Глава 12
Время здесь тянулось необычайно медленно. А с другой стороны, вполне возможно, что оно бежало и очень быстро. Вот только определиться с этим было сложно – его любимые часы, подарок от группы к недавнему юбилею, исчезли с руки бесследно, а других ориентиров, по которым можно было бы каким-то образом засекать столь привычные в обычной жизни минуты и секунды, здесь не было. Ни одного окна. Ни одного звука. Только бетонные стены, низкий потолок и энергосберегающая лампочка, безжизненным голубоватым светом освещавшая камеру.
Разгуляев вздохнул и перевернулся на другой бок.
Он все время вспоминал события того дня и никак не мог вычислить, в какой момент дал промашку. Когда споткнулся и упал в воду? Когда не сумел зацепиться за сцену, и течение снесло его ниже? Когда не заметил бревно, больно ударившее его по плечу – так, что грести сразу стало почти невозможно?
Наверное, потому он так и обрадовался лодке, вдруг залопотавшей дохлым мотором всего в каких-то десяти метрах от устало гребшего Василия. Он закричал, замахал здоровой рукой, стараясь, чтобы его поскорее заметили. И какое облегчение он испытал, как стало радостно на душе, когда лодка, взревев двигателем, заложила вираж, поворачивая к нему.
В плоскодонке сидели четверо парней. Со смехом и криками на абсолютно непонятном Разгуляеву языке они протянули ему руки и в одно мгновение втащили в лодку. Устало усевшись на дно лодки, Василий улыбнулся своим спасителям:
– Спасибо, ребята. Выручили меня. Сэнк ю!
– Руссо? – поинтересовался один из его спасителей, внимательно приглядываясь к певцу.
– Руссо, – кивнул Василий. И больше не помнил уже ничего – сильнейший удар по голове отключил его сознание.
А очнулся он уже здесь, в зиндане – бетонной яме, где прямо на полу валялись матрацы.
Он открыл глаза, и первое, что услышал, был возглас: «Ну, слава богу! Очнулся!» Над ним, стоя вокруг него на коленях, склонились трое, и в глазах их было что-то странное. Какое-то острое, буквально физически ощущаемое выражение. Страх? Тревога? Беспокойство за состояние его здоровья?
Разгуляев приподнялся, пытаясь оглядеться, и тут же непроизвольно застонал – в затылок тысячами иголок впилась боль. Да и вся голова гудела, как колокол, а картинка перед глазами плыла, не позволяя сосредоточить взгляд на окружающих предметах.
– Тише вы, лежите лучше, – заботливо проговорил один из мужчин, склонившихся над ним. – Может, у вас и сотрясение мозга случилось – после такого-то удара не мудрено. Шишка вон выскочила – на полголовы.
Василий закрыл глаза и, подняв руки, попытался ощупать голову. Да, прав товарищ – гузак на затылке вырос – будь здоров. И правая рука здорово болела – это ж надо было так неаккуратно удариться!
– Где это мы? – спросил Василий, и не сразу узнал свой голос – в горле пересохло, язык прилип к нёбу, и звуки, которые издавали его голосовые связки, изменились до неузнаваемости. – Воды можно попросить?
– В тюрьме, – услышал в ответ. – А воды сейчас дадим, с этим проблем нет...
Оказалось, что эти трое его собратьев по несчастью – зрители злополучного концерта, завершившегося грандиозным потопом. Их тоже выловили из воды. Они тоже обрадовались спасению. И тоже, как и Разгуляев, вскоре оказались в этой камере.
Трудно сказать, сколько часов они здесь уже просидели. Судя по тому, что их уже дважды кормили какой-то рисовой похлебкой с рыбой, наверное, не меньше двух суток.
Время шло. Голова у Разгуляева уже почти прошла, плечо тоже болело меньше. Куда сильнее беспокоило и его, и его сокамерников чувство полной неопределенности. Никто к ним не приходил. Да и как сюда можно было прийти? Сверху, через откидывавшуюся решетку, к ним опускали харчи – похлебку, воду, лепешки. Никто ничего не сообщал, не объяснял, за что они здесь находятся и как долго это будет продолжаться.
Русские были не единственными узниками этой темницы. Довольно узкая горловина зиндана расширялась книзу, и в не таком уж маленьком помещении сидели и китайцы. За что их сюда бросили, Василий не выяснял. Не зная китайского, он этого сделать все равно не мог. Да и, по большому счету, особого интереса у него это не вызывало. Тут бы со своим собственным будущим разобраться...
Поначалу сокамерники Василия обрадовались, увидев артиста. Такой человек, настоящая звезда российской эстрады, в этой дыре долго сидеть не будет, рассуждали они. Если это государственная тюрьма, то скоро появятся адвокаты и вмешаются в его судьбу, а значит, появится шанс и у остальных. Если же это похищение и их содержат ради выкупа, то соседство с совсем не бедным певцом тоже сулило им определенные дивиденды.
Оказалось, что все они – специалисты с прорвавшей плотины. Прилетевшие сюда, чтобы неплохо подзаработать на бенгальских контрактах, из разных уголков России, они вскоре убедились, что не зря в далеких командировках платят большие деньги. Чужой климат, чужая еда, чужие люди, чужая природа – все это интересно и хорошо в малых дозах. В туристической поездке, например. А когда это все становится частью твоей жизни, когда изо дня в день – Ганг, Дакка, бенгальцы, слоны и обезьяны, острая пища и бесконечный рис – тогда вдруг начинаешь понимать, как не хватает тебе сибирского морозца, березки средней полосы или картошечки с воронежского поля. Потому так и обрадовались русские, работавшие в этой далекой стране, приезду Разгуляева и его группы.
Выяснилось, что Дима Левченко, прораб-строитель, и монтажник Алексей Зыков прилетели из Ростова. Они здесь уже два года – сначала работали на постройке станции, теперь заканчивают квартал жилых домов для работников станции, который решило построить бенгальское правительство. Виктор, инженер-электрик, работал на «Сиддирганче», вместе со своими коллегами перераспределяя потоки энергии и обеспечивая тем самым равномерность нагрузок в сети.
В общем, время между первыми двумя кормежками пролетело быстро, почти незаметно – они рассказывали друг другу о себе, о своих семьях, о работе. Парни с интересом слушали все, что мог поведать им Василий, и чувствовалось, как им приятно, как льстит их самолюбию тот факт, что они на «ты» с самим Разгуляевым. То-то будет рассказов, когда им удастся вырваться из этого плена и вернуться к своей обычной, мирной, так сказать, жизни!
Но шли часы, а в их положении ничего не изменялось. И на смену первому воодушевлению вскоре пришла апатия. Теперь они молча лежали, каждый на своем матраце, и думали каждый о своем, прислушиваясь к звукам, которые нет-нет, да и долетали снаружи. Не иначе как где-то рядом работала тяжелая техника – по стенам периодически пробегала дрожь, доносился слабый гул каких-то мощных механизмов. А когда пол стал мерно содрогаться от гулких ударов, Левченко уверенно заявил, что где-то совсем недалеко, не дальше пятисот метров, идет строительство, и как раз сейчас рабочие загоняют сваи под фундамент.
«Ну, строительство. Ну, рядом. И что с того?» – подумал Разгуляев и снова перевернулся на другой бок. Как будто от того, что рядом стройка, им должно стать легче.
Вдруг заскрипел люк, и Разгуляев приподнялся на локте – все-таки этот звук давал надежду если не на избавление от заточения, то хотя бы на что-то новое в их однообразном времяпрепровождении.
Было хорошо слышно, что несколько человек тащат по коридору что-то тяжелое. Затем лязгнул засов, и дверь их камеры распахнулась. На пороге стояли трое азиатов. Узники даже не успели никак среагировать на их появление, как те втолкнули в камеру нового узника и тут же захлопнули дверь, что-то прокричав на незнакомом языке и дружно рассмеявшись. Так сказать, пошутили.
Теперь их в камере было пятеро – у дверей прямо на полу сидела женщина, безвольно уронив голову на грудь. Темные длинные волосы упали ей на лицо, и поначалу Василий даже не мог определить, сколько ей лет и какой она национальности. Ее яркое то ли платье, то ли халат было во многих местах порвано, и сквозь дыры белело голое тело.
Как только первое оцепенение прошло, пленники бросились к новенькой, осторожно подняли ее под руки и перенесли на матрац у стенки. Разгуляев, осторожно опустив ее голову, взглянул ей в лицо и чуть не отшатнулся от ужаса – вместо лица у женщины было просто кровавое месиво. Ее били, чувствуется, долго и с остервенением. Широкие от природы скулы распухли и посинели, а правая была разбита до крови. Глаза превратились в узенькие щелки темно-лилового цвета. Губы разбиты, а из левого уголка стекала струйка не запекшейся крови – наверное, садисты успели даже разорвать ей рот.
– Потерпи, сейчас мы попробуем помочь тебе, – заговорил с женщиной Разгуляев и растерянно взглянул на сотоварищей: – Ребят, что делать-то, а? Может, раны промыть?
– Ну, от крови точно стоило бы отмыть, – первым пришел в себя Левченко. – И еще можно приложить что-нибудь холодное, чтобы синяки уменьшить.
– Ага, лед из холодильника, например, – съязвил Алексей. – Очень хорошо, говорят, помогает.
– Придумал! – воскликнул Разгуляев. – Сейчас!
Он вскочил и стащил через голову свой знаменитый китель, оставшись в белой и все еще относительно чистой нательной рубахе. Затем снял и ее, примерился, прикинул, что на спине ткань лучше всего сохранила белизну, и решительно оторвал хороший кусок, который вполне мог заменить полотенце. Намочив его под краном, Василий вновь опустился на колени над женщиной и осторожным движением дотронулся тканью до ее лица.
Прикосновение подействовало на незнакомку как удар электрическим током. Она попыталась вскочить, что-то закричала, заплакала, запричитала часто-часто на совершенно не знакомом для наших парней языке, но в ее голосе было столько мольбы, столько ужаса и боли, что парни поняли все и без слов.
– Тише, дурочка, – ласково проговорил Разгуляев, придерживая ее за плечи и вновь укладывая на матрац. – Никто тебя здесь не тронет, никто тебя обижать не собирается. Сейчас раны твои протрем и компресс приложим – сама увидишь, как тебе сразу легче станет.
Можно было дать голову на отсечение, что азиатка ничего не поняла из его слов, но в его интонации было столько ласки, столько уверенной успокаивающей силы, что она затихла и больше не вырывалась, лишь тихонько постанывая, когда ткань касалась открытых ран.
– Ну, вот, видишь, все хорошо у нас получается, – ни на мгновение не переставал уговаривать ее Разгуляев. – Все у нас славненько, кровь уже не будет больше течь. А я сейчас тряпочку помою, намочу по-новой и компресс приложим...
– Здорово у вас, Василий, получается! – не сдержал восхищения Алексей, самый молодой из узников. – Наверное, поклонниц у вас в России – выше крыши. Сразу видно, что знаете, как с женским полом разбираться. Вон, даже бенгалка, и та слушается...
– Дурак ты, Леша, – вздохнул Василий. – Поклонниц, и визжащих, и кричащих, конечно, у нас хватает. Но у меня в семье – три, как ты выразился, представительницы слабого пола. Жена и две дочки. Плюс уже и внучка. Тут если и не захочешь – они тебя сами за столько лет всему научат.
– Не слушайте его, Василий, – вмешался прораб, на правах старшего цыкнув на товарища. – Юный еще...
– Парни, давай с этой минуты на ты! – взмолился Разгуляев. – Сидим в одной камере, из одного котелка варево хлебаем, а разводим, понимаешь, антимонии. Хорош! По рукам?
– По рукам!
Парни обменялись рукопожатиями и снова уставились на пленницу. Разгуляев, мгновение подумав, накинул ей свой снятый китель на оголенные ноги.
– Кто вы? – вдруг спросила женщина по-английски, пытаясь сквозь заплывшие щелочки глаз рассмотреть мужчин. – Из какой вы страны? Вы говорите по-английски?
– Да! – радостно воскликнул Разгуляев. – Ай эм спик инглиш! Уи а фром Раша...
К разговору подключился и Виктор – инженер куда лучше был знаком с местными реалиями. Спустя несколько минут ребята уже знали, что зовут девушку Таей, что она китаянка, из Гонконга, что ей пятнадцать и какая-то «Триада» украла ее из дома. Наверху, в доме, в котором она жила, ее бил и что-то еще с ней делал (Виктор так и не смог перевести этого слова, лексикона не хватило) молодой хозяин, китаец. Там, наверху, в большом красивом доме он живет со своим отцом. И вся прислуга у них из Китая, и охрана, и помощники... А когда Тая укусила своего хозяина за какое-то место (словарного запаса инженера-электрика опять не хватило для точного перевода), он избил ее до полусмерти, а потом приказал бросить в подвал, в тюрьму, пообещав, что она сдохнет. И очень скоро. Но перед этим успеет пожалеть, что родилась на свет.
Рассказывая, девчонка, наверное, заново пережила весь ужас, который ей довелось выдержать, и вновь стала хныкать, тоненько и жалостливо подвывая и шмыгая носом. И опять Василию пришлось ее успокаивать, как маленькую, ласковыми уговорами. Виктору даже не пришлось переводить ей то, что приговаривал Разгуляев, поглаживая ее по волосам, – девчонка, казалось, внимает не смыслу слов, а самому звучанию голоса певца.
Вскоре, вдоволь навздыхавшись, она забылась тяжелым, трепетным сном, и парни расползлись по своим матрацам, задумавшись каждый о своем. В камере повисла тишина, нарушаемая лишь чуть слышным далеким гулом строительной техники.
– Вот что, пацаны, – первым нарушил тишину Разгуляев. – Мне это все порядком уже надоело. Заявиться в чужую страну, так еще и свои порядки устанавливать. Дикость какая-то! Средневековье настоящее... В общем, парни, помощи ждать нам, видимо, придется долго, если вообще ее дождемся. Надо самим помыслить, да делать отсюда ноги.
– Мысль хорошая, – поддержал певца Дмитрий. – Только что-то не могу придумать, каким таким чудесным макаром нам из этой тюряги вырваться. Есть конкретные идеи?
– Есть, – вдруг отозвался из своего угла молчун Виктор. – Кажется, я кое-что придумал...
