Любое ожидание трудно назвать приятным времяпрепровождением. Особенно когда ты сидишь в сумерках около заброшенного стратегического объекта советских времен в засаде, словно охотник у барсучьей норы, и ждешь, когда же вырвется наружу блокированная группа противника. Рано или поздно это, конечно же, произойдет. Только враг не дремлет, а находится в активном поиске наиболее оптимальной схемы спасения. Первый обмен свинцовыми «посланиями», к счастью, не привел к потерям. Судя по всему, на другой стороне баррикад сложилась аналогичная ситуация. Американцы изо всех сил будут стараться прорваться чисто. Митин, строго нарушая правила, не довел до бойцов содержания сообщения куратора операции, которое он нашел в почте на своем компактном ноутбуке (особая модель компьютера входила в состав обязательного снаряжения командира группы). Накануне силового столкновения подобная информация может сильно расслабить бойцов. Ответ, направленный Пескову, подтверждал формальное исполнение приказа. На самом деле Митин решил пока ничего не предпринимать. Он был уверен (точно так же, как и Томсон), что раньше следующего утра тут никто не появится. Вертолет, пролетевший над Полигоном перед самым началом первого боя, конечно, навевал некоторые подозрения, но Митин рассмеялся бы в лицо любому, кто попытался бы утверждать, что на старинном летательном аппарате «Ми-6» таким идиотским образом, в открытую, прибыл «особый антидиверсионный отряд Вооруженных сил Украины». Уж он-то хорошо понимал, как ведут себя спецы…

Митин посмотрел на свою группу. Бойцы полтора часа безмолвно находились в засаде. Командир их про себя похвалил – ни одного проявления «мандража», полное незыблемое спокойствие. Лишь один раз они позволили себе расслабиться. Это произошло в тот момент, когда Панин обратил внимание на несколько растений прямо перед собой, сорвал верхушку одного из них, усмехнулся.

– А ведь это дикорастущая конопля. – Восток потер пальцами соцветие, принюхался. – Может, пора забалдеть, братцы? А ты еще говоришь про какой-то план, Центр! Лучшего не найти, я в таких делах толк знаю.

– Позывной у тебя хороший, – улыбнулся Север. – Восток и есть восток. Нам сейчас только анаши не хватало.

– Не обижай его. Восток – дело тонкое, – вмешался Запад.

– Угомонитесь, бойцы, – нахмурился Митин. – Нашли время шутки шутить.

Переговаривались они очень тихо, практически шепотом, но прекрасно слышали друг друга, хотя находились на приличном расстоянии (между Паниным и Алексеевым, например, не меньше двадцати метров). Тренированное спецназовское ухо готово отлично распознавать, да еще в экстремальной ситуации, даже удаленные звуки.

Митин, не отрываясь, смотрел на небольшие, скрытые ветвями кустарника и похожие на отверстия штолен, выходы из бункеров, откуда в любой момент мог появиться вооруженный противник. Другого пути не было. Митин не зря потратил весь уходящий день на то, чтобы досконально прочесать эту часть Полигона, и был убежден на сто процентов – американская ДРГ оказалась в ловушке. Значит, надо просто ждать. Терпеливо и упорно.

Неожиданно вспомнилась одна давняя история, словно из прошлой жизни, отдаленная от нынешней эпохи многолетним пластом дат и событий. А теперь кажется, что это было только вчера. Обстановка, видимо, располагала…

Москва, октябрь 1993 года

Они уходят из окружения целый день. Темными подземными тоннелями, где во все стороны, змеясь, разбегаются бесчисленные коммуникационные пути.

Трудно понять, что происходит наверху. Одно очевидно – президентские силы держат под контролем центр столицы, сторонники Верховного Совета разгромлены. Об этом шумят на всех волнах радиостанции.

Настоящей западни ожидать не стоит, во многом из-за того, что отступление было хаотичным. Однако полностью обезопасить отряд от неожиданного нападения нельзя. Засада может быть за каждым поворотом коридора подземного бункера, у каждого выхода на поверхность. Поэтому нервы стянуты неведомой силой до предела – кажется, что из них на самом деле теперь можно делать канаты или прочнейшие парашютные стропы.

Позади осталось обуглившееся здание Белого дома, расстрелянные товарищи на краю стадиона, десятки раненых и искалеченных, попавших под прицельный огонь.

А в душе таким же ослепительным огнем горит неутоленная ярость, которую с грехом пополам пытаются потушить здравые доводы рассудка. Беспомощны и немощны бескорыстные бойцы за правду и свободу! Что они могут сделать, если везде царствует Закон Выгоды? И с этой, и с той стороны баррикад. Вот и вожди несостоявшегося народного восстания… «Ярость, покинь меня!»

– Центр! – негромко зовет Митина сутулый немолодой мужик, в недавнем прошлом – кадровый офицер, майор; заметно седой, опытный, он сильно отличается от необстрелянной зеленой молодежи (многие из них впервые держат в руках оружие). – Пора на разведку.

Они находятся в очередном длинном темном тоннеле, освещенном скупым огнем их фонарей. Впереди – развилка. Направо и налево отходят две идеально ровные узкие бетонированные дороги, открывающие путь к очередным подземным коллекторам. Где-то там находится выход наверх, долгожданный лаз свободы…

– Какая тут разведка? В канализационных люках говно исследовать? – Митин говорит, не прекращая движения. Он даже не снижает темп ходьбы.

– Прямо нельзя, завалят без всякого. Зуб даю, главные выходы в Филях перекрыты! Это как пить дать! А вот если туда, в сторону…

Митин наконец останавливается, оборачивается (в интонациях офицера слышится отчаяние; к сожалению, люди подобны механизмам – иногда дают сбой и протестированные приборы):

– Мы будем подниматься наверх группами. Это понятно, Сводный?

Бывший офицер присоединился к отряду сравнительно недавно. Его подразделение, рассредоточенное на подходах к Белому дому, скосили прицельными выстрелами снайперы еще за несколько часов до штурма. Уцелело всего несколько человек – сам майор, двое немногословных лейтенантов, одетых не в униформу, а в полный парадный комплект Военно-воздушных сил, да еще растрепанный мужик в сером комбинезоне, к которому, словно «лейбл» известной фирмы, прикреплена непонятная надпись: «Охранное агентство».

Конечно, майор не сам придумал себе прозвище «Сводный». В отряд собирались с бору по сосенке самые разные персонажи, поэтому он, оставаясь верным армейской терминологии, назвал весь этот разношерстный народ «сводной бригадой». За что и получил устойчивую кликуху. Как еще назвать командира такого соединения?

Майор неожиданно садится прямо на сырой пол, снимает с головы фуражку, украшенную белогвардейской кокардой:

– Мне все понятно. Только уйти нам не дадут. Поздно, брат…

Митин не выносит нытья.

– Поздно будет тогда, когда тебя расстреляют на месте, товарищ Сводный. Мы пока живы, командир!

Майор усмехается, вытаскивает из кармана кителя, сшитого на манер дореволюционной армии, помятую пачку «Явы», просит спички у одного из лейтенантов, закуривает.

– Меня не расстреляют. – Он улыбается. – Никогда не расстреляют, Центр! И знаешь почему?

Митин никогда не отвечает на риторические вопросы.

– А потому, друг ситный, что я везучий. Пули мимо пролетают. Я будто заговоренный. Ей-богу, это так… Когда-то давно мне бабка одна напророчила. Говорила: тебя не убьют в сражении, доживешь до старости, правнуков будешь нянчить…

Сводный молчит, долго курит, внимательно наблюдая за тем, как превращается на его сигарете в бледном свете фонарей в серо-черный пепел табачная крошка, потом говорит, с дикой силой, как подлого предателя размазывая окурок на бетонном полу:

– Я уже давно ничего не боюсь! Семи смертям не бывать, одной не миновать! Хотите, могу один пойти наверх, без провожатых? Если что, снизу подстрахуете! Но выход я найду!

Пятнадцать человек замерли на месте. Они словно дублируют позу Митина, остановившегося у развилки коллектора, – правая рука на прикладе автомата (почти у всех – банальный «АКМ»), в левой – фонарь. Узкие полосы света, разрезая подземную тьму, тонкими линиями расчерчивают мрачное подземелье.

– Иди.

Митин не может приказывать Сводному. В конце концов, они – добровольцы. Пошли умирать по зову души. И остались живы только благодаря воле божьей. Трудно представить, что ждет теперь майора наверху…

– Спасибо, брат! – с чувством говорит Сводный, поднимаясь с холодного грязного пола. – Туда нельзя, но я пойду. Ждите минут десять. Если не вернусь…

Он торопливо неумело крестится и исчезает в правом коротком коридоре, настолько низком, что там приходится идти согнувшись, как под обстрелом. Где-то впереди, буквально в двух шагах, расположен выход. Митин может даже не тренировать воображение. И так понятно, как выглядит спасительный лаз – узкая металлическая лестница метров в пять длиной, канализационный люк, за которым открывается путь к смерти или к долгожданной свободе.

Проходит полчаса. Сводного по-прежнему нет. Бойцы сидят на полу, курят, тихо переговариваются. Кто-то наконец спрашивает, повернувшись к одному из лейтенантов ВВС:

– Ну где же ваш командир?! Такая смелость нам сейчас на хер не нужна!

Лейтенант молчит, давясь дымом. Со Сводным они знакомы всего двое суток. Кто знает, что это за человек? На провокатора, правда, не похож. Впрочем, теперь может быть все, что угодно…

Митин тоже понимает, что пора определяться. Сидеть здесь можно до бесконечности.

– Попробуем выползти наверх. Если Сводный нас сдал, то далеко все равно не уйдем. Если нет, есть шансы. Через ОМОН или обычный пост прорвемся. Лишь бы не было спецов.

Вставая с пола, он легко бросает на левое плечо автомат:

– Ходу, мужики! Ждать бессмысленно. Он не вернется.

Молча, неторопливо, отряд продолжает дальнейшее движение по сырой бетонированной поверхности. Это не настоящая клоака; сток грязных вод проходит ярусом ниже – оттуда несет едким запахом нечистот. Временами впору полностью зажать нос и не дышать. Даже закаленным воинам, привыкшим к любым условиям, приходится иногда сдерживать накатывающие приступы тошноты.

Митин не ошибся: через сорок метров узкий и низкий правый подземный ход упирается в преграду. Дальше двигаться нельзя, впереди – тупик. Шероховатые неровные стены, ржавая металлическая лестница из арматуры в десяток ступеней. Наверху – чугунный блин канализационного люка. Он слегка приоткрыт, вниз падает узкий луч дневного света, освещая ворох промасленной ветоши. Очевидно одно – Сводный ушел. Вопрос только в том, куда…

– Штабс-капитан, – Митин подзывает сорокалетнего мужика в казачьей форме; он сам себя назвал дореволюционным воинским званием, поскольку давно и последовательно пропагандирует достоинства старинной армии, честь и силу русского офицерства, – сможешь прозондировать обстановку? Только без эксцессов.

«Эксцесс» в данной ситуации означает неадекватную реакцию на силовые акции противника.

Штабс-капитан молча кивает и начинает подниматься по лестнице. Он вообще немногословен. Это для него норма. Зачем впустую сотрясать воздух какими-то фразами? К нему очень подходит строка Владимира Маяковского, которого штабс-капитан, правда, ненавидит как адепта «красного колеса»: «Ваше слово, товарищ "маузер"!»

Штабс-капитан осторожно отодвигает край чугунного блина, высовывает голову на несколько сантиметров, оглядывается.

Место не ахти какое: колодец находится на пересечении большой длинной улицы с узким коротким переулком. В обе стороны по улице идет интенсивное движение, на тротуарах снуют пешеходы. Но самое неприятное открытие штабс-капитан делает, уже собираясь возвращаться назад: на противоположном краю перекрестка, чуть прикрытый желтыми листьями тополей, стоит бронетранспортер. Около него курят несколько солдат в камуфляже. Вот так!

Только куда же ушел Сводный? Если бы его «повязали», то мгновенно блокировали бы колодец. То же самое произошло бы и в том случае, если бы Сводный сразу сдал весь отряд. Нет, похоже, он успел чисто слинять. Хотя все равно сволочь – бросил боевых товарищей.

Все это штабс-капитан тремя короткими концентрированными фразами передает Митину. Он молчит, курит, задумчиво вглядывается в лица людей из отряда, в последние часы ставших для него своими.

– Ну и Сводный… – вздыхает один из лейтенантов. – Тварью оказался.

– Он проторил путь, – наконец произносит Митин. – Открыл нам прямой выход. Сводный просто не так глуп, как это можно было подумать. Вот ты, – Митин указывает окурком сигареты на лейтенанта, – как бы поступил, если бы пришлось возвращаться назад мимо усиленного блокпоста? Заведомо зная, что тебя могут в любую секунду стопорнуть резким окриком? Что лучше? Тихо смыться или подвести товарищей под удар?

Все молчат, опустив головы. Авторитет Митина растет как на дрожжах. Ум, опыт и сноровка этого немногословного парня оказывают воздействие – соратники согласны с тем, что лучшего командира им сейчас не найти. Хотя Митин – всего лишь бывший сержант ВДВ срочной службы. Но, видимо, такая «срочная» дорогого стоит…

Наверх отряд поднимается парами. Каждая двойка повторяет движения предыдущей – один из бойцов, приподняв чугунный блин, контролирует обстановку, второй, стремительно протиснувшись на поверхность, ужом отползает в сторону, группируется на обочине проезжей части среди палой листвы, тут же принимая на себя функции дозорного и разрешая товарищу повторить свой бросок.

Через десять минут весь отряд, рассредоточившись, занимает удобные позиции для стрельбы напротив сторожевого БТР. Бойцы размещаются на солидном расстоянии друг от друга, частично скрытые силуэтами легковых машин, ровными рядами выстроившихся вдоль тротуара.

Убедившись, что солдаты их не видят, Митин командует отход. И последовательно, двойка за двойкой, отряд просачивается в проходной двор, дорогу в который декорирует пара тополей, еще не сбросивших свои желтые листья.

Осень помогает. «Осень, в небе жгут корабли». Так вроде поет «ДДТ»? Еще у Шевчука есть песня про «Последнюю осень». Неужто и вправду последняя? Или мы еще повоюем, братцы?

– Центр, а как со стволами? – спрашивает один из лейтенантов ВВС, когда группа успешно скрывается в пустынном дворе, отгороженном от улицы фасадом соседнего пятиэтажного дома. – Так мы только до первого патруля…

Митин молча указывает на два здоровенных мусорных бака. Бойцы понимают его сразу и, не мешкая, в том же порядке, парами, немедленно выполняют беззвучный приказ. Интересно, кто первым найдет в помойке склад автоматов Калашникова? Бомжи?

Все, впрочем, догадливы. Не дожидаясь команды Митина, самостоятельно вытаскивают рожки и прячут в карманы, чтобы выкинуть в другом месте. Хоть сейчас и военное положение, не резон разбрасывать боевое оружие – не приведи господь, еще дети в руки возьмут…

Дальше отряд идет, уже не останавливаясь, дробясь на мелкие группы, которые стремительно растворяются в очередном дворике, усыпанном палой листвой. Митин не обращает на это никакого внимания – битва уже проиграна, теперь нужно во что бы то ни стало сохранить жизнь людей.

Но у самого выхода на оживленную магистраль (они где-то в районе метро «Филевский парк») пять оставшихся человек тормозит неожиданно материализовавшийся «омоновский разъезд»:

– Стоим на месте! Руки за голову!

Врагов много. Целый микроавтобус. Голов пятнадцать, не меньше. Бронежилеты, каски, угрожающе нацеленные стволы автоматов.

– Попали, мать вашу! – бормочет штабс-капитан, экстремальный человек, единственный из всего отряда, кто, помимо «АКМ», имеет в запасе еще и ручную гранату. Видимо, его привлекает перспектива бессмысленной героической гибели. Митин такие акции не поддерживает, поскольку знает – еще не скоро придет его час. Он не станет болтать об этом на каждом углу, подобно Сводному, но убежден, как поется в одной песне: не отлиты пока те пули, которые завтра пролетят мимо виска…

– Я что, не ясно сказал, бля?! Руки за голову, и порезче!

Они стоят, рассредоточившись. Впереди – Митин, слева, отступив на два шага, один из лейтенантов ВВС, справа – штабс-капитан, сжимающий за пазухой гранату, сзади – два «зеленых» бойца, Степан и Гриша (оба вели себя безукоризненно, но сейчас все-таки «сдали», побледнели, ожидают страшного исхода).

Самоуверенной походкой приближаются двое омоновцев. Митин мгновенно определяет в них иногородних – сейчас здесь таких много; сослали со всей страны размазывать москвичей мордой по асфальту. Власти хитры – нет ничего лучше, как сыграть на исконной ненависти к зажравшейся столице.

– Откуда идем?

Первый омоновец уже совсем близко. Ствол автомата в метре от лица Митина, сделай одно резкое движение – и, несмотря на свои пророчества, получишь в висок заряд свинца. Сейчас волкодавы не будут церемониться – им вручили этот город как подарок. Щедрые чаевые, двойные оклады, чувство превосходства над «московскими чмарями», возможность бить и унижать, давить сапогом, а то и убивать всяких слабаков, вознамерившихся поднять свою выю, выпрямиться, плюнуть в подлую харю новой власти, еще более грязную и мерзкую, чем прежняя…

– Ты глухой?

Только бы не выступил штабс-капитан! Господи, удержи слабоумного…

– Мы члены народной дружины. Наша группа сформирована на добровольной основе вчера ночью по призыву Егора Тимуровича Гайдара. Патрулируем свой район. Пока все в порядке. Мятежников не встречали.

Подобные экспромты Митин уважает. Говорит он спокойно, без напряжения, аккуратно сложив руки на затылке. Главное – полная естественность. Показать, что испугались, поэтому и ведем себя так заторможенно. А вообще-то мы, мол, свои, ребята, одну работу делаем.

Омоновец несколько обескуражен. Ни про какие «народные дружины» он, конечно, и слыхом не слыхивал. Но кто его знает? Вдруг уже есть приказ Лужкова или самого Ельцина? Сейчас все развивается так стремительно…

– Документы с собой?

Второй омоновец не столь наивен. Скользнув взглядом по замершим фигурам бойцов, отмечает скованность Степана и Гриши, заледенелый в ожидании неизбежной схватки взор штабс-капитана, оцепенелый силуэт лейтенанта ВВС, даже руки на затылке сложившего как-то криво, на «пятьдесят процентов». И требовательно протягивает вперед ладонь:

– Вытаскивай паспорт!

Митин никогда не носит с собой такие «улики». Это закон, личная договоренность с самим собой, заключенная пару лет назад.

Остальные омоновцы не очень бдительны. Вылезли из микроавтобуса, курят, громко матерятся. Скороговоркой бубнят рации, из приемника в водительской кабине доносится голос президента – в новостной программе снова звучат фрагменты утреннего ельцинского обращения: «Те, кто пошел против мирного города и развязал кровавую бойню, – преступники. Но это не только преступление отдельных бандитов и погромщиков. Все, что происходило и пока происходит в Москве, – заранее спланированный вооруженный мятеж. Он организован коммунистическими реваншистами, фашистскими главарями, частью бывших депутатов, представителей Советов. Под прикрытием переговоров они копили силы, собирали бандитские отряды из наемников, привыкших к убийствам и произволу. Ничтожная кучка политиканов попыталась оружием навязать свою волю всей стране. Средства, с помощью которых они хотели управлять Россией, показаны всему миру. Это – циничная ложь, подкуп. Это – булыжники, заточенные железные прутья, автоматы и пулеметы. Те, кто размахивает красными флагами, вновь обагрили Россию кровью…»

– Паспорт у жены. Она отсыпается, мы пришли домой под утро. Ночью были у Моссовета, где собирались все демократические силы столицы.

Спокойный тон Митина диссонирует с возбужденным баском Ельцина. Сейчас самое важное – выиграть время. Пять деморализованных бойцов против пятнадцати вооруженных до зубов врагов. Это фатальный расклад!

– Твой паспорт!

Второй омоновец оставляет без комментариев слова Митина, поворачивается к штабс-капитану. Да, он может вытащить сейчас такой «паспорт» – мало не покажется!

– Дома. Я, как приехал от Моссовета, в квартиру забежал. Надо было своих предупредить, чтобы не волновались.

Молодец штабс-капитан!

«Вооруженный мятеж обречен. Чтобы восстановить порядок, спокойствие и мир, в Москву входят войска. Их задача – освобождение и разблокирование объектов, захваченных преступными элементами, разоружение незаконных вооруженных формирований…»

– Короче, дружинники, – второй омоновец морщится; ему уже надоели эти «гнилые базары», – сейчас едем с нами в ближайшее отделение, устанавливаем личности, а потом свободны. Ясно?

Куда яснее. Ситуация накаляется. Штабс-капитан, не подведи…

Митин до боли сжимает челюсти – стоит только оказаться в их микроавтобусе – и все! Пиши – пропало! Странно, почему они не заставили лечь мордой в асфальт? Так ведь и обыскивать проще. Или это еще будет перед посадкой?

Митин потом часто вспоминал эту минуту. Время как будто остановилось. Кажется, даже зависает в воздухе падающий с ближайшего тополя вниз желтый лист, а Ельцин будто осекается на очередной фразе: «Москва, Россия ждут от вас решительных действий…»

Происходит так потому, что в нескольких сотнях метрах звучит сухая автоматная очередь. Тут же разъяренным зверем рычит мотор микроавтобуса, и омоновцы, мгновенно сгруппировавшись, бросаются к машине. Первый «страж» немедленно мчится к своим, на ходу крикнув напарнику:

– Держи их под прицелом!

Странно! Кто же здесь мог стрелять? Другая группа волкодавов обнаружила ложную цель и решила проявить инициативу? Об этом Митин так и не узнал. Но спасительный голос стрелкового оружия тогда открыл путь к свободе…

Едва только микроавтобус заворачивает за ближайший угол панельной пятиэтажки, Митин прыгает вперед и стремительным движением вырывает из рук омоновца автомат с укороченным стволом. Спецназовец ВДВ показывает, на что он способен, – медлительный страж не успевает нажать на спусковой крючок. Акция занимает всего несколько секунд. И вот уже обезоруженный враг корчится на земле – Митин, не церемонясь, нанес ему поражающий удар страшной силы.

Они молниеносно, все время оглядываясь по сторонам, затаскивают омоновца в ближайший подъезд (как хорошо, думал впоследствии Митин, что в те годы еще не было домофонов) и бегом уходят через соседний двор к станции метро.

Воистину, их уберег господь!

Уже садясь в вагон, Митин крестится. Такое с ним случалось нечасто…