43
Сигнал тревоги пришел десять минут девятого в тот же вечер, и снова началась беготня по каменным коридорам, и проклятия сотрясали воздух, и никто не понимал, как они позволили этому случиться.
Знали ведь, что он пытался раньше.
И дали ему доступ ко всем его личным вещам: одежде, обуви, несессеру, всему.
И никто не проверил их тщательно.
Ни у кого и мысли не возникло, что тот, кто когда-то пытался совершить самоубийство, пожалуй, сделает это вновь. И естественно, нашлись таблетки где-то среди всего его барахла, и, само собой, сыграло роль ощущение безнадежности и непроглядной тьмы впереди и того, что мир рушится. Все это неподъемной ношей повисло на нем.
В общем, случившееся можно было предугадать. А сейчас они бежали вниз по лестницам с Вильямом между ними в сторону своеобразного приемного покоя, расположенного на несколько этажей ниже, с одной стороны Франкен, с другой Родригес, а сзади еще два охранника.
А в нескольких метрах за ними спешила, стараясь не отставать, Жанин.
С обеспокоенным взглядом.
Благодарная двум безымянным парням за то, что они в конце концов услышали ее.
Они нашли ее у дверей.
Одной из тех, которые она имела право проходить, могла открыть своим электронным ключом, но сейчас стояла там, орала так громко, как только могла, пыталась докричаться до кого-нибудь с другой стороны. Кто-то должен был прийти рано или поздно, услышать, и единственное, что она могла сделать, — это стоять так и кричать непрерывно, звать на помощь любого, кто появится.
Когда они наконец открыли дверь с другой стороны, Жанин все объяснила.
Она нашла Вильяма на полу в его комнате. Он не отвечал на ее обращения, и в конце концов она обнаружила упаковку от таблеток и все поняла. А когда побежала поднять тревогу, ее ключ не работал.
Замок отказывался слушаться. Горел красный светодиод. И слишком много времени было потрачено напрасно, вместо того чтобы помочь ему, она просто стояла и колотила в двери, а он лежал там наверху!
И когда охранники наконец поняли всю серьезность происходящего, дело пошло быстрее.
Они уведомили Родригеса, а тот в свою очередь Франкена. И внизу в подземелье медперсонал уже ждал наготове, им требовалось узнать, какую субстанцию он принял, а потом оставалось только надеяться на лучшее. Что они успеют доставить его вниз вовремя.
Они нашли Вильяма в ванной. Он лежал с открытыми глазами, направленными в потолок, но не подавал никаких признаков жизни, а рядом находилась упаковка из-под пилюль с пустыми полостями для них.
Двадцать таблеток.
Антидепрессантов. И, конечно, было неизвестно, принял ли он все их сейчас. Но в любом случае ничего хорошего подобное не предвещало. И выглядел он не лучшим образом.
Все это охранники доложили коротко, в то время как медики поместили Вильяма на койку, попытались оценить его состояние и взяли у него кровь на анализ, а потом к нему присоединили кучу шлангов и капельниц, и Жанин просто отвела глаза в сторону, поскольку знала, что случится теперь.
Она почувствовала знакомый неприятный запах, когда Вильяму промывали желудок. И подумала о том, как сильно ему, наверное, доставалось, и что это, надо надеяться, стоило того. А когда все оказалось под контролем, у него взяли кровь на анализ снова, и женщина из медперсонала подошла к Жанин и осторожно взяла ее за руку.
— Концентрация не растет, — сказала она.
— Что это означает? — спросила Жанин, пусть и знала ответ.
— Похоже, нам удалось вывести основную часть, прежде чем все всосалось в кровь.
Она посмотрела на Жанин и добавила в качестве объяснения:
— Он выкарабкается.
И Жанин кивнула.
И посмотрела на врача благодарным взглядом.
И он был столь же хорошо отрепетирован, как и все иное, чем она занималась в последние часы.
Им удалось спастись в последний момент.
И все равно они не могли толком понять, насколько сильная опасность нависла над ними и как они близки к тому, чтобы попасться.
Они выбрались из Берлина самым замысловатым из всех возможных способов, не из-за желания отделаться от преследователей, а по той простой причине, что Лео взял роль штурмана на себя, и в конце концов они выехали на какое-то шоссе, а оказавшись там, уже не осмеливались останавливаться.
По скоростному режиму старались соответствовать машинам, двигавшимся вокруг них, лишь бы не выделяться и не привлекать к себе внимания полиции, и ехали так на юг много часов, постоянно проверяя в зеркало заднего вида, нет ли преследования, и испытывая неприятное чувство каждый раз, когда мимо них проезжал какой-нибудь черный современный автомобиль. А такое случалось сплошь и рядом.
Их ведь наверняка искали. Либо из-за того, что они прорвались сквозь ограждение и устроили аварию, либо также из-за желтого конверта, лежавшего у стекла перед ними, либо, возможно (нет, скорее всего), по обеим причинам сразу.
Происходило нечто ужасно серьезное.
Только это им и удалось понять.
Причем не имевшее никакого отношения к ним, но совпавшее с их пребыванием там, и, пожалуй, это даже спасло их.
По радио непрерывно шли новости. Нигде не удавалось найти музыку, везде только болтовня, громкие голоса и прямые эфиры под аккомпанемент шума транспорта в качестве фона. Их знаний немецкого на школьном уровне явно не хватало, и они могли понять только отдельные слова. Берлин, Центральный вокзал само собой. Это не составляло труда. И geschlossen. И они переглядывались, и смотрели в зеркало заднего вида, и ждали, когда все появится в Интернете и они узнают то, о чем могли лишь догадываться.
Они позвонили в газету, но ни у кого не было времени им отвечать, потом на телефон Вильяма, но он оказался отключенным, как и всегда, за исключением случая, когда он сам попытался позвонить им на крышу.
И у них осталось только одно дело.
Конверт.
Тот самый, который якобы содержал решение. Но какое?
Конверт лежал у переднего стекла перед Альбертом, и в конце концов, находясь уже далеко от города, они осмелились. Лео кивнул Альберту, и он взял его на колени, открыл осторожно и медленно. А Лео боролся с искушением отвести взгляд от дороги, скоситься на то, что Альберт извлек наружу.
А это были бумаги.
Толстая стопка.
И Альберт перелистал их. Потом еще раз. На пробу вытаскивал тот или иной листок с целью понять содержание.
— Что это? — спросил Лео.
— Я не знаю, — ответил он. Поскольку так все и было.
Там находились цифры. Бесконечное множество, на всех страницах сверху донизу, сгруппированные в матрицы, 23 цифры в ширину и 73 в высоту. А потом он стал листать дальше, и цифры закончились, их сменили формулы.
Написанные от руки. Длинные расчеты.
А он ничего не смыслил в математике и смотрел на все это как баран на новые ворота, но здесь и там находились пометки на полях и подчеркнутые цифры и стрелки от одних к другим в качестве объяснения, как она думала. Что, естественно, не помогало ни капельки.
И в самом низу посередине страниц находился результат. Длинные формулы. Уравнения со скобками, операциями и символами, о существовании которых он знал, но понятия не имел, что за ними скрывалось.
— Это шифры, — сообщил он. — Шифры, знаки и страницы с формулами и расчетами.
— И чем это нам поможет?
— Ничем абсолютно, — сказал он, глядя наружу сквозь боковое стекло.
— Наши действия? — спросил Лео.
— Не знаю, — ответил Альберт. — И после паузы: — Ну, надеюсь, где-то есть два человека, которые понимают в этом лучше, чем мы.
Родригес увидел ее издалека, но, лишь подойдя ближе, понял, насколько грустной она была.
Он только что оставил Сандберга в его собственной комнате. Тот спал в своей кровати, и опасность уже миновала, и сейчас, идя по коридорам, Родригес столкнулся с Жанин у одной из дверей.
Она стояла, погруженная в свои мысли, явно ждала, пока кто-нибудь появится, и, услышав шаги, подняла на него глаза.
— Я забыла, — сказала она. — Среди всей этой суеты.
И он не сразу понял, о чем идет речь.
Электронный ключ. С него все началось. По какой-то причине ее кусочек пластмассы забастовал, и пусть они обычно не имели проблем с системой безопасности, это не удивило его. Ведь компьютеры есть компьютеры, и с ними рано или поздно случалось подобное.
— Это мой коридор. Ты же знаешь.
Он кивнул. Конечно, знал. Здесь ей разрешалось ходить куда угодно, и наверняка произошел какой-то сбой с ее ключом, и он достал свой и подошел к двери с целью пропустить ее.
Но не сделал этого.
Резко остановился взамен.
Увидел ее усталые глаза и невольно почувствовал себя виноватым. Не в последнем событии, он ведь не имел никакого отношения к решению Сандберга уйти из жизни. Но она оказалась в замке из-за него, и здесь ему не было оправданий. Он ведь сам постарался на сей счет и стыдился своего деяния.
— Он выкарабкается, — сказал он за недостатком лучшего.
— Я поняла, — ответила Жанин. Без особой радости в голосе.
И каким-то образом все стало еще хуже. Он хотел ободрить ее, а она не приняла утешения от него. Не из-за этого я печальна, казалось, сказала. А подобное могло означать только одно. А из-за того, что оказалась здесь.
— Я помогу тебе пройти, — сказал он. Но не сдвинулся с места. Колебался. Не открыл дверь, прикусил нижнюю губу, словно искал слова.
— И как тебе нравится все это? — спросила она.
И Родригес уловил какие-то новые нотки в ее голосе и среагировал на них. Что же это было?
Он слышал в нем грусть, ставшую ее постоянной спутницей в последние месяцы, пожалуй сейчас связанную с попыткой Сандберга покончить с собой, и, возможно, усталость тоже наложила свой отпечаток.
Но не только. И он посмотрел на Жанин. И конечно, не ошибся.
Жанин улыбалась. Или, точнее, смотрела на него с непроницаемым лицом, и на нем пряталась та самая сдержанная улыбка, которая очаровала его в амстердамском ресторане в день их первой встречи. И поколебала его уверенность. Из-за чего ему тогда очень не хотелось делать то, ради чего его прислали туда.
И от нахлынувших воспоминаний что-то перевернулось в его душе.
— Послушай, — сказал Родригес с искренностью, которую она никогда не слышала от него. — Ты можешь относиться к этому как хочешь. И пусть я знаю, что это не поможет.
Начав, он уже не мог остановиться. И хотя подобное признание, пожалуй, звучало странно здесь и сейчас, у него все равно возникло огромное желание выговориться. И какая разница, если, возможно, им всем скоро предстоит умереть, разве время и место играли какую-то роль тогда?
— Я очень не хотел делать этого, — сказал он, сделал паузу и старательно избегал ее взгляда, прежде чем продолжил. — Когда мы сидели там, в Амстердаме, весной. И ты фактически превратилась из моего задания в человека…
Ему пришлось прерваться, подбирал слова.
— … просто сидевшего там человека, с кем мне было ужасно весело, — признался он. И пожал плечами. — Как мне хотелось тогда, чтобы все было иначе. Чтобы я сам мог выбирать. И мне не понадобилось бы втягивать тебя во все это. — И после паузы: — И чтобы я мог просто остаться там, и выпить стакан вина, и слушать твои колкости.
На том он закончил.
И воцарилась тишина, и он не знал, надо ли ему сказать еще что-то, или он просто должен открыть дверь сейчас и пропустить ее, или ему следовало молчать с самого начала, не говорить ничего.
— Тебе повезло, — сказала Жанин. — Еще десять минут, и я исчезла бы с твоим бумажником.
Этого он не ожидал.
Все повторилось. Та же самая улыбка. Невидимая для посторонних. Но сейчас, вне всякого сомнения, она пряталась в уголках ее глаз и ждала ответного хода с его стороны, и как можно быстрее, иначе он проиграл бы в затеянной ею игре.
У него не было причин вступать в нее. Но какая разница.
Ее улыбка подарила надежду, он видел в ней прощение за свой поступок. Однако он постарался скрыть радость и заявил с каменным лицом:
— Его содержимое тебя ужасно разочаровало бы. Я же государственный служащий.
— Ага, понятно, — сказала Жанин с наигранным сочувствием. А потом покачала головой. — Тебя взяли с испытательным сроком? Через специальную программу обеспечения занятости? Или просто пожалели и дали работу?
— Они, в конце концов, похоже, пожалели меня, когда заметили, что я умнее тебя.
Они ни о чем не догадываются, подумала она.
Но не сказала этого.
Взамен позволила себе улыбнуться ему по-настоящему, грустно и дружелюбно, как человеку, с которым ей предстояло разделить судьбу. И какую роль это, собственно, играло сейчас?
Жанин вздохнула. Печально.
— Черт с ним, со всем этим, — буркнула она. — Не так ли?
Он не смог бы лучше сказать сам. Кивнул в ответ. С такой же теплой улыбкой.
— В любом случае, — сказал он. — Мне жаль.
— Твое дело.
А потом они стояли неподвижно и смотрели друг на друга, и в каком-нибудь ином мире за таким молчанием последовал бы осторожный поцелуй. Но только в другом месте, далеко отсюда, и, пожалуй, никому из них уже было не суждено увидеть его снова, и они были, конечно, два одиноких человека, но все равно недостаточно одиноких, чтобы это могло случиться.
Тишина затянулась и стала невыносимой.
И потом Жанин нарушила ее.
— Если ты надеешься, что я открою дверь, то нам придется еще долго ждать, — сказала она и пожала плечами.
А Родригес улыбнулся, как бы извиняясь, словно забыл, в чем проблема, и достал свой кусочек пластмассы, а она сместилась немного, когда он сделал это, и произошедшее далее вроде было случайностью и ничем иным.
Она убрала руку от двери, давая ему место.
А он как раз протянул вперед свою.
И столкновение стало неизбежным, электронный ключ выскользнул из его пальцев и оказался на полу, и они оба попятились инстинктивно.
И Жанин посмотрела на него. Наклонилась, подняла упавший кусочек пластмассы и протянула Родригесу. Просто, естественно и вроде бы с несуществующей улыбкой, явно собираясь что-то добавить сейчас.
— Если это приглашение, то я выгляжу ужасно глупо, возвращая его, — заметила она довольно туманно.
И Родригес посмотрел на нее, пытаясь понять, серьезно ли она говорит или насмехается над ним. Хотя прекрасно знал, как все обстояло на самом деле.
Он взял ключ из ее руки. Искал подходящий ответ. Означавший и да и нет одновременно, точно в ее манере.
— Я обещаю яснее выражаться в следующий раз, — сказал он. — Знаю ведь, что ты медленно соображаешь.
Ее лицо расплылось в невольной улыбке. Он ведь одержал победу на промежуточном этапе, но все равно, и это чувствовалось вполне естественным, и почему, собственно, не могло быть так?
Но разговор закончился. Жанин хотела идти дальше. И он приложил ключ к стене снова, точно как собирался сделать ранее, и светодиод переключился на зеленый, дверь открылась, как от нее и требовалось, а он и представить не мог, что действовал не своим ключом, и в ближайшем будущем ему предстояло ненавидеть себя за то, что он попался на столь простую уловку и не подумал на шаг дальше. Когда-то, но не сейчас.
Сейчас же Родригес улыбнулся ей, решил, что у них получился хороший разговор и что он с удовольствием поможет ей по возможности.
— Я попрошу Кейс поговорить с тобой, — сказал он. — Они, вероятно, забыли активировать что-то в нем.
Он указал на электронный ключ в ее руке.
Ключ был активирован по максимуму, но он этого не знал.
И Жанин кивнула и смущенно улыбнулась.
— Я и не думала, что ты сможешь помочь мне.
— Поверь, я могу гораздо больше, чем ты способна представить себе, — сказал он.
— Если бы ты знал, что я могу представить себе.
На том они расстались.
И Родригес остался со своей стороны двери, а Жанин попятилась в следующий коридор, и, когда дверь закрывалась между ними, они все еще смотрели друг другу в глаза.
Всего несколько секунд спустя, идя быстрым шагом по коридору в сторону своей комнаты и имея в запасе лишь несколько часов на подготовку, Жанин слышала, что ее сердце грохочет, как барабан.
Когда-то он обманул ее.
Семь месяцев назад этот дьявол очаровал ее, она потеряла бдительность, а потом все закончилось. И она ненавидела его за это и себя за то, что попалась ему на удочку.
А теперь сама отплатила ему той же монетой.
Сейчас в другом коридоре остался мужчина, который когда-то сидел в баре в Амстердаме и заставил ее почувствовать себя веселой и привлекательной и который потом сделал ей укол сзади в шею, черт бы побрал его за это.
А в кармане у него лежал электронный ключ Франкена.
С точно такой же степенью допуска, как и у того, который она только что забрала у него.
И лучше, если бы он не заметил подмены, пока уже не будет слишком поздно.
У Вильяма Сандберга еще неприятно першило в горле от шланга, когда они всего полчаса назад положили его на покрывало в собственную кровать.
Его взгляд по-прежнему оставался туманным, но исключительно потому, что он сам этого хотел.
А мозг работал как часы, регистрируя все происходившее вокруг, и, оценив ситуацию, Вильям решил, что все, похоже, находится под контролем. Он справился со своей частью задания. Сейчас его вернули к нему в комнату, и поблизости находились еще три человека (Родригес и парочка, чьих имен он не знал), а в стороне у стены стояла Жанин и смотрела, как они проверяют его пульс и общее состояние.
Жанин молча наблюдала за ними. Обеспокоенная, но не потерявшая контроль над собой, идеально взвешенным взглядом при мысли о том, что они знали друг друга всего неделю, и о том, как легко было переиграть в их пьесе.
Двое мужчин положили его на покрывало, а Родригес тщательно проверил ванную на предмет лекарств, которые они не заметили, забирая его вещи из дома. И было понятно, что они ничего не найдут, а потом, посчитав свою задачу выполненной, оставят его одного.
Он принял лишь две таблетки.
А остальные восемнадцать находились в канализации на пути к очистным сооружениям, и снотворного, находившегося в нем, хватило, только чтобы вызвать легкую сонливость, и в этом, честно говоря, не было ничего особо неприятного, а ни о каком вреде здоровью, естественно, и речи не шло.
Зато создалась полная иллюзия отравления.
Проглоченные пилюли успели всосаться в кровь, и это сказалось на его анализах. И когда персонал «приемного покоя» вставил шланг ему в горло и опустошил желудок и концентрация перестала расти, все подумали, что они успели вовремя.
И перевели дух, проверили его пульс, взяли повторные анализы и ждали, что концентрация уменьшится. И они разговаривали тихо и в конце концов повернулись к нему спинами, поскольку так всегда бывает рано или поздно.
И тогда ему представился шанс, который он не упустил.
Франкен снял с себя куртку (надо же, как повезло!), и Вильям потянулся к ней со своей кровати и знал, что все зависит от этого мгновения. Если бы кто-то повернулся и увидел, как он вполне осознанно лезет рукой в пиджак Франкена, все бы закончилось, и ни о какой другой возможности они не могли бы мечтать.
Но никто не повернулся.
Никто не видел, как он опустил свой синий кусочек пластмассы в открытый карман и взамен достал оттуда другой.
Ведь никто и подумать не мог, что находившийся без сознания человек украдет электронный ключ.
Даже Франкен.
Когда Вильяма положили под мягкое покрывало в его комнате, Жанин стояла и смотрела на него вплоть до того момента, когда ей пришло время уходить.
Когда она убедилась, что Родригес покинет комнату сразу после нее и что она может подождать его в коридоре и выполнить свою часть работы.
У них был шаткий план, но все лучше, чем ничего.
Электронный ключ, с которым расхаживал Франкен, перекочевал к Вильяму.
А потом его забрала Жанин, элегантно и глазом не моргнув, когда взяла неудачливого самоубийцу за руку и спросила о самочувствии.
И, надо признать, все придумала она.
При благоприятном исходе они получили бы небольшой запас времени, если бы все пошло наперекосяк.
Сейчас оставался только Родригес, и Жанин сказала ему, что точно знает, как ей действовать.
И Вильям закрыл глаза и укутался в одеяло, согреваясь, и подумал, что ему особо и не хочется знать, как она сделает это.
Прошло еще десять минут, прежде чем Родригес решил, что Вильям крепко спит и с ним ничего больше не случится. Он поднялся со стула, на всякий случай в последний раз пощупал пульс Вильяма и покинул комнату.
А в коридоре его ждала Жанин, и, если все пройдет хорошо, она должна была поменять его ключ на Франкена.
А Вильям лежал в своей комнате и знал, что сейчас происходит.
И что у них будет только одна попытка выбраться наружу.
И они собирались воспользоваться ею этой ночью.
