Прошедший день принес капитану Анисимову массу такой информации, которую с небольшим преувеличением можно смело было назвать сенсационной. Во всяком случае, за годы своей оперативной работы он еще ни разу так быстро, с налета, не раскрывал ни одного дела, тем более из кандидатов в «глухари»!

В Васильевских Дворах он прежде всего побеседовал со школьниками – членами краеведческого кружка. Уже в первые пять минут разговора ему сообщили, что Юра и Валентин Владимирович в последнее время как-то отдалились от всех ребят, будто имели некую общую, одну им известную тайну. Кто-то вспомнил, что в течение апреля они вдвоем несколько раз куда-то уезжали, прихватив с собой рюкзаки с походной экипировкой. Дальше – больше.

Невысокий Сеня Юракин под конец беседы подал знак, что хочет поговорить с капитаном наедине. Когда другие ребята ушли, Анисимов получил еще более интересные сведения. Сильно волнуясь и заикаясь, Сеня рассказал, что прошлым летом, после окончания основных работ, Валентин Владимирович, Юра Беспалко и он, Сеня, исследовали русло Белицы около Осиновки. Когда они осматривали берег у самой деревни, с «задов» огорода приковылял местный дед, угостился сигаретой и, узнав, что приезжие ищут следы военного времени, неожиданно стал рассказывать о себе.

В годы войны дед состоял в местном партизанском отряде, который базировался в лесах выше по течению Белицы. Во время наступления Советской Армии осенью 1943 года их отряд получил задание контролировать русло реки и уничтожать небольшие, разрозненные группы отступающих немцев. На второй день наблюдения они наткнулись примерно в километре от деревни на крупный немецкий отряд, который прочесывал с собаками русло реки. Фашисты уже подходили к домам, когда из засады по ним ударили засевшие автоматчики. После короткого боя немцы были уничтожены, а партизаны, осмотрев местность, обнаружили разбомбленную прямым попаданием немецкую автоколонну, возле которой лежали трупы солдат, убитых из стрелкового оружия. При осмотре содержимого грузов они нашли два ящика, полных золота, каждый из которых весил около ста килограммов. Партизаны тщательно собрали все вещи и на подводах, по темноте, перевезли их в укромное место. Когда фронт откатился на запад, партизаны передали найденное местным властям. Сначала их всячески хвалили, обещали даже представить к правительственным наградам, но потом началось непонятное.

Прибывший из Белецка следователь прокуратуры, устроившись в помещении колхозного правления, долго и нудно расспрашивал всех партизан, сотни раз задавая один и тот же вопрос: «Куда вы дели третий ящик?» Поскольку мужики были чисты как первый снег, то в конце концов следователь уехал ни с чем, тщательно обыскав место находки и дома подозреваемых. С тех пор дед ничего больше об этом не слышал, но уверял Валентина Владимировича, что, «видать, тот ящик так и не нашли».

По словам Сени, учитель чрезвычайно заинтересовался этой историей, подробно все записал и сказал: «Ну, ребята, это воистину золотая информация! Будем искать. Только вы никому пока не говорите. Лады?» О дальнейшем ходе дела Сеня не знал, но уж больно подозрительным показалось ему то, что Валентина Владимировича убили около той самой Осиновки.

Отпустив школьника, Анисимов из машины связался с райотделом и дал указание срочно выяснить обстоятельства работы Валентина Владимировича Торопова в музеях Монастырска и архивах Белецка. После чего на машине рванул к дому учителя.

Рискуя нарваться на неприятности, Анисимов собрался самолично вскрыть дверь, но тут обратил внимание на то, что замок уже выломан. Как он интуитивно и догадывался, здесь уже побывали непрошеные гости. Все вещи были свалены в кучу, одежда выброшена из шкафов. На летней кухне, как на складе фаянсового завода, весь пол был усеян осколками колотой посуды. Как инвалид, лежал на боку старенький телевизор «Темп» с разбитым кинескопом. Анисимов тем не менее тщательно вместе с двумя оперативниками осмотрел все закоулки, даже слазил в подпол, но, конечно, ничего интересного не обнаружил.

Зато в доме Юры Беспалко их поджидал сюрприз. Василий Михайлович, дядя Юры, седоусый крестьянин с выцветшим, ничего не выражающим взглядом, разрешил им ходить и смотреть везде, однако и сам плелся следом, как хвост. Конечно, старику можно было посочувствовать, но он здорово мешал оперативникам, все время повторяя одно и то же, как на сломанной пластинке: «Где же Юра? Чую, что убили моего мальчика». От него сильно разило спиртным.

Осматривая дровяной сарайчик около собачьей будки, Анисимов обратил внимание на небольшую кучку сена в углу. Василий Михайлович только развел руками: «Бог его знает, откуда. Раньше не было». Под сеном обнаружился полиэтиленовый мешок, в котором лежали четыре золотые чаши, инкрустированные драгоценными камнями.

Уходя от Беспалко, Анисимов спросил, как Юра обычно объяснял свои воскресные поездки в город. Василий Михайлович помялся немного и ответил: «Так торговал. На рынке». – «Чем же?» – «Ну из поездок своих не пустой же приезжал. А то, что за радость гильзы старые собирать. Но откуда он эти драгоценности взял, не разумею. Эх, парень! За них и убили моего мальчика…»

Уже по пути в город Анисимов снова связался с райотделом и попросил срочно, но тихо опросить торговцев на центральном рынке. А капитана обрадовали новой информацией: Белецк точными данными не располагал, архивариус смогла лишь перечислить ничего не значащие номера томов, которые заказывал учитель, зато в Монастырском музее сообщили определенно, что Валентин Владимирович Торопов интересовался так называемой архиерейской сокровищницей. Часть ее до сих пор числилась утерянной, а остальное хранилось в Монастырске, Белецком областном историко-архитектурном музее, Эрмитаже и Оружейной палате. Анисимов мог радоваться. Дело закрутилось.

Уже к вечеру опера, «прозондировав» рыночных торговцев, принесли новые сведения: в то злополучное воскресенье парень, по всем приметам схожий с исчезнувшим Юрой Беспалко, удалился вместе с двумя «быками» из бригады Рябова, который, как известно, являлся подчиненным главного местного авторитета по кличке Каштан…

Сейчас, ранним утром, подъезжая к зданию гостиницы «Центральная», Анисимов был преисполнен противоречивых чувств. С одной стороны, он, кажется, почти раскрыл убийство, причем в кои-то веки появлялась возможность «прищучить» защищенного со всех сторон главного местного «упыря» – господина Каштяну. Ведь что ни говори – но не решились бы бандиты Рябова на такие крутые действия без санкции руководства. Значит, в ответе за одно, а то и за два тяжких преступления будет прежде всего Каштан.

Но, с другой стороны, Анисимов понимал, в какую борьбу он вступал. Против него был не только некоронованный глава Монастырска со своими бойцами, но и собственное ментовское начальство. Глава УВД района полковник Косых являлся неплохим знакомым Каштана, во всяком случае, приглашался им на всякие торжественные мероприятия, ездил с товарищем Антоном на охоту, ходил в сауну, вместе с мэром собрался даже, кажется, поддерживать монастырского крестного отца на будущих выборах в областную Думу…

Это, конечно, были все слухи. Ну не совсем слухи, но все же неофициальная информация. А на практике при любом раскладе, даже если обнаружатся неопровержимые улики против того же Рябова, местный суд не то что Каштана пальцем не тронет, но и его бригадира освободит под барабанный бой. А уж если дорогой Антон выпишет из столицы толкового адвоката!

Да и это в лучшем случае. Есть все шансы потерять дело еще до суда. С таким «следаком», как Ващенко, который даже не соизволил вчера прибыть на место преступления, можно слепить из дерьма целый торт, а из хорошего материала, наоборот, свалять кучу…

Анисимов курил, глядя прямо перед собой, и не выходил из машины. Опера заворочались, скрипя кожей сидений.

– Олег, ты что там? Не заснул? – позволил себе фамильярность Петренко.

Анисимов упорно молчал.

– Сам же подгонял, говорил, что надо торопиться. Встали ни свет ни заря! А теперь сидишь и куришь. Олег? Ты слышишь?

Анисимов затушил окурок в пепельнице, кивнул водителю:

– Если что, Васильич, беги к нам. Только ребятам не забудь звякнуть. А машину не глуши. Пусть под парами стоит.

– Понятно, Олег Михайлович. Только…

– Что?

– Сейчас еще восьми нет. Чего этим бандюкам в такое время в офисе светиться?

– Не резон. Они рано встают. Надо за рынком смотреть. Всякое может случиться.

– Так это на рынок надо идти. Не в офис же.

– И то верно, Олег, – встрял Петренко. – Может, по рынку прошвырнемся? Их здесь долго еще не будет.

В этот момент, опровергая утверждение Петренко, к гостинице медленной походкой приблизились двое парней в кожаных куртках, открыли дверь, спокойно прошли внутрь. Оперативники даже с расстояния в пятьдесят метров сразу определили, кто это.

– Виктор Ломакин, Тимофей Глызин, – сказал Анисимов, перекладывая табельный «макаров» во внутренний карман куртки. – Пошли.

Когда он уже входил в гостиницу, то подумал, что сомнениям здесь нет места. Ему вдруг вспомнился обтянутый ряской труп учителя, его ношеный пиджак и стоптанные ботинки…

Поэтому, когда администраторша, тряся пухлыми телесами, во главе двух полусонных охранников пыталась встать у него на пути, повторяя: «Вы куда идете? Куда идете? Это гостиница! Сейчас милицию вызову!», не стал ничего говорить и предъявлять свою красную «корочку», а просто грубо отодвинул ее в сторону и рванул к металлическим дверям офиса. Остальные оперативники быстро скрутили руки охранникам.

Дверь в офис была приоткрыта. Оттуда выходила уборщица, гремя ведрами. Анисимов сшиб ее с дороги, ворвался внутрь. Петренко и Сухариков страховали его с боков. Горбатенков и Васильев, которых пригласили на всякий случай из другого отдела, замыкали группу.

Лом и Тимофей только что плюхнулись в глубокие кресла и закурили. Они собирались, видимо, что-то обсудить, но ворвавшиеся менты резкими ударами свалили их на пол, заставив сложить руки на затылке.

– Лежать и не двигаться, – приказал Анисимов, проходя по комнатам. – Богато живете, ублюдки. И зачем это вам? Сидели бы по шалманам и трескали водку. А то, ишь ты, компьютер со сканером поставили!

– Вы не имеете права, – просипел Лом. – Сейчас сюда Антон Артурович приедет.

– Не приедет. Нужны вы ему больно, – Петренко слегка ткнул ногой Лома под ребра. – Лежи тихо, сука. А то инвалидом еще до зоны сделаю.

– Какой зоны? – заикаясь, спросил Тимофей. Он приподнял голову, за что удостоился от Петренко крепкого удара по затылку.

– Ты мне не отключи его раньше времени. Он нам много интересного должен поведать, – Анисимов присел на корточки, приподнял голову Тимофея за подбородок. Глызин явно был слабее характером, поэтому «колоть» надо было именно его. – Ты пацана замочил? Говори!

– Какого пацана? Я ничего не знаю!

– Коля, – Анисимов повернулся к Сухарикову, – отведи второго урода куда-нибудь да закрой на ключ, а то он нам здесь мешать будет. Только обыскать не забудь.

– Откуда у тебя это? – спросил Сухариков, вытаскивая из карманов Ломакина вместе с увесистым бумажником толстую золотую цепь явно старинной работы.

– Обычная пацанская цепь, – отдувался покрасневший как рак Лом, – в любом ювелирном купить можно.

– Хороша цепь, – Анисимов повертел ее в руках. – Просто отличная цепь. Первый вещдок.

– Какой еще вещдок? – взорвался было Лом, но, получив увесистый удар в спину, умолк. Сухариков отвел его в кухню и плотно закрыл дверь. Ломакин воспользовался тем, что остался один, и стал судорожно лазить по ящикам в поисках телефонной трубы. «Алена, мать твою, ты же вчера где-то здесь мобильник свой посеяла. Где он?» Сотовый нашелся на подоконнике. Потея от напряжения и все время оглядываясь на дверь, Ломакин отстучал номер Рябова.

– Итак, пацан, перспектива у тебя хреновая. Говорю честно, – Анисимов усадил Тимофея на стул, а сам встал перед ним, низко наклонившись, сверля холодным взглядом испуганного бандита.

– Ч-что я? Я ничего не делал…

– Это ты потом адвокату будешь базарить. Мне же давай по существу. Итак! Этого парня знаешь?

Анисимов показал фотографию Юры Беспалко, увеличенную со школьного снимка класса. В глазах Тимофея, расширившихся от ужаса, капитан увидел ответ на свой вопрос.

– Значит, знаешь. Где он? Что вы с ним сделали? Ну! Говори, падаль!

Анисимов ткнул фотографию прямо в лицо бандита. Чем вызвал истерику – Тимофей вдруг заплакал, как ребенок, сморщив свой утиный нос, покрытый угревой сыпью.

– Я ни при чем. Это Леха. Леха Рябов. Он у нас бригадир…