Глава 26
Локис очнулся от того, что где-то рядом с ним переругивались знакомые голоса. Оглядевшись, он с удивлением отметил, что лежит на старом кожаном диване, рядом с которым стоял грубо сколоченный табурет, а на нем какие-то пузырьки, за окном был виден квадрат темнеющего неба. Володя осторожно ощупал голову, которую кто-то заботливо обвязал мокрой тряпкой. Почти сразу его рука наткнулась на приличных размеров шишку. Локис прислушался к разговору в соседней комнате.
– Паразит ты, Федька, – ворчливо бубнил голос Макара Капитоновича. – Это ж надо, старого командира не признал.
– А тебя, Макар Капитоныч, как назвать? – так же недовольно отбивался собеседник. – Ты же меня тоже не узнал… Чуть не перестрелял всех на хрен!
– Я уже старый, у меня склероз, – заявил Бузько в качестве оправдания. – Я сам себя иногда в зеркале не сразу узнаю…
– Я тоже немолодой, у меня тоже склероз, – не сдавался собеседник. – Да к тому же еще две контузии…
– Оно и заметно, – едко отреагировал Бузько. – Устроил тут, понимаешь ли, подпольный партизанский отряд посреди Прибалтики, окопался, частной собственностью обзавелся… Кулачок-паучок, мироед!
– Можно подумать, что ты великим борцом за свободу стал!
Чувствуя, что разговор двух старых во всех смыслах этого слова знакомцев плавно переходит в разряд взаимных оскорблений и обвинений, Локис нарочито громко кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. Голоса тут же стихли, и через минуту в комнатушку протиснулся Бузько, а следом за ним какой-то кряжистый старик с копной совершенно седых волос, которые торчали в разные стороны, как у известного физика Эйнштейна.
– Очнулся, Аника-воин? – насмешливо поинтересовался Макар Капитонович. – Головушка-то бо-бо небось? Эх, дурилка ты картонная, с кем тягаться задумал. Это же сам Федька Привалюк! Лучший партизанский связной-разведчик! А после войны гроза всех «лесных братьев» в этой округе!
– Ладно тебе дифирамбы-то петь, – смутился Привалюк и, обращаясь к Локису, проговорил: – Ты, сынок, прости нас. Васятка тебя не со зла приголубил прикладом-то. Ты ведь братана-то его, Аркашу, тоже будь здоров как по ребрам лягнул, еще и стрелять начал… Ну, вот он и осерчал. У нас туточки, в округе, мерзостей всякой развелось, как грибов после дождя, житья от них никакого не стало. Только успевай поворачиваться да ухо востро держать… Вот мы и защищаемся, как можем, от пришлых людишек…
Володя понимающе кивнул головой, но тут же сморщился от тупой боли в затылке. Видимо, Васятка приложил его от всей души.
– Больно? – участливо спросил Привалюк. – Это ничего, сейчас я тебя отварчиком напою, все как рукой снимет. Вставай, идем в столовую…
Бузько, ревниво поглядывая на Володю, пропустил его в светлую горницу и как-то по-особенному язвительно хмыкнул у Локиса за спиной. Через час с небольшим, когда от настоя на каких-то травах голова у Локиса действительно перестала болеть, он уже знал о Федоре Привалюке почти все.
…Привалюки жили в Прибалтике с конца XIX века и потому считали, что они коренные местные жители. События начала прошлого века, когда из западной провинции российской империи Литва попеременно становилась то советской республикой, то самостоятельным государством, то перед войной с фашистами опять стала союзной республикой в составе СССР, только подтверждали это убеждение, поскольку отца Федора Сергеевича никогда не объявляли «гражданином второй категории». Зато этой «чести» удостоились его потомки в 1990 году. Федор Привалюк, активный партизан в годы оккупации и не менее активный участник ликвидации бандитского подполья в послевоенной Литве, почетный контрразведчик, терпеть такого издевательства не захотел и, как большинство «тихих непримиренцев», уехал жить на отдаленный хутор.
Вскоре к нему присоединились оба сына и три внука с семьями, которые, так же как и он, не нашли себе применения в возрожденной независимой Литве. Достаточно быстро им удалось организовать некоторое подобие фермерского кооперативного хозяйства, которое прекрасно кормило своих создателей. Жизнь на затерянном среди лесов и болот Жмуди хуторе была спокойной и однообразной. К Привалюкам редко заглядывали посторонние, еще реже их навещали государственные чиновники. Федора Сергеевича это вполне устраивало. Спокойствие закончилось лет десять назад с появлением в округе национал-патриотов из Литвы и отчасти из соседней Латвии. Называли они себя громко и пафосно, но вели с местными жителями как немецкие оккупанты, а чаще как обыкновенные бандиты. Разве что не убивали «нелитовцев», как их предшественники из вермахта, хотя стычки с «наци» случались не раз. Желая оградить себя от непрошеных гостей, Привалюк-старший устроил на немногочисленных дорогах, ведущих к хутору, завалы и засеки. Для связи с близлежащим городком Линкува, в котором на местном рынке хуторяне сбывали сельхозпродукцию, он оставил только одну небольшую лесную просеку. Весть о том, что к хутору идет какой-то неизвестный в немецкой форме и с оружием, врасплох старого партизана не застала. На этот случай у него были свои «маяки». Кроме того, несмотря на возраст, он не чурался никаких технических новшеств, которые могли пригодиться в хозяйстве.
– А вот меня ты прозевал, Федька, – довольно проговорил Бузько. Его просто распирало от гордости за то, что он сумел обойти «маячки». Правда, рассказывать, как ему это удалось, Макар Капитонович не собирался, потому что в этом случае пришлось бы сознаться, что произошло это по чистой случайности. Видя, что Локис бредет, практически ничего не замечая вокруг и никак не реагируя на его стариковское ворчание, Бузько шмыгнул по нужде в придорожные кусты. А когда, справив свои дела, он опять выбрался на просеку, то увидел своего спутника с поднятыми руками. Вот после этого-то он и начал совершать «обходные маневры», которые ему на первом этапе удались. Но, увлекшись переговорами, старик не заметил, что в тылу у него появился один из молодых Привалюков…
– Я так понимаю, Макар Капитоныч, ты из тюрьмы сбежал? – неожиданно спросил Федор Сергеевич, кладя на стол большие натруженные ладони. – И что теперь думаешь делать? – не дождавшись ответа, продолжал допрашивать Макара Капитоновича бывший сослуживец. – В Литве долго не побегаешь – сам знаешь, размах не тот; а чтобы за границу эмигрировать, большие деньги нужны. А у тебя-то, насколько я знаю, как у латыша – хрен да душа…
– А ты за меня не больно-то переживай, – задиристо дернув подбородком, заявил Бузько. – Я и без твоей помощи не пропаду…
– А я за тебя и не переживаю, – пожал плечами Привалюк.
– И за себя можешь не волноваться, – быстро вставил Бузько. – Накормил, напоил, приютил, обогрел, на том и спасибо… Утречком и уйдем. А можем и прямо сейчас, коли тебе невтерпеж…
Бузько сделал движение, собираясь подняться со стула.
– Сколько тебя знаю, Макар, а не перестаю удивляться, – покачал хозяин хутора головой. – Вечно ты со всеми в контрах. Чуть что не по-твоему, сразу же в драку-собаку кидаешься… Да неужель ты серьезно думаешь, что я своего старого друга отдам на съедение этим… – Привалюк на секунду замолчал, подбирая подходящее слово, но, видимо, так и не найдя, махнул рукой. – Ты бы, чем на меня гавкать, рассказал, что вы задумали, глядишь, и я бы что дельное посоветовал…
Неожиданно на столе завибрировал мобильный телефон. Федор Сергеевич схватил его и, взглянув мельком на дисплей, тут же нажал кнопку ответа.
– Что у тебя, Васятка? – спросил он в трубку. – Так… Понял… Сколько их? Ага, вот как! Это хорошо… Даже очень хорошо… Ты их пока поводи за нос, попугай немного, только не очень громко; ну, а потом милости просим в гости… Все понял?
– Чего там случилось? – нервно спросил Бузько, который во время разговора тревожно смотрел на бывшего сослуживца.
– Хорошего мало. – Привалюк задумчиво посмотрел на быстро сгущавшуюся темноту за окном. – Полиция к нам в гости едет. Не иначе, как по ваши душеньки. Так что извини, Макар, а только уходить вам надо. Настроены они серьезно, так что перероют здесь все…
Бузько понимающе закивал головой, а Федор Сергеевич продолжал деловитым тоном:
– Снохи мои вам провизию соберут, оружие у вас, я вижу, есть. Пойдете через болото, по Липковской гати, Аркаша вас до нее проводит… Слеги сами себе вырубите. Места там глухие, да и про тропку эту мало кто помнит. Сразу за гатью перелесок будет чахлый, пройдете по нему – все время держитесь правой руки. Километрах в семи, может, и более, проходит заброшенный грейдер, возле него, примерно в километре, увидите старый дуб. Узнаете его сразу, он приметный, под ним есть схрон. Там и заночуете…
Привалюк легко поднялся с табурета и подошел к резному буфету. Бузько и Локис внимательно следили за каждым его движением. Хозяин выдвинул один из ящичков, порылся в нем, что-то ища, потом повернулся к «гостям». В правой руке у него были зажаты какие-то цветные бумажки.
– Денег у вас нет, как я понимаю, – почему-то смущаясь, проговорил он. – Я, конечно, не миллионщик, но кое-что в кубышке имеется.
Привалюк аккуратно положил на стол пять зеленовато-желтых купюр с портретом какого-то одетого в старомодный сюртук худощавого мужчины с грустным лицом, большой залысиной и с цифрой «сто» с левой стороны от портрета.
«Симтас литу», – прочитал Володя.
– Пятисот фантиков вам хватит, чтобы одежку поменять… – сказал Федор Сергеевич, кивнув на грязную немецкую форму, которая была одета на Локисе и Бузько. – И на билеты должно остаться…
– Спасибо тебе, Федя… – Бузько смахнул мутную стариковскую слезу. – И, если что, не поминай лихом…
Старики неловко обнялись. Привалюк тоже подозрительно часто моргал глазами…
Через сорок минут Локис и Бузько в сопровождении Аркаши, такого же коренастого мужчины, как и его отец, вышли через задние ворота усадьбы и растворились в темноте. И как будто только этого и ждали, во двор хутора въехали полицейские. С переднего сиденья «Мерседеса» с недовольным выражением лица выбрался Киславускас…