Глава 9
Ни в одном из окон домов горного поселка Аль-Молааман не было огня. Он словно вымер. Ставни плотно закрыты, ворота на запорах. Даже собаки – и те не лаяли, словно предчувствовали беду. Лишь редкие кошки – ночные хищники, изредка пробегали по безлюдным улицам. Жизнь наблюдалась только на центральной площади селения.
Под прикрытием составленных полукругом машин конвоя МЧС белели палатки российской гуманитарной миссии, поблескивали жилые трейлеры британских военных. Мерно стрекотал передвижной электрогенератор. Два прожектора освещали площадь. С десяток британских солдат из взвода Дугласа осуществляли охрану вместо ушедших в горы российских десантников.
Несмотря на поздний час, комендант миссии Чагин не спал. Он стоял возле умывальника голый по пояс и старательно намыливал кисточкой шею. Густая ароматная пена густо укрывала кожу. На раскладном столике еле заметным синим пламенем горела спиртовка. Жестяной чайник высился над ней на проволочной треноге. В граненом стакане уже покоился пакетик с чаем.
Мужчина чувствовал, как размягчается двухдневная щетина. Отложив помазок, Чагин взялся за опасную бритву. Он никогда не пользовался ни станками, ни электробритвой, считая, что настоящий мужчина должен бриться только открытым лезвием. Бритва заскользила по натянутому кожаному ремню. Чекист поднес ее к лицу и придирчиво осмотрел наведенное лезвие – ни выбоины, ни даже царапины. Оттянув пальцами кожу, он мастерски провел бритвой по щеке. Участок за участком лезвие проходило по распаренной коже. Когда же пришла очередь шеи, рука предательски дрогнула и капелька крови сорвалась в миску с горячей водой.
Чагин обернулся, прижав ранку пальцем. За приоткрытым пологом палатки проплыл силуэт британского сержанта на фоне пустынной площади. Чекист влажным полотенцем принялся стирать с лица остатки пены.
Однако поселок казался сонным и безлюдным лишь на первый взгляд. Когда облако закрыло рогатый месяц и темнота над Аль-Молааманом сгустилась, на плоских крышах ближайших к лагерю МЧС домов появились молчаливые силуэты. Скрученные в бухты веревки полетели на мостовую. Вооруженные талибы в живописных лохмотьях один за другим соскальзывали на площадь и тут же исчезали за углами домов, старыми деревьями – грамотно рассредоточивались.
Британский сержант мерно шел вдоль грузовых фургонов. Когда он повернулся на каблуках, чтобы совершить обратный путь, ни бандитов, ни спущенных с дома веревок уже не было видно. Сержант неторопливо брел вдоль фур, он даже тихонько напевал себе под нос. Одна машина, вторая… еще две, и можно вновь разворачиваться.
Хрустнул под рифлеными подошвами песок, и широкая ладонь зажала сержанту рот. Нож глубоко полоснул по горлу. Еще дергающийся в конвульсиях бедняга исчез под длинным фургоном. В это же время на другой стороне лагеря подобное случилось и с другим часовым. Но нападение прошло не так удачно, как хотелось талибам. Розовощекий здоровяк-британец успел перехватить руку с ножом. Лезвие лишь неглубоко полоснуло по шее. Нападавший отлетел к фургону. Выстрел сотряс прохладный ночной воздух. Прятаться дольше уже не имело смысла. Затрещали автоматные очереди. Над площадью разнеслись устрашающие гортанные крики. Талибы спрыгивали с крыш домов, бежали к лагерю.
Британцы заняли оборону. Укрывшись за машинами, вели огонь. Из трейлеров, застегиваясь на ходу, выбегали те, кто находился в отдыхающей смене. Бородатый талиб, бежавший впереди всех, вскинул руку, чтобы метнуть гранату. Но, сраженный метким выстрелом, рухнул, уткнувшись лицом в пыльную неровную брусчатку. Граната взорвалась прямо перед ним, унеся на тот свет еще двоих нападавших.
В гнезде, сложенном из мешков с песком, ожил ручной пулемет. Британский пулеметчик стрелял, не останавливаясь. Первая волна атаки захлебнулась. Талибам пришлось залечь, они использовали тела убитых как укрытие. Пара брошенных гранат так и не достигли цели. Пулеметчик продолжал методично обстреливать бандитов, не давая им поднять головы.
Чагин уже стрелял из автомата, укрывшись за передним мостом «КамАЗа». Сотрудники миссии в панике метались между палатками.
– Назад, все назад! – надрываясь, кричал чекист.
Силы нападавших и обороняющихся были примерно равны. Перестрелка обещала принять вид классической позиционной войны, когда никто из воюющих сторон не может покинуть укрытие.
Ольга Бортохова в наброшенном на белье белом халате жалась к колесу жилого трейлера и прятала голову в коленях каждый раз, когда оживал пулемет. Она тихо подвывала:
– Что ж это такое… делается… а-а-а…
– Заткнись, дура! – зло бросил Чагин.
Он взял в прицел отважившегося ползти талиба, но выстрелить не успел, пришлось спрятаться – колесо «КамАЗа» разорвала в клочья прицельно пущенная с крыши дома автоматная очередь. Бандит не стал дожидаться, пока его возьмет на прицел пулеметчик. Перевалившись через парапет, он ловко спрыгнул на землю и тут же исчез в темноте. Чагин выпустил очередь вслед и с досадой отщелкнул опустевший рожок.
– Ушел, зараза! – азартно выкрикнул он.
Неизвестно, как долго тянулось бы сражение, если бы совсем близко от лагеря вдруг глухо не взревел мощный дизель. Глухая стена глинобитного дувала содрогнулась. Разлетелись сырцовые – замешенные из глины, соломы и навоза блоки. Тяжелый военный «КрАЗ» с усиленным бампером и тремя ведущими мостами снес стену, качнувшись, перевалил через обломки.
Британский пулеметчик развернул ствол в сторону стремительно набиравшей скорость машины. «КрАЗ» буквально смял огневое гнездо, из раздавленных мешков хлынул сухой песок. А из кузова уже перепрыгивали, карабкались на фуры вооруженные моджахеды и тут же открывали сверху огонь. Теперь они уже хозяйничали и в самом лагере, обрезали растяжки, валили подпорки – купола палаток накрывали пытавшихся спастись внутри сотрудников миссии.
Британцы еще сопротивлялись, но победа талибов была уже делом времени. Оставив лагерь на разграбление, англичане отстреливались из-за жилого трейлера, за которым стояли их джипы. Пули буквально изрешетили блестящую дюралевую обшивку жилого блока, разлеталось стекло. Планки рассыпавшихся жалюзи торчали в разные стороны. Поняв, что отстоять миссию не удастся, сержант, принявший командование вместо старшего лейтенанта Дугласа, скомандовал:
– Попытаемся прорваться. По машинам. Живо!
Взревели моторы двух джипов. Сержант вел первый. Открытый «Рейнж Ровер» смел бампером пустые металлические бочки, вылетел на площадь и, взвизгнув тормозами, развернулся. Водитель выцелил взглядом темную «щель» узкой боковой улицы и, прежде чем машину успели обстрелять, рванул в нее. Автомобиль подбрасывало на неровностях, руль буквально вырывало из рук. Но спешить стоило. Открытый участок площади был самым опасным местом. Несколько пуль выбили искры из борта машины, но не больше того. Автомобиль растворился в темноте, мигнув на прощание рубинами стоп-сигналов.
Второму джипу повезло меньше. Водитель уже счастливо улыбался, когда, влетев на улицу, сбил пытавшегося обстрелять его талиба. Граната, брошенная с крыши, звонко ударила в дно кузова. Взрыв разворотил бензобак, и столб пламени ударил в небо.
Чагин, едва увидев, что британцы оставляют миссию на произвол судьбы, бросил автомат и вылез из-под машины. Больше никто не сопротивлялся. Талибы ножами разрезали палатки, криками и ударами прикладов гнали персонал гуманитарной миссии на площадь. Молодой моджахед с бесшабашной улыбкой нацелил ствол автомата на Чагина. Тот послушно поднял руки. Его грубо толкнули в спину, мол, быстрей присоединяйся к остальным. Наверняка никто из талибов не заметил, что Чагин еще недавно стрелял по ним, иначе с чекистом обошлись бы совсем по-другому.
Сотрудники гуманитарной миссии жались друг к другу, на них смотрели стволы автоматов. Легкий ветер шевелил обрушившиеся, порезанные палатки. По-прежнему стрекотал электрогенератор да выдувал из себя пар чудом уцелевший чайник на походном столике.
Талибы выгоняли из домов жителей поселка, били прикладами в двери, кричали, что все должны собраться на площади. Никто не смел их ослушаться, и лишь в одном доме случилось не совсем так, как планировали талибы. На первый же удар приклада ворота открыл древний старик. Стучавший неплохо его знал, не раз видел в лагере, когда тот приходил со свежей информацией к Ахмуду.
– Мне тоже идти? – тихо спросил старик, явно имея в виду свои заслуги перед бандитами.
После секундного раздумья моджахед решил, что не стоит брать на себя ответственность и решать за полевого командира. Раз тот сказал «собрать всех», значит, всех.
– Иди, и поторапливайся, – прозвучало, когда старик стал собираться, и через несколько секунд приклад уже бил в другие ворота.
Из темноты дома к старику подошел заспанный мальчишка, тот самый, которому майор Лавров спас жизнь.
– Я только уснул, дедушка, а что случилось? Я боюсь… Кто стрелял?
Старик присел на корточки, заглянул внуку в глаза.
– Ты же мужчина, хоть и маленький.
– Я уже большой, – уверенно заявил внук.
– Значит, ничего не должен бояться…
Мальчишка почувствовал, как седая борода щекочет ему ухо, ощутил горячее взволнованное дыхание деда. Он слушал внимательно. Весь был в напряжении.
– Я правильно тебя понял? – Он изумленно смотрел на старика.
– И поспеши. Только будь осторожным.
Старик погладил внука по голове. В его глазах блеснули слезы. Еще несколько минут назад он и сам бы не мог поверить, что способен на подобное. Боясь, что внук увидит набежавшие слезы, он нагнул голову и почти выбежал на улицу. Мальчишка, притаившись за приоткрытой створкой ворот, затаив дыхание, смотрел на то, как вооруженные люди сгоняют его односельчан на площадь. Вскоре улица опустела.
В ярко освещенном прожектором провале стены дувала показался Абу Джи Зарак. Он выглядел совсем не грозно: благообразная седина, длинные темные одежды, в левой руке библейский посох, а вот в правой – сжимал пистолет. Его сопровождали четверо рослых моджахедов. Спокойным взглядом главарь талибов обвел русских пленников и жителей поселка и вроде бы сочувственно покачал головой. Не проронив ни слова, он медленно шествовал между обрушившихся палаток. Остановился у походного столика, на котором сипел кипящий чайник. Выдвинул из-под проволочной подставки спиртовку, аккуратно загасил пламя стеклянным колпачком. Налил кипятка в граненый стакан с пакетиком. Золотистые струйки заварки спиралями растекались в горячей воде. Это было сделано очень натурально и почти по-домашнему. Прихлебывая чаек, Абу Джи Зарак вышел на площадь.
Идейный вдохновитель талибов умел обставлять свои выходы в народ. Каждый его жест, каждый шаг, взгляд были отдельным театральным представлением. Он строго глянул на жителей поселка. Тихие разговоры, «охи и ахи» тут же смолкли. Библейский посох звонко ударил в камень.
– Слушайте все! – Над притихшей площадью разнесся зычный голос Абу Джи Зарака.
Он умудрялся говорить так, что его слышали все, но при этом голос звучал, словно он вещал вкрадчивым шепотом, проникающим в самые глубины души.
– Что? Что он сказал? – истерично выкрикнула Бортохова.
Абу Джи Зарак, хоть и сам умел говорить порусски, резко повернул голову и ласково улыбнулся:
– Да, они не понимают. Переводчика! – Он, не оборачиваясь, вскинул руку, как человек, привыкший, что его просьбы никогда не останутся без внимания.
Пожилой моджахед, еще помнивший советско-афганскую войну, о чем свидетельствовали глубокие шрамы на лице, приблизился к предводителю и с готовностью склонил голову. Теперь он стал вторым голосом полевого командира талибов. Интонации, эмоции, чувства и надрыв обеспечивал Абу Джи Зарак. Переводчик же произносил слова сухо, будто не решался вмешиваться в то, что происходило.
– Вот они, – рука седобородого старика указала на сотрудников миссии, – мы воевали с ними, жизни миллиона афганцев унесла прошлая война, но мы победили, потому что Аллах был на нашей стороне. Они ушли…
Чагин, стоявший рядом с Бортоховой, уже понимал, куда клонит Абу Джи Зарак. Он, как «работник идеологического фронта», сам владел подобными технологиями, которым его обучали в высшей школе КГБ. Главное – расчеловечить противника, представить его кровожадным зверем, и тогда народ готов поверить в любую нелепость. Как говаривал министр идеологии и пропаганды Третьего рейха: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят».
– …а потом появились американцы и англичане, – взгляд идейного вдохновителя талибов стал жестким, словно вместо зрачков в глазах у него появились два острых гвоздика, – и русские вернулись. Они хотели отомстить за свое поражение в прошлой войне. Шурави знали, что мы воюем только с солдатами, но не с врачами, женщинами, и хотели обмануть нас. Гуманитарная миссия!.. Это теперь у них так называется. Мы встретили их с распростертыми объятиями. Думали, бывшие враги в самом деле раскаялись и решили помочь пострадавшим от землетрясения. Это не я хочу войны. Это не я забрал ваших мужей, сыновей и увел их в горы. Это наши враги виноваты, что ваши семьи разделены.
– Что за чушь он несет? – шептала Бортохова, особо ни к кому не обращаясь, но следующая фраза заставила ее вздрогнуть.
Абу Джи Зарак картинно вознес руки к небу, потряс посохом и пистолетом:
– Вот они, стоят перед вами, врачи-вредители. Они приехали, чтобы под видом вакцин, прививок, лечения отравить вас всех. – Из рукава он вытащил лист бумаги и развернул его.
В его руках была принтерная распечатка передовицы британской газеты со статьей той самой журналистки, которая соблазнила биохимика Королевского военного госпиталя в Кабуле. С фотографии весело улыбался британский сержант. В заголовке чернели огромными буквами слова: «Смерть от российских лекарств. Правда или провокация?»
– …Аллах наказал их, направив иглу шприца в британца. А они хотели погубить вас, ваших жен, дочерей, детей, внуков. Они не люди, а потому не имеют права на жизнь. Они все умрут у вас на глазах.
Абу Джи Зарак пристально посмотрел на сотрудников миссии, выцелил взглядом белый халат Бортоховой.
– Я ничего не знала!.. Я никогда бы не сделала этот укол!.. – завизжала женщина и бросилась вперед.
Двое талибов тут же преградили ей дорогу скрещенными автоматами. Абу Джи Зарак неторопливо свернул распечатку, спрятал в просторный рукав темного халата. Талибы расступились, Бортохова упала на колени, опустила голову.
– Я не знала, пощадите… Мы не знали, что вместо лекарств – отрава. Если бы…
Седобородый старик недобро усмехнулся.
– Может, ты и не знала. Может, не знали и они, – и тут же возвысил голос, – но кто-то же из вас знал?! И вы назовете его мне. Иначе умрут все.
Над площадью повисла зловещая тишина. Стало слышно, как ветер треплет, хлопает материей палаток.
– У вас, у русских, всегда есть эти… как их?
– Особисты, – с отвращением подсказал пожилой переводчик, и щека с глубоким шрамом нервно дернулась.
– Да… КГБ, – тихо вымолвил старик и скрюченным пальцем указал на жавшихся друг к другу сотрудников миссии.
Вновь повисла тишина. Все боялись ее нарушить, боялись пошевелиться, опасаясь, что неосторожный жест или невзначай брошенное слово могут быть истолкованы как предательство. Бортохова машинально оглянулась. Взгляд ее остановился на Чагине. Стоявшие рядом с ним инстинктивно расступились, словно от прокаженного.
– Ты что? Чего ты на меня так смотришь? – не выдержал Чагин.
– Это он? – по-змеиному прошипел Абу Джи Зарак.
У Бортоховой перехватило дыхание, она хотела крикнуть «нет», но слова застряли в горле. Хотела отвести взгляд, но словно окаменела. От волнения и сомнений внезапно закружилась голова. Медик миссии, потеряв сознание, опустилась на камни площади.
– Он! – утвердительно произнес Абу Джи Зарак.
Было достаточно одного этого короткого слова. Моджахеды схватили Чагина за руки и потащили к своему полевому командиру, бросили на землю. Стволы автоматов смотрели на него. Чекист приподнялся на руках, тряхнул головой и попытался подняться на ноги, но его заставили снова лечь. Он смотрел снизу вверх на возвышавшегося над ним Абу Джи Зарака. Понимал, просить о чем-нибудь бессмысленно. Полевой командир трижды нажал на спуск. Чагин ткнулся лицом в пыльные камни. Из ствола пистолета стекала тонкая струйка дыма, которую тут же развеял ветер.
– Правосудие свершилось! – зычно объявил предводитель талибов. – Теперь все сотрудники миссии становятся моими заложниками. Но это еще не все, – многозначительно пообещал он.
* * *
Еще несколько раз в гулких переходах пещер прогрохотали очереди, и перестрелка смолкла. Воздух был напоен пороховым дымом и запахом смерти. Оставался единственный очаг сопротивления – бандиты, оказавшиеся в тупике. Как понимал Батяня, их оставалось лишь трое. Они уже не отстреливались, явно экономили патроны.
– Сдавайтесь, – крикнул майор Лавров, сперва по-русски, а потом и по-английски.
Ответом был одиночный выстрел. Терять время на уговоры не имело смысла.
«Фанатики. Им хоть кол на голове теши», – решил Батяня.
– Товарищ майор, разрешите мне, – угадал ход мыслей командира прапорщик-десантник, – кончать с ними пора. Да и что делать потом с пленными…
– Рассуждаешь не очень гуманно, но абсолютно правильно, – согласился майор Лавров, – удовольствия в этом мало… Но в целом… Разрешаю.
Прапорщик действовал сноровисто. Он положил перед собой три рифленые гранаты, похожие на бутылочки, и вопросительно посмотрел на командира. Мол, хватит?
– Давай четыре, – после секундного раздумья определил Лавров.
Рядом с тремя гранатами легли еще две.
– Запас задницу не…
– Можешь не продолжать, иногда еще как… – предупредил майор.
Прапорщик крепко связал гранаты, надежно стянул тонкой проволокой, ввернул запалы. Ручки четырех гранат смотрели в одну сторону, пятой – в противоположную. Прапорщик совсем не по-уставному подмигнул комбату и, прижимаясь к неровному каменному полу, пополз вперед.
Лавров вскинул автомат и дал несколько коротких очередей в черный провал прохода, чтобы заставить талибов уйти подальше. Прапорщик проворней заработал локтями. Он подобрался к каменному выступу, буквально влип в стену, став с ней единым целым.
Батяня опустил автомат и тоже занял укрытие. Связка гранат полетела в темноту. Взрывная волна, отраженная глухой стеной пещеры, вернулась. Страшный грохот наполнил подземелье. Когда пыль и дым немного рассеялись, комбат подбежал к прапорщику. Тот сидел у стены и улыбался. В тупике высилась груда сорвавшихся каменных глыб, они ступеньками уходили к своду.
– Перестарались, хватило бы и трех гранат, – проговорил майор.
Прапорщик жестом показал, что ничего не слышит, временно оглох от взрыва. Теперь, как понимал комбат, с бандитами было покончено. Его удивляла относительная легкость, с которой удалось одержать победу, ведь, по словам старика, у Абу Джи Зарака было больше людей.
– Пошли, – махнул рукой майор.
Лейтенанта Авдеева Лавров нашел там, где и оставил разбираться с раненым Ахмудом. Заместитель Абу Джи Зарака остекленевшими глазами пялился в свод пещеры. Выше простреленной коленной чашечки его ногу туго стягивал жгут. Сомнений не оставалось: он мертв.
– Сдох, скотина, – виновато проговорил Авдеев. – Может, я поздновато жгут наложил, слишком много крови потерял. Ребята пещеру нашли, где держали заложников.
– И, конечно же, их там сейчас нет.
– Нет, – пришлось подтвердить Авдееву, – хотя недавно были.
– А этот, – майор без особого сожаления посмотрел на мертвого Ахмуда, – так больше ничего и не сказал?
– Сказал, что, когда Абу Джи Зарак вернется, нас всех убьет.
– Не думаю, что главарь станет сюда возвращаться. Веди в пещеру.
Осмотр пещеры, где содержали пленников, много не дал. В соломе десантники обнаружили несколько вырванных из записной книжки листков. Баренцев вел что-то вроде дневника. По записям выходило, что сегодня утром пленники еще были живы и находились в пещерном городе.
– Как думаешь, Авдеев, что могло произойти?
Лейтенант пожал плечами.
– Если вырвал страницы и спрятал их в соломе в надежде, что мы их обнаружим, значит, знал, что их куда-то уводят, но написать не успел. Надеюсь, не на расстрел.
– И я надеюсь, ведь тел нигде не обнаружили. Не нравится мне все это, похоже на западню.
– Засады так не устраивают. Мы же застали их врасплох. Нас не ждали.
– Похоже, что Абу Джи Зарак знал о нашем приходе, а потому заблаговременно и покинул пещерный город, прихватив с собой заложников и украденные ценности.
– Подставив часть своих людей? Не предупредив их?
– Я ничему не удивлюсь. Возвращаемся.
– Мне кажется, стоит оставить здесь засаду и ждать его возвращения, – возразил Авдеев.
– Если он нас сумел спровоцировать на вылазку, то мы не имеем права совершить следующую ошибку, – расплывчато сформулировал мысль комбат.
* * *
Старший лейтенант Дуглас спускался по серпантину. Один крутой поворот следовал за другим. Он вслушивался в далекие звуки выстрелов, иногда слышались приглушенные взрывы гранат. Британец понимал, что майор Лавров поступил абсолютно правильно, отослав его перед началом атаки на пещерный город к машинам. Для подобной операции требовались специально обученные люди. Но в душе ему хотелось быть там. Настоящий военный всегда должен рваться в сражение. Он оглянулся. За ним простиралась светлая лента пустынной дороги. Несколько чахлых кустов, нагромождение камней. А где-то там, за перевалом, десантники вели бой, и он ничем не мог им помочь. Да, майор Лавров оказался прав: авиация союзников была бы бессильна против укрывшихся в пещерах талибов. Оставалось только продолжать свой путь. Как помнил Дуглас, от машин его отделяло сейчас два крутых поворота.
Внезапно за спиной у старшего лейтенанта послышался еле различимый хруст песка. Британец замер и медленно повернул голову. Неизвестно откуда в абсолютно безжизненном ночном пейзаже возник десантник с автоматом в руках, приветственно выкинул руку.
– Осторожность не помешает, старший лейтенант Дуглас. Теперь я вас узнал.
Никто из двух мужчин не проронил ни слова о ходе боя. Молча дошли до машин. Дуглас щелкнул портсигаром и протянул десантнику. Тот отрицательно качнул головой.
– Если вы хотите курить, то лучше сделать это в машине.
А курить хотелось нестерпимо. В темном душном чреве вездехода Дуглас щелкнул зажигалкой и нервно затянулся, задержал дыхание. Ему показалось, что дым моментально впитался в легкие, принес облегчение. Когда британец выбрался наружу и отправил загашенный окурок щелчком в камни, то понял: что-то происходит. Один из десантников, взобравшись на склон, напряженно всматривался в прибор ночного видения. Второй был рядом с ним. Дуглас, стараясь не шуметь, взобрался по склону и присоединился к ним.
– Что случилось? – Но на него почти не обращали внимания, лишь жестом дали понять, чтобы повременил с расспросами.
Люди майора Лаврова быстро объяснились между собой жестами, и один из них беззвучно исчез в темноте. Прибор ночного видения перешел в руки к британцу. Довольно быстро и он отыскал то, что насторожило десантников. В четверти мили от них среди камней то возникал, то исчезал силуэт спешащего человека. Оружия при нем не было видно, хотя слегка размытое изображение не давало стопроцентных гарантий.
– Талибы или свои? – почти беззвучно спросил старший лейтенант Дуглас.
– Уж точно не наши, – ответил десантник. – И рост у него небольшой. Местные по ночам предпочитают не ходить в горы.
Ответ на загадку появился скоро. Десантник привел с собой мальчишку. Дуглас сразу узнал его. Случившееся на старом минном поле возле поселка было из событий, которые запоминаются на всю жизнь. Мальчик очень волновался. Он тараторил на пушту. Из всего сказанного британец понял лишь два слова: «майор Лавров».
– Что-то случилось с вашим командиром? – спросил он.
– Нет, как я понял, он пришел из поселка, и там что-то случилось. Но говорить он будет только с майором. Его просто заклинило на этом. Хоть бей, хоть расстреливай.
* * *
Десантники собрались у входа в пещерный город. Теперь уже скальная толща не могла помешать связаться с оставшимися у машин бойцами и старшим лейтенантом Дугласом, которого майор отправил к ним.
– …Товарищ майор, – прозвучало из рации, – тут мальчишка… да… да… тот самый, из поселка. Мы его перехватили. Он направлялся в пещерный город.
– Что сказал?
– Понять сложно, он только по-своему говорить умеет, но вроде бы твердит, как заведенный, что может сказать только вам, больше никому. Мне кажется, в поселке что-то случилось…
– Подъезд к пещерному городу уже свободен. Подберите нас.
Уже сидя в машине, Батяня внимательно выслушал мальчишку и тут же помрачнел.
– Слышал, Авдеев? Абу Джи Зарак захватил наш конвой. Выманил-таки нас из поселка.
Лейтенант Авдеев морщил лоб.
– Знать бы его дальнейшие планы. Надо спешить, пока он не ушел из селения. Ударим по ним.
– Силой его теперь не возьмешь. Столько заложников… Вот теперь он точно устроил на дороге засаду. Думает, мы сразу же на машинах ринемся отбивать своих. Один раз мы уже поддались на его провокацию. Хватит.
Авдеев сжал кулаки, он просто кипел от желания тут же броситься в бой. А вот Лавров тянул с решением, явно оно давалось ему нелегко. Майор присел перед мальчиком, заглянул ему в глаза.
– Значит, тебя дедушка послал предупредить меня?
– Он сказал, чтобы я ничего не боялся.
– Ты и не боялся, – чуть улыбнувшись, произнес комбат, – много с Абу Джи Зараком людей?
– Не знаю, я видел пятерых, но это только на нашей улице. А так их много.
– Есть прямая тропа в поселок? Твой дед говорил о ней.
Мальчишка утвердительно кивнул.
– Я проведу вас. Мы ходили с ним.
* * *
Утреннее солнце осторожно осветило безлюдный горный поселок, словно боялось выдать ужасную картину. Домашние животные без присмотра бродили по улицам, козы и овцы объедали виноградные лозы. Распахнутые ворота, сбитые ударами прикладов ставни.
На площади ветер трепал порезанные ножами на полосы палатки. Неубранными оставались лежать трупы британских солдат. На узкой улочке у закопченной стены чернел развороченный остов армейского джипа. Покосившиеся «КамАЗы» осели на простреленных колесах. Серебрились изрешеченные пулями трейлеры.
Тощая собака со свалявшейся шерстью хищно урчала и лизала окровавленные камни возле убитого Чагина. На грубой мостовой, сложенной из неотесанных камней, повсюду поблескивали осколки стекла и стреляные гильзы. Среди всей этой разрухи бродил, покачиваясь, закрученный смерчем столб пыли.
Но мир устроен так, что смерть никогда не может победить жизнь. Перед опрокинутым набок автобусом с красным крестом и полумесяцем на крыше пушистый котенок беззаботно играл, перебрасывая лапками скрученный трубочкой бинт. Он поддевал его когтями, тут же сбрасывал и пятился, делая вид, что тот живой и вот-вот готов убежать. При этом котенок не забывал опасливо коситься на стаю ворон, опустившихся на площадь.
Птицы-падальщики пока не рисковали приблизиться к трупам. Наученные жизнью, они были осторожны, подозревали подвох. Ведь не могло же просто так, за здорово живешь, привалить им такое «счастье»! И когда голод уже брал верх над осторожностью, по разгромленному лагерю, по площади бесшумно проплыла полутораметровая тень. Стервятник заложил круг, пронесся над самой мостовой, прочертил когтями пыль, грациозно сложил угловатые крылья и, вытянув голую розовую шею, приоткрыл клюв. Мелкие падальщики тут же вспорхнули и перелетели в тень.
Котенок, встретившись взглядом с бусинками глаз хищной птицы, выгнул спину и зашипел. Но стоило ему услышать грозный щелчок клюва, как тут же жалобно пискнул и заполз под машину, спрятался за колесом.
Всех жителей поселка талибы согнали к оврагу, на дне которого обычно закапывали падшую скотину. Заложники из российской миссии МЧС стояли поодаль под прицелами автоматов. Абу Джи Зарак даже не позволил никому одеться. На всех было то, в чем застало их ночное нападение. От Бортоховой соотечественники старались держаться подальше, насколько позволяло кольцо охраны. Бесшабашная, развратная улыбка исчезла с лица Ольги, глаза впали, уголки губ подрагивали в трагической гримасе. Стоило ей попытаться заговорить, как люди тут же отворачивались. Никто из собравшихся не знал, почему и зачем их сюда согнали. Вопросы в лучшем случае оставались без ответа или же грубо обрывались окриками вооруженных моджахедов и клацаньем затворов.
Послышалось урчание автомобильного двигателя, и из-за крайних домов поселка блеснул плоскими лобовыми стеклами старый джип. Абу Джи Зарак ехал стоя, словно на параде, придерживаясь за кронштейн зеркальца заднего вида. Четверо рослых моджахедов стояли на подножках и заднем бампере машины.
– Едет… Едет… – сразу на двух языках: русском и пушту – тихо разнеслось среди местных жителей и пленников.
И тут идейный вдохновитель талибов не изменил себе, появился эффектно – в лучах восходящего солнца. Автомобиль заложил круг у самого края обрыва и, скрипнув тормозами, замер. Абу Джи Зарак важно ступил на каменистую землю, будто осчастливил ее своим приездом, небрежно взмахнул рукой, давая знак прибывшим с ним моджахедам. Рослые бандиты из личной охраны главаря вытащили из джипа троих связанных пленников, бросили их на землю.
– А ты чего ждешь? Выбирайся! – крикнул по-русски пожилой моджахед забившемуся в угол кузова Мише Воронцову и, не дожидаясь, пока мальчишка вылезет сам, схватил его за шиворот.
– Мама! – Мальчик тут же бросился к Мариам.
– Развяжите их, – властно приказал Абу Джи Зарак.
Острые ножи тут же перерезали тугие веревки на руках и ногах директора Казанского музея, Петра Баренцева и Мариам Воронцовой. Пленники были полностью деморализованы. Еще вчера они готовились распрощаться с жизнью, ведь им уже надели темные повязки, зачитали приговор, они слышали лязг передергиваемых затворов. Но все это оказалось то ли безумной забавой бандитов, то ли средством психологического давления. Повязки сняли без всяких объяснений. Связанных пленников забросили в машину и увезли в пустынную местность, где продержали до сегодняшнего утра.
Баренцев с трудом поднялся на ноги, прищурился на малиновый диск солнца. Дипломату казалось, что не он качается, а земля вот-вот поднимется вертикально и ударит его в лицо, а потому избегал глядеть под ноги, чтобы не потерять равновесия. Директор Казанского музея разминал пальцами затекшие запястья, разглаживал успевшие посинеть глубокие отпечатки веревок на коже. Мариам, хоть и была очень слаба, тоже встала и закрыла собой сына от наведенного на него автомата.
Абу Джи Зарак бесстрастно наблюдал за пленниками. Его молчание гнетуще действовало на всех. Он дождался полного молчания. Стало даже слышно, как посвистывает ветер, как шуршит тонкая струйка песка, сбегающая в глубокий овраг.
– Они наши враги. – Библейский посох указал на четырех заложников. – Они были заодно с тем выродком, который уже понес наказание от моей руки сегодняшней ночью. Это они – русские дипломаты-оборотни задумали страшное злодеяние – отравить мирных людей лекарствами. Они сами признались в этом…
Абу Джи Зарак говорил пафосно, а потому убедительно. Его не волновало, что среди четырех заложников лишь Баренцев имеет отношение к посольству Российской Федерации. Да и темные крестьяне вряд ли могли разобраться в подобных тонкостях.
– Наш народ намного древнее их. Мы не варвары. У нас есть законы, которые сочинили не смертные люди, как у русских. Мусульманам дал их Аллах через пророка Мухаммеда – законы шариата. А они гласят: смерть… смерть через побивание камнями. Каждый правоверный обязан бросить в них камень. Так учит Аллах…
Ужас застыл на лицах пленников из МЧС, когда через переводчика они узнали, какую смерть приготовили их несчастным соотечественникам, все преступление которых заключалось в том, что они привезли в Кабул мусульманские святыни из российских музеев. Гул тяжелых вздохов прокатился среди них.
– Звери! – не выдержав, выкрикнула Бортохова.
– Правильно. Они звери, – с улыбкой подтвердил Абу Джи Зарак.
Женщина тут же втянула голову в плечи. А главарь талибов все с той же улыбкой добавил:
– И если вы, как утверждаете, не виновны, – он всего лишь скользнул взглядом по пленникам из МЧС, однако каждому из них показалось, что смотрят только на него, – то тоже должны забросать их камнями. Ведь вы чуть не поплатились жизнями из-за них.
Абу Джи Зарак, не дожидаясь реакции, звонко ударил в камень посохом. Моджахеды тут же стали теснить заложников к оврагу. Баренцева толкнули в спину, и он покатился по каменистой осыпи, ломая чахлую растительность. Директор Казанского музея не стал дожидаться удара, сам ступил на ненадежные камни. Пыля, оступаясь, он сумел сбежать с откоса. Удрать отсюда, спрятаться было невозможно. С трех сторон почти отвесные обрывы и лишь с четвертой – каменная осыпь, наверху которой виднелись жители деревни, пленники, талибы.
– Вы же обещали! – уже по-арабски запричитала Мариам, обращаясь к полевому командиру. – Вы обещали сохранить ему жизнь. – Она обнимала сына.
– Заговорила по-арабски? Вспомнила, что ты мусульманка? – прищурился Абу Джи Зарак. – Кто тебе такое сказал, глупая женщина? Я тебе ничего не обещал.
– Ахмуд так говорил.
– Его сегодня нет с нами, и некому подтвердить. Ты плохая мусульманка. Ты ходишь с непокрытой головой, с открытым лицом. Заговариваешь с чужими мужчинами. Уже за одно это ты должна быть наказана. Я не могу тебя простить, это не в моей власти.
– Я готова умереть. – Мариам опустилась на колени. – Пусть я виновна, но он должен жить.
Абу Джи Зарак задумчиво посмотрел на горизонт, он молчал, как показалось женщине, целую вечность, а затем «великодушно» произнес:
– Согласен, он не виноват в том, что у него преступная мать. Но если он примерный мусульманин, то должен сам участвовать в забрасывании врагов ислама камнями. Ну, что скажешь?
Мариам закрыла глаза, чтобы не видеть взгляда сына. Прежде чем произнести страшные слова, она несколько раз глубоко вздохнула. Ее шепот долетел до Миши, словно издалека:
– Нас все равно убьют, а ты должен жить. Не бойся бросить в меня камень, мне не будет больно… Это правда… Я хочу этого сейчас больше всего на свете.
Мальчик не мог ответить. Плач сотрясал его.
– Ну же! – поторопил Абу Джи Зарак. – В вопросах веры нельзя сомневаться.
Мариам подняла с земли камень и сама вложила его в руку сыну, сжала ему пальцы.
– Я люблю тебя, сделай это ради меня.
Она резко поднялась и стала спускаться по неустойчивым камням, оборачиваясь при каждом шаге. Мать улыбалась сыну, подбадривая его, а слезы бежали из ее глаз.
– Не беспокойся, я позабочусь о нем. Он ни в чем не будет нуждаться, – крикнул напоследок Абу Джи Зарак.
Главарь бандитов обладал неплохим чутьем на настроение среди своих людей и понял, что переборщил. Ведь некоторые из отпетых головорезов сейчас молча смотрели себе под ноги. У каждого мужчины есть мать…
* * *
Восходившее солнце слепило глаза. Поселок Аль-Молааман с высоты выглядел случайным нагромождением глинобитных домов. Майор Лавров лежал на скале, прижав к глазам бинокль. Оптика бликовала от низких солнечных лучей, слезились глаза. Рядом с комбатом были его бойцы, вернувшиеся из пещерного города, и старший лейтенант Дуглас. И никто из них не мог бы сказать: успели они или опоздали?
В полукилометре от высокой пологой скалы, где залегли десантники, виднелись овраг и стоявшие там люди. И хотя до военных не долетало ни слова, и без них было понятно, что происходит внизу. На эту точку десантники вышли около четверти часа назад. Их сил, вооружения и умения хватило бы, чтобы смести с лица земли даже втрое превосходящие их силы талибов. Но комбат не отдавал приказа, хотя и понимал, что промедление в буквальном смысле подобно смерти.
Да, он мог сейчас ударить по Абу Джи Зараку и его людям, но…
– Будет много жертв среди мирного населения, – не выдержав, произнес лейтенант Авдеев, – он же, гад, специально эмчеэсовцев и сельчан так поставил, что они ему от нас живым щитом служат. Подозревает, что мы подошли, или перестраховывается. У него чутье, как у дикого зверя, за версту не подойдешь, чтобы не унюхал.
– А то я не понимаю, – зло ответил Батяня, – задачу, которую нам поставили, не забыл?
– Освободить заложников: дипломата, музейных работников и ребенка.
– Даже если не брать в расчет потери среди остальных гражданских, то мы все равно не сумеем выполнить задачу – освободить заложников. Он или убьет их, или сумеет уйти, оставив прикрытие.
– Майор, я все это понимаю, но что же делать? Нельзя же сидеть, сложа руки, чешутся они, понимаешь, чешутся… голову открутить…
Тяжело ощущать, что ты – вооруженный, сильный, тренированный, а ничем не можешь помочь. Возможно, именно поэтому Андрей Лавров и молчал, а возможно, причина была в другом. Вера в командира у Авдеева явно пошатнулась, и он зашептал в ухо Дугласу:
– Ваши что в таких случаях делают?
Дуглас высматривал в бинокль среди заложников своих солдат и не находил, у него еще теплилась надежда, что его людям удалось вырваться, ведь британских джипов среди разгромленного лагеря не наблюдалось.
– Вызвали бы авиацию, высадили десант.
– Так мы, считай, и есть десант. Мы уже здесь. – Авдеев потерял к Дугласу всякий интерес.
Майор Лавров опустил бинокль:
– Есть план.
По тону лейтенант понял, что Батяня почти не сомневается в успехе, глаза его загорелись. Лавров приподнял ладонь, предупреждая возможное возражение:
– Но этот план предусматривает, что ты, Авдеев, останешься здесь. И не спорь – это приказ. По-другому никак. Слушай и запоминай, все до единого слова. Повторить у меня не будет возможности.
– Товарищ майор… – вырвалось у лейтенанта, и он тут же смолк, наткнувшись на жесткий взгляд командира.
– Значит, так, принимаешь командование на себя. Берешь бойцов и…
* * *
Абу Джи Зарак обвел взглядом свое воинство. Нет, все-таки большинство его боевиков не выказывало явного недовольства. Во всяком случае, никто не изъявлял желания бросить оружие, уйти из отряда. И полевой командир понял, что вновь овладел ситуацией. Фраза о том, что он позаботится о малолетнем русском мусульманине, возымела действие. Она целиком вписывалась в законы шариата. Главарь талибов вновь почувствовал себя уверенно.
– Правосудие сейчас свершится. Берите камни! – набрав полные легкие воздуха, прокричал Абу Джи Зарак.
И жители горного поселка, и пленники миссии МЧС замерли… Но стволы автоматов, нацеленные на них, красноречиво свидетельствовали, что дискуссии по этому вопросу не предвидится. Каждому, кто решится противостоять приказу, уготована пуля. Сперва мужчины-афганцы, а затем и женщины принялись поднимать с земли острые скальные обломки.
Абу Джи Зарак не стал настаивать, чтобы дети брали камни.
– Я не хочу! – вырвался из группы пленников МЧС истерический голос Бортоховой. – Я не стану убивать своих.
– Разберись с этой женщиной, – тихо приказал главарь талибов одному из людей своей охраны.
Здоровяк с курчавой бородой тут же вложил острый каменный обломок в ладонь Бортоховой и выразительно посмотрел медику миссии в глаза, мол, если не бросишь, сама окажешься на дне оврага с заложниками-дипломатами. Ольга тихо охнула и послушно сжала пальцы, зашептала, обращаясь к своим соотечественникам:
– Я брошу мимо, я не буду убивать.
Ее никто не слушал. У каждого были свои проблемы. Сотрудникам миссии никто больше не приказывал словами, но стволы автоматов говорили красноречивее. Люди один за другим нагибались, не дожидаясь приказа, поднимали камни. У каждого есть свой предел прочности, и каждый из них тешил себя иллюзорной надеждой, что его камень пролетит мимо жертвы. Сколько подобных сценариев уже разыгрывалось во всемирной истории. И ни разу подневольному не удалось переиграть агрессора.
Абу Джи Зарак самодовольно усмехнулся – вновь ему удалось взять ситуацию под контроль. Он, насколько мог, миролюбиво глянул на Мишу Воронцова.
– Делай, как все, – и тихо добавил: – Ведь об этом тебя просила мама. Ты же должен ее слушаться. Ну?
Мальчик словно превратился в соляной столб. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
И заложники из миссии МЧС, и жители поселка тоже замерли. В этот момент сошлись две силы: любовь сына к матери и сила веры. Мальчик должен был сам бросить в нее камень. Полевой командир стоял неподвижно. Он знал, рано или поздно мальчишке придется совершить необратимый поступок. А куда он денется?!
Заложники, стоя на дне оврага, ждали решения своей участи. Уже никто из них не надеялся на спасение.
И тут внезапно прозвучал далекий выстрел, следом за ним в утреннее небо взмыла осветительная ракета. Абу Джи Зарак даже не вздрогнул, словно знал заранее, что именно так должно случиться. Над горной грядой взметнулся, заколыхался на ветру белый флаг. На мгновение показались силуэты десантников. При этом численность бойцов и оружия были продемонстрированы так, чтобы не оставалось сомнений: талибы могут быть уничтожены в любой момент. По горному склону неторопливо спускались майор Лавров и двое десантников.
Абу Джи Зарак хоть и не предвидел столь скорого появления русских десантников, но сделал вид, что это для него не является неожиданностью. Он даже не вздрогнул, заслышав выстрелы, медленно повернулся всем телом и, прищурившись, посмотрел на белый флаг, медленно поднял руку.
– Погодите с исполнением приговора, – бесстрастно произнес он.
Батяня и двое десантников спускались с горного склона. Майор Лавров до боли в глазах всматривался: не случилось ли что-то с пленниками и заложниками. Но казнь вроде бы была приостановлена, как и рассчитывал комбат.
«Слава богу», – подумал он, вскидывая над головой руки, показывая, что намерения у него мирные.
Майор и двое десантников спустились на равнину, замерли, не дойдя метров сто до оврага. Ветер трепыхал над ними самодельный белый флаг.
«Лишь бы не подумал, что это флаг сдачи в плен», – промелькнуло в мыслях у Андрея Лаврова.
В самом деле, и флаг сдачи, и флаг переговоров имеют на войне один и тот же цвет – белый. Абу Джи Зарак все правильно понял. Он победоносно обвел взглядом своих соратников, пленников и заложников, давая им понять, что держит ситуацию под контролем – не он собрался с кем-то договариваться, а пришли договариваться с тем, кто сильней.
Главарь талибов умел держать марку. Всего двое личных охранников двинулись с ним навстречу майору Лаврову. Однако с десяток боевиков взяли десантников на прицел. Один условный знак их главаря – и моментально был бы открыт огонь. Впрочем, точно такое же указание получили и оставшиеся на скалах люди Лаврова. Стоило ему взметнуть в воздух не раскрытую пятерню, а сжатый кулак, как от талибов-переговорщиков осталось бы только мокрое место.
Абу Джи Зарак шел впереди своих охранников. Библейский посох мерно стучал в каменистую почву, черное одеяние трепетало под ветром.
– Ну и мудила! – не выдержал прапорщик, стоявший рядом с Батяней. – Была б моя воля, я б ему одной очередью черепушку развалил.
– И мозги бы ухлюпали по камням… – невесело пошутил майор Лавров. – У нас сейчас, прапорщик, не сеанс психотерапии, а переговоры, от результата которых зависят жизни людей. Так что помолчи.
– Понял, молчу. – Прапорщик привык подчиняться приказам командира, в авторитет которого беспредельно верил.
– Делай «страшное лицо», больше от тебя ничего не требуется, – тихо молвил Батяня, присматриваясь к главарю талибов.
Абу Джи Зарак намного опередил своих охранников. Он понимал, если потребовались переговоры, то его жизни ничто не угрожает. В самом деле, чего опасаться, если у тебя за спиной столько заложников, что и сам не успел сосчитать?
Идейный вдохновитель талибов остановился в шаге от майора Лаврова. Ни один, ни другой из противников не строили иллюзий, знали – с обеих сторон в них целятся десятки стволов. Достаточно условного знака – и начнется черт знает что.
– Не стану желать тебе «доброго дня». Потому что он может оказаться последним для нас обоих. Слушаю тебя, – с ужасным акцентом, но все же по-русски произнес Абу Джи Зарак.
– Ты хорошо соображаешь и не боишься смерти, – присматриваясь к главарю талибов, произнес Батяня.
Старец и мужчина в самом расцвете лет присматривались. Лицом к лицу они сошлись впервые, хотя и были наслышаны друг о друге.
– Ты тоже не боишься смерти, – почти не коверкая русские слова, проговорил Абу Джи Зарак, – именно поэтому я остановил казнь – они ее боятся. А я уважаю только смелых.
– Я тоже не стану желать тебе «доброго дня». Кто знает, кому из нас первому предстоит оказаться перед всевышним?
Предводитель талибов понимающе кивнул: мол, у нас одинаковые шансы, но поторговаться стоит.
– Там, на скале, мои люди. Они с огромным удовольствием смешали бы тебя и твоих подручных с землей…
Батяня не успел договорить. Абу Джи Зарак пожал плечами и спокойно произнес:
– Сильный не говорит, а делает. Вот он я – сам пришел.
Майор Лавров постарался взять себя в руки.
– У тебя есть заложники. – Злость во взгляде Батяни пригасла. – Это твой козырь.
– Самый главный козырь, – усмехнулся седобородый старик.
– Ты же понимаешь, что я не дам тебе уйти с ними.
– Попробуй, – пожал плечами полевой командир талибов.
– На своих людей, оставшихся в пещерном городе, можешь не рассчитывать, они мертвы.
Абу Джи Зарак ничего не ответил, лишь уголки губ дернулись в подобии улыбки. Было ясно, что и это он предвидел, а возможно, и сознательно спровоцировал. Майор Лавров с трудом сдерживал эмоции. Он старался видеть в полевом командире не убийцу и бандита, а просто человека, с которым нужно договориться.
– У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Бандит удивленно глянул на Батяню:
– Если хочешь предложить мне отпустить заложников, а за это пообещаешь не открывать огонь, то ты пришел зря. Заложники – мой щит и гарантия.
– Я предлагаю обмен: ты отпускаешь дипломата, директора музея и женщину с ребенком. Вместо них твоим заложником стану я.
Удивление во взгляде Абу Джи Зарака сменилось заинтересованностью. Как всякий бандит, он был чрезвычайно подозрителен. Пытался понять, в чем подвох.
– Какой тебе в этом смысл?
– Боюсь, тебе мне это объяснить не удастся, а потому прикинь свою выгоду. Сентиментальность для моих ребят – пустой звук. Спецназовец – профессиональный убийца. Их не остановил бы риск потерять заложников. Долго прикрываться ими ты не сможешь. Не удивлюсь, если через несколько дней нам дадут приказ на твое уничтожение. А вот моей жизнью мои люди будут дорожить при любых условиях. Тут и приказы не помогут.
Абу Джи Зарак пристально посмотрел в глаза комбата.
– Предложение интересное, и я готов над ним подумать.
– Только недолго, – предупредил Лавров.
– Сможешь передумать?
– Нет, мои ребята начнут волноваться.
Полевой командир прикрыл глаза, пригладил растрепавшуюся на ветру бороду. Подозрительность все не покидала его, но, как ни прокручивал ситуацию Абу Джи Зарак, получалось, что он только выиграет, совершив обмен. По большому счету, он больше не нуждался в Баренцеве, директоре музея и в Мариам с мальчишкой. После нападения на лагерь МЧС заложников у него хватало.
– Хорошо, я согласен, – наконец произнес полевой командир талибов. – Пусть их приведут сюда, – бросил он своим охранникам, и тут же рация затрещала в руке здоровяка.
Пленники на дне оврага не видели переговорщиков, а потому и не знали, что происходит наверху. Они с ужасом ждали, что в них вот-вот полетят камни.
– Там что-то случилось, – зашептал Баренцев, когда к ним стал спускаться один из талибов.
Появилось слабая надежда на спасение, когда всех троих погнали наверх. Мальчишка так и стоял с зажатым в руке камнем. Мариам разогнула ему пальцы и взяла за руку.
– Пошли. – Она избегала смотреть в глаза сыну.
Четверых заложников привели на место встречи. Они всматривались в лица незнакомых им десантников, не могли понять, откуда те взялись и почему Абу Джи Зарак вполне мирно ведет переговоры.
– Вы свободны, – произнес долгожданную фразу полевой командир талибов.
Двое десантников повели бывших заложников к скале.
– Когда они будут в безопасности, я положу оружие, – пообещал Батяня.
Лейтенант Авдеев не смотрел на спешивших к скале заложников. Его взгляд был прикован к одинокой фигуре Лаврова. Издалека она казалась совсем крошечной.
– Черт, и что же это ты делаешь, майор?
Авдеев с готовностью бы поменялся сейчас с комбатом местами. Так много для него значил командир, но Лавров много значил и для Абу Джи Зарака. Лейтенант понимал, что предложение обменять заложников на него было бы отвергнуто. Только одно согревало душу – Батяня, уходя, не просил никому ничего передать «в случае чего». Не прощался, сказал лишь: «До встречи». А значит, верил, что вернется.
Заложники скрылись за кромкой скалы. Комбат неторопливо положил автомат на землю, выпрямился и резко, чтобы не передумать, ударил кулаком Абу Джи Зараку в челюсть, тут же поднял руки, показывая, что не собирается продолжать. Ну не мог он отказать себе в удовольствии съездить благообразному мерзавцу по физиономии. Тут же охранники набросились на Батяню, мутузя его прикладами.
– Хватит! – зло проговорил Абу Джи Зарак. – Мне он нужен живым.
