14. Ультиматум
За ними пришли трое: Лось, вооруженный ультрасовременным скорострельным пистолетом, и двое его подчиненных с пистолетами попроще. Завтрак подан не был. На ведро Павлину не пустили. В бритве Антонову отказали. Прежде чем вывести пленников из камеры, им связали руки за спиной.
— Другой на моем месте посоветовал бы тебе не пытаться бежать, — сказал Лось Антонову, — но я не буду. Очень уж хочется пристрелить тебя, падла.
— А ты не спеши, — ответил подполковник. — Твоя жаба, небось, для меня какую-нибудь специальную казнь придумала, мучительную. Вот и потешишься.
— Не сомневайся.
— Я и не сомневаюсь.
Павлина молчала, но по ее щеке текла одинокая слезинка, оставляющая на коже извилистый след. Короткий, как жизнь.
Перед входом в личный бункер Темногорской их еще раз обыскали, причем основное внимание уделялось вскрикивающей и краснеющей девушке, а не Антонову. Он за нее не заступался. Этим бы он не добился ничего, кроме пары зуботычин. Так зачем сотрясать воздух понапрасну?
Наконец, повертев штурвал двери, обоих пленников запустили внутрь. Часов у Антонова не было, но он предполагал, что время близится к полудню. До начала операции оставались считаные минуты.
Когда Павлину и Антонова усадили на стулья, он постарался представить себе, чем занимается сейчас президент. Принимает иностранную делегацию? Работает с бумагами? Просматривает очередной доклад? Позирует перед телекамерами для вечернего выпуска новостей? Как бы то ни было, а очень скоро рабочее расписание главы государства накроется медным тазом. И соберет он ближайшее окружение, и будет допытываться, что ему делать, и все станут отводить глаза, потому что посоветовать будет нечего.
И шут бы с президентом, который всего лишь человек, а не супермен, не помазанник божий. И черт бы с жителями трех областей, которых Антонов никогда в глаза не видел, а потому даже посочувствовать им толком не мог. Но Россия! Ее собирались принудить к очень тесным отношениям с Соединенными Штатами Америки, а заодно с Соединенными Штатами Европы. Вот что претило натуре Антонова. Он бы лучше оказался в непосредственной близости с захваченным реактором, чем сидел здесь, в этом распроклятом бункере, лицом к лицу с ненавистным врагом.
Не удовлетворившись ремнями на запястьях пленников, их еще и привязали ремнями к спинкам и сиденьям стульев. Кое-как шевелить получалось ногами, головой и кончиками пальцев.
Вошла Темногорская, за которой протянулся шлейф каких-то очень дорогих, но слишком приторных духов. На этот раз она облачилась в воинственный пятнистый комбинезон, а на голову напялила не менее воинственную фуражку с длинным козырьком. Ее бочкообразное туловище было обхвачено ремнем с кобурой, из которой торчала рукоятка револьвера. По ней Антонов определил, что видит перед собой 5-зарядный короткоствольный «Чартер Армз Спэшл» так называемого 38-го калибра, что, конечно же, соответствовало девятимиллиметровым патронам. Очки Темногорская выбрала дымчатые, частично скрывающие ее глаза, должно быть, сделавшиеся безумными настолько, что пугали саму обладательницу.
Усевшись за стол с тремя раскрытыми и соединенными между собой ноутбуками, она нацепила наушники с микрофоном, проверила, удобно ли отрегулировано кресло, и посмотрела сначала на Антонова, посаженного по правую руку, потом на Павлину, находящуюся слева.
А Антонов посмотрел на мелкокалиберный «Чартер Армз». Украдкой. Так, чтобы никто не перехватил его быстрого взгляда.
— Приношу свои извинения за то, что вас оставили без завтрака, — бодро произнесла Темногорская. — Но это в ваших же интересах, потому что водить в туалет вас будут редко. По этой же причине в питье вас тоже ограничат. — Она нервно потерла ладони. — То, что будет происходить здесь на протяжении ближайших часов, потребует от меня полной сосредоточенности, и я не хочу, чтобы вы мелькали у меня перед глазами. Хочу также предупредить, что разговаривать в этом помещении следует вполголоса. — Она подняла взгляд на Лося. — Игнат, ты и Морфлот располагайтесь пока за дверью, а Обух останется здесь. Выполняйте.
Кличка Морфлот принадлежала охраннику, которого Антонов мысленно окрестил «моряком» и который опять был в неизменной тельняшке, только надетой под камуфляжную куртку десантника. Обух оказался звероподобным малым с близко посаженными глазами и большим ртом. Заняв место рядом с Павлиной, он то и дело косился на ее грудь.
Ткнув пальцем в клавишу компьютера, Темногорская одарила Антонова персональной улыбкой:
— Немного Шуберта, не возражаете?
Услышав знакомую музыку, Антонов подумал, что не зря с предубеждением относился к классической музыке и ее ценителям.
— А не лучше ли немного белого шума? — предложил он.
— От него болит голова, — сказала Темногорская. — Как вы могли убедиться на собственном опыте.
Антонов подумал, что с удовольствием убил бы ее всеми известными ему способами, не пропуская ни одного. Он быстро посмотрел на револьвер и поспешил отвести взгляд. Сердце забилось чуточку веселее. На пару ударов в минуту быстрее, чем прежде. Увидеть револьвер на расстоянии вытянутой руки было все равно что увидеть улыбку Судьбы: «Я помню о тебе, Костя, потерпи, не отчаивайся».
Пока Темногорская сидела, уткнувшись носом в монитор компьютера, Антонов осмотрел помещение и обнаружил в нем две двери помимо входной. На одной висела желтая табличка с красной молнией, пронзающей череп, и черными буквами, гласившими: «Не входить, убьет!» За второй, лишенной знаков отличия, как предположил Антонов, скрывалась туалетная комната или кладовая.
Присмотревшись к картонным ящикам, составленным в углу, он не без удивления констатировал, что видит перед собой богатый ассортимент петард, ракетниц и шутих, по непонятной причине хранящихся в подвале. Неужели Темногорская привыкла отмечать праздники шумно и ярко? Если и так, то она позаботилась о безопасности. Рядом с пиротехническими игрушками висел противопожарный щит с огнетушителем, багром, топором и коническим ведром. И топор, и багор могли послужить в качестве грозного оружия, однако малыш «Чартер Армз» был предпочтительнее.
Антонов подвигался, проверяя, насколько надежно он связан. Дотянуться до ремня на запястьях он не мог даже кончиками пальцев. Два дополнительных ремня, перетягивающие его грудную клетку и ляжки, не удержали бы его, будь руки свободны, но они находились за спиной, постепенно затекая и теряя чувствительность.
Не обращая на него внимания, Обух продолжал откровенно пялиться на Павлину, прерывая это занятие лишь для того, чтобы изучить очередной катышек слизи, извлеченный из ноздри. Темногорская не сводила глаз с компьютера, пока ее пальцы бегали по клавишам. Благодаря музыке, льющейся из динамиков, создавалось впечатление, что она играет на пианино. Микрофон торчал у ее поджатых губ, подобно тонкой змейке с крохотной головкой. Примерно раз в минуту Темногорская отламывала кусочки от плитки шоколада и совала их в рот, отчего ее губы и подбородок постепенно окрашивались в коричневый цвет. Было легко представить, как выглядят клавиши ее компьютера, принимая во внимание тот факт, что эта шоколадка вряд ли была единственной.
Антонов посмотрел на электронные часы над входной дверью и увидел, что уже десять минут двенадцатого. Он перевел взгляд на Павлину, потом на Обуха. Глаза девушки были тоскливыми, как у зверька, попавшего в капкан. Охранник мрачно уставился на Антонова. Его свирепая физиономия не показалась бы неуместной в фильме про первобытных людей.
Темногорская прикончила шоколадную плитку и с шорохом развернула новую. Жуя, она посмотрела на Антонова поверх крышки компьютера.
— Я обещала, что вы увидите мой триумф, Константин, — сказала она, — и я сдержала слово. У вас одно из лучших мест в зрительном зале. В первом ряду. — Она протянула надломленный шоколад в мятой фольге. — Хотите?
— Я бы попил, — произнес Антонов преувеличенно хриплым голосом.
Он уже знал, что делать дальше. И потребление прохладительных напитков было одним из необходимых условий, от которых зависел успех его замысла.
— Вас попоят, — пообещала Темногорская, — но не сейчас. Я же сказала, что меня будет отвлекать мелькание перед глазами. Туда-сюда, туда-сюда. — Она повела перед лицом растопыренной пятерней. — Уж лучше немного помучайтесь от жажды.
— И это вы называете лучшим местом в зрительном зале?
Темногорская надавила кнопку на крышке стола. Когда в комнату заглянул Лось, она распорядилась дать пленнику пару глотков воды, не больше. Свою порцию получила и Павлина. Обух, которому принесли банку «Пепси», присосался к ней, кривя рот набок. Хлебая свой напиток, он поглядывал на пленников с вызовом, как ребенок, испытывающий чувство превосходства перед смертником. Парень был настолько туп, что, будь воля Антонова, остаток своей никчемной жизни он провел бы в обезьяннике.
Темногорская хотела выглядеть уверенной и величественной, но в ее тоне, позе и движениях проскальзывала плохо сдерживаемая нервозность. Заметив, что Антонов снова обводит взглядом помещение, она визгливо рассмеялась:
— Напрасно вы ищете способ сбежать, Константин. Отсюда нет выхода.
— Три двери и ни одного выхода? — удивился Антонов.
Темногорская ткнула указательным пальцем:
— За одной из них находятся Игнат и его напарник. За другой уборная. Там, — она кивнула, — щитовая и электрогенератор. Считайте, что мы отправились в автономное плавание. — Издав очередной смешок, она гнусаво пропела: — В желтой субмарине мы живем, вместе мы живем, вместе мы живем… Слыхали?
— Нет, — буркнул Антонов.
Пение толстухи на фоне оркестровки Шуберта звучало отвратительно. Переносить его было почти так же трудно, как высокочастотные завывания в наушниках.
Темногорская посмотрела на часы и принялась нервно разминать суставы пальцев, которые потрескивали, как сухие сучья.
— У нас есть немного времени, — произнесла она. — Хотите, я расскажу вам, как вас казнят?
Антонов довольно естественно зевнул.
— Это лишнее, — сказал он. — Я не любопытен.
— Хорошо держитесь, — похвалила Темногорская. — Интересно, получится ли у вас зевать, когда у вас на глазах освежуют вашу молоденькую сучку и начнут есть ее печень, пока она будет умолять, чтобы ее поскорее прикончили.
Это было произнесено самым светским тоном и не походило на истерику, однако Антонову стало окончательно ясно, что он имеет дело со спятившей психопаткой, от которой неизвестно чего ждать. Ему вдруг пришло в голову, что если Темногорской не понравится, как пойдут переговоры, то она может довести начатое до конца, то есть не дать смертникам команду «отбой». При ее презрении к остальному человечеству это возможно. Будет сидеть, облизывая перепачканные шоколадом пальцы, и следить по Интернету за апокалипсисом в средней полосе России. В режиме онлайн. Считая себя ровней всемогущему Господу.
— Это обязательно? — тихо спросил Антонов.
— Обязательно. — Темногорская не просто кивнула, а качнулась всем корпусом вперед. — Слишком долго эта тварь сидела на моей шее и пила мою кровь.
— Что я тебе сделала, Белла? — с отчаянием выкрикнула Павлина, дергаясь так, что ножки ее стула постукивали по полу.
Антонов отвел глаза, чтобы не видеть, как ужас превращает ее из красавицы в некрасивое и жалкое создание.
— Уже одного того, что ты завела шашни за моей спиной, достаточно, чтобы сварить тебя в кипятке! — прошипела Темногорская. — Ты думала, это тебе так сойдет? Не-ет, дорогая моя, не выйдет! — Она погрозила толстым, как сосиска, пальцем. — Не выйдет!
Павлина заплакала, не стыдясь ни своих гримас, ни слез, ни соплей, потекших из носа. Она сломалась, и не удивительно. Было бы удивительно, если бы эта наивная, добрая, милая девушка не испугалась прозвучавших угроз. И Темногорской это нравилось. Она с удовольствием наблюдала за терзаниями сводной сестры.
Антонов молча смотрел на Белладонну и понимал, что у него появился новый стимул не подохнуть раньше времени. Ну не может он допустить, чтобы этот мыслящий бурдюк с жиром пережил его, не может! Это было бы противно всем его правилам, принципам и убеждениям. Поэтому он не произнес ни одного из тех слов, которые так и просились ему на язык. Только дурак станет дразнить параноика, дорвавшегося до ядерной кнопки… параноика с пресловутым револьвером тридцать восьмого калибра на поясе.
— Заткнись, шлюха! — прикрикнула Темногорская, после чего уставилась на Антонова. — Что, — спросила она, — пропало желание ерничать?
— Пропало, — ответил подполковник, и это было чистой правдой.
— Тогда больше не сердите меня, Константин, — произнесла Темногорская почти томным голосом. — Иначе придется аннулировать выданный вам билет.
— На тот свет, — брякнул Обух и слегка втянул голову в плечи, опасаясь гнева хозяйки.
Она даже не взглянула на него. Встала, взяла беспроводные наушники, подошла к Антонову и надела их на него.
— Вы должны это не только видеть, но и слышать, — сказала она, возвращаясь на место. — Час пробил. Занавес поднимается.
На часах было без двух минут двенадцать.
* * *
Службы безопасности российских АЭС стараются не допустить, чтобы кто-то фотографировал или снимал на видео вверенные им объекты. Однако никаких секретных сооружений и коммуникаций снаружи не видно. Зеленые газоны, редко посаженные деревья, аккуратные трубы в красную и белую полоску, каскады прилегающих друг к другу плоских крыш. И, конечно, много водной глади поблизости. Это все. Человек несведущий примет атомную электростанцию за обычный завод и не усмотрит там ничего интересного.
Реакторы размещены в специальных зданиях и представляют собой цилиндрические сосуды высотой с четырехэтажный дом. Они утоплены в пол и накрыты яркими, чаще всего оранжевыми крышками. Внутри их находится тонн 30–50 ядерного топлива, нагревающего воду, которая потом подается в машинный зал, где пар крутит турбины, а турбины вращают генераторы.
Люди, работающие на станциях, привыкают к близости реакторов и перестают бояться радиации, которая, кстати говоря, внутри всегда меньше, чем снаружи. Это достигается благодаря сотням герметических дверей с флуоресцентными наклейками, призывающими: «НЕ СТОЙ. ПРОХОДИ БЫСТРО!»
На Калининской АЭС такие наклейки были ядовито-зелеными и контрастировали с бело-синим интерьером. В 11.45 по таким бело-синим коридорам второго энергоблока деловито прошагали четыре человека — трое мужчин и одна женщина, — которые на протяжении долгих месяцев делали вид, что не знакомы друг с другом.
Все четверо — медсестра, электрик, пожарный и охранник — были одеты в белые халаты и такие же белые шапочки. Все четверо должны были сменяться ровно в полдень, а заступили на смену в полночь, проверившись на счетчиках излучения и переодевшись в стерильно чистую одежду и белье. В кармане у каждого хранился обязательный дозиметр, а в руках они несли одинаковые сумки. Всем им было лет по тридцать, хотя средний возраст работников Калининской АЭС близился к пятидесяти пяти. Они проработали здесь достаточно долго, чтобы хорошо зарекомендовать себя и получать неплохую зарплату — от тридцати до сорока тысяч рублей в месяц. И еще одна деталь была общей для этих четверых: все они были черноволосыми, темноглазыми и носили фамилии, заканчивающиеся на «каев», «заев», «саев» или — в случае с женщиной — «баева». В свое время начальник отдела кадров получил от каждого из них взятку в размере трехсот долларов и не слишком усердно копался в анкетных данных новичков. Они ведь не иностранцами какими-нибудь являлись, а гражданами одной большой матушки-России, в которой не зазорно быть ни татарином, ни казахом, ни чеченцем.
Электрик, охранник, медсестра и пожарный мало смыслили в атомной физике, но очень даже неплохо разбирались в устройстве и принципе работы своей станции. Раз в месяц с персоналом АЭС проводились учения по ликвидации аварийных ситуаций. Для этого применялись отличные тренажеры — полномасштабные копии блочных пультов управления. Четверка людей с однотипными фамилиями прекрасно справлялась с заданиями и всегда сдавала зачеты на «отлично».
Сейчас все они, выйдя из разных помещений, направлялись к помещению, в котором размещался настоящий центр управления второго энергоблока. Это были не учения. Это была жизнь.
Прежде чем отправиться в путь, трое мужчин и одна женщина сверились с подстроенными часами, а потом оставили свои рабочие места — кто немного раньше, кто немного позже, в зависимости от расстояния, которое нужно было преодолеть. Электрик, который проводил плановый осмотр воздушных кондиционеров, вышел из кабинета главного инженера, не заметившего ни его присутствия, ни его отсутствия. Женщина покинула медпункт, где делала влажную уборку. Пожарный был вынужден прервать партию в домино, сославшись на расстройство желудка. Охранник улизнул с контрольно-пропускного пункта. По пути все они открыли свои стенные шкафчики и достали оттуда заранее собранные сумки с оружием, водой, провиантом, противогазами и прочим снаряжением.
Охранник добрался до центра управления первым и постучал служебной карточкой по бронированному стеклу. Дверь открылась с шипением пневматики. Дежурный инженер машинально поздоровался и стал пятиться, подчиняясь нажиму пистолетного ствола, упершегося ему в живот. Двое других инженеров еще не успели встать, когда в центр управления, один за другим, ворвались сообщники охранника.
Три инженера, дежурившие у пульта управления, не ожидали ничего подобного. Один из них жевал и все никак не мог проглотить половинку вареного яйца. Другой держал возле уха телефон, по которому беседовал с кем-то из домашних. Увидев направленный на него автомат, он быстро произнес: «Ладно, тут у нас проблемка» и отключил связь. Прозвучало это глупо, но, возможно, это был самый умный поступок, который инженер совершил в своей жизни. Пулю в живот он не получил. У него просто отобрали телефон, этим дело и ограничилось.
Через минуту три инженера стояли лицом к стене с руками на затылке, ожидая выстрелов в спину. Центр управления продолжал функционировать как ни в чем не бывало. Здесь находилось неисчислимое множество кнопок, тумблеров, экранов, лампочек, шкал и циферблатов. Если бы кто-то запомнил предназначение всех приборов, расположенных на пультах и стенах до самого потолка, он оказался бы не способным выучить дополнительно даже таблицу умножения. Но этого не требовалось. Все работало в автоматическом режиме, почти без участия людей.
Двигаясь быстро и слаженно, захватчики перемещались по помещению, бросая настороженные взгляды сквозь пуленепробиваемое панно, за которым виднелся пустынный коридор с синим полом и белыми стенами.
— Если вы сейчас уйдете, — пробормотал один из инженеров, — мы никому не скажем, честное слово.
Женщина ударила его по затылку рукояткой пистолета.
— Заткнись, осел, — произнесла она почти равнодушно. — Иначе пристрелю на месте.
Между тем пожарный и электрик двигали какие-то рубильники, нажимали кнопки, щелкали переключателями. Закончилось это тем, что оба одновременно подняли кулаки с оттопыренными большими пальцами. С этой минуты контроль над реактором второго энергоблока Калининской атомной электростанции осуществлялся только из центра управления, а все линии связи были отключены.
Глядя в стену перед собой, инженеры прислушивались к звукам за спиной и готовились к неминуемой смерти. Тот, что стоял слева, механически двигал челюстями, но никак не мог заставить себя сглотнуть и думал, что его труп найдут с непрожеванным яйцом во рту. Средний мысленно читал молитву, не в состоянии продвинутся дальше сакраментального «Отче наш, иже еси на небесех». Инженер, стоящий справа, вспоминал про заначку, в которой было уже около ста тысяч рублей, и гадал, кому она достанется.
Одним словом, все трое готовились к переходу в мир иной, делая это кто во что горазд. И они были потрясены, когда вооруженные люди велели им покинуть помещение.
— Панику советуем не поднимать, — сказал им на прощание охранник. — Просто сообщите о случившемся руководству и скажите, что переговоры будут вестись не с ними, а с правительством. Любая попытка приблизиться к центру приведет к отключению охладительной системы. Понимаете, чем это грозит?
Два инженера в унисон сказали «да», а третий, губы которого были перепачканы яичным желтком, лишь кивнул. Его кадык дергался, как будто внутри его гортани поселилась ящерица или лягушка. Потом дверь за ними захлопнулась и, не сговариваясь, они побежали по длинному коридору, вдоль бесконечных переплетений труб.
— Ушли, — доложил электрик, следивший за ними.
Медсестра сорвала с головы белую шапочку и принялась промокать взмокшее лицо. Охранник деловито раскладывал на полу запасные обоймы, гранаты и противогазы. Пожарный посмотрел на часы, включил мобильный телефон, подождал ответа и доложил:
— От объекта номер два. Старт. Белла.
* * *
Примерно то же самое происходило на Ленинградской и Ростовской АЭС. Ощущая холодный комок на месте сердца, Антонов слушал голоса, попеременно звучащие в наушниках:
— От объекта номер два. Старт. Белла.
— От объекта номер один. Старт. Белла.
— Объект номер три. Старт. Белла.
Темногорская отвечала коротко и односложно:
— Есть… Есть… Есть…
Антонов слышал ее голос так же отчетливо, как однотипные реплики, поступавшие в бункер. Учитывая сложную систему связи, доклады поступали с секундными запозданиями, но все равно это происходило в реальном времени.
В реальном времени конца света!
— Калининская АЭС взята, — разъяснила Темногорская, хотя в этом не было необходимости. — За ней пали Ленинградская АЭС и Ростовская.
Лось, заглянувший на командный пункт, шумно выдохнул и истово перекрестился. Морфлот, заглядывавший в зазор между торсом Лося и его лапищей, глупо улыбался. Обух энергично орудовал пальцем в ноздре. Павлина находилась в трансе. Темногорская торжествующе смотрела на Антонова.
— А теперь, — сказала она, — последует мое послание кремлевскому тирану. Для этого достаточно активизировать готовую запись, но я решила сделать это вживую. Я вам не говорила, что мой голос пропускается через специальную программу?
— Нет, — ответил Антонов.
— Вы слышите меня, но на выходе голос преобразуется в мужской. — Помолчав, Темногорская недовольно осведомилась: — Почему вы не спрашиваете, зачем?
Антонов понял, что если не подыгрывать ей, то она очень скоро утратит к нему интерес и, чего доброго, отдаст на растерзание Лосю. Ей необходимо было перед кем-то выпендриваться. Она снова и снова хотела слышать дифирамбы в свой адрес: ах, какая умная, ах, какая проницательная!
— Думаю, — медленно произнес Антонов, — чтобы вас было невозможно опознать. Ведь у спецслужб имеются свои программы. Идентифицирующие людей по голосам.
— Правильно, — кивнула Темногорская. — Но есть еще одна причина. Дело в том, что в нашем мире процветает мужской шовинизм. Если захватчикам или чекистам станет ясно, что они имеют дело с женщиной, они будут относиться ко мне без должного уважения.
— Как вы собираетесь связаться с президентом? Я всегда считал, что это непростая задача.
— Возможно. Но все звонки президенту и в его администрацию записываются, а потом анализируются. И можно не сомневаться, что через несколько минут президента оторвут от важных государственных дел, чтобы… чтобы… — Темногорская начала похохатывать, содрогаясь всей своей необъятной тушей. — …чтобы сообщить ему пренеприятное известие.
Внезапно она сделалась предельно серьезной. Сняла очки, зажмурилась, потерла розовую вмятину, оставшуюся на переносице. Посмотрела на Антонова сначала без всякой оптики — маленькими, подслеповатыми глазами. Потом, не отрывая взгляда, нацепила очки, поправив дужки обеими руками и сказала… Нет, не сказала. Провозгласила.
— Сейчас вы услышите то, что предстоит услышать президенту. Постарайтесь представить себя на его месте. Представить, что он почувствует, когда осознает суть ультиматума.
Чтобы показать, как он захвачен этим театром одного актера, Антонов попросил:
— А можно ли сделать так, чтобы на мои наушники транслировался уже измененный голос? Для эффекта присутствия.
— Разумно, — согласилась Темногорская. — Ноу проблем.
Ее толстые пальцы пробежались по клавиатуре. Затем она выпрямилась и несколько раз прочистила горло, упиваясь взглядами охранников и пленников, обращенными на ее персону.
— Итак, гм… гм… — Темногорская поправила микрофон и полузакрыла глаза. — Итак, начинаю…
В наушниках Антонова раздался тяжелый бас, звучащий так, словно и без того низкий голос решили еще и воспроизвести замедленно. Пожалуй, с таким же замиранием сердца советские люди слушали сообщение Левитана 22 июня 1941 года.
* * *
Примерно час спустя Второй сидел на заседании Совета безопасности Российской Федерации, созванном в столь спешном порядке, что в зале присутствовало чуть больше половины членов совета. Заседание вел председатель, то есть глава государства собственной персоной. Среди постоянных членов Совбеза были такие фигуры, как директор ФСБ, руководитель администрации президента, шеф МВД, председатель правительства и министр обороны.
Второй попал в это общество в качестве сопровождающего Первого, который был не кто иной, как директор ФСБ и руководитель Антитеррористического центра — един в двух лицах. В настоящий момент он, как и все собравшиеся, прослушивал (в четвертый или пятый раз) запись ультиматума. Под его глазами набрякли и обвисли мешки, воспаленные глаза прятались под приспущенными веками.
Мысли, бродившие в голове Второго, были под стать его наружности: такие же безрадостные. Директор ФСБ захватил его для того, чтобы было кем прикрыться, как живым щитом, но не это удручало сильнее всего. Он впервые за много лет получил сокрушительное поражение, не сумев переиграть террористов.
Слушая самодовольный бас, зачитывающий ультиматум, Второй понимал, что впереди у России самый унизительный этап в ее истории. О чем бы они здесь ни говорили, что бы ни решали, а законный президент будет вынужден уйти, уступив место улыбчивому хмырю в синих джинсах и клетчатой рубахе с расстегнутым воротом, который на следующий день после инаугурации махнет в Вашингтон, где подпишет все, что ему скажут. И будет хмырь бегать по утрам кроссы, и есть кашу с молоком, и позировать для репортеров в обнимку с миловидной женой и детишками, а в перерывах между этими занятиями произносить речи, подготовленные для него дядями из госдепа США. И весь мир будет знать, куда и почему делся предыдущий президент, и откуда и как взялся новый, а поэтому будет стыдно и тошно.
Второй не имел представления о том, как воспрепятствовать этому. Он видел потухшие глаза президента и понимал, что тот уже принял решение. Ни один вменяемый человек не станет удерживать позиции за счет жизней тысяч и десятков тысяч своих сограждан. Ну а мерзавец, пошедший на подобный размен, все равно не останется у власти. Его начнет презирать собственный народ и станут избегать правители других стран. Короче говоря, выбор президента был совершенно предсказуем.
Судя по торжествующим ноткам, угадывающимся в голосе, зачитывающем ультиматум, автор знал об этом. Лучшие лингвисты и психологи ФСБ очень скоро установят это, как установят, может быть, что голос подвергся вейвлет-преобразованию или принадлежит психически неуравновешенной личности, но это ничего не даст, ничего не изменит. Тот, кто затеял переворот, был гениален в той же мере, что и безумен.
— Не тешьте себя напрасными надеждами и сомнениями, — говорил он. — Отбросьте их и взвесьте свои шансы. Их у вас попросту нет. Вам даже не удастся скрыть это послание от своего народа и мировой общественности, потому что кто-нибудь из вашего окружения не устоит перед соблазном продать эту информацию за хорошие деньги. Вы ведь сами наплодили вокруг себя толпу воров, мздоимцев и казнокрадов, так что не обессудьте.
— С чувством излагает, — негромко прокомментировал Первый, кривя рот в сторону министра внутренних дел. — Мания величия. Синдром несостоявшегося актера.
«Или актрисы», — мысленно возразил Второй, сидящий за их спинами. А голос перешел к сути своего заявления:
— Настоящий ультиматум длится ровно сутки, начиная с двенадцати часов дня по московскому времени. Именно в это время моими людьми были захвачены центры управления трех атомных электростанций. Это Ленинградская, Калининская и Ростовская АЭС. Не сомневаюсь, что к тому моменту, когда вы будете прослушивать это сообщение вторично, вам успеют доложить, что я говорю правду.
Последовало что-то похожее на смешок, а потом чтение возобновилось:
— Хочу прояснить два момента. Люди, удерживающие пульты управления станциями, являются так называемыми фанатиками, добровольно пошедшими на смерть. А вторая неприятная для вас новость заключается в том, что связаться с ними невозможно, так что оставьте надежды отговорить их, переубедить или подвергнуть нейролингвистическому программированию. Они будут поддерживать контакт со мной и только со мной и беспрекословно выполнят приказ при малейшей попытке вытеснить их с занимаемых позиций. А приказ этот велит отключить охлаждающую систему ядерного реактора. Они сделают это также в том случае, если вы прикажете глушить радиосигналы, чтобы лишить их связи со мной.
Голос изменил тональность, сделавшись чуть выше и, как показалось Второму, восторженнее:
— Специалисты подробно объяснят вам, чем это чревато, ну а я сделаю это вкратце, господин президент и те, кто его окружает. Итак, охладительная система бассейнов при реакторах перестает функционировать. Это может сопровождаться утечкой радиации, но не это главное. Без экстренной эвакуации работников АЭС не обойтись, а это в свою очередь порождает панику среди населения. В течение нескольких часов об одновременных авариях под Санкт-Петербургом, Тверью и Ростовом-на-Дону становится известно во всем мире. Обстоятельства скрыть невозможно, как невозможно скрыть условие, поставленное президенту России. А оно очень простое. Он должен обратиться к россиянам по телевидению, объявить о своей добровольной отставке и назначить своим преемником известного политического и общественного деятеля Андрея Криволесова.
Последовала короткая пауза, во время которой можно было отчетливо слышать шумное дыхание оратора.
«А ведь у него одышка, — отметил про себя Второй. — Интересно, сколько в нашей стране полных людей, страдающих отдышкой?»
Между тем бас зазвучал снова:
— Все СМИ снова и снова дублируют текст настоящего заявления. Мировая общественность ожидает решения от господина президента, которому, естественно, совсем не хочется расставаться со своими полномочиями и привилегиями. И каждую минуту, каждую секунду не прекращается активное разрушение зоны трех реакторов. Количество радиоактивных веществ, выбрасываемых в атмосферу, возрастает в геометрической прогрессии. На АЭС начинается неуправляемая цепная реакция. Один за другим происходят тепловые взрывы, за которыми неизбежно последуют ядерные взрывы большой мощности. Единственный способ остановить реакцию — выполнить условие ультиматума. В этом случае я немедленно связываюсь с группами захвата и даю отбой. Охладительные системы запускаются снова, нагрев реакторов прекращается, нависшая катастрофа отменяется.
«А если нет? — подумал Второй. — Если процесс окажется необратимым? Если мы получим у себя в России три Чернобыля в квадрате?»
— Рассчитав длительность процесса с точностью до минуты, — загудел бас, — я даю вам на размышления ровно двадцать четыре часа. Если до завтрашнего полудня мое требование выполнено не будет, все произойдет в соответствии с описанным сценарием. Двадцать четыре часа. До истечения этого срока никаких других контактов не будет. Я отказываюсь вести переговоры с президентом, которого считаю нелегитимным. Любые попытки вмешаться в события приведут к трагедии. Никаких компромиссов, никаких встречных предложений. Так что решайте. На этом позвольте мне с вами попрощаться. Надеюсь, навсегда.
Последние слова были преисполнены ядовитого сарказма. Президент услышал их уже не в первый раз, но не удержался от болезненной гримасы, словно его наградили пощечиной.
— Ну? — он обвел взглядом участников заседания. — Какие будут предложения? Мнения? Мы сидим тут битый час и слушаем эту трепотню, а время идет.
— Разрешите? — министр МВД поднял руку, как прилежный ученик, выучивший урок. — Я считаю, что вы должны выступить по телевидению, но не с заявлением об уходе, а с обращением к народу. Люди вас поймут и поддержат. Они вас любят. Они не допустят, чтобы ими командовали заокеанские марионетки.
— Я не вправе подвергать их такому риску. — Помолчав, президент добавил: — Именно потому, что они мне верят. Кто еще хочет высказаться?
На этот раз слово взял самый главный в стране администратор. Он тоже считал, что нужно сделать телеобращение. В полном соответствии с требованием ультиматума.
— Как? — вскричал премьер-министр. — Поддаться шантажу? И посадить себе на шею этого… в американских джинсах? Пусть болтает ножками и погоняет? Так получается?
Взгляды присутствующих скрестились на администраторе.
— Нет! — поспешно возразил он. — Никто подчиняться шантажисту не собирается.
— Обмануть народ? — спросил президент, словно не вполне доверяя собственным ушам.
— То будет святая ложь! Она позволит нам выиграть время. И тогда, возможно, наши силовики успеют отыскать и раздавить гадину.
На этот раз все посмотрели на Первого. В том числе те министры, которые попадали под определение «силовики».
Первый встал, упершись в стол кулаками и наклонив голову.
— Мы почти наверняка знаем, кто стоит за террористами, — начал он.
— Вот только Америку открывать не надо! — отмахнулся президент. — Тоже мне, новость!
Переждав вспышку гнева, Первый произнес:
— Есть все основания подозревать, что захват станций организовала некая Темногорская Белла Борисовна, дочь покойного ученого-атомщика. Силами ФСБ за ней велось наблюдение. К ней был внедрен лучший агент Службы международного розыска террористов.
— И где же они все? — ядовито осведомился президент. — Силы ФСБ и лучший агент?
Первый переставил руки на столе, словно в поисках более устойчивого положения.
— К сожалению, Темногорской и ее банде удалось уйти. Убив агента или захватив его в плен. Установить ее местонахождение невозможно.
— Разве вы не засекли ее координаты? — спросил главный полицейский России.
— Засекли, разумеется, — ответил Первый. — Но это были не ее координаты, а компьютера, автоматически ретранслировавшего ультиматум. Полагаю, сделано несколько таких заготовок. Пока мы будем гоняться за ними, используя все наши спутники, эта тварь будет отсиживаться совсем в другом месте, посмеиваясь над нами.
— Черт! — министр иностранных дел ударил кулаком по столу. — Неужели ничего нельзя сделать?
— Я не волшебник и не фокусник. — Первый развел руками. — Мы делаем все, что в наших силах. Однако в столь сжатые сроки…
— Что ж, понятно, — сказал президент, откинувшись на спинку стула и расставляя ноги пошире. — Кажется, это будет первый случай в новейшей истории, когда глава государства пойдет на сделку с террористами. Не думал я, что попаду в учебники в такой… неприглядной роли.
Администратор его аппарата выпалил:
— Это будет только блеф!
— Я здесь не в покер играю, — отрезал президент. — Я страной правлю. Великой страной. И если уж принял решение, то не имею права идти на попятный.
— Вы… — Премьер-министр нервно сглотнул. — Приняли решение?
— Да. Почти. Все свободны… Я сказал, все свободны!
Президент встал, ни на кого не глядя. Смотреть на него было больно. Смотреть на него было стыдно. Понимая, что он нарушает все мыслимые правила этикета и субординации, Второй, двинувшийся было вместе со всеми к высокой белой двери, инкрустированной золотом, задержался.
— Что вам? — холодно спросил президент, которому явно было не по себе в присутствии посторонних.
Директор ФСБ, выходивший из зала совещаний последним, оглянулся, но, не посмев вмешиваться, был вынужден затворить за собой дверь.
— Ваш шеф будет вами недоволен, — заметил президент.
— Моя работа заключается не в том, чтобы нравиться шефу, — сказал Второй.
— А в чем же она заключается? В подборе и подготовке кадров, которые позволяют террористам гулять на свободе?
— Из моих непосредственных подчиненных никто Темногорской не занимался, господин президент. Все из других ведомств. Включая подполковника ВДВ.
— Вы остались, чтобы свалить вину на других?
— Я остался, чтобы вы знали: подполковник ВДВ, засланный к Темногорской, лучший из лучших. Если он жив, то все может измениться.
— Допустим. — Президент искоса взглянул на Второго. — Что из этого следует?
— Из этого следует, что время терпит, господин президент. Не предпринимайте поспешных шагов, которые могут оказаться опрометчивыми. Надо выждать.
— Выждать? Как долго?
Глядя президенту в глаза, Второй молча покачал головой. Он не знал. Никто из смертных не знал этого.
— Ладно, — сказал президент. — Я подожду.
Не произнеся больше ни слова, он протянул свою сухую, тонкую ладонь. Второй осторожно ее пожал.