщик по имени Морган, который взял ее под свою защиту и довез до дома. Увы, он не располагал временем заехать. При упоминании о Моргане сердце сжалось от тоски и тревоги. Устроился ли он где-нибудь на ночлег или мчится в темноте, усталый и голодный?
Отец слушал молча, не перебивая. В удивление его привело только последнее обстоятельство. На пятый день после исчезновения Марго объявили в розыск; нашедшему ее живой или мертвой обещалась крупная сумма, которая трижды повышалась.
– Надо же… – Он в задумчивости потер бровь, прорезавшие лоб глубокие морщины разгладились. – И среди гвардейцев встречаются порядочные люди. – Марго догадалась, что в душе отец страшно доволен экономией.
– Морган просил передать, чтобы вы распространили информацию о Краусхоффере. Он, оказывается, в розыске давно, и его никак не могут поймать. – Марго подробно описала внешность человека, из-за которого совсем недавно не спала ночами. Теперь же она не могла разобраться, какие чувства Иштван у нее вызывает и вызывает ли какие-нибудь вообще. Смерть. Пустошь. Поле, ждущее посевов. Бросить семена в землю нужно немедленно. Или это сделают другие, и снова вырастет не то, чего бы хотелось. «Пока ты отец, а не священник…» – Батюшка, благословите заниматься травничеством!
– Что ж… Ты станешь превосходной помощницей матушке Анне. Как знать, быть может, из тебя выйдет лекарка не хуже ее.
Марго сглотнула и мужественно расправила плечи.
– Вне монастыря.
Отец вскинул голову, собираясь что-то сказать.
– За Слюнявого не пойду, – добавила она поспешно.
– Рит, что за оскорбительные прозвища! Чтоб я больше не слышал!
Стараясь унять нервную дрожь, Марго забросила в рот пирожок. Потом второй, третий. Краем глаза она поглядывала на отца. Он сидел неподвижно, глядя на сцепленные на столе руки. За время ее отсутствия на его голове прибавилось серебряных нитей. Тяжелое молчание длилось невыносимо долго. Марго опустошила миску с пирожками, допила чай, вытерла и расставила в буфете вымытую настоятельницей посуду.
– Батюшка?.. – Она присела на краешек лавки рядом с отцом.
– Иди спать, Рит. Завтра я попросил бы тебя заменить по храму матушку Эльзу, у нее разболелись ноги. Спокойной ночи. – Отец попытался улыбнуться, но получилось у него плохо.
«Выволочка откладывается, – мрачно думала Марго, поднимаясь на второй этаж в родную келью. – Каким бы ни был приговор, я не отступлюсь!» Она топнула ногой в подтверждение. И тут же схватилась за стену, чтобы не упасть. От усталости и боли в ягодицах ноги еле двигались. Завтра она приступит к своим обычным обязанностям, и все станет как прежде. Все, кроме нее самой.
