Глава 6
И вот теперь, раз за разом вглядываясь в обгоняющие их попутные и встречные машины, Лавров получал все новые и новые подтверждения правильности избранной им тактики. Ни малейшего намека на угрозу, которую они могли бы в себе заключать, его внутреннее чутье не ощутило ни разу.
Отмахав энное число километров по Чуйскому тракту, почти через час после того, как позади остался Бийск, слева спереди показался поворот на Горно-Алтайск. Столица Республики Алтай раскинулась в просторной долине на несколько километров в длину и ширину. Несмотря на приличное расстояние до городка, с возвышенных точек трассы были видны его живописные кварталы, разбросанные среди буйной зелени, которые взбирались по пологим склонам каменистых холмов. Когда автобус миновал село Майму, раскинувшееся на берегу одноименной речушки, откуда к Горно-Алтайску уходила ветка шоссе, неожиданно послышался занудный голос Рогдая:
– Петр Михайлович, извините, но, может быть, и этот хутор – тоже центр цивилизации, переплюнувший Москву?
– Тоже, Рогдаюшка, тоже… – с иронией, в нарочито-былинной интонации откликнулся тот. – На полста тысяч населения здесь несколько вузов. Неслабо? Молодежи полно, народ приветливый, веселый.
Послышался смех. Рогдай, не зная, как на это реагировать, натянуто-кисло улыбнулся.
– Ой, хочу туда! – запрыгала на своем месте Ритуська, толкая локтем Катю. – Слыхала? Молодежи полным-полно!..
– Голодной куме – одно на уме… – растягивая слова, резюмировал Рогдай.
Дозаправившись на придорожной АЗС, автобус помчался дальше. Путешественники, успевшие за время остановки и размяться, и решить какие-то свои мелкие, но весьма отягощающие жизнь проблемы, сразу же повеселели. К тому же почти все запаслись в придорожном магазинчике знаменитым местным сыром и, не дожидаясь обещанного обеда в кафе, которое должно появиться через час пути, принялись его дегустировать.
Сидя у окна с левой стороны салона, Лавров, подобно прочим, неспешно откусывал сыр, вполне приятный на вкус, и продолжал отслеживать обстановку на дороге. Неожиданно он увидел авто – синий «Мицубиси», который, догнав автобус, обгонять его не спешил, хотя встречных в этот момент не наблюдалось и «японка» запросто могла уйти в отрыв. Сунув сыр в карман, Андрей достал из-за пазухи пистолет и, сняв его с предохранителя, пошире открыл окно, чтобы в случае чего можно было без проблем начать ведение огня.
Заметив этот жест, все его попутчики разом притихли. Спецназовцы, получившие перед выездом соответствующие инструкции Батяни, разом достали из дорожных сумок компактные десантные «калаши». Высунувшись в окно, Лавров внимательно вглядывался в густо тонированное лобовое стекло иномарки. Через солнечные блики на стекле и темень тонировки он все же смог разглядеть, что в салоне авто находятся не менее четырех человек. Что-то ему подсказало – эти люди едут по дороге с недобрыми намерениями. Но кто они такие? Лавров чувствовал, что это не те, кто организовывал покушение в поезде. Это были другие люди, но явно чужаки.
Впереди показалось ответвление дороги влево. Когда автобус пролетел мимо, следуя своим маршрутом, иномарка неожиданно свернула туда. Но этот маневр неизвестных Андрея не успокоил, а еще больше насторожил. Он вдруг понял, что это какой-то хитрый маневр чужаков, которые что-то замыслили.
Тем временем, миновав несколько сел, в том числе и некогда знаменитый Манжерок, воспетый в популярной песне шестидесятых годов, автобус остановился у придорожного кафе рядом с селом Усть-Сема, за которым виднелись уходящие в небо островерхие зеленые горы с покатыми склонами. В этих местах Чуйский тракт пересекал Катунь и уходил на ее левый берег, в сторону поселка Черга.
Уже изрядно уставшая «археобанда» шумно вывалила из «ПАЗа» и направилась подкрепиться, комментируя перипетии путешествия. Выйдя из автобуса одним из первых, Дёмин огляделся и, указав на село, объявил:
– Между прочим, именно здесь Шукшин снимал некоторые моменты своего фильма «Живет такой парень». Ну, не помните, что ли? Там еще молодой Куравлев в главной роли, сыграл шофера… У-у-у-у… Что, никто не смотрел? – огорченно поморщился академик.
– Да смотрели, смотрели, Пётр Михайлович! – откликнулись сразу несколько голосов. – Просто уже так намотались, что и язык не ворочается.
– Пётр Михайлович, это вы специально для меня объявили, чтобы лишний раз подчеркнуть, как здесь все бесподобно-замечательно? – с ехидцей поинтересовался все тот же Рогдай Куцынин.
– Что ты, что ты, Рогдаюшка! – похлопав того по спине, с утрированным «оканьем» возразил Демин. – Такого, как ты, твердолобого и оглоблей с «пути истинного» не своротишь!
Лавров, оглядевшись, взмахом руки собрал вокруг себя спецназовцев и негромко распорядился:
– Всем сейчас взять с собой автоматы, спрятать их под одеждой. Чую – эта синяя иномарка около нас терлась неспроста. Я, Красилин и Маслюхин, пока все обедают, остаемся снаружи. Прячемся за углами и ведем наблюдение за дорогой. Если случится нападение – всем быть готовыми к немедленному ведению огня на поражение. Но бить аккуратно – чтобы посторонних не зацепить. Выполнять!
Пряча под полой обычных, штатских ветровок и джинсовок оружие, все шестеро рассредоточились, каждый по отведенному ему месту. Бегунец, Усатов и Борисенко, пройдя в зал кафе, заполнившегося, к радости его владельца, до предела, как и все прочие, взяв обеды, постарались сесть поближе к двери. Катя, собиравшаяся сесть рядом с Костей и услышавшая от него категоричное «нет», обиженно повела бровью и села за другой столик. Оказавшийся рядом с ней Рогдай отчего-то просиял и начал выказывать девушке знаки своего расположения.
Тем временем Лавров и Макс с Женькой, выбрав себе закутки, где их не мог бы увидеть всякий подъезжающий с трассы, замерли в ожидании. Прошло несколько минут. Но синий «Мицубиси» почему-то не появлялся. На какое-то мгновение Андрей даже засомневался – уж не ошибся ли он, подозревая пассажиров иномарки в причастности к преступной группировке? И тут с трассы, резко крутанув в сторону кафе с подвизгом тормозов, стремительно подлетел тот самый синий «Мицубиси».
Из авто разом выскочили четверо взъерошенных парней, вероятнее всего, то ли выпивших, то ли обкурившихся, и, что-то доставая из-за пазухи, побежали к крыльцу кафе. Едва они скрылись за дверью, следом за ними тут же последовали трое спецназовцев с автоматами на изготовку.
Сидевшие в кафе автотуристы, местные жители, команда археологов спокойно обедали под музыку, льющуюся из динамиков музыкального центра. Никто даже не подозревал, что сейчас может произойти. Когда внезапно с грохотом распахнулась дверь и в кафе ворвались четверо неизвестных в черных масках, двое из которых были с пистолетами, двое с ножами и бейсбольными битами, все ошарашенно замерли.
– Никому не двигаться! – заорали чужаки на разные голоса. – Это ограбление! Все – мордой на пол! Живо, а то замочим всех без остатка!!! Ну-у-у!!!
Но посетители кафе продолжали сидеть, оцепенело глядя на бандитов. Однако всего мгновение спустя сами бандиты опешили, увидев сразу три автоматных ствола, нацеленных в их сторону. С воплем: «Рвем когти!!!» – налетчики ринулись было назад, но и здесь их встретили люди с автоматами.
– Оружие в сторону! – Лавров указал пальцем на свободный пятачок у двери. – Всем лечь на пол, руки за спину! Быстро, если кто-то не хочет прямо сейчас схлопотать пулю в лоб!
Поеживаясь, враз присмиревшие бандиты неохотно выполнили это распоряжение. Сняв с них маски и связав синтетическим шнуром, оперативно предоставленным хозяином кафе, спецназовцы поставили отморозков на ноги. Теперь их было не узнать. Еще минуту назад наглые и самоуверенные, налетчики являли собой жалкое зрелище. Старшему из них было около сорока. Он стоял понурившись, с выражением озлобленности и страха на кривоватой, плоской физиономии. Его руки, синеющие от татуировок, давали понять, что это за птица. Трое подручных главаря, тоже исколотые татуировками, выглядели крайне испуганными и робкими.
– Э, да это же те самые варнаки, что сегодня утром у Кытманово убили человека! – Из-за дальнего стола вскочил рослый мужчина с седоватыми усами и щетиной на щеках. – Жену его изнасилили и ножом пырнули. Она сейчас в больнице при смерти лежит. Ну что, люди, может, как полагается в наших краях, камень им на шею – и в воду?
Услышав это, бандиты, не исключая главаря, побледнели и затряслись, как осиновые листы. Поднявшиеся из-за столиков еще несколько крупных мужчин с решительным видом направились в их сторону. Ситуация становилась критической. Было ясно, что возмущенные низостью уголовников жители этих мест пощады им не дадут. Лавров стоял, не двигаясь, не зная, как ему быть в подобной ситуации. В душе он был на стороне сибиряков, намеревавшихся самолично наказать подонков, как это было здесь во все времена. Но было ясно и другое – если отморозков линчуют, то и у него, и у руководителя экспедиции потом будут серьезные проблемы. Шли секунды. К счастью, в какой-то миг ситуацию разом решило появление в кафе полицейского наряда.
Как оказалось, проезжавшая мимо опергруппа, увидев машину, угнанную сегодня утром, пришла к выводу, что бандиты находятся в кафе. Возможно даже они совершают в этот момент ограбление. Но, ворвавшись туда, полицейские с удивлением обнаружили, что четверо особо опасных рецидивистов, недавно бежавших из заключения и уже успевших натворить немало бед, схвачены какими-то неизвестными гражданскими лицами, вооруженными автоматами.
Секунду полицейские стояли в замешательстве. Впрочем, уже через минуту все вопросы были улажены – академик Дёмин внес все необходимые разъяснения. Мужчины, намеревавшиеся линчевать отморозков, получив категоричные уверения старшего опергруппы, что те теперь гарантированно получат пожизненные сроки, ворча, вернулись на свои места.
– Ладно, свет не завтра кончается… – хмуро обронил один из них. – Коль обманут и этих варнаков отпустят, найдем их – из-под земли достанем. Не впервой!
…Автобус снова тронулся в путь. Когда он покатил по мосту через Катунь, слева от себя путешественники увидели зрелище, невероятное по своим масштабам и мощи. Из стиснутого двумя скалами русла Катуни могучий поток воды вырывался высоким пенистым валом, который, падая на пять каменных столбов, разлетался самыми необычными струями и фонтанами. Все тут же снова схватились за фото– и видеокамеры.
А Алтай щедро, за каждым поворотом дороги показывал все новые и новые пейзажи, один краше другого. Поросшие лесом горы, на вершинах которых лежали облака, древние святилища праалтайцев, шаман-деревья, увешанные цветными ленточками, – все это не могло не привлечь к себе внимания людей, многие из которых до того момента и представить себе не могли, что на свете существуют такие необычные места.
– Жаль, из-за нехватки времени нам не удалось у Манжерока завернуть к источнику целебной воды Аржан-Суу… – взглянув на часы, сокрушенно произнес Дёмин. – Есть предание, что марал, раненный охотником, бросился в каменную чашу с водой, куда сбегал родник, и его раны тут же зажили, после чего он убежал. А охотник, увидев это, рассказал людям об источнике, дарующем здоровье.
– Единственная живая вода, которую я признаю, – коньяк «Наполеон»… – с капризными нотками в голосе откликнулся Куцынин. – Это действительно и сил прибавляет, и здоровья.
Поскольку никто не нашел нужным вступать с ним в спор, разочарованный Рогдай с брюзгливым видом вновь воззрился в окно, всем своим видом стараясь показать, что все эти горы и красоты для него – «фуфло» и «отстой».
А автобус все мчался и мчался по трассе. Вскоре он миновал раскинувшееся в горной долине старинное село Чергу, райцентр Шебалино, который тоже походил на большую, живописную деревню…
– Ну, ребятки, скоро перевал Семинский… – многозначительно объявил Иван Трофимович. – Вот уж это начало настоящего Горного Алтая…
Менее чем через полчаса пути среди горных, лесистых теснин дорога начала уходить в небо. Мотор натужно загудел, скорость продвижения заметно снизилась.
– У алтайцев он называется Дьал-Менку – Вечная Гора, – уважительно прокомментировал начало подъема на перевал Петр Михайлович. – Самый высокий на всем тракте. Ну а вообще-то теперь насчет подъемов-спусков пойдет-поедет сплошь и рядом… – рассмеялся он.
И действительно, когда Семинский перевал остался позади, примерно через час, миновав большое селение Онгудай, автобус вновь полез в гору, выписывая всевозможные зигзаги. Но если Дьал-Менку при всей своей масштабности был довольно пологим, то Улегемский, или, по-другому, Чике-Таманский перевал по крутизне склонов превосходил своего побратима существенно. Бедолага-«пазик» изревелся мотором, взбираясь на вершину перевала по дороге, правый бок которой зачастую представлял собой уходящую в небо отвесную скалу, а левый – глубоченный обрыв, с дном, оскалившимся острыми клыками каменных глыб.
Почти вся женская часть «археобанды» сидела, испуганно закрыв лицо руками, лишь изредка рискуя взглянуть в окно. Светуська, давно уже растерявшая всякий кураж, при малейшем толчке испуганно сжималась в комок и без конца повторяла:
– Ой, мамочки, сейчас рожу…
Но и среди мужчин были те, для кого подъем на перевал оказался весьма серьезным испытанием. Судя по зеленому лицу Рогдая, пребывавшего в явной прострации, нетрудно было догадаться – он сейчас очень сильно жалел о том, что не воспользовался предложением Петра Михайловича выйти из состава экспедиции и досрочно вернуться в Москву.
Куцынин с завистью поглядывал на тех, кто воспринимал этот страшненький подъем без внутренней истерики и паникерства. Но особую зависть у него вызывали спецназовцы. Эти и вовсе выглядели какими-то безразлично-сонными, разморенными дорогой после недавнего сытного обеда в Усть-Семе. Разговаривая о чем-то своем, парни иногда даже с некоторой ленцой перешучивались, словно в этот момент находились где-нибудь у себя дома на теплой уютной печке, а не в салоне автобуса, лезущего на черт-те какую кручу, откуда теоретически можно было сорваться и улететь в пропасть без малейшей надежды уцелеть.
«Вот черти дубовые! – внутренне дрожа всем телом, завистливо мыслил Рогдай, украдкой разглядывая спецназовцев. – Все им нипочем! Ни бандиты, ни эти проклятые перевалы… Откуда только такие берутся? Эти в августе тоже небось купаются в фонтанах и колют о свою голову бутылки… Ну и хрен с ними, тупыми костоломами! Зато я – умный, интеллигентный, образованный, аристократичный… О боже! Как же мне плохо!..»
Но в этот момент, словно прочитав его мысли, к Рогдаю обернулся Женька Маслюхин с озорным блеском в глазах и неожиданно поинтересовался:
– Что, братишка, поджилки здорово трясутся? Да ладно, ладно, не отпирайся. Это нам, тупым костоломам, все нипочем. А натурам нежным, интеллигентным в горах всегда непросто…
Последние его слова заглушил громкий хохот. Причем – что Рогдая уязвило больше всего – смеялись не только спецназовцы, но и члены экспедиции. В том числе и Катька – воображуля и задавака, безродная плебейка, с лицом и статью знатной патрицианки… Не смеялись лишь Петр Михайлович и командир спецназовцев, который смотрел на Куцынина с некоторым даже сочувствием.
Дико покраснев, Рогдай отвернулся, ошеломленный невероятной проницательностью этого парня. Но вместе с этим в нем вдруг заговорило и уязвленное самолюбие. Куда-то даже подевался страх, до сего момента, подобно удаву, обволакивавший его и душивший.
– Ну да, ну да! – с горячностью заговорил он, с неприязнью впиваясь взглядом в смеющиеся лица. – Вы – крутяки, а все остальные для вас, выходит, второй сорт? То есть, с вашей точки зрения, тот, кто не колет о свою голову бутылки, кто не может кулаком сломать чью-то челюсть, пусть даже у него два высших образования, это – отброс, тряпка? Так, что ли?
– Да будет тебе! – Уже совершенно искренне, без намека на иронию, Женька рассмеялся. – Ишь, разошелся. Ожил. А то до этого сидел – того гляди, богу душу отдаст!..
Все снова рассмеялись. И только тут до Куцынина дошло, что недавний демарш этого парня имел вполне определенную цель – выбить его из тисков страха, заставить отвлечься от тягостной, разрушительной угнетенности. Неожиданно для самого себя он фыркнул, представив свое недавнее лицо, обратившееся во время подъема в маску безнадежности и отчаяния.
Когда автобус наконец-то поднялся на самый верх Чике-Тамана, во все стороны, где только мог охватить взор, простирались величественные горные вершины. Теперь даже те, кто совсем недавно едва не прощались с жизнью, ощущали себя почти небожителями, которые вознеслись на вершину мира… Но прозаически настроенный Иван Трофимович, который был далек от поэзии восхождения к небу и звездам, поскольку этот перевал уже преодолевал, и не единожды, и это было для него вполне заурядным, хотя и непростым моментом, не останавливаясь, прибавил газу, и автобус покатил по более пологому спуску.
– Иван Трофимович, – окончательно придя в себя, окликнула Светуська. – А нам еще долго ехать?
– Сущую ерундовину – часа два-три… – откликнулся тот, аккуратно разминаясь с шедшим на подъем мощным «КрАЗом». – Ну-у… Может, чуть больше – время покажет…
На лице Светуськи отразилась недовольная гримаса – она ожидала, что конец пути совсем уже рядом. Впрочем, конец их путешествия и в самом деле был не слишком далек, в сравнении с тем путем, каковой им пришлось преодолеть с момента выезда из Барнаула. Словно ощутив настроения немалой части своих пассажиров, Иван Трофимович заговорил снова:
– Потерпите, потерпите! Ну, что тут осталось? Скоро уже Купчегень, потом Малый Яломан. А там уже опять впереди Катунь и Чуя. Только нам, не доезжая Ини, придется свертывать с Чуйского вправо и вдоль Катуни гнать к Нижнему Уймону. Вот там и конец нашему пути-дороге.
Он оказался прав. Часа через полтора автобус свернул с Чуйского тракта вправо и вновь покатил над Катунью, существенно более бурной и скоротечной, нежели ниже по течению. Здесь путь составил с полсотни верст вдоль горных громад, в этих местах не столь поросших лесом, как это было у того же Семинского перевала. Этот перегон удалось преодолеть менее чем за час, и вскоре впереди показался зеленеющий травянистыми лугами почти равнинный простор, с севера и юга обрамленный горными хребтами. Среди зелени трав и кустарников, перемежаемой отдельно растущими деревьями и валунами, на другой стороне Катуни виднелись крыши какого-то селения, к которому вел старый деревянный мост.
– Все, ребятки! – торжественно провозгласил Иван Трофимович. – Вот он и Нижний Уймон. Прибыли! А само это место еще называется Уймонская степь. Нравится?
– О-о-о-чень!.. – раздалось в ответ несколько мученических голосов, интонация которых говорила о том, что кое-кто был до крайности утомлен дорогой и теперь рад любому пристанищу, лишь бы оно покоилось на твердой земле, а не катилось по ней на колесах.