29
Ларс-Эрик Пальмгрен миновал маленький мост, оставив за одним окном от себя уже покрытый тонким льдом залив Неглинге, а за другим по-прежнему не сдающийся морозу залив Полнес.
Это иллюстрировало его щекотливую ситуацию лучше, чем он хотел это признать.
С одной стороны. И с другой стороны.
Он сжал зубы, переключил передачу с целью увеличить скорость, прекрасно сознавая, что дорога скользкая и что тем самым он подвергает себя смертельной опасности, словно пытаясь доказать себе, что смерти ему в любом случае не избежать, а если он верил в обратное, то просто трус, и никак иначе его не назовешь.
Он отказался помочь Кристине.
Это мучило его с тех пор, как все случилось, с того момента, когда он поднялся и покинул кафе, оставив ее там. И знал, что поступает неправильно, уже делая это, но какой у него оставался выбор? Его напугал нежданный разговор, когда ему позвонили, рассказали о Саре и просто положили трубку. Он ведь знал: что бы ни происходило, речь шла о чем-то неприятном, непостижимом и очень серьезном. А сам он был пылинкой, обычной мелкой сошкой.
Пальмгрен скосился на свой мобильный телефон.
Он лежал на пассажирском сиденье и перекатывался из стороны в сторону по мере того, как автомобиль поворачивал в различных направлениях, или же просто ему было стыдно за владельца, позволившего страху одержать победу над всем, что он считал для себя важным.
Верностью. Мужеством. Дружбой.
Сейчас Кристина находилась в Амстердаме.
Он видел ее по компьютеру. Не в прямом эфире, когда все случилось, а через кликабельный видеоотрывок под жирными черными заголовками. Она рассказывала об авиакатастрофе, но что ей вообще делать в Амстердаме? Если только она не оказалась там в поисках Вильяма?
Вроде бы он ничего не должен был им.
Обычный пенсионер, вдовец, оставивший службу в оборонительных силах, сейчас привлекаемый только время от времени в качестве консультанта.
Как он смог бы помочь им, даже если бы захотел?
Что смог бы сделать?
Но как он мог отказаться?
Кто он тогда? Он знал ответ.
На сиденье рядом с ним валялся мобильный телефон, содержавший по меньшей мере четыре неотвеченных звонка от Кристины Сандберг.
Ему осталась только сотня метров до дома.
И тогда ему следовало перезвонить ей и помочь, о чем бы она ни попросила.
Прошло уже более часа с тех пор, как Лео сфотографировал конверт и отправил снимок в редакцию в Стокгольм, когда телефон Кристины наконец завибрировал на столе перед ними.
— Вам явно пришлось попотеть, — сказала она, когда ответила. — Вы что-нибудь выяснили?
Двое мужчин напротив не спускали с Кристины глаз.
Смотрели, как меняется выражение ее лица.
Сначала оно было вопросительным. Потом стало серьезным.
А она слушала молча. Довольно надолго.
— Я… — начала она наконец в качестве ответа на вопрос, прозвучавший с другого конца линии, прежде чем поняла, что не знает его, и осеклась. Бросила быстрый взгляд на Альберта: — Где я?
— Харлем, — сообщил он. — К западу от Амстердама.
— Им что-нибудь известно? — спросил Лео, но Кристина подняла руку, покачала головой, растопырила пальцы, прося его помолчать. Речь шла не о конверте. А о чем-то значительно более важном.
— Харлем, — передала она дальше. Выпрямилась на своем стуле и отвернулась от них, чтобы больше никакие вопросы не мешали ей.
Слушала. Кивала. Слушала.
— Когда это случилось? — спросила она. И, не дожидаясь ответа, обратилась в зал: — Можно сделать погромче?
Огляделась, а потом поднялась и повысила голос:
— Сейчас… телевизор можно погромче?
Что-то в ее взгляде заставило усталого мужчину за стойкой бара повернуться к плоском экрану за его спиной. И как только он сделал это, от его полусонного состояния не осталось и следа.
Он отыскал пульт дистанционного управления среди бумаг и ключей около кассового аппарата, направил его на телевизор, не без труда нашел пальцем правильную кнопку.
Увеличил громкость. Не отрывая взгляда от экрана.
Секундой спустя все разговоры в заведении стихли.
Вильяма и Жанин провели в парламент в полной тишине, они заняли места позади круга из синих стульев и подняли глаза на экраны, висевшие перед ними.
Все взгляды обратились к Коннорсу, и он коротко кивнул в ответ.
Они здесь, и они с нами.
Никто ничего не сказал, но в воздухе витало недовольство, скептическое настроение, поэтому мужчины в военной форме не сразу снова повернулись к мониторам.
Это противоречило правилам. Гражданским было не место здесь. Во всяком случае, сейчас.
Но если все зашло так далеко, как все считали, другого выхода просто не оставалось.
Уже больше нечего было защищать, держать в секрете, и уже не играло никакой роли, увидят Вильям Сандберг и Жанин Шарлотта Хейнс все сами или узнают о случившемся потом.
— Они понимают, что нам надо? — спросил Франкен.
Они с Коннорсом стояли в стороне, разговаривали тихо и старались держаться как можно спокойнее. От них требовалось демонстрировать единство во мнениях, другие не должны были догадаться о наличии каких-то противоречий между ними, особенно сейчас.
— Никто не в состоянии понять, — сказал Коннорс.
Франкен кивнул. Это была чистая правда.
На больших экранах бок о бок теснились репортажи новостных каналов и изображения всевозможных интернет-страниц. И все заголовки касались одной и той же темы.
Огромная больница на карантине. Здание Слотерваартской больницы в оцеплении.
Больница закрыта из-за вспышки странного заболевания.
Они предвидели такой поворот событий, и час настал, сценарий уже давно существовал на бумаге, даже если в нем отсутствовало название лечебного заведения, а в качестве места действия стояло «Средний по величине европейский город». И они неоднократно дискутировали, меняли его и принимали решения, малопонятные даже тогда, когда все происходило лишь теоретически.
— Ты же знаешь, мы должны, — сказал Франкен. — Какой смысл возражать.
Но Коннорс не хотел знать.
По-хорошему, что им, собственно, было известно? Откуда такая уверенность, а вдруг они истолковали все неверно? И разве Хейнс и Сандберг находились здесь не для того, чтобы помочь им перевести все еще раз и проверить, нет ли какой-то альтернативы?
Франкен посмотрел на него. Мог повторить его мысли слово в слово.
— Мы знали это постоянно.
Коннорс ничего не сказал.
— Мы не знали только почему, и как, и где. Сейчас нам это известно.
— Да. И из-за нас, — буркнул Коннорс.
Франкен никак не отреагировал на его реплику. Решение уже было принято.
И они стояли потом, обратив взоры на экраны.
— Сколько людей умрет? — спросил Коннорс наконец.
— Меньше, — сказал Франкен. — Что еще нам надо знать?
Коннорс не ответил.
И Франкен повторил это снова. Но тише:
— Меньше.
В самом конце зала стояли Вильям и Жанин, смотрели, как Коннорс и Франкен тихо разговаривали между собой впереди и сбоку от рядов стульев, на которых в полной тишине ждали одетые в военную форму мужчины.
Все в комнате ждали от них сообщения, и все уже знали, каким оно будет.
Уже стало очевидным, что случилось, все прекрасно представляли, как требуется действовать, а Жанин и Вильям даже успели увидеть последствия. Они лежали рядами в холодной комнате, и Коннорс действительно сказал правду.
Никто не мог понять.
И все равно они догадались, что обязательно будет сделано.
Повернувшись к Жанин, Вильям увидел, что она больше не в состоянии сдерживать слезы.
Повернув ключ в замке входной двери большой кирпичной виллы, Ларс-Эрик Пальмгрен уже знал, что он не один и что уже слишком поздно предпринимать какие-то действия на сей счет.
Пожалуй, снег заглушил звук шагов.
Наверное, он сам потерял бдительность.
Десять лет назад это было в крови, он смог бы доложить о каждом транспортном средстве, попадавшемся ему на пути домой. Порой делал ненужные остановки, к собственному удивлению, начинал колесить по городу, постоянно проверяя в зеркало заднего вида, не висит ли какой-то автомобиль у него на хвосте слишком долго или не возвращается ли он с равными промежутками, хотя в принципе не должен.
Но это раньше. Сейчас он отвык от подобного и ехал прямой дорогой к себе, видел все происходящее вокруг, но ни на чем не заострял внимание, крутил руль, как на автопилоте, в то время как мыслями был рядом с Кристиной в Амстердаме, и в конце концов добрался домой и припарковался у входа, словно ничего необычного не произошло.
А всего-то требовалось подумать немного, и он бы знал, что это не так.
Сейчас он стоял, вставив ключ в патентованный замок перед собой.
А черная кожаная перчатка незнакомого мужчины лежала на его руке.
— Ларс-Эрик Пальмгрен, — сказал голос рядом с ним.
Это был не вопрос, а констатация факта. И Пальмгрен не ответил.
— А ты кто? — спросил он взамен.
— Мы можем поговорить внутри?
Опять на вопрос это было мало похоже.
Пальмгрен кивнул.
А потом молча открыл входную дверь, отключил сигнализацию на белом пластиковом пульте в коридоре и приготовился к худшему.
