Глава 11
Служба закончилась, и батюшка – почему-то он был всего один – беседовал с прихожанами. Храм не из бедных, вызолочено везде, где только можно. Марго вспомнились слова отца, который экономит на убранстве храма: «Не купола и кресты нужно вызолачивать, а души». Неловкость от обилия позолоты испарилась, стоило посмотреть наверх. Над потолочными фресками потрудился талантливый художник: Марго разглядывала лучащийся благодатным сиянием лик Всевышнего внутри купола, пока не закружилась голова.
– Самый надежный способ потерять любовь – это быть доступной, – говорил кому-то священник. – Такое сожительство является смертным грехом. Внебрачные связи коверкают душу. У людей, отдавшихся блудной страсти, блекнут мечты о самоотверженном труде на пользу обществу и счастливой семейной жизни. Ум такого человека заполняется отвратительными картинами сладострастия. Мысли одна другой грязнее роятся в его затуманенном мозгу, а в сердце одно желание – удовлетворить похоть. От такого человека отступает благодать Божья, он перестает слышать голос совести, в душе воцаряются мрак, холод и злоба. Это духовная смерть. Дно, дальше которого падать некуда. Главным орудием в борьбе со страстью является духовная собранность и устремленность к Богу. Пока мы духовно собранны, раскаленные стрелы Сатаны будут отскакивать от нас, как от скалы.
Марго нахмурилась, вытерла о штаны вспотевшие от волнения ладони. Надо поторопиться. Морган ждет.
– Батюшка… – окликнула она вполголоса, воспользовавшись паузой.
Холеный розовощекий пухляк лет пятидесяти строго посмотрел на нее исподлобья:
– Имей терпение, дочь моя. – Он обвел рукой столпившихся вокруг него людей.
От Марго не ускользнул неодобрительный взгляд, брошенный на ее мужскую, неуместную в храме одежду. Ах, не догадалась попросить у Моргана плащ! Она виновато покраснела и отошла, чтобы не мозолить глаза, медленно побрела вдоль стены. Среди ликов святых она нашла и святого Аммоса, узнав его только по надписи. В мастерской, где заказывает иконы батюшка Адриан, старца изображают более правдоподобно и без неуместной позолоты. Марго прочла молитву, поблагодарив за чудесное спасение от претов, коснулась губами оклада. Когда она, обойдя храм, вернулась к священнику, он все еще вещал.
– Ребенок не виноват. Существует мнение, будто женщина никогда не сможет полюбить плод насилия, так как дитя будет постоянным напоминанием ее несчастья. Так бывает, но не всегда. В любом случае лучше родить, чем совершить детоубийство, даже если женщина чувствует, что не в состоянии воспитывать такого ребенка.
По коже пробежал мерзкий холодок. А если бы она забеременела после той ночи на острове? Пришлось бы бежать в какой-нибудь другой монастырь, где ее не знают. Как мать. Не дай бог когда-нибудь угодить в такую ловушку!
«О боже, не изнасиловали ли и маму тоже? Не являюсь ли я сама плодом насилия?» Страшная мысль заволокла сознание темным туманом. Марго очнулась, когда священник уже отвечал на другой вопрос.
– Бог не ограничивает нашей свободы. Вопрос в том, как мы ею распоряжаемся. Болезненное рождение детей – не наказание, а следствие свободы, обращенной ко греху. Грех порождает страдание, болезни и смерть. Господь просто констатирует, что человек оказался в иной реальности, где пропитание добывается тяжким трудом, а рождение детей – боль. Он этого не хочет, как и ада. Человек сам выбирает путь, конец которого – геенна огненная.
«А сама по себе жизнь разве не порождает страдания, болезни и смерть? Получается, жизнь – это грех. И создавать жизнь – тоже грех. К чему тогда жить? Чтобы ненавидеть себя и каяться в том, что живешь?»
Страшно захотелось выкрикнуть эти слова, бросить их в лицо священнику. И снова Марго запоздала: чей-то писклявый голос спросил про болезни – что именно, она не разобрала, и батюшка занудил по новой.
– Господь сотворил нас так, что, продолжая род, мы получаем удовольствие. Почему? Чтобы начало новой жизни ассоциировалось с радостью, благом. Продолжение рода – долг, а сопряженное с этим удовольствие – награда. Вот и судите сами – безгрешно ли, обходя долг, пытаться получить награду? Не безгрешно! Именно главенство удовольствия, а не долга порождает блудную страсть, разлагающую душу. Болезни зарождаются в истощенном пороками теле, а у тех, кто следует нормам…
Марго вздохнула и подняла умоляющий взгляд на лик Всевышнего. Это словоблудие само не закончится.
– …Но и демоны, – продолжал батюшка. – Они же бесы. Эти невидимые падшие духи играют самую активную роль в наших грехопадениях. Демоны влияют на нас через мысли и чувства. Их влияние можно уподобить опьянению, когда человек воспринимает вещи извращенно: то, что для него губительно, он принимает за счастье, а то, что может дать счастье, воспринимается как скучное и ненужное. Бес блуда – один из сильнейших духов. Все пространство пронизано бесами, они постоянно за нами наблюдают. Выбор лежит только между Черным и Белым, Светом и Тьмой, иного, серого – нет.
«Да в конце-то концов!..»
Марго набрала полные легкие воздуха.
– Вчера ночью преты напали на хутор у Берестовых озер и загрызли семью фермеров, – выпалила она во весь голос.
Женщины, окружающие батюшку, разом повернулись к ней.
– Лизо! – взвизгнула белобрысая дылда в длинном сером жакете и в ужасе прижала ладони ко рту.
Теперь священник уже не мог игнорировать Марго.
– Подойди сюда, дитя. Как тебя зовут? Я тебя раньше не видел.
– Э-э… Маргарита, святой отец. – Голос предательски сорвался. – Из Ланца.
– Из Ланца? – Батюшка чуть наклонил голову и прищурился, вглядываясь в ее лицо. – Маргарита Лишинн?
– А? – Фамилия отца ударила, словно брошенная в лицо лепешка холодной речной глины. – Нет… Да… Ланье.
«Дура! Надо было соврать!»
Надо было. Не надо было вообще сюда соваться!
Священник нахмурил брови, спросил еще что-то – Марго видела, как шевелятся его губы, а слова заглушала бешено стучавшая в ушах кровь: бежать, бежать, бежать! Лицо батюшки вдруг побледнело. Смотрел он уже не на Марго, а куда-то за ее плечо. Пухлая белая кисть с рубиновым перстнем протянулась к ее локтю. Марго в панике отпрянула и врезалась в кого-то спиной. Она не успела ни оглянуться, ни извиниться – к ее горлу приставили нож. Вокруг моментально образовалось пустое пространство. По храму прокатился вздох ужаса, а потом наступила глубокая тишина, нарушаемая лишь треском свечей.
– СТОЯТЬ, – произнес голос. – ЕСЛИ ХОТЯ БЫ ОДИН ИЗ ВАС ДВИНЕТСЯ С МЕСТА, ОНА УМРЕТ. – Слова прозвучали спокойно, но тон, которым они были сказаны, словно вмуровал Марго в скалу. Она обнаружила, что не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Если бы смерть умела говорить, ее голос звучал бы именно так. Тишину вспорол короткий женский визг.
– МОЛЧАТЬ, – припечатал голос. – ИЛИ ОНА УМРЕТ.
Марго чуть не задохнулась от этих ужасных звуков. Она не понимала, сама шла в полуобморочном состоянии или ее тащили. Наверное, все-таки тащили: ступни не ощущали твердой поверхности. По лбу, вискам и спине текли струйки холодного пота. Она смотрела только на длинный, обоюдоострый, абсолютно зеркальный кусок металла под подбородком, в котором проплывали огоньки свечей, позолоченные оклады икон и нимбы святых с потолочной росписи. Казалось, клинок живой и через глаза высасывает из нее все – воздух, силы, кровь, внутренности. Взгляд не мог оторваться от него: смертоносное зеркало приковало его к себе.
На выходе из храма ее похититель, прикрываясь ею как щитом, повторил обе угрозы стайке крестьян возле скамейки. Потом кошмарный нож исчез, вместо него появился знакомый темно-рыжий загривок, самая надежная на свете рука обвила талию. В лицо горьковатым запахом осеннего дыма и опавших листьев ударил ветер. Марго сделала несколько судорожных глотков воздуха, ощупала мокрыми пальцами горло.
«Сумасшедший! А если бы тебя не послушались? Если бы ты случайно задел за что-нибудь локтем? Вынуть нож в храме… Прямо в храме!»
Ее бросило в жар и в слезы. Ох, как подмывает развернуться и врезать по этой мрачной физиономии, пока она в пределах досягаемости. Зачем устраивать спектакль? Почему нельзя было просто взять за руку и увести?
Они неслись, не сбавляя ходу, не меньше часа. За это время влажный ветер остудил пыл. Марго осознала: на самом деле Морган сыграл блестящий ход. Батюшка вряд ли отпустил бы внезапно нашедшуюся дочь знаменитого епископа-винодела, с которого можно стрясти немалое вознаграждение. Она наверняка в розыске. Марго тихонько хихикнула, представив, какая буча разразилась после их бегства. Замельтешили как муравьи, когда в муравейник плеснешь воды, и выслали погоню, которая, проболтавшись полдня по окрестностям, вернется ни с чем.
Кто он – безвестный герой, псих или разбойник? Впрочем, эти три понятия не были взаимоисключающими. И в Ланц ли он ее везет? Да какая разница! Если нет, еще и лучше. Не придется возвращаться к унылой монастырской жизни, юлить и выкручиваться перед батюшкой Адрианом – Марго до сих пор не придумала оправдания своему побегу. Не придется слушать проповедей, после которых она готова провалиться сквозь землю от стыда и чувства вины. Не придется сносить похотливые взгляды Пауля и значиться у него в невестах. Вдруг Морган заставит ее переспать с ним? Странно, но эта мысль не была пугающей; мало того, живот отозвался на нее спазмом – болезненным, но дьявольски приятным. Марго пустилась по волнам воображения, смакуя, как это сильное тело наваливается на нее, распластывает по земле, как большие горячие руки стаскивают с нее штаны и раздирают рубашку, сжимают ее груди и попку, как он втискивает бедра между ее ног… Он привезет ее в разбойничий лагерь и сделает своей… Любовницей? Прислугой? Промежность наливалась горячей тяжестью, которая, пульсируя, растекалась по животу и бедрам. Она не станет сопротивляться, позволит ему делать с собой все, что он захочет.
«А хочет ли он? Способна ли эта каменная глыба кого-либо любить и что-либо чувствовать?»
С разбойниками было бы весело. Кочевая жизнь, трапеза у костра, каждый день приключения и свобода, свобода, свобода. Зарабатывать на жизнь грабежом, безусловно, грех. Но кого в первую очередь грабят? Торговцев. Кое-кого из них совершенно нелишне проучить. Батюшка Адриан говорит, торговцы бывают двух типов – жулики и грабители, третьего в природе не существует. Выходит, разбойники делают доброе дело – лечат, пусть и с переменным успехом, их души от страсти сребролюбия. Грабители грабят грабителей. Чаши весов уравновешиваются. Да ведь ей и не придется самой освобождать торговцев от нечестно нажитого богатства – это мужское занятие. А она бы вкусно кормила своего атамана, заботилась бы о нем, стирала бы и чинила его одежду, вязала и шила бы для него. Быть может, он со временем полюбит ее и женится на ней? Иштван со всеми его подозрительными магическими дарованиями не стоит и ногтя этого парня.
Они углубились в чащу, конь перешел на шаг, и сладкие грезы Марго развеяло совершенно отчетливое ощущение, что за спиной сгустились тучи и сейчас она получит втык.
– У тебя непревзойденный талант влипать в неприятности, – прошипел Морган.
– А у тебя – выбираться из них, – парировала Марго в надежде отвести от себя карающий меч. – Признайся, ты не рыбак и не торговец. Ты разбойничий атаман!
Марго почувствовала, как его грудь дрогнула от беззвучного смеха.
«Засмейся! Ну засмейся же! Я хочу услышать твой смех!»
Морган не засмеялся.
– Этот священник… Он знает моего отца. Кто бы мог подумать. Он меня опознал. Если бы не ты… Ты так ловко все провернул! Как ты догадался, что я влипла?
– Никак. Ты ушла и пропала.
– Там, в храме, меня не покидало ощущение, что ты стоишь рядом. У меня бывало так с Иштваном – я иногда чувствовала его на расстоянии. Помнишь, я говорила про дуновение ветра? Это оно и есть: ощущение, будто человек рядом, хотя он далеко.
Морган тяжело вздохнул, почесал затылок. Узел затягивается. Чем дальше, тем сложнее и противнее врать этому милому доверчивому котенку. Надо признаться. Признаться прямо сейчас и оставить наконец этот проклятый булыжник на дороге.
«Марго, я тебя обманул. Я Сур».
Извиниться. Объяснить, почему обманул.
– Можно с тобой посоветоваться? – перебила его мысли Марго.
– Попробуй.
– Что мне сказать отцу?
«Хороший вопрос… Нет, парень, вопрос плохой, и тебе придется на него отвечать».
– Смотря какую цель ты перед собой ставишь, – начал Морган неторопливо, пытаясь выиграть время на раздумья.
– Мне надо доказать, что я уже взрослая.
– Хм… – Цель неожиданно оказалась наготове. – Взрослость, дружок, не нуждается в доказательствах. Знаешь, чем взрослый отличается от ребенка?
– Возрастом, самостоятельностью. Взрослый свободен.
– Нет. Взрослый несет ответственность за свою жизнь – за свои слова, поступки, мысли и их последствия. Признает свои промахи, не переваливает вину за собственные просчеты на других, в том числе на воображаемые злые силы. Если хочешь, чтобы тебя признали взрослой, скажи правду.
Марго размашисто обернулась:
– Признаться во всем?!
– Дослушай, прежде чем верещать. Скажешь отцу, что хотела повзрослеть, стать самостоятельной, хотела обучаться магии, и тут…
– Про магию нельзя! Он считает магию дьявольщиной.
– Даже если она излечивает от болезней и спасает жизни? – едко усмехнулся Морган.
Девушка замялась, заерзала.
– Он говорит, излечиться можно, прикладываясь к святым мощам. И церковными способами – постом, молитвой, покаянием, смирением. И травами. Но только если они куплены не у Суров.
– Травы. Замечательно! Ты хотела заниматься травничеством. Очень чистая и благородная цель – готовить лекарственные снадобья. Тебя же Иштван как раз этому и учил, верно? Это твоя заветная мечта, которую ты стеснялась озвучить. И тут подвернулся Иштван. Тайком убежала из страха, что тебя не отпустят. Обязательно покайся! Слезно! Иштван взял тебя в ученицы. А в один прекрасный день ты обнаружила, что он вместо лекарств готовит яды и пытается приобщить к этому тебя. Ты поняла, что он не тот, за кого себя выдает, и сбежала.
Марго долго молчала, грызла ногти – Морган едва сдержался, чтобы не шлепнуть ей по руке. Потом недоверчиво хмыкнула.
– И после этого меня сочтут взрослой?
– Ты просила совета. Я тебе его дал. Принять или не принять – решай сама. Ты же взрослая, так ведь? – Морган не мог не воспользоваться случаем поддразнить ее: она так потешно злится – от души, с чувством и… абсолютно беззлобно. – Обязательно назови его имя. Священники общаются друг с другом, а дурные вести разлетаются быстро. Люди обсуждают гадости гораздо охотнее, чем радостные события. Поползут слухи, что человек по имени Иштван Краусхоффер – опасный преступник. И если он где-нибудь засветится, его сцапают.
– Мне влетит, – вздохнула Марго.
– Вполне заслуженно. Будь я твоим отцом, я бы отделал тебе шкурку так, что ты месяц не села бы на задницу. А потом подыскал бы тебе мужа посуровее и подарил бы ему на свадьбу розги, чтобы он выбил дурь из твоей башки.
Девушка передернула плечами и вскинула голову, обдав Моргана волной аромата распущенных волос; несколько волосинок пристали к его рубашке.
– Отец не станет меня пороть. Он прочтет мне проповедь, а после отправит в келью святого Аммоса и заставит с утра и до обеда читать акафист. Он всегда меня так наказывает. А мне нравится. – Она хихикнула. – Он этого не знает.
Памятуя о своем провале со старцем Азарием, уточнять, что такое акафист, Морган не решился.
– Замуж меня не возьмут, – продолжала Марго. – Даже если я расскажу будущему мужу об изнасиловании, кто мне поверит? Антуан будет все отрицать или скажет, что я сама под него легла. Кто станет доверять недевственнице? Это пятно на всю жизнь. Ты-то сам наверняка на девственнице женился.
Морган закусил губу. Если он скажет правду, Марго ему не поверит – решит, что он хочет ее успокоить; если соврет, то подтвердит ее опасения.
– Тогда живи в монастыре. – «Раз уж вашим идиотам так важна пленка между ног».
Морган перехватил поводья в другую руку и придвинулся ближе к девушке. Ни одна из перспектив – ни замужество, ни монашество – его не радовала. Но монашество… меньшее из зол. Если девчонка не может достаться ему, пускай лучше достанется Богу, чем какому-нибудь крестьянскому олуху, который, придя вечером с поля, будет дышать на нее перегаром и лапать жирными потными руками.
– О боже! Монастырь и замужество! Неужели третьего не существует?
В какой-то гипотетической реальности третье существовало. «Ты со мной». Морган прогнал от себя грызущую сердце мысль и довольно сурово констатировал:
– Существует Иштван, который не должен знать, что ты осталась в живых. – Отмазка. Иштван конечно же поймет – по фантому, по отпечаткам девушки на оставшихся у него ее вещах, – что она избежала смерти. Морган боялся развивать мысль о ее дальнейшей судьбе; кроме монастыря и замужества, Марго действительно ничто не защитит.
– То есть, пока его не поймают, мне придется не жить, а прятаться. – Марго замолчала в ожидании опровержения ее приговора самой себе, но Моргану нечего было возразить. – Я не останусь в монастыре, – сказала она твердо.
Спорить бесполезно – Морган понял это мгновенно. Ее решение окончательно и бесповоротно, ее решимостью можно дробить скалы, рубить деревья и бурить лед. Вернувшись домой, она продолжит поиски любви и себя. Пока снова не вляпается. Но твердость девушки, хоть и проявляемая не к месту, ему понравилась.
– Я буду учиться магии дальше. У Суров.
Морган едва не рухнул с лошади.
– Ты что, сдурела?
– А что? – простодушно откликнулась Марго.
– Тебе это не по средствам!
– Я буду работать и одновременно учиться.
– Кем же ты собралась работать, дружок?
– Пойду в город, наймусь прислугой на постоялый двор или еще куда-нибудь.
– И найдешь на свою голову еще одного Иштвана. – «Если не нарвешься ненароком на первого». – Город – гнездо порока, – поддразнил ее Морган.
Марго презрительно фыркнула в ответ. Проклятье! Упряма как осел. Придется пойти на крайний шаг – приоткрыть правду, разглашение которой под запретом. А потом отбиваться от очередного камнепада вопросов и лгать, лгать, лгать… И чувствовать себя дичью на охоте.
– Малыш. – Морган прочистил горло. – Послушай меня. И пообещай, ради собственной безопасности, что никогда и словом не обмолвишься ни о путешествиях в Погибший мир, ни о магических проделках Иштвана типа этой его Ревущей Комнаты, ни о том, что жила на ледяном материке, ни о том, что сейчас услышишь. Ни с друзьями, ни со случайными знакомыми, ни со священниками. Никогда и ни с кем! Иштван – не маг, он обычный целитель-травник, и жили вы в Браголлаке. Кроме трав ты ничего за эти два с половиной года не видела. Усекла?
– Ага. – Марго повернулась к нему и вытянула шею. – Но почему?
– Во-первых, тебя примут за сумасшедшую. К чему тебе такая репутация? Во-вторых… – Морган сделал паузу, набрал в легкие побольше воздуха и медленно отчеканил, глядя в незабудковые глаза: – Эта информация очень опасна. Она не должна дойти до Суров. У них есть шпионы. Твои рассказы могут привлечь внимание.
– Хм… – Русые брови вздернулись в недоумении. – А как отличить шпиона от не-шпиона?
– Не надо отличать. Просто молчи.
– А если проболтаюсь?
– Ты слишком много знаешь. С теми, кто слишком много знает, часто происходят несчастные случаи, – туманно пояснил Морган. – А бывает, им отрезают язык. – Не рассказывать же ей о том, как стирают память.
Девушка застыла с приоткрытым ртом. Потом повернулась к нему спиной и притихла. Подействовало! Радости Морган не испытал: только что он отрубил себе возможность открыться ей.
Натянутое молчание длилось несколько миль и закончилось вопросом, можно ли познать Божественную любовь, не познав человеческой. Морган будто ухнул с горы. Ничего себе переход. Что творится в ее голове? Он никогда не размышлял о подобных вещах. Разве это не одно и то же? Разве не от любви Богов происходит человеческая любовь? На всякий случай он ответил утвердительно.
– А Иштван говорил, нельзя, – возразила Марго. – Он говорил, пока не испытаешь человеческой любви, не пресытишься ею, не поймешь, что есть высшая любовь – Божественная.
Морган взъерошил волосы. Никогда он не встречал пресыщенных любовью. Осчастливленных, раздавленных, убитых, обделенных ею и тем не менее жаждущих ее всем сердцем – да. Но пресыщенных… Он охотно поспорил бы с Марго – из принципа, чтобы опустить в ее глазах Иштвана, – но тогда посыплются новые вопросы.
– Зачем спрашиваешь, если сама все знаешь, – проворчал он. – И почему у меня? Задавай эти вопросы священникам.
– Я и задавала! И потом чувствовала себя виноватой за то, что живу. Грехи, грехи, грехи… Во мне нет ничего, кроме грехов! Однажды я не выдержала и покаялась в том, что живу на свете. Батюшка Адриан отчитывал меня целый час. Оказывается, так говорить – тоже грех! Жизнь – дар Бога, а я пытаюсь бросить его Ему в лицо. После той исповеди я весь вечер рыдала в келье святого Аммоса. Почему-то возле его мощей я совсем иначе себя чувствую. Я чувствую благодать, любовь, поддержку, будто святой Аммос держит меня за руку, гладит по голове и мягонькой кисточкой выметает сор из души. Мне очень стыдно, но мне кажется, священники неискренни. А твои ответы – они похожи на правду. Я словно долго глядела в мутную воду, которая вдруг очистилась, и на дне заиграли камушки.
Морган медленно выпустил из себя воздух. Он подумал, что, если бы умел краснеть, его лицо имело бы сейчас цвет закатного солнца, предвещающего назавтра хорошую погоду.
– Я не священник. – Ничего оригинальнее в голову не пришло.
После короткого привала на берегу лесного озерца со странной, черной с красноватым отливом водой Морган погнал кобылу так, будто за ними снова гонятся преты. Это лишало возможности разговаривать, а к вечеру – думать о чем-либо другом, кроме адской боли в промежности. На ночлег остановились поздно вечером; Марго удивило, что не в лесу и не на постоялом дворе. Морган спешился перед невзрачным домишкой на краю деревни. Если бы он не подхватил ее, когда она сползала с лошади, Марго свалилась бы на землю, как мешок с зерном. Сопровождаемый лаем собак, Морган зашел в калитку. До Марго долетели голоса – Моргана и женский, молодой и приветливый, слишком приветливый, чтобы разговаривать им со случайным ночным путником. Это его знакомая или… Тусклые огоньки, тлеющие в окнах соседнего дома, неожиданно расплылись в глазах.
«Что за дурацкая у тебя манера влюбляться в первого встречного?»
Марго обняла морду кобылы, уткнулась лицом в бархатную, пахнущую потом шкуру, нежно поглаживая ее ладонью. «Счастливая. Уйдешь с ним. И будешь сопровождать его всюду, в горе и в радости». Она зажмурилась, чтобы дать слезам вытечь, и быстро промокнула щеки рукавом. И какой бес дернул ее в эти грешные врата! Да, Иштван преступник, но, останься она в тот день дома, она никогда не узнала бы об этом, и ее сердце не угодило бы в ловушку. В конце концов, до того злосчастного дня Иштван не поднимал на нее руку, а с его прохладностью она свыклась, как свыклась с вечными морозами и залепленными снегом стеклами. Ах, если бы она умела ездить верхом… Мчаться прочь от этого дома, от этой деревни, от него. Любопытно, сумеет ли она хотя бы вскарабкаться на лошадь без чьей-либо помощи?
Перекинув поводья через шею кобылы, Марго крепко ухватилась за переднюю луку седла, другой рукой нащупала дужку стремени. Едва ее попытки поймать петельку носком ботинка увенчались успехом, Ичхель вздумалось пройтись; от разрыва мышц промежности Марго спасло только подогнанное под длинные ноги Моргана стремя. Вцепившись в седло, она выпрямила опорную ногу. Ужасно неудобное седло. Рассчитано на опытного ездока с чугунной задницей, или с невообразимо жирной. На том дело и застопорилось. Оказавшее добрую услугу низкое стремя не давало возможности перекинуть ногу через круп.
– Далеко собралась? – Марго так увлеклась, что не услышала его шагов. – Надо же… – пробормотал Морган, снимая ее с лошади. – А я-то думал, что загнал вусмерть вас обеих. Значит, завтра темпа сбавлять не будем. – Он пропустил Марго вперед, легонько подтолкнув к калитке. – Здесь мы переночуем спокойно. Когда садишься на лошадь, поводья нужно держать в руке, тогда лошадь будет стоять на месте.
«Даже этого не сообразила… А еще хочешь ему понравиться». Марго проглотила ком в горле.
Возле хозяйской конюшни Морган указал девушке на квадратное отверстие, служащее одновременно входом на сеновал и чердачным оконцем. Убедился, что она благополучно забралась по лестнице наверх. Когда он принес горячую картошку, сыр, помидоры и хлеб, Марго лежала, свернувшись в клубочек в углу под самой крышей. Если бы не Дар, пришлось бы перерывать в поисках все сено. За время его отсутствия в этой головушке что-то щелкнуло, и колесики завертелись в другую сторону.
– Эй! – позвал Морган. – Все хорошо? Ужин прибыл.
Молчание.
– Худеешь? Что ж, в таком случае воздерживаться перед сном от еды очень мудро. – Он устроился неподалеку от девушки и аппетитно зачавкал, что оказалось абсолютно бесполезным: Марго не шелохнулась, мало того – из-под сена доносилось тихое пошмыгивание носом. Усталость? Женские чудачества? Морган знал, что делать со стаей претов. Что делать с ее слезами, о причине которых он мог лишь строить догадки, он не знал. Одно он знал точно: нельзя терять контроль. Потеряв его над ней, он потеряет его и над собой.
– Какая муха тебя укусила, Малыш?
Нет ответа.
– Эх… – Морган выудил из сумки прихваченный утром на ферме втайне от девушки кувшин вина. – Букет земляники с нотками дуба. – Он выждал минутку, прислушиваясь. Потом шумно вздохнул и дернул пробку. Тишину прострелил сочный щелчок.
Шмыгание прекратилось, горка сена зашуршала и рассыпалась.
– Седло, – пожаловалась Марго, вставая и потирая ягодицы. – Оно натерло.
Морган подавился смехом.
– И поэтому ты пыталась снова в него запрыгнуть.
В ответ раздался шипяще-свистящий звук, выражающий возмущение; Марго чуть не выхватила кувшин – Морган вовремя отвел руку назад.
– Опля! – Он выставил впереди себя как щит миску с политыми сметаной картофелинами. – Сперва закуска. Кто не закусывает, тому не наливают.
– Закуска градус крадет! – с вызовом проверещало голубоглазое дитя.
Подцепила у забулдыг. Морган так давился от смеха, глядя, как она за обе щеки уписывает картошку, ревностно отслеживая перемещения кувшина, что начал фыркать, чем едва не довел ее до слез. Когда он, наконец, отдал ей кувшин, где честно оставил половину, губки у нее дрожали, а глазки поблескивали. Они немного посидели молча, потом Марго, хмуро буркнув «спокойной ночи», утащила кувшин в свой угол. Морган слышал, как она зарывается в сено. Все это было бы забавно, если бы не было так грустно: юная милашка утешается перед сном вином, а не мужскими ласками, не его ласками.
Морган затушил лампу и растянулся на спине. Внимание растеклось по округе и не обнаружило ничего, кроме сонных дикарей, собак и вяло копошащейся в хлевах живности. Сегодня он намеревался доверить свою и Марго жизнь местному отряду, разбившему лагерь в трех милях от деревни, и выспаться – завтра такого шанса может не представиться. Обязанностью заскочить в лагерь и сообщить последние новости Морган пренебрег и теперь надеялся, что его скромная персона, не ускользнувшая от внимания дозорных, не заинтересовала никого настолько, чтобы прийти пообщаться. Марго выжала из него весь запас легенд, а новых он не сочинил. Отвечать же на вопросы молчанием или встречными вопросами, как он позволял себе с Долмой, было бы невежливо. Вчерашний инцидент попадет в анналы и без его участия. Трау, на котором теперь висят эти несчастные фермеры, будет рыть землю носом, чтобы найти тех, кто пробил те врата, особенно если возникнут сложности с выбиванием денег. Пойдут скандалы и склоки, как обычно, и никто не признается.
Вино не успокоило Марго, наоборот – открыло внутри тайник, набитый раскаленными углями, которые вот-вот вспыхнут. Перенестись бы на сутки назад, на тот дуб, в уютное гнездышко объятий Моргана. Пойти и улечься рядом с ним под предлогом… Каким?
«Не смей! Кем он тебя сочтет?»
Это гадливое слово «шлюшка», брошенное Антуаном, словно оставило на ней отметину, печать беса блуда. Так в глубокой древности, по словам батюшки Адриана, клеймили раскаленным железом лоб и щеки совершивших правонарушение, чтобы преступника всегда можно было опознать. Даже если человек раскаялся в содеянном, клеймо смоет лишь смерть. Нет, лежать невозможно. Марго раскидала вокруг себя сено. Придумывать объяснения своему внезапному желанию проветриться не пришлось: Морган чуть ли не пузыри пускал во сне. Марго тихонько выскользнула наружу, спустилась по угрожающе поскрипывающей под ногами лестнице. Ночь дышала сыростью. Нудивший с обеда дождик надоел сам себе, капли роняла только мокрая листва. В разрывах белесых облаков открывались алмазные россыпи звезд на темно-синих лоскутках неба.
Конюшня располагалась на дальних задворках участка, напротив бани, которую хмель запеленал так, что она напоминала страшную косматую голову. За низенькой оградой уходил под горку луг. Быстрым шагом, почти бегом Марго спускалась, слизывая крупные слезы, скатывающиеся на губы. Найти какой-нибудь укромный уголок, забиться туда и заснуть навсегда, всеми заброшенной и забытой. Ноги вывели ее на узкую тропку, тянущуюся сквозь кустарник. Слева в просветах зарослей играли в воде лунные блики. Марго шла вдоль берега, пока не уткнулась в сбегающий в речку ручей. Перекинутые через широкую протоку деревянные мостки предупреждающе шатнулись под ногами. За ручьем раскинулась большая утоптанная поляна. Кто-то заботливо оборудовал здесь место для отдыха и постирушек. В ольховнике прятался окруженный лавочками столик под крышей – сооружение для комфортного распития крепких напитков, именуемое в народе бухальником. Там, где песчаный берег полого уходил в воду, покачивался массивный деревянный круг. Чтобы круг не унесло течением, его привязали к березе. В воздухе витала непонятная вонь – то ли водоросли, то ли пронесло кого-то.
Марго присела на корточки на краю огромного диска, закатала рукав, окунула руку в черный поток. Серебристые змейки лунного света разбегались перед выступающим из воды булыжником. Вода холодная, но не обжигает. Купание приведет мысли и чувства в порядок. Марго огляделась и прислушалась: не затаился ли где-нибудь в кустах любитель ночной рыбалки? Нагнулась расшнуровать ботинки. Внимание машинально соскользнуло в воду – туда, где полоса лунного света выхватывала из черноты кусочек песчаного дна и продолговатый белесый предмет, выглядывающий из-под круга. Пальцы застыли. В тело вонзились холодные колючие щупальца страха. Коряга? Коряги не бывают белыми. Марго медленно выпрямилась и зажала обеими ладонями рот, чтобы задушить крик. Она так и стояла, в ужасе таращась на таинственный предмет, который, как ни крути, больше всего походил на человеческую руку со скрюченными пальцами, пока сзади не зашуршали кусты. Взгляд в панике бросился в сплетения зарослей на другом берегу. На булыжник, оттуда – в воду, а там…
– Ищем неприятности? – сухо поинтересовался голос Моргана. Марго почувствовала, как круг качнулся под тяжестью его тела. – Я слышал, как ты спрыгнула с лестницы, – ответил он на ее невысказанное удивление. – Хорошо, ты в светлом, далеко видна, иначе искал бы тебя до утра. И неизвестно, живой ли нашел бы.
Голос в голове истошно вопил, что все происходящее здесь аномально и ненормально, сейчас этот парень вынет свой здоровенный резак, и количество трупов удвоится. Ладони медленно сползли по подбородку, освобожденная челюсть упала, и нервы сдали: Марго завизжала. Деревенские шавки ответили ей сверху многоголосым эхом.
– Ш-ш. – Резким движением, грубее, чем намеревался, Морган прижал девушку к себе. Он нежно гладил ее кудри, пока она не перестала дрожать. В сознании блуждала мятежная мысль – переместить руки ниже и обнять ее по-настоящему. Марго задрала голову. Ее губы приоткрылись, глаза казались огромными и темными.
«А если не только обнять?»
– Я уже… Кажется… – Марго сглотнула. – Там рука.
Внутри екнуло, дурные предчувствия заорали во всю глотку.
– Где рука?
– Справа. Под кругом. Из воды торчит. Ну, может, это коряга.
Морган выпустил девушку и присел над водой. Не коряга. Он проглотил солидную порцию готовых сотрясти воздух ругательств. Не все разбросанные по дорогам неприятности он, оказывается, еще собрал.
– Марго, сходи за лампой. Хозяев не беспокой. Зажги ее на летней кухне, у них там открыто. – Марго не шелохнулась. – Кроме нас, поблизости никого нет, – подбодрил ее Морган. – Если что, ты всегда можешь закричать – я бегаю очень быстро.
Девушка неуверенно кивнула, но подчинилась. Морган выждал, пока она отойдет достаточно далеко, разделся и залез в воду. Течение унесло бы труп дальше, если бы он не зацепился одеждой за выступающие концы железных прутьев, скрепляющих доски снизу; пришлось повозиться, чтобы его высвободить. Поднимать тело на круг Морган не стал, вытянул за ноги на берег. Обулся и надел штаны, прежде чем приступить к детальному осмотру.
Тело принадлежало дикарю – ни рост, ни комплекция, ни одежда не оставляли в этом сомнений. С момента смерти прошло несколько дней: труп раздулся от воды и заметно пованивал. Отпечатков убийцы нет: покойник чист, как девственный снег в горах. Не иначе как пьяный сверзился в речку. Так пускай дикари с ним и разбираются. Морган пнул тело ногой, чтобы перевернуть на спину: утром придут и опознают своего собутыльника. Нагнулся ради любопытства. И отшатнулся. Перед ним, словно издеваясь, красовался двойник Алсура. Те же страшные раны на голове, нет ушей… Морган отошел, в изнеможении бухнулся на круг, опустив голову и свесив руки между коленей. Хочется накрыться с головой одеялом и завизжать.
Он так и сидел, пока на круг не упал желто-оранжевый отсвет. Морган неохотно оттолкнулся от земли, забрал у Марго лампу. Так бы и запустил в реку, труп вдогонку, девчонку в охапку и бежать куда глаза глядят. А теперь… Теперь придется ехать в лагерь, будить командира и в подробностях излагать, что творится на его территории, – полбеды, если не на бумаге, – а с утра пораньше сматываться от греха подальше.
– Иди спать, – выдохнул он хрипло. – Этот парень неважно выглядит.
Не будь Морган закален проделками Иштвана, рассказами о зомбоящиках и огнеметах, вид трупа в мерцании масляной лампы наверняка поверг бы его в шок. Редкие рыжеватые волосы, широко расставленные глазницы, следы царапины над левой бровью, нос со следами давнишнего перелома, плотная темно-красная куртка с черной заплатой на левом рукаве… Морган почти равнодушно взирал на убийцу Алсура.
«И как же, дружок, тебя сюда занесло?»
До Браунео без малого четыре тысячи миль. Это напрямик, без учета дорог. Без врат – нереально. Дядья Алсура, конечно, выглядели одержимыми. Но можно ли обезуметь от жажды мести настолько, чтобы избавиться от тела таким идиотским способом? Морган сел на землю и, растерянно уставившись на труп, словно тот мог ответить, принялся теребить волосы. Надо же, сколько всего интересного можно найти, путешествуя по миру в одиночку.
Сзади зашуршали листья. Девушка присела на корточки за его спиной. Морган принял в себя ее Манну – словно вошел в дивный грот, переливающийся друзами аметиста.
– Его убили не здесь, – прошептала Марго. – Его в лесу убили.
Морган провел ладонью по лбу.
– В каком лесу?
– Не знаю. Просто в лесу. В глухом.
– Сколько их было? – спросил Морган, осознавая полную абсурдность их диалога. – Убийц.
– Один. Он прикоснулся к нему, и тот упал как подкошенный.
– От прикосновений не умирают. – Морган разогнул колени и начал вымерять шагами поляну, пиная в воду попадающиеся под ноги шишки.
– Может, это Сур его убил? Колдовством.
Он поморщился от горечи, моментально разлившейся внутри. Все еще считает Суров виновниками всех зол…
– Давай еще дьявола приплетем, – бросил он с обидой. – Суры убивают кинжалами, мечами и стрелами. Прикосновением руки они убивать не умеют. И никто не умеет. – Он остановился напротив девушки. – Уж я-то знаю!
– А я знаю, что у него не было оружия. Он просто дотронулся до него – вот так.
Морган с трудом сдержался, чтобы не прижать к голой груди скользнувшие по ней мягкие прохладные подушечки пальцев.
– А потом… сделал все остальное ломом, топором и ножом.
– Как выглядел убийца, ты тоже знаешь?
Марго помотала головой:
– Я видела только руки, словно наблюдала за всем сверху. Он не выглядел агрессивно – этот парень его не боялся и не сопротивлялся, когда тот на него напал.
«Бред. Опытные следопыты из кожи вон лезут, чтобы воссоздать картину убийства, а какая-то дикарка-малолетка вот так запросто ее описывает».
Морган навис над ней как грозовая туча:
– И часто ты видишь вещие сны?
– Не знаю. Мне много снов снится, но они никогда не сбывались. Этот первый. Кошмары снятся. Точнее, снились – там, у Иштвана. Он сказал, это влияние луны, и дал какое-то снадобье, чтобы я пила на ночь. Кошмары все равно снились, но, проснувшись утром, я сразу же их забывала. А этот запомнила, потому что забыла выпить снадобье.
– Давно он тебе приснился?
– М-м-м… – Сосредоточенно уставившись себе под ноги, Марго покусывала нижнюю губу. – Дней шесть – восемь назад.
Морган кивнул, изображая понимание. На самом деле он не понимал ничего, кроме одного: мир изменился – его внутренний мир и мир вокруг – ни тот ни другой никогда не станут прежними.
– Иди спать, – прохрипел он устало. – Эй, ты слышишь меня?
Девушка сжалась. Ее губы шевельнулись, она хотела что-то сказать, но передумала. Повернулась и ушла. Морган неподвижно стоял, привалившись к стволу клена, пока не убедился, что она добралась до сеновала. Потом отволок труп в кусты, закидал еловыми ветками, чтобы не бросался в глаза. Не везти же его в лагерь, завтра ребята приедут и разберутся. Возможно, кто-нибудь, у кого Дар сильнее, обнаружит какие-нибудь отпечатки. Хотя вряд ли они остались: тело долго пробыло в воде – вода стирает информацию немногим медленнее, чем мороз.
Морган искупался, чтобы не вонять, – больше для Марго, чем для себя. Его снова знобило, раненая рука ныла.
«Девочка, безусловно, очень восприимчива и чувствительна, – думал он, поднимаясь в горку, к конюшне. – Головушка у нее перегревается, когда бедняжка пытается разложить по полочкам то, что туда вваливается. Но видеть события на расстоянии да еще с такой точностью, пусть и во сне…»
Ледяшка, земля нераскрытых тайн. Не в ней ли дело? Существуют места, где недра земли извергают мощные потоки Манны: там проходят подземные водные потоки, залегают руды, зарождаются вулканы, образуются стационарные врата, происходят всякие странные явления с Даром. Где-нибудь неподалеку от логова Иштвана может быть такое место, и его Манна обостряла восприятие девушки. Впрочем, эту гипотезу проверить нетрудно.
«Останутся ли там хоть какие-нибудь зацепки, которые облегчат поиски?»
Иштван наверняка успел не только смыться, но и замести следы. Если, конечно, не помер от хохота.
Морган спрыгнул в сено.
– Не спишь? – позвал он. Как будто не знал!
Сено в ответ тихонько зашуршало.
– У тебя нюх на преступников. Научись сдерживать эмоции при виде мертвецов, и можешь смело наниматься в гвардию порядка.
Молчание. Его слова словно обожгли девушку. Она свернулась клубочком и прикрыла рукой голову. Морган понял, что совершил ошибку, но не мог сообразить какую.
– Я пошутил. – Он в растерянности сел возле нее. – Что случилось?
Марго шмыгнула носом и загундосила:
– Я не хочу возвращаться. Отец наверняка в курсе той истории. Подобные происшествия редко остаются в тайне. Кто-нибудь да проболтается по пьяни, а соседи подхватят. Кроме общественного порицания и стыда меня там ничто не ждет.
«Это не вся правда», – почувствовал Морган. За ширмой этих слов скрывается нечто более глубокое и больно ранящее ее, чем возвращение домой. Как ни напрягал он Дар, не мог донырнуть до разгадки. Многодонное озеро… Не остается ничего, кроме как принять ее игру.
– Ты сражалась с претами. Ты побывала на ледяном материке и в Погибшем мире. Ты владеешь магией – немного, но владеешь. И тебя заботит, что о тебе думает жалкая стайка особей, ошибочно считающих себя разумными… Да ты должна хохотать им в лицо!
– Сражалась… – фыркнула Марго сквозь слезы. – Да я чуть не описалась от страха!
– Я тоже. Запомни: никто не сможет тебя унизить, пока ты сама не сочтешь себя униженной. Малыш… – Морган положил ладонь ей на плечо. – Мне нужно сообщить о твоей находке и купить лекарств – я неважно себя чувствую. Здесь неподалеку лагерь Суров. Побудешь одна пару часов?
– Тебе совсем плохо? – встревожилась Марго. – Я еду с тобой! – Она села и начала спешно приглаживать растрепанные кудри.
– Нет-нет! Не настолько, чтобы я не мог преодолеть верхом три мили. Ты должна отдыхать и набираться сил.
– Ох… – Ее руки в бессилии упали на колени. – Их лекарства точно не сделают тебе хуже?
– Ну что ты! Это клевета. Лекари намеренно распространяют ее, чтобы избавиться от конкуренции. Если я задержусь, дождись меня. Очень тебя прошу. Пожалуйста. Ни шагу с сеновала до моего возвращения!
Вздох. Грустный кивок.
Морган нашарил ремень седельной сумки и в два шага оказался у оконца. Его настойчивая просьба преследовала одну-единственную цель: оградить девушку от общения с хозяевами. Несколько фраз, которыми Морган перекинулся с фермершей, договариваясь о ночлеге, выдали в ней склонность к неумеренной болтовне.
– Морган…
Он оглянулся через плечо.
– Будь осторожен! И пожалуйста… возвращайся!
Приободренный, он улыбнулся в темноте.
