Второй день подряд Парамонов засиживался в кабинете до позднего вечера. Если бы зарплату в ГУВД начисляли по количеству часов, проведенных оперативниками за «бумажной войной», то ему «грозило» бы министерское жалованье. Как ни странно, но работа опера очень часто оценивалась на вес: толстое ли получилось дело. Самым парадоксальным было то, что половину этих бумажек никто никогда не читал, но, согласно инструкции, они должны были быть подшиты в дело. Именно поэтому в среде оперативников подобная тягомотина и называлась «бумажной войной». И пройти через нее на протяжении любого расследования обязан был каждый…

Парамонов поглядывал на часы, пытаясь угадать, отчего Дробыш и Моисеев задерживаются.

«Ну, Вальку я еще могу оправдать. Раскрутить Кочетова – дело непростое. За полчаса не справишься. А вот где шляется Семен, этот чертов увалень?»

В какой-то момент сердце Парамонова сжалось от нехорошего предчувствия – ситуация до боли напоминала вчерашний вечер. Вчера он точно так же сидел за столом, проклиная Семена, а чем все в конце концов закончилось?..

– Привет, майор! – Громкий, раскатистый бас Семена заставил Парамонова вздрогнуть и машинально схватиться за кобуру.

Он потянулся к оружию чисто инстинктивно, повинуясь давней, выработанной годами привычке. А может, сказалось напряжение последних дней, и он уже не контролировал свои эмоции?

– Ты чего за пушку хватаешься? – Семен, приятно пахнущий импортной туалетной водой, прошел на середину кабинета и плюхнулся на стул. – Это же я, лейтенант Моисеев. Прямо из телецентра. И не с пустыми руками, между прочим!

– Неужели что-то раскопал?

– Еще бы! – Семен сглотнул слюну и с вожделением уставился на графин, наполненный водой. – Ну что, может, по кофейку вдарим, а? А то устал как собака. Целый день на ногах… А хочешь, за бутылочкой сбегаю?

– Рановато расслабляться, – возразил Парамонов. – Валька Дробыш еще не вернулся. Придет, тогда и сообразим на троих.

– Не вернулся, говоришь? Может, поменял ориентацию?

– Тьфу-тьфу, не сглазь. – Парамонов вытащил из ящичка кипятильник, банку «Нескафе» и два граненых стакана. – Давай рассказывай, что тебе удалось узнать, а я пока заварю кофе. – Наполнив стаканы водой из графина, сунул в один из них кипятильник. Заметив, что Семен начинает клевать носом, чуть повысил голос: – Эй, хватит дрыхнуть! Давай рассказывай!

Тот мгновенно встрепенулся и, хлопнув себя ладонями по коленкам, принялся оправдываться:

– Извини, всю ночь не спал. Мысленно готовился к сегодняшнему визиту… А что, от Дробыша и вправду никаких новостей?

– Никаких.

– Не иначе, после свидания с Кочетовым к какой-нибудь красотке поехал. И про нас, честных тружеников, забыл. Это в его стиле, между прочим.

Про любовные похождения Валентина Дробыша на Литейном ходили легенды. Он давно завоевал репутацию неисправимого бабника и закоренелого холостяка. Менял своих подруг каждую неделю, объясняя столь частые перемены в личной жизни творческим поиском той единственной, которая полностью удовлетворяла бы его требованиям – была бы красивой, умной, умела бы хорошо готовить и смотрела бы на любовные похождения Валентина сквозь пальцы. Частенько из-за своих красавиц он опаздывал на работу часика на полтора. Иногда, когда его очередное свидание по времени совпадало с допросом подозреваемого, мог провести допрос спустя рукава и тут же умчаться на рынок за цветами.

Все это было хорошо известно Парамонову. Усилием воли он заставил себя не думать о плохом.

– Придет, никуда не денется. А теперь давай про свои похождения.

– Расследование принимает неожиданный поворот, – многозначительно начал Семен и, вытащив из кармана куртки несколько смятых листков, разложил их на столе. – Начну с начала. Сегодня утром, выпив чашечку чая «Липтон» и съев три бутерброда с колбасой, я прямо с домашнего телефона позвонил на студию «Вест-ТВ» и попытался договориться о встрече с генеральным директором Савиным…

В этот момент как раз закипела вода, и Парамонов перебросил кипятильник во второй стакан. Положил в кипяток несколько ложек кофе, насыпал сахара и пододвинул стакан Моисееву. Тот мгновенно переключил все внимание на содержимое стакана, с жадностью выпил кофе и удовлетворенно улыбнулся.

– Представляешь, за сегодняшний день первая чашка!

– Никогда не поверю, что твоя мама не кормит тебя завтраками, – хмыкнул Парамонов и тут же нетерпеливо потребовал: – Давай продолжай, а то мы никогда до сути не доберемся.

– Так вот, до Савина я так и не дозвонился, хотя еще вчера вечером мне сумели достать номер его сотового. Как оказалось, генеральный директор у себя в кабинете практически не бывает.

– Он человек занятой.

– Я это учел, поэтому позвонил главному режиссеру и, представившись, попросил заказать на мое имя пропуск.

– У них что, так строго?

– Как на зоне… Так вот, на студию я попал только после обеда. Странно, но там меня встретили, прямо скажем, прохладно. Подхожу я к бюро пропусков, говорю милой девушке за окошком, что на мое имя должен быть выписан пропуск. И в этот самый момент, когда крошка просматривает мой паспорт, откуда ни возьмись появляется здоровый бугай, метра под два ростом. Явно из охраны. Спрашивает: «Чего тебе здесь надо, козел?» Я ему вежливо так отвечаю: «Иду к вам на студию по делам». – «Знаем мы твои дела, кретин безмозглый, – говорит он. – Вали отсюда, пока руки-ноги целы!» Признаться, он меня здорово разозлил. Потому как разговаривать со мной в таком тоне я не позволяю никому. Только, может, будущей теще позволю. Так вот, я ему вежливо так советую: «Иди, куда шел, а меня не трогай. А то хуже будет». А он: «Это мне-то хуже будет, жирный недоносок?» Тут я ему удостовереньице под нос сунул, дескать, оскорбляй, да знай меру…

– Семен! – взмолился Парамонов. – Ближе к делу!

– Понял, понял. Увидел он мое удостоверение, побледнел и бочком, бочком в сторону. Но не испугался, нет. Пошел звонить своему начальству. В результате меня приняли как министра культуры.

Парамонов нахмурился.

– Что-то я не совсем въезжаю…

– Поясню. Как только я ступил на территорию «Вест-ТВ», ко мне приставили двоих здоровенных охранников с откровенно бандитскими физиономиями. Поэтому никто из тех, с кем я беседовал о Суслове, не сказал ничего конкретного. «Да, был такой парень… Да, нетрадиционной ориентации… С кем был особенно близок, не знаю…» – и все в таком духе. А отвязаться от моих сопровождающих было ой как нелегко. Поняв, что зря теряю время, я сделал вид, что ухожу. Незаметно прошмыгнул в буфет, отсиделся полчасика, а потом попытался прорваться к начальству. Но Савина, генерального директора студии, на месте не оказалось. Коммерческий директор и режиссер тоже отсутствовали. Слава богу, продюсер Родион Шершнев был на месте. Хоть этого не предупредили, что по студии разгуливает оперативник с Литейного… Так вот, заглянул я к Шершневу в приемную, поздоровался с секретулей, представился и спрашиваю: «Примет ли меня ваш босс?» Та говорит: «Сейчас узнаю». Позвонила ему, сказала, кто я, и сразу кивает на дверь, дескать, заходите. Я и зашел. Прохожу, сажусь, здороваюсь и вдруг понимаю, что Шершнев уже успел опрокинуть пару-тройку. Но мне-то что? Я же не из ГИБДД, а он не за рулем. Начинаю задавать вопросы. Вопросы ничего, собственно, не значащие: как давно Евгений Михайлович Суслов работал у них, с кем поддерживал дружеские отношения и все такое прочее. Он отвечает, а сам трясется от страха: губы белые, на лбу испарина, двух слов связать не может, заикается. Думаю, что-то тут нечисто. Не зря же мужик чего-то боится. Но вопрос, чего? По официальной версии Суслов погиб в результате несчастного случая, и все на студии это знают. А Шершнев ведет себя так, словно самолично прикончил оператора. И тогда я начал его крутить и так и эдак! А он никак не колется. Намучился я с ним. Вижу – толку никакого. И тогда я возьми да и брякни: «Господин Шершнев, а вы часом не знакомы с этой девушкой?» – и фото Потаниной показываю. Он вдруг побелел еще сильнее и еле слышно отвечает: «Н-нет». Но я-то вижу, что он узнал ее, только боится в этом признаться. Тогда я говорю: «Посмотрите внимательнее». – «Да, вы правы, – наконец отвечает, – я ее вспомнил. Пару месяцев назад она проходила у нас пробы. Мы искали новый типаж для рекламы. Увы, но эта девушка нам не подошла».

– Потанина пробовалась на «Вест-ТВ»?!

– Выходит, что да, – кивнул Семен. – Но самое интересное впереди. Когда я сказал Шершневу, что Потанина погибла, он даже не удивился. Попытался придать лицу расстроенное выражение, но у него ни хрена не получилось… Слушай, а может, это он Потанину задушил?

– Он?.. Чушь какая-то!

– А почему «чушь»? Взять того же Чикатилу! Вполне респектабельный гражданин, у которого и дома, и на работе все было в полном порядке. Тем не менее в свободное от работы время он убивал и насиловал молоденьких девочек. Хобби у него такое, видите ли… А чем Шершнев хуже?

– Ну ты загнул, дорогой. Тебе бы сценарии писать для Голливуда, а не на Литейном работать!

– Что ж, я подумаю над твоим предложением. Сценарии, говорят, весьма прибыльное занятие. А теперь аргументируй, почему известный продюсер не может быть тем самым Мясником, за которым мы охотимся вот уже много лет.

– Хотя бы потому, что два года назад, когда Мясник впервые объявился, Шершнев еще жил за границей. Да и зачем ему это? Если только у него нет психических отклонений. Но как это проверить? У нас нет серьезных доводов, чтобы копаться в его медицинской карточке. Да и вряд ли там имеются соответствующие записи…

– Нет серьезных доводов? – Семен многозначительно усмехнулся. – Тогда слушай дальше. Когда он узнал Потанину, я спросил у него: где он был в прошлую пятницу. В тот вечер, если ты помнишь, и произошло убийство. И знаешь, что он ответил? Что весь день и всю ночь проторчал у любовницы. Сексом они, видите ли, занимались. И ответил, между прочим, без запинки.

Парамонов криво усмехнулся.

– Ты что, всерьез подозреваешь Шершнева?

– Лично я с ходу не отвечу, чем занимался десять дней назад. Если напрягу мозги, может, вспомню. А может, и нет.

– Проверить его алиби проще простого. Шершнев назвал имя любовницы?

– Нет. Стал вешать лапшу, что он – джентльмен и все такое прочее. Я сразу просек, что это фигня, и стал на него давить. В конце концов Шершнев раскололся. И знаешь, кто эта секс-бомба? Некая Вера Сотникова, студентка театрального вуза.

– Послушай, а ты не перебарщиваешь? По-моему, твои подозрения яйца выеденного не стоят.

– Нет, – твердо возразил Семен. – Потому как в тот день Веры Сотниковой вообще не было в Питере. Она вместе с труппой одного из театров ездила на гастроли в Воронеж. И вернулась только на следующий день после убийства… – Заметив, как вдруг осунулось лицо Парамонова, он с тревогой спросил: – Эй, что с тобой? Ты чего такой бледный?

– Голова кружится… – пробормотал тот. – Да не волнуйся, это сейчас пройдет. Я с самого утра ничего не ел, только кофе пил. Да и за Вальку волнуюсь…

– Хочешь, я сбегаю и куплю тебе гамбургер?

– Не надо. Лучше скажи, откуда тебе известно про Сотникову?

– А я на всякий случай решил подстраховаться и позвонил в театр, где она подрабатывала. Там и узнал и про Воронеж, и про гастроли. Вывод напрашивается сам собой – в прошлую пятницу Сотниковой не было в Питере…

Семен не успел договорить, так как телефон, стоящий на столе, подал громкий сигнал. Парамонов поднял трубку:

– Алло?

Несколько минут он молчал. Затем, бросив короткую фразу: «Я все понял, немедленно выезжаем», осторожно опустил трубку на рычаг. Стараясь не смотреть на Семена, сухо сообщил:

– Валька погиб. Его застрелил этот придурок-таксист. А сам потом отравился…

– Черт побери, – не сдержавшись, выругался Савин, даже не дослушав до конца аргументы Липницкого. – За что я плачу тебе такие бабки? Вы что, не могли предупредить этого алкоголика, чтоб попридержал язык?!

Савин выходил из себя редко, но в гневе был страшен и патологически некрасив: покрывался багровыми пятнами, его речь становилась сбивчивой, полный подбородок подрагивал, как у припадочного. В этот раз состояние его было таково, что он едва сдерживал рвущуюся наружу ярость. Однако, выпустив пар, немного успокоился, пришел в норму.

Примерно сорок минут назад Липницкий принес ему кассету, на которой был записан разговор Родиона Шершнева с оперативником. Разговор опасный, потому как в нем пьяный продюсер признавался в том, что был знаком с погибшей Потаниной.

С некоторых пор в кабинете Шершнева были установлены подслушивающие и подглядывающие устройства. Это давало возможность контролировать каждый его шаг. Нельзя сказать, что Савин не доверял своему компаньону. Они делали общее дело, в котором Шершнев завяз так же глубоко, как и все остальные. Но, в отличие от остальных, продюсер был непредсказуем. Он мог ни с того ни с сего выкинуть какой-нибудь фортель, а потом с невинным видом уверять, что ни в чем не виноват, что все это – пустяки, которые рассосутся сами собой. Вот и сегодня он вдруг взял и ляпнул, что знал Потанину. Ну и какого хрена, спрашивается, он это сделал? Под воздействием алкоголя? Или просто потому, что нервишки не выдержали? А вдобавок ко всему соврал, что прошлую пятницу провел в обществе Веры Сотниковой. Ну, а ее-то зачем приплел?

Усилием воли подавив в себе желание разнести вдребезги магнитофон, Савин присел к столу и несколько минут молча перекладывал какие-то бумаги. Липницкий стоял рядом и тупо рассматривал носки собственных ботинок.

Первым нарушил молчание Савин:

– У тебя есть толковые предложения?

– Нет, – покачал головой Липницкий. – Толковых нет.

– Но хоть какие-то соображения имеются?

– Какие-то имеются. Может, обратиться к Кайзеру? Автомобильная катастрофа, несчастный случай в бассейне… Родион много пьет, так что это будет выглядеть вполне правдоподобно…

– Не пойдет! – мрачно перебил Савин.

– Почему?

– Да потому, что это не выход. Я давно уже перестал верить этому дурацкому афоризму – нет человека, нет проблемы. Как показывает практика, проблем только прибавляется… А тебя послушать, так скоро в нашей команде останется только два человека – ты да я. А кто тогда работать будет?…

– Ну и что же делать? – тупо спросил Липницкий.

– Пока ничего. Иди занимайся своими непосредственными обязанностями. Я что-нибудь придумаю.

Когда за полковником Липницким закрылась дверь, Савин решительно пододвинул к себе сотовый телефон и набрал номер своего давнего друга, который с некоторых пор занимал один из ключевых постов в питерской мэрии. После пятнадцатиминутного разговора Савин мог вздохнуть с облегчением. Друг пообещал, что с завтрашнего дня работников студии «Вест-ТВ» больше никто не побеспокоит, а провинившимся оперативникам, которые посмели копать под самого Макарова и позорить честное имя известного продюсера Шершнева, объявят строгий выговор. Если же они не перестанут совать свои носы куда не следует и отрывать от творческого процесса персонал студии, то будут уволены без права восстановления в прежней должности.