17
От волнения и неудобства Евгения Анатольевна уже не могла уснуть. От спальника, в котором ей пришлось ночевать, ведь другой постели Евгении Анатольевне не предложили, несло перекисшим мужским потом, а от сырости эта вонь только усиливалась. Она ждала, когда же ее нос наконец привыкнет к этому тошнотворному запаху, но ее обоняние из-за беременности было чрезвычайно обострено и привыкания никак не происходило. И еще что-то твердое упиралось ей в бок. Евгения Анатольевна высунула руку и нащупала под собой, в наполовину сгнившей доске, торчащий из пола гвоздь-сотку. Хотя руки ее были слабые, она начала этот гвоздь расшатывать. Женщина усердно делала это, пока окончательно не выбилась из сил и не забылась в тревожном сне.
Утром она проснулась оттого, что в ее комнате – это был некий чулан без окон, где раньше складировали оборудование, – открылась дверь, и дневной свет осветил ее лицо.
В проеме стоял одноглазый – с черной повязкой мужик. На вид ему было лет за пятьдесят. Он постоянно усмехался, а точнее, скалился крысиной улыбкой. Его звали удивительно – Колкозбек (дань советской эпохе – колхозник с большой буквы!).
Одноглазый стоял с ржавым ведром, в котором плескалась вода.
– Умываться. А потом – туалет. Я не смотреть.
Колкозбек очень плохо говорил по-русски.
От вида одного только ведра Евгению Анатольевну передернуло. Оно было бурое от ржавчины, помятое, от него несло неприятным запахом. От Колкозбека несло давно немытым телом и перегаром.
– Я еще немного посплю. Пожалуйста, – попросила она.
– Корошо. Если надо будет я – ударь сюда, – Колкозбек показал на деревянный с отслоившейся краской косяк.
Он закрыл дверь, щелкнул замком – Евгения Анатольевна осталась одна. Ее руки нащупали уже немного вытащенный из пола гвоздь, она снова принялась его расшатывать, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи.
Там, за стенами, остановился автомобиль. Это приехали Бейшенбек с Жанболотом. Они оживленно рассказывали о каком-то происшествии, что где-то произошел пожар.
– Вот автомат. Рюкзак, – произнес Бейшенбек.
– Разведчики… Скорей всего, спецназ. Или десантники. Российские, – это был голос Абуджафара. – Приходили за нами.
– Там точно никого в живых не осталось? – спросил Узтемир.
– Точно, – уверил Жанболот.
– Ладно, верю. Алтынбек, выводи русского. Будем писать фильм. А вы идите, поспите пока.
– А где Маданиат? Он у меня деньги взял, – ноющим тоном проговорил Жанболот.
– Он улетел, – резко сказал «пастух».
– Как? Куда улетел?
– В воздух, – зло ответил Узтемир. – Вместе с теми спецназовцами. Он и у меня деньги занял. Без спросу. И еще порошок. А у тебя руки чистые? И не трясутся? Дай посмотрю.
– Да что ты, Узтемир, я это не пробую.
– Смотри, а то я терпеть не могу наркотов. Так, «пластилин» еще прощу, сухой коньяк… За алкоголь перед Аллахом ответите. Но за мак – печень вырежу и собакам скормлю! Понял?
– Понял я… И я никогда…
– А ты? – Узтемир обратился к Бейшенбеку.
– Ты ж меня знаешь. Я в жизни не прикоснусь.
– Ладно, идите спать. Колкозбек, ты русскому вливал в нос лекарство?
– Конечно.
– Вот с кем хлопот нет, так это с тобой, Колкозбек. Преданный и работящий. Только Аллах за твоей рожей следит, – Узтемир намекнул на то, что одноглазый иногда любил приложиться к стакану. – Ладно, пока ты у меня молодец. Хвалю.
Евгения Анатольевна представила, как удовлетворенно скалится этот дикарь. В это время заскрипела дверь соседнего блока.
– Доброе утро! – по-русски поприветствовал бандитов муж Евгении Анатольевны.
– О, мой друг пришел! – наигранным добродушным тоном, тоже по-русски проговорил Узтемир. – Ну что, слова выучил?
– А зачем мне учить, когда они идут от души. А если слова от души, то они и от зубов сами будут отскакивать, – бодро, но как-то искусственно, сказал майор Воскобойников.
– Верно говоришь, дружище. Мы снимем тебя в горах. За тобой должно быть светлое небо! Как наш путь в будущее! А вот тебе автомат. Теперь это твой реквизит. Пускай будет у тебя на груди.
Бряцнуло оружие.
– Вот красавец, – похвалил майора Абуджафар.
– Мы, солдаты РПА – «Русской Патриотической Армии», разветвленной и очень влиятельной организации в Вооруженных силах России, предупреждали и снова предупреждаем, что везде, где бы то ни было на этой земле, обильно политой кровью и потом русских казаков, русских строителей крепостей и городов, – быстро затараторил майор Воскобойников, – будем преследовать и уничтожать чужаков, прибывших из-за океана. И сейчас мы нанесли удар в самое их логово, по посольству…
– Стоп! – громко выкрикнул Узтемир и хлопнул в ладоши. – Стоп. Все это скажешь там, на чистом воздухе, когда ветер свободы будет трепать твои волосы! – Узтемир опасался, что эту пламенную речь может услышать жена майора Воскобойникова. – О! За мной прилетели, я уезжаю встречать гостей, – по-киргизски сказал он Абуджафару, – а вы с Алтынбеком идите снимать ролик.
– Хорошо. Но после я и Бейшенбек тоже отправимся в город. Протопаем ногами маршрут, подготовим местность. Покатается по маршруту и Алтынбек. Засечем время. Наметим точки встречи, запасные варианты.
– Делай что надо, – сказал Узтемир.
За стеной послышался рокот мотора. Евгения Анатольевна вначале не могла понять, что это. Звук вначале шел сверху, затем со стороны.
– Приветствую уважаемого Узтемира!
– Здравствуй, друг Токтобай. Какой красивый и такой маленький вертолетик! – произнес Узтемир.
– Маленький, да быстренький, – ответил пилот.
– Полетели!
Рокот вертолета отдалился, а затем и вовсе исчез.
– Ну что, Дмитрий, ты готов? – спросил Абуджафар.
– Да.
– Тогда пошли.
«Димка, Димка, что же они с тобой сделали… чем же они тебя так напичкали, – подумала Евгения Анатольевна. – Неужели у тебя вообще мозгов своих не осталось? Но я тебя спасу!» И она начала вспоминать его глаза, его слова, его жесты во время их вчерашней встречи. Один раз его рука нежно прикоснулась к ней. Это было всего мгновение, которое не мог заметить посторонний, но она, его любимая жена, не могла не почувствовать это проявление нежности. «Он играет! Точно! Когда Дима увидел меня, то словно прозрел!.. А может быть, это мне все-таки показалось… Димка, я помогу тебе спасти нас».
Евгения Анатольевна с новой силой начала расшатывать гвоздь, торчащий из доски уже на добрые две трети.