Глава 17
День для Чернявого и его людей выдался неудачный. Накануне вечером в кафе «Олимп» они набрались так, что некоторых пришлось развозить по домам в бессознательном состоянии. Михута, в обязанности которого входили охрана и присмотр за главарем, потащил шефа к себе домой.
Чернявый в этот вечер, как всегда, не пил, но выжрал недельный запас «колес». Когда Михута, сам изрядно поддавший, буквально на плечах втащил Чернявого в квартиру, тот неожиданно встрепенулся и начал размахивать руками.
— Я, бля, всех этих козлов урою! — кричал он. — Где мои братишки? Щас поедем «обезьянам» дупла чистить.
Михута едва успел захлопнуть за собой дверь, как Чернявый вырвался из его объятий и стал метаться по квартире. Видно, под кайфом ему что-то померещилось, и он рыскал по всем углам, заглядывая то на кухню, то в туалет, вопя:
— Они тут, суки, козлы вонючие! Опять прикандыбали меня винтить! Да я их щас всех в землю закопаю!
Михута жил в маленькой однокомнатной квартире, расположенной на первом этаже убогой хрущовки рядом с районом частного сектора.
Сразу за его окнами начинались сады и огороды мирных обывателей. Место было мрачноватое и как нельзя лучше подходило для берлоги.
Холодная война между «синими» и «азе-рами», длившаяся несколько месяцев, сменилась горячей, с кровью, трупами и перестрелкой.
После первого «наезда» «обезьян» на братков, произошедшего возле кафе «Олимп», Чернявый надеялся загасить азербайджанских конкурентов и одним решительным ударом вынудить их к заключению перемирия. Именно для этого он накатил на кафе «Агдам» со своими бойцами.
Однако никто из представителей конкурирующей стороны с просьбами о мировой не являлся. Чернявый понял, что на этом дело не закончилось, и захандрил.
— В следующий раз «обезьяны» придут за мной, — говорил он своим пацанам, глотая очередную партию «колес».
Теперь Чернявый опасался ночевать дома, вполне резонно полагая, что тепленьким в кровати взять его легче легкого.
К тому же он стал подозрительным и нервным. Дергался от каждого визга колес за окнами «Олимпа». От предложенной братвой охраны Чернявый с негодованием отказался.
Но среди пацанов пошли базары о том, что он делает это не от своей отчаянной храбрости, а потому, что перестал им доверять.
Все стали какими-то угрюмыми и агрессивными. Чуть что кидались в драку. Ладно бы месили каких-нибудь случайных козлов, а то ведь друг на друга бросались.
Не радовало и пристальное внимание ментов. После перестрелки в «Агдаме» они сразу заявились к Чернявому.
Тот, конечно, начал гнать пургу, мол, знать ничего не знаю, ничего не ведаю, не слышал, не видел, не участвовал.
Пацаны, которые вместе с Чернявым наехали на «Агдам», тоже ушли в несознанку. Мы, мол, братков, героически погибших от рук неизвестных злодеев, на тот свет провожали. Все чин чином. Поминки, кафе, выпили за братанов, разбежались по хатам.
В конце концов так ничего и не добившись, злобное мусорье, волчары голодные, отвалили, щелкая зубами.
— Ничего у них на нас нет, — успокаивал братков Чернявый. — Мы чисты, как жопы пидоров перед долбежкой.
И все-таки долго так продолжаться не могло. Пацаны забросили все дела, зашились по хатам, как крысы, и безмерно гасили хавло. Чтобы рассеять скуку и тоску, Чернявый объявил общий сбор в «Олимпе», где за общаковский воздух устроил нехилый ништяк.
Пацаны притащили кучу бикс и оторвались на полную катушку. Танцы, шманцы, налетанцы, расшибанцы. Все как-то отвязались, в общем, тоску разогнали.
Чернявый еще до начала пьянки предупредил Михуту:
— Много хавла не жри. Я у тебя ночку провести хочу.
В кафе еще грохотала музыка и дергались пьяные телки, а Михута уже утащил шефа домой. Когда тот начал искать прятавшихся по темным углам ментов, верный отбойщик быстро утихомирил шефа.
Для этого у него имелся один стопроцентно надежный способ — Михута как следует заехал Чернявому в лоб. Тот сразу успокоился и неприятностей больше не доставлял.
Отбойщик уложил его спать на единственную в этой однокомнатной норе кровать, застеленную давно не стиранным бельем, а сам улегся на рваный тюфяк, положив под голову свернутое полотенце из ванной и накрывшись кожаной курткой.
Несмотря на изрядную долю спиртного, выпитую на вечеринке, Михута спал чутко. Пару раз за ночь, услышав шум за окнами, он просыпался и с большой в руках подходил к окну.
Но оба раза его волнения оказались напрасны. Сначала заорали коты в ближайшем огороде, потом где-то хлопнула калитка. Видно, загулявший мужичок возвращался домой.
Утром, часов в девять, Чернявый проснулся от того, что в глаза ему били яркие солнечные лучи. Приподнявшись на постели, он увидел, что лежит под тонким одеялом, в одежде. Его ботинки стояли рядом у изголовья. Михута громко храпел на рваном тюфяке у противоположной стены комнаты.
За окном пели птицы. Где-то в частном секторе тарахтел мотоцикл. Чернявый смотрел вокруг дурным глазом. Его бил озноб. А солнце, между прочим, жарило не на шутку.
— Эй, Михута, — обратился он к отбойщику и не узнал собственного голоса. — Слышь, раскрой зенки.
Тот разом перестал храпеть, открыл глаза и очумело посмотрел на шефа. —Чего?
— Где это мы?
— У меня на хазе. Что это у тебя с голосом?
— Не знаю, ломает меня.
— А то. Ты вчера все «колеса» из своего пузыря заглотил.
Кряхтя, Михута уселся на тюфяк и провел рукой по взъерошенным волосам.
— Я вот вроде и не кирял, а череп трещит, как арбуз.
— Ну да, не кирял, — болезненно скривился Чернявый. — Пол-литра накатил сразу и потом еще добавлял.
— Главное, что дело сделал — тебя притарабанил и сам цел.
— Слышь, Михута, ломает меня, — повторил Чернявый. — Мне б «колес». Да хрен с ними, с «колесами», хоть бы чем ширнуться.
Михута положил себе на колени куртку, которой накрывался ночью, пошарил в кармане, вытащил измятый бумажный кулек и бросил Чернявому.
— Держи.
— Это че?
Трясущимися руками он развернул кулек и увидел несколько таблеток. Пока Михута ходил на кухню за водой, Чернявый смотрел на таблетки, не веря своим глазам.
Михута, гремя ботинками по дощатому затертому полу, подошел к шефу и протянул ему грязный захватанный стакан с водой.
— Запей, это эфедрин.
— Где взял?
— На соседнем огороде нашел. Чернявый проглотил таблетки, запил водой и откинулся на измятую подушку.
— Да ты че, сказать не можешь?
— А то я не знал, что тебя всегда с утра ломает. Приберег штучку-другую.
— Молоток, — похвалил его Чернявый. — Ненавижу, когда ломает.
— Так когда-нибудь копыта откинешь, — закуривая, сказал Михута. — На хрена тебе эти «колеса»? Жрал бы водяру, и никаких проблем. Утром похмелился стопариком — и опять живой.
— Это я на зоне подсел. Пробовал даже кирять и ширяться одновременно. Ни хрена. Один раз чуть мотор не сдох. Ты че, так всю ночь на мошке и сопел?
— У меня тут не гостиница, — самозабвенно дымя, сказал Михута, — что есть, на том массу и давим.
— Дай дыма, — попросил Чернявый.
Михута закурил еще одну сигарету и протянул ее шефу.
— Отпустило, — блаженно улыбнулся Чернявый, попыхивая сигаретой.
Пепел он стряхивал на грязный пол рядом с кроватью.
— У тебя же вроде другая хаза имелась?
— А я ее поменял.
— Чего, херовая была?
— Соседи заманали. Стали бухтеть участковому, что я, мол, поздно прихожу, кодлы всякие ко мне ходят.
— А хуля тебе этот дядя Степа?
— Воспитывать начал. Я его послал подальше и свинтился оттуда. На хера мне это надо? А тут ништяк, все тихо, никакая падла не возбухает.
Чернявый покосился на окно.
— Ты бы завесил чем-нибудь, — сказал он. — А то эта решка мне о зоне напоминает. Да и балдоха кумпол жарит.
— Так повесить нечего, разве только обезьяну дохлую.
Они засмеялись. Шутка очень понравилась Чернявому, и он долго не мог успокоиться.
— Ну ты дал. Обезьяну дохлую. Вот это был бы ништячок.
— Или трусняк чей-нибудь. Они снова расхохотались.
— Я одну такую знаю, — сказал развеселившийся Чернявый, — у нее станок размером с самосвал.
— Ты че, в натуре, фуфел не гонишь? Точно как самосвал?
— Бля буду.
— Так познакомь, я всю жизнь о такой биксе мечтал.
— Не гони.
— Зуб даю.
Еще несколько минут они обсуждали, кому какая бикса нравится и что с ней можно сделать. Глянув на окно, Чернявый спросил:
— А ты сам решки ставил?
— Да ну, что я, максим? Они тут уже стояли, когда я вселился.
— На хрена?
— Так это же служебная квартира.
— Как же ты в нее попал?
— Я тут дворником числюсь.
— В натуре?
— Без балды.
— Че, сам параши чистишь?
— Обижаешь, шеф. Я в своей жизни тяжелее болта ничего не поднимал.
— Во бля, — захохотал Чернявый. — А он у тебя что, до колена?
— А на хрена, ты думал, мне баба со здоровым станком нужна? Ладно, Чернявый, ты посиди тут за решкой, а я за пузырем сгоняю. Ты ж похмелился, мне тоже надо.
— Ладно, только копытами побыстрей шевели, а то мне тут одному неохота париться.
Михута пошарил рукой под тюфяком, вытащил пистолет «ТТ» и передал его Чернявому.
— Держи, это тебе на всякий пожарный.
Тот проверил затвор, обойму и удовлетворенно положил пистолет на колени.
— С братишкой-то оно надежнее.
— Я двери закрою на ключ. Никому не открывай.
— А то.
Когда Михута вышел из квартиры, Чернявый глубоко вздохнул и закрыл глаза. Сейчас он пребывал в спокойном расслабленном состоянии. Ломка прошла, озноб больше не беспокоил, боли в позвоночнике и дрожь в конечностях исчезли.
Он даже успел задремать, пока его отбойщик мотался за бутылкой водки. Наконец Чернявый услышал, как поворачивается ключ в замке и открывается входная дверь.
Михута зашел в квартиру, держа в руке бутылку водки, а под мышкой банку консервированных огурцов. Следом за ним через порог ступил Болт.
— Шеф, ты живой? — крикнул Михута, заглядывая в комнату.
Чернявый открыл глаза и недоуменно посмотрел на Болта, щерившегося в улыбке гнилыми зубами.
— А ты откуда взялся?
— Так… решил поссать возле дерева, смотрю, этот халдей топает.
— Я его на обратной дороге встретил, — объяснил отбойщик. — Хотел ему пендаля в жопу дать и отправить подальше, а он как рассол увидел, аж затрясся. Я ему из-за пазухи пузырь показываю, Болт, конечно, усох.
— Че ж я, хуже его? — пробухтел Болт.
— Ладно, не кипишуй, пошли на кухню. Следом за ними туда притащился и Чернявый.
— Тут все по-цивильному, — оглядев обстановку, сказал он. — Есть где забуриться.
На небольшой кухне стояли газовая плита, стол и два стула, покосившихся, но целых. Один из стульев, конечно, достался главарю, другой занял хозяин квартиры, а Болту пришлось примоститься на подоконнике.
Пока его подчиненные вскрывали банку с огурцами, бутылку и разливали белую по стаканам, Чернявый курил.
— Болт, пацанов видел? — спросил Михута.
— Не-а, наверное, массу давят. Я вчера, когда сваливал, они еще там баб трахали по подсобкам.
— Тебе-то хоть досталось?
— Да ну их на хрен, — Болт махнул рукой. — Я как белый человек еще пузырь с собой прихватил, но где допивал, не помню. Утром проснулся под каким-то забором.
— Это заметно, — сказал Чернявый, разглядывая испачканные, измятые брюки и рубашку Болта. — Скажи спасибо, что менты не повинтили.
— Кому сказать?
— Господу Богу.
— Бога нет, — деловито ответил Болт, сдвигая стаканы с Михутой. — Ну, вздрогнули.
Они выпили, захрустели маринованными огурцами.
— Бог есть, — с не свойственной ему задумчивостью сказал Чернявый.
Михута с Болтом многозначительно переглянулись: мол, что это, у шефа крыша поехала?
— Если б не Бог, — продолжал Чернявый, — нас бы уже давно на тот свет отправили.
— Кто, «обезьяны»? — с пренебрежением сказал Болт.
— Не «обезьяны», так мусора.
— Да ну, на хрен забивать себе бошку хренотой разной. Давай, Михута, еще по сто граммов накатим.
— Вы особо не разгоняйтесь, — сказал Чернявый, равнодушно наблюдая за тем, как его бойцы заглатывают еще по полстакана.
— А че? — вытирая скуластую физиономию ладонью, спросил Болт. — Опять с «обезьянами» рамцы?
— Дурень ты, Болт, — спокойно сказал Чернявый. — Все мозги отпил. Сегодня солнцевские пацаны приезжают.
— Да ладно, Чернявый, что ты кипишуешь? Ну приезжают, а мне-то что? Ты же с ними перетирать будешь.
— Увидят такое мурло, как у тебя, и сразу умотают. Вот тогда у нас действительно рамцы начнутся.
Бросив незатушенный окурок в покрытую жиром, ржавчиной и еще Бог знает чем раковину, Чернявый покинул кухню.
— Шеф, все будет тики-так! — крикнул ему вслед Михута. — Мы еще по полтинничку, и все.
— Распустил я вас, — укладываясь на кровать поверх одеяла, сказал Чернявый.
Снова звякнули стаканы, раздался характерный хруст. Потом в комнату вошел Михута с надкушенным огурцом в руке.
— Ты бы съел чего-нибудь. Огурчика хочешь? — предложил он. — А то вон скоро высохнешь весь от этой дури.
— Не хочу, — буркнул Чернявый.
— Как знаешь, мое дело предложить.
Чернявый вертел в руке пистолет, потом что-то заметил, поднес оружие ближе к глазам и стал рассматривать затвор.
— Вот козел, — выругался он.
— Кто? — недоуменно спросил Михута.
— Оруженосец наш, Сухой. Говорил я ему, пили номера как надо. Это же настоящая родная «тэтэшка», а не китайское говно какое-нибудь.
— А что, номера видны?
Михута подошел к Чернявому и, наклонившись, внимательно посмотрел на пистолет.
— По-моему, ни хрена тут не разобрать.
— Это ты так думаешь, — раздраженно бросил Чернявый.
— Так скажи ему.
Пожав плечами, Михута вышел из комнаты.
— Чего там? — спросил Болт, сверля взглядом недопитую бутылку водки.
— А, шеф не в духе. Его щас лучше не трогать.
— А че, че, мы ж ничего не делали.
Михута ничего не успел объяснить, потому что в это мгновение в дверь квартиры постучали. Братки вздрогнули и замерли.
Стук повторился.
— Чего это они стучат? — прошептал Болт, враз покрывшись испариной.
— Тут звонка нет. — А.
— Эй, дворник, как там тебя, — донесся сварливый женский голос, — открывай.
Михута, стараясь не издавать ни единого звука, на цыпочках прошел в комнату. Чернявый сидел на кровати, направив пистолет в сторону входной двери.
— Кто это? — одними губами спросил он.
— Петровна из домоуправления, — просипел Михута.
— Чего ей надо?
— А я откуда знаю.
— Слышишь, эй, дворник, открывай. Или ты уже нажрался с утра. Я видела, как ты из магазина шел.
— Тьфу бля, старая сука, какого хера ее сюда принесло? Небось хочет, чтоб я щас взял метлу и шел двор мести. Ладно, подождем, может, свалит.
Но снаружи продолжали стучать.
— Открывай, мать твою перемать! — кричала женщина. — Тут главный инженер пришел, и не один, а с участковым.
— Иди глянь в глазок, — шепнул Чернявый своему отбойщику, не сводя пистолета с двери.
— Да я бы глянул, если б там глазок имелся.
— Тьфу, мудила.
— Ладно, шеф, спрячь ствол, убери куда-нибудь под подушку. А я пойду узнаю, чего там этому волчаре надо.
Он направился к двери, нарочито громко стуча ботинками.
— Иду, иду, поспать не дадут.
Едва Михута подошел к порогу и щелкнул дверным замком, как дверь резким рывком распахнулась и отшвырнула хозяина квартиры к стене. В двухметровую прихожую влетели двое невысоких темноволосых парней, один из них держал в руке автомат. Другой был вооружен пистолетом.
Автоматчик тут же саданул Михуту, не успевшего подняться, прикладом «Калашникова» по голове. Второй направил свой пистолет на Чернявого и крикнул:
— Руки!
Болт, находившийся на кухне, едва успел соскочить со стула, как увидел направленный на него ствол автомата.
— Тихо. Оружие есть?
Болт отрицательно затряс головой.
В распахнутую дверь, перешагивая через валявшегося на полу хозяина квартиры, вошла перепуганная пожилая женщина. Следом за ней — высокий молодой азербайджанец с черными курчавыми волосами, державший в руке большой, сверкающий никелированной сталью пистолет.
Закрыв за собой дверь, он ударил женщину по голове рукояткой пистолета. Она упала рядом с Михутой.
Гость вошел в комнату и, направив ствол на Чернявого, с легким кавказским акцентом произнес:
— Здравствуй, дарагой.
