23
За несколько последующих мгновений много чего случилось!
Когда у тебя к горлу прижато лезвие кинжала, положение, слов нет, хорошим не назовешь. Но и безнадежным его поручик Голицын не считал: научен был Сергей освобождаться из задних захватов, с кинжалами там или без. Не все потеряно, есть шансы, есть! Сейчас нужно уйти на низкий полуприсед, при этом резко крутанувшись в бедрах и сильно подав назад согнутую в локте левую руку. Если локоть попадет точно в солнечное сплетение не ожидающего сопротивления врага, на секунду вышибив из него дух, тот не успеет перерезать Сергею глотку. А еще хорошо бы добавить удар пяткой сверху по своду стопы опорной ноги противника, круша тонкие косточки. Это гарантированно вызывает у врага болевой шок.
Так бы Голицын и поступил, в таком случае шансы что выжить и победить, что погибнуть от кинжала у него равнялись бы примерно пятидесяти процентам. Половинка на половинку. Но, к счастью, прежде чем действовать, даже в такой вот пиковой ситуации, когда все решают доли секунды, поручик Голицын был приучен думать… В критические мгновения смертельной опасности и мысли обретают невиданную скорость!
«Это не австрийцы! – молнией мелькнуло в мозгу Сергея. – Зачем австрийцам такие трюки с кинжалами? Они, что-то заподозрив, просто подошли бы к нам, человек пять-шесть, наставили винтовки – и все, отцветай моя черешня! Кто так может себя вести, кто тихо нападет с кинжалом в руке на военного в форме унтер-офицера австрийской армии? Только враг австрийцев! А враги наших врагов – наши друзья».
Нужно не вырываться из захвата, рискуя жизнью, а немедленно, не теряя ни секундочки, показать, что он не тот, за кого его приняли! Что он не австрийский унтер, несмотря на форму, что на нем надета!
Как это сделать? Как с ходу показать, что он – природный русак? Да очень просто: Голицын прохрипел такую цветистую тираду на русском матерном, уснастил ее такими заковыристыми оборотами, что любой одесский биндюжник на него с почтительным уважением посмотрел бы!
В ту же секунду он услышал сзади энергичное:
– Не убивать, дубина! Брать живьем!
«А голос-то один к одному, как у Гумилева!» – успел отметить Сергей. Кинжал отодвинулся, ушел вниз, и поручик Голицын резко повернулся: право, любопытно, кто это его чуть не отправил к праотцам?
Ну, точно! Чего-то подобного Сергей и ожидал: на него, с еще хранящей яростный оскал бородатой физиономии, смотрели глаза Ибрагима Юсташева.
– Виноват, камандыр, не рассматрел! Обознался, чуть тебя не зарэзал! – удивленно произнес фельдфебель, вглядываясь в переодетого Голицына.
– Своя своих не познаша! – раздался ироничный голос Щербинина, рядышком с которым баюкал вывихнутую руку и постанывал еще один из пластунов. Щербинин тоже оказался не прост, «взять живьем» его не получилось. – Не хнычь, ты уже мальчик взрослый. Давай рученьку сюда, я же тебе ее и вправлю, научен.
– Господа! – шагнул вперед из-за угла лабаза Николай Гумилев. – Раз уж мы так счастливо встретились, то свидетели этого радостного события нам не нужны. Давайте-ка все быстренько в укрытие, за мной. Во-он к тому старому товарняку, там хороший ровик есть, два взвода спрятать можно и ни черта снаружи не заметно.
– Сколько человек вы привели? – спросил Голицын, когда все они оказались в широкой и глубокой канаве, протянувшейся за одним из запасных путей. – Велики ли потери? Как вы вообще оказались в Збараже, на станции?
– Со мной пятнадцать человек, – ответил Гумилев. – Трое легко ранены. Пятерых мы потеряли убитыми, еще у семерых ранения средней тяжести, хоть есть один тяжелый. Их я оставил в предместье, у знакомых Крука. Гриц Богом клянется, что не выдадут. Я ему верю.
– Ни, шо вы, паны!.. – истово закрестился крестьянин, который так и не отстал от отряда. – Мамой покойной клянусь и Господом нашим Иисусом: не выдадут!
– Я тоже верю, – кивнул Голицын.
– Как и почему оказались здесь? А где ж еще нам оказаться? – продолжил Гумилев. – Во-первых, австрийцам не придет в голову искать нас в городке, у них мозги не так устроены. Уверен, что они полагают: после провала засады мы драпаем к линии фронта, смазав пятки салом. Чтобы смыться к себе. Сами они, не сомневаюсь, так и поступили бы. Во-вторых, вас, поручик, вместе с графом бронепоезд унес в эту сторону, вот мы и отправились на поиски; своих командиров бросать как-то не приучены. В-третьих, я был почти уверен, что бронепоезд тут, некуда ему больше деваться. Значит, следует попытаться его захватить. Полученный нами приказ ведь никто не отменял. И еще: сразу после того, как мы скрылись в лесу, я набросал краткое донесение в штаб фронта, генералу Брусилову. Я приказал одному из пластунов – Юсташев посоветовал, кому именно можно поручить такое задание, – срочно и на полной скорости двигаться к линии фронта, назад, по нашим следам. Ни в коем случае не ввязываясь ни в какие стычки, хоть бы пред ним оказались собственными персонами император Франц Иосиф и кайзер Вильгельм, перепившиеся до зеленого змия и без охраны. Скрытно переправиться на наш берег и добраться до ближайшей воинской части, откуда связаться с Ровно, со ставкой Брусилова. И, когда его привезут в штаб фронта, отдать мое донесение лично в руки Брусилову либо Каледину. В донесении я кратко изложил все, что случилось с отрядом после переправы через Стырь. И отметил, что загадочная цистерна повышенной вонючести в ордере бронепоезда действительно имеется. Кроме того, я позволил себе сослаться на мнение господина поручика Щербинина относительно возможного содержания этой цистерны.
– Вы писали прямым текстом? – тут же спросил Голицын.
– Обижаете, князь! – фыркнул Николай Степанович. – Обусловленным шифром, который знают лишь четверо человек: Брусилов с Калединым и мы с вами. Жаль, что наш беспроволочный аппарат работает только на прием, хоть все едино – гроза помешала бы вести передачу. С другой стороны, даже хорошо, что генералы поговорят с непосредственным участником событий.
«Повезло мне с заместителем, – довольно подумал Сергей. – Отличный офицер! Я бы все сделал точно так же».
– Что ж, давайте танцевать от печки, господа, – сказал он вслух. – Печкой в данном случае станет то, что мы с поручиком Щербининым разжились вражеской формой. Признаться, мы уж собирались штурмовать штабной вагон вдвоем. Теперь, с такими орлами, – Сергей дернул подбородком в сторону Юсташева и прочих горцев, – штурм становится реальным.
– Так прямо и пойдем в атаку церемониальным маршем? – иронично приподнял бровь Щербинин. – Под барабанный бой, с развернутыми знаменами?
– Ну, зачем же? – усмехнулся Сергей. – Мы народ скромный, нам помпа не нужна. Используем военную хитрость. Но требуется телегу типа санитарной двуколки раздобыть. Понятно, вместе с лошадкой. А сделать это может только местный житель, который одет в гражданское платье и внимания к себе не привлечет.
Он промокнул выступивший на лбу пот. Благодатная утренняя свежесть, которую принесла гроза, растаяла без следа. Станция наливалась зноем, как чашка кипятком. Пахло мазутом, горячим железом, прогорклой смазкой, угольной пылью и растопленной смолой от штабелей бревен.
– Гриц, подойди сюда, – повернулся к крестьянину Голицын. – Приказывать тебе не имею права, но прошу: раздобудь у себя в предместье повозку. Только денег у нас нет, не взяли мы с собой в рейд деньги, так что извернись как-нибудь. Сможешь? Без грошей?
– А як же? Ни сумлевайтеся, пан командир! Яки там гроши? Мы це дило трошки без грошив розжуем! – бодро ответил Крук. – А медалю вы мени потом спроворите?
Голицын рассмеялся:
– Если живы останемся, так хоть две! Даю слово офицера: будет тебе медаль и денежная премия. И вот еще что: где хочешь, раздобудь стручок жгучего красного перца. У вас такие в ходу? В борщи хозяйки кладут, когда есть из чего борщи варить… Вот и превосходно.
Крук довольно кивнул, выбрался из канавы и исчез в густых зарослях лебеды.
– Сопрет он ту повозку с лошадью, – убежденно сказал Гумилев. – А на кой леший вам, князь, понадобился перец? Жизнь кажется слишком пресной?
– Всенепременно сопрет, – согласился Голицын и вздохнул. – Ну, Господь простит. Возьму его грех на душу. Перец? Э-э… пригодится. Пусть это пока останется моей маленькой военной тайной, а то засмеете. Теперь, господа, обдумаем диспозицию…
