Глава 7
Трепетала на ветру маскировочная сеть. Пластиковый столик качнулся, когда Лаврухин положил на него руки. Напротив Владимира Николаевича сидел полковник Емельянов и нервно крутил в пальцах незажженную сигарету. Тут имелся свободный стул, но капитан Гришанов стоял, заложив за спину руки, и смотрел на позицию своих бойцов.
Невдалеке виднелась палатка, которую подполковник Лаврухин раздобыл для уфологов на военных складах. Молодые люди обживались на новом месте. Конечно же, их исследования были прерваны, но Владимир Николаевич пока запретил им возвращаться за вещами. Он обещал послать к стоянке своих людей.
Лаврухин расправил карту и стал излагать полковнику свои соображения:
— Смотрите, товарищ полковник, какая складывается ситуация. Вот здесь были убиты пограничники. — Карандаш обозначил точку на карте. — Мы ошибочно полагали, что бандиты вернулись на территорию Афганистана. Наша ошибка стоила жизни старому пастуху, внук которого, к счастью, сумел спастись. — Карандаш обозначил следующую точку на карте, и Лаврухин соединил их прямой линией. — В дальнейшем я не исключаю новых нападений. Бандиты отличились в ущелье. — Подполковник обозначил на карте точку, но пока не стал соединять ее линией с предыдущей. — И вот последнее: нападение на уфологов. О точке в ущелье пока забудем, это лишь мои предположения. Но в этих трех наверняка действовали бандиты. Получается почти прямая линия. У их передвижения есть четкая цель. Они не собираются уходить с территории Таджикистана. Будут новые жертвы.
— Я все это понимаю, подполковник. — Емельянов нервно чиркнул спичкой и закурил. — А потому хочу выслушать ваше предложение.
— Мое предложение таково. Надо отменить учения и бросить подразделение капитана Гришанова на ликвидацию бандитов, прорвавшихся на территорию Таджикистана. Готов взять командование операцией на себя. — Лаврухин посмотрел прямо в глаза полковнику.
— Я ожидал от тебя чего-то подобного. — Емельянов глубоко вздохнул: — Но это же территория другого государства, хоть и дружественного. Мы здесь иностранный контингент. Это если выражаться юридически корректно. А ты предлагаешь развернуть боевые действия, не согласовывая их со здешними властями. Ты же понимаешь, какой потом вой поднимется.
— Затягивание по времени ничего хорошего не сулит, товарищ полковник, — четко излагал свои мысли Лаврухин. — Насчет того, что это другая страна, вы верно подметили. Но у нас есть все основания для преследования и уничтожения бандитов. Мы защищаем жизнь своих граждан. — Он перевел взгляд на палатку, возле которой расположились уфологи. — А потом все можно утрясти задним числом.
— Тоже мне, наши граждане!.. — Емельянов состроил недовольную гримасу. — Придурки долбаные. Нашли куда ехать. Нормальные люди в Египет да Турцию ездят отдыхать. А эти сюда поперлись.
— Все равно они наши граждане, нравится вам это или нет. Да и бандитам, я смотрю, без разницы, кого убивать. Если они ликвидируют всех свидетелей своих перемещений, значит, заметают следы более серьезного преступления. Тут однозначно транспортировка наркотиков. Иного я не вижу. Если у нас есть возможность прикрыть эту лавочку, то мы спасем еще тысячи жизней. Заметьте, именно наших соотечественников. Ведь эта чертова наркотическая зараза растекается по всей стране.
— Думаешь, я этого не понимаю? — Полковник вновь с сожалением вздохнул. — Но только ты мне сам говорил, что победителей не судят. А если победы не получится? Тогда ох как судить станут. Перед нами стоит конкретная задача — провести учения, и никто ее не отменял. Поэтому никакой самодеятельности.
— Неужели вы думаете, товарищ полковник, что действие в реальной боевой обстановке принесет меньше пользы, чем учения? Можно задействовать в операции и таджикских военных.
— Учения никто не отменял и не отменит. — Полковник зло ударил ребром ладони по столу. — После них я согласен. Но для этого мне придется все согласовать, сделать запросы, получить добро.
На этот раз вздохнул уже Лаврухин, поняв, что никакими аргументами Емельянова не прошибить.
Владимир Николаевич не удержался и сказал то, чего говорить не следовало:
— Мне этот принцип хорошо знаком. «Больше бумаги — чище задница». Пишите, делайте запросы, а груз, который притащили сюда наркоконтрабандисты, уже уйдет в Россию.
— Слушай, тебе это надо? Мне — нет.
— Кстати, а наш условный противник в курсе того, что здесь происходит? С ними есть связь?
— По условиям учений, они имеют право хранить режим молчания в эфире. Больше я говорить на эту тему не намерен. — Полковник сделал над собой усилие и унял гнев. — Ты, по большому счету, оказался здесь случайно. Натворишь дел и уедешь. А мне тут служить. Я свою карьеру на кон просто так не поставлю.
— Теперь все понятно, товарищ полковник. Точки над «е» расставлены. Разрешите идти?
— Ну что ты на официальный тон переходишь? Сам знаешь, так дела не делаются. Мы с тобой не на параде. Лучше я сам пойду. Нервы ни к черту.
Полковник поискал взглядом, куда пристроить дымящийся окурок. Ни пепельницы, ни даже жестянки из-под растворимого кофе поблизости не наблюдалось. Емельянов выбил тлеющий табак на землю, растер его подошвой и сунул окурок в спичечный коробок.
Ради справедливости Лаврухин подумал о полковнике и приятное: «Хорошая привычка. Дело даже не в том, что мусорить где попало плохо. Иногда по оставленному окурку можно восстановить всю картину произошедшего, выйти на след противника».
Даже не прощаясь, Емельянов вышел из-под маскировочной сети и направился к командирскому «УАЗу», возле которого его дожидался водитель-контрактник.
Лаврухин обернулся к Гришанову и спросил:
— А ты что думаешь на этот счет, капитан? Что-то ты ни слова не проронил. Ты за кого, за наших или за немцев? — Подполковник хитро прищурился.
— Кто же тут наши и кто — немцы?
— Дурачком только не прикидывайся. Все ты прекрасно понимаешь.
— Я человек военный, значит, подневольный, — попытался уйти от ответа Гришанов.
— Военный человек в первую очередь должен думать, а не только приказы исполнять. Ты и за себя самого отвечаешь, и за жизнь ребят. Если что случится, простить себе не сможешь.
— А у вас так случалось, чтобы из-за вашей оплошности люди погибли? — Капитан все-таки поддался, пошел на откровенность.
Лаврухин четко прочувствовал этот момент. Его нельзя упускать. Так можно наладить связь с Гришановым на ментальном уровне.
— Случалось, причем не раз. Потому и говорю. Не повторяй чужих ошибок. Погоны, должность — это все мишура. Для офицера главное — честь и профессионализм.
— Давайте вернемся к проблеме учений, — предложил капитан. — Раз задача поставлена, ее следует выполнять.
— Следует, — согласился Лаврухин.
— Времени на подготовку у условного противника было достаточно. Лично я ожидаю нападения этой ночью, — высказал догадку капитан.
— Значит, поднимаемся на нашу высотку, — резонно предложил Лаврухин. — В конце концов, я должен тебя контролировать. Вернее сказать, наблюдать за твоими действиями, — поправился подполковник, поняв, что каждое неосторожное слово воспринимается Гришановым с обидой.
Солнце ушло за горы, и темнота в ущелье сгустилась. Осторожно зашуршали ветви кустарника, маскировавшего микроавтобусы. Люди Али Назара один за другим выбирались из машин. Вооружились они основательно: минометы, гранаты, подсумки со снаряженными рожками, имели даже несколько «ПТУРСов». Носильщикам было не привыкать тягать на себе тяжести. И не важно, какие именно: наркотики, кирпичи в рюкзаке или же оружие, лишь бы за это платили. Они родились и выросли во время бесконечной войны и никаким мирным профессиям обучены не были. Весь смысл их жизни, источник заработка сводился к услужению Али.
— Пора, — сказал командир.
Отряд растянувшейся колонной двинулся по дну ущелья. Впереди, как обычно, продвигался Карим Наджиб.
Но на этот раз он не уходил далеко и часто докладывал:
— Впереди все чисто.
Когда до конца ущелья оставалось около двух километров, Али не стал рисковать. Он увел свой отряд горной тропинкой. Лишнее расстояние, зато выигрыш в безопасности.
Отряд оказался на небольшом плато, с которого уже можно было наблюдать и замаскированную позицию российских десантников, и высотку, которую предстояло занять боевикам. Наджиб всматривался в пейзаж и сомневался:
— Там никаких признаков жизни. — Он указал на позиции десантников.
— Я точно знаю, что они сейчас на месте. Мы устроим им ад. — Назар ухмыльнулся.
Кариму вновь показалось, что командир обладает каким-то удивительным даром замечать скрытое, предвидеть будущее. Уходя с небольшого плато, уступом нависавшего над глубоким ущельем, Али оставил там сапера. Многие участки своих маршрутов командир заранее готовил для обороны или нападения.
Подрывник, оставшийся на плато, сдвигал камни, освобождая отверстия, просверленные в мягкой скале. Он закладывал в них взрывчатку, вставлял детонаторы, скручивал и разматывал провода. На то, чтобы заминировать заранее подготовленный участок, у него ушло немного времени — не больше часа. Вскоре он уже сидел, укрывшись за скалой. У его ног лежала рация, по которой он в любой момент мог получить приказ подорвать заряды.
Али и его люди уже находились у подножия господствующей высотки, склоны которой капитан Гришанов посчитал непреодолимыми для людей без специальной альпинистской подготовки. Однако если ты родился и вырос в горах, то тебе не нужно проходить какие-то курсы и тренинги. Ты с детства приучен карабкаться по камням, с первого взгляда определять, какой из них устойчив, а какой может не выдержать твоего веса и сорваться. Такие умения жители гор впитывают в себя с молоком матери. Ведь горы — их родной дом, среда обитания. Они для них так же дружелюбны, как равнины для жителя средней полосы России.
Наркоконтрабандисты были приучены передвигаться абсолютно бесшумно. Им не требовалось подсвечивать себе путь фонариками. Глаза этих людей уже привыкли видеть в темноте.
Наджиб вытащил из рюкзака небольшой спортивный арбалет, легкий как пушинка, сделанный из углепластика. К хвосту дротика он прикрепил тонкий и прочный синтетический тросик, аккуратно уложенный в бухту, и прицелился. Чуть слышно щелкнул спуск, прозвенела тетива. Дротик вспорол воздух, ушел вверх, а затем, заложив дугу, стал снижаться.
Выстрел оказался метким. Трос перехлестнуло через ствол дерева, росшего на скале. Его корни как лапы паука охватывали камни, глубоко впивались в расщелины в поисках живительной влаги.
Али стал подавать тросик руками вверх. Тяжелый металлический дротик спускался. Вскоре канатная дорога, ведущая к середине неприступного склона, была готова. Ловко перебирая альпинистскими зацепами, по ней заскользил вверх один из носильщиков. Он уселся, свесил ноги по обе стороны наклонно растущего дерева и закрепил на нем легкую ручную лебедку. Хорошо смазанный механизм работал бесшумно. Миномет, прицепленный к тросу, плавно пошел вверх.
Убедившись в том, что подъемник работает исправно, к носильщику поднялся и Назар. Он вновь спустил арбалет, и еще один тяжелый дротик ушел в небо, увлекая за собой тонкий прочный трос. На этот раз точкой опоры был выбран выступ скалы. Теперь уже можно было подняться на самую вершину. Все происходило почти в полной тишине. Российские спецназовцы не смогли бы ничего рассмотреть даже в приборы ночного видения. Ведь подъем осуществлялся с невидимой для них стороны высотки.
Назар устроил две минометные позиции на уступе, недосягаемом для прямого огня. Автоматчиков он расположил на вершине, затем мечтательно посмотрел в ночное небо. Назар любил такие моменты, когда ощущал себя полным хозяином положения, сумел перехитрить врага.
Временами командир контрабандистов даже верил в то, что на самом деле является идейным борцом за веру. Это было что-то вроде наркотика, из которого он черпал жизненные силы. Тупая стрижка денег за наркотики окончательно опустошила бы его душу. Ему постоянно требовался допинг, адреналин. К этому он приучил своих людей. Они не просто убивали свидетелей, совершали нападения, но считали себя участниками и вершителями великого справедливого дела.
Ветер звенел в ушах, и Али чувствовал себя властелином мира. Одно движение его руки, короткий негромкий приказ — и мирная ночная тишина взорвется. Земля загорится под ногами у его врагов. Командир сделал отмашку. Один за другим ухнули минометы. Снаряды со свистом понеслись в темноте. Затем на склоне горы полыхнули два огненных взрыва.
— Недолет, — констатировал Назар и лично взялся корректировать огонь: — Теперь уже ближе. Следующий залп ляжет в цель.
Лишь только ухнули минометы, капитан встрепенулся:
— Я же говорил, что сегодня. Началось!
Лаврухин прислушался к свисту, и этот звук ему не понравился. Плохое предчувствие подтвердилось. Ниже по склону громыхнули два взрыва. Полыхнул огонь, разлетелись осколки.
— Они что, боевыми?.. А если бы промахнулись и угодили по нам? — В голосе капитана послышался непритворный испуг.
Последние сомнения развеялись, когда следующий залп лег ближе.
— Всем занять боевые позиции! Надеть каски! — кричал капитан.
Спецназовцы, десятки раз повторявшие это на тренировках, занимали позиции.
— Они на обратном скате минометы установили, — озвучил очевидное капитан.
Тут с соседней высотки ударили автоматные и пулеметные очереди. Пули крошили камень. Осколки разлетались во все стороны.
— Открыть ответный огонь! — приказал Гришанов, на какое-то время забыв, что оружие у его людей заряжено холостыми.
В этот момент Лаврухин понял, что пришло время принять командование на себя. Он уже сообразил, что дело нечисто и что условный противник превратился в реального. Подполковник еще не сформулировал для себя, каким образом это могло произойти, но знал, что бойцам угрожает реальная опасность. Противостоять ей патроны-хлопушки да взрывпакеты не смогут.
— Всем укрыться! — крикнул он, понимая, что следующий залп минометов накроет укрепленную площадку.
Странное дело: по идее, его приказ должен был продублировать или отменить капитан, но бойцы почувствовали командирские интонации. Этому голосу нельзя было не повиноваться. Подполковник и сам завалился за камень, увлекая за собой капитана. Свист приближающихся снарядов нарастал, давил на уши. Полыхнуло в самом центре позиций. Содрогнулась земля. Камни и осколки полетели во все стороны. Площадку заволокло дымом. Послышались крики и стоны раненых.
— У кого рожки снаряжены боевыми? — крикнул Лаврухин.
По условиям учений у солдат ничего подобного не должно было иметься, но запасливых спецназовцев оказалось не так уж мало — двенадцать человек. Трассеры чертили ночь. Стучали автоматы. Ухал миномет. Противник явно намерился стереть позиции спецназовцев с лица земли и вполне преуспевал в этом.
— Отходим! — Лаврухин уже полностью распоряжался подразделением. — Главное сейчас — рассредоточиться.
— Я останусь здесь с несколькими бойцами, — предложил капитан.
Подполковнику хотелось зло спросить, мол, какого хрена ты здесь торчать будешь, если минометчики уже пристрелялись, а у тебя только холостые патроны? Но он тут же сообразил, что капитан прав. Ведя огонь холостыми, он отвлечет противника на себя, позволит уйти уцелевшим спецназовцам, даст им возможность перегруппироваться.
— Предложение принято, капитан. Оставайся с пятью бойцами. Остальные за мной!
Решение было принято вовремя. Когда очередной залп лег на площадку, капитан с автоматчиками уже надежно укрылись за камнями. Подполковник и остальные спецназовцы уже находились на противоположном от высотки склоне горы.
Гришанов со своими бойцами просто создавал видимость наличия людей на позициях. Али видел вспышки выстрелов. Понять, стреляют холостыми или боевыми, он не мог. Им владела сейчас лишь жажда подавить это слабое, чисто виртуальное сопротивление.
Подполковник отыскал взглядом старшего по званию среди выведенных им бойцов и скомандовал:
— Те, у кого есть боевые, — со мной. А остальных, лейтенант, забирай. Выводи из-под огня.
— Есть, — ответил совсем еще молодой лейтенант и тут же спросил: — А потом что?
— Придумай. Если мне не изменяет память, у вас на базе есть небольшой склад с боеприпасами для занятий. Вот и дуй туда.
— А потом?
— Преследовать отступающего противника.
— Так они же еще не ушли, товарищ подполковник!
— Поверь мне, уйдут. Короче, действуй по обстановке. Голова на плечах есть.
Наверху еще пару раз громыхнуло.
— За мной! — скомандовал подполковник и побежал, огибая небольшую гору.
Те бойцы, которым посчастливилось или не посчастливилось иметь при себе рожки, снаряженные боевыми патронами, последовали за ним.
— Ни одного выстрела, пока не выйдем на позиции. Передвигаться скрытно, — на ходу отдавал приказания Лаврухин, у которого из оружия имелся лишь табельный пистолет.
Ночная стрельба заставила проснуться уфологов. Да и сон после всего пережитого не очень-то шел им в голову. Роман выглянул из палатки и увидел две ярких вспышки на склоне горы. Трассеры прочерчивали ночь. Ухал миномет.
— Ребята, выходите! Есть на что посмотреть.
Кирилл и девушки, кутаясь в одеяла, выбрались наружу.
— Красиво! Хоть кино снимай, — восхитилась Наташа. — Все тебе по-настоящему. И взрывы, и дым. Давайте посмотрим.
Парни взяли свои одеяла, расстелили их на земле, и вся компания принялась смотреть на происходящее.
— Масштабно учения проводят. Только авиации и танков нет, — проговорил Роман.
— Вот из-за таких учений представители инопланетных цивилизаций с нами и связываться не захотели, — хмыкнул Кирилл. — Подумали, что тут война идет.
Али рассчитал все заранее. Приблизительную численность спецназовцев он знал. Имелся у него и план укреплений. Внезапность нападения давала ему большие преимущества. Самые серьезные разрушения и потери противнику должны были нанести первые залпы.
Теперь ему самому приходилось остерегаться сюрпризов. Было мало шансов, что русские свяжутся с таджиками и поднимут в воздух вертолеты. Но все же такая возможность имелась. К тому же нельзя было исключать, что у спецназовцев все же окажутся настоящие боеприпасы. Солдаты, уцелевшие при минометном обстреле, покинут свои позиции и попытаются окружить высотку. Вот тогда-то она из выгодного в смысле ведения боевых действий пункта превратится в ловушку.
Назар нашел в себе силы отказаться от желания подавить из минометов последние огневые точки.
— Прекратить огонь! Уходим! — крикнул он своим людям. — Всем вниз, занять оборону и только потом спускать минометы!
Носильщики один за другим скользили по тонким тросам, исчезали в темноте у подножия высотки и занимали позиции, заранее отведенные им.
Лаврухин бежал, увлекая за собой бойцов, хотя, вообще-то, по уставу ему следовало находиться позади подразделения. Законы войны жестоки. Убьют командира — произойдет дезорганизация. Но сейчас подполковник плевать хотел на некоторые положения уставов. Он взял на себя ответственность, принял решение, а потому и должен был отвечать за него.
Владимир почувствовал, как его нога зацепила растяжку. Щелкнула предохранительная скоба. Негромко отозвался капсюль. Теперь в его распоряжении оставались считаные секунды, пока горел замедлитель гранаты.
— Ложись! — крикнул он, упал сам и прикрыл голову руками.
Взрыв прогремел совсем близко. Осколки со свистом пронеслись над самой головой. Подполковника спасло лишь то, что он оказался в неглубокой ложбинке.
— Все целы? — только и успел спросить он, как из-за близлежащих камней ударили автоматные очереди.
Благо дым и пыль после взрыва еще окончательно не рассеялись, Лаврухину удалось отползти.
— Стрелять только одиночными. Экономить боеприпасы! — отдал приказ подполковник, хотя спецназовцы уже и сами понимали, как им следует действовать.
Лаврухин не собирался идти в атаку. Для этого у него не было сил и средств. Он просто собирался задержать противника перестрелкой до того времени, пока подойдет подмога.
Но у Али имелся свой собственный план. Он не собирался засиживаться здесь. Его люди, отстреливаясь, отходили в сторону ущелья. Бой принял странный оборот. Перестрелка, отход, вновь пальба. Лаврухина не покидало чувство, что его людей куда-то заманивают. Словно подсказывают, куда им двигаться. Поэтому он вел преследование осторожно, не идя на сближение. По его прикидкам, противостояло ему десятка полтора стволов. Так что ситуация являлась небезнадежной. Пойдя на хитрость, можно было даже попытаться захватить бандитов.
Лаврухин переползал от одного бойца к другому и командовал:
— Вы продолжайте стрелять, а вы со мной!
Он разделил группу на две части. Одна осталась на позициях. Другую подполковник повел в обход. Али не заметил этого маневра. Владимир вывел своих людей в тыл бандитам и открыл огонь. Он не рассчитывал нанести существенных потерь. Условия боя исключали это. Темнота, недостаток боеприпасов. Но психологический эффект был достигнут.
— Вы окружены! — крикнул Владимир. — Бросайте оружие! Даю вам минуту на размышление! Время пошло!
Выстрелы смолкли с обеих сторон.
«Неужели удалось?» — не мог поверить Лаврухин, поглядывая на циферблат командирских часов.
Если бы у его группы было много боеприпасов, то он точно выиграл бы бой даже без всяких хитростей. Все же уловка не сработала до конца. Али и все его люди понимали — на их руках столько крови, что прощения им не может быть.
Затрещали автоматы. Застучал ручной пулемет. Лаврухину и его бойцам только и оставалось, что вжаться в землю. Назару легко удалось прорваться сквозь редкое кольцо окружения.
— За ними! — приказал подполковник, выхватывая пистолет.
Теперь те и другие уже не делали коротких остановок для позиционной перестрелки. Бандиты просто уходили ущельем, отстреливаясь, преодолевали один поворот за другим. Хороший боец знает, что основная опасность не та, которая очевидна. Смотри по сторонам. Оборачивайся. Не забывай глянуть вверх.
Вспышки выстрелов освещали ущелье. Отряд Али вел огонь из-за гряды камней, заставляя группу Лаврухина прижиматься к скалистой стене ущелья. Подполковник вскинул голову и заметил каменный выступ, нависающий над его бойцами. Он даже не успел подумать, но чутье уже ему подсказало, что это место опасно.
Так случается в момент мобилизации сил. Приходит прозрение. Время для человека словно размывается. Он начинает видеть на несколько секунд вперед. А может, прозрение и ни при чем. Просто мозг начинает работать быстро-быстро, как гигантский компьютер, просчитывает все возможные варианты и останавливается на правильном.
— Быстро назад! Отходим! — Подполковник буквально толкал бойцов в спины.
Тут наверху громыхнуло. Это подрывник по команде Али взорвал заряды тротила, заложенные в шурфы. Скальный выступ дал трещину и развалился на отдельные камни, которые с грохотом полетели в ущелье, поднимая клубы пыли.
Отдай приказ Лаврухин секундой позже, и его группа оказалась бы целиком погребена под каменными обломками. Один из них, размером с кулак, врезался в землю, отскочил и ударил подполковника в голову. Из разбитого виска хлынула кровь. Владимир качнулся, потерял сознание и упал на пыльную землю.
Он очнулся оттого, что молодой лейтенантик тряс его и спрашивал:
— Вы меня слышите, товарищ подполковник? Вы меня слышите?
Лаврухин открыл глаза. Уже светало.
— Слышу, лейтенант.
Как оказалось, подполковник не зря доверился этому молодому офицеру. Тот сделал все, что только мог. Лейтенант не стал терять время на то, чтобы отыскать прапорщика с ключами от склада. Он просто сбил замок, вооружил людей, успел связаться с командованием и привел спецназовцев в ущелье. Правда, опоздал. Но это была уже не его вина. Никто бы на его месте не успел раньше.
— Таджикские военные и милиция уже перекрывают все дороги в районе. Высланы патрули. Им не дадут уйти, — докладывал лейтенант. — А если бандиты попробуют здесь где-нибудь схорониться, то их из-под земли достанут.
— Будем надеяться, лейтенант, — сказал Лаврухин и закашлялся. — Черт, каменной пылью надышался. В горле скребет. — Он принял у лейтенанта фляжку, сделал несколько глотков и только потом спросил: — Какие у нас потери?..
Ущелье — это удобная тропа, что-то вроде дороги. Прорытое за тысячелетия водными потоками, оно не создает непреодолимых препятствий. Иди себе и иди. Но это же место является и ловушкой.
Али не сомневался в том, что ему попробуют устроить засаду, а потому провел свой отряд ущельем всего несколько километров. Затем группа начала восхождение по тайной тропинке. Оно проходило тяжело. Один из носильщиков был серьезно ранен в грудь. Он бредил. Его тащили на себе товарищи. Носилки они наспех соорудили из свежесрубленных деревьев.
— Пить, пить… — в полубреду просил он.
— Да нельзя тебе пить, — говорил Наджиб, смачивал пальцы водой из пластиковой бутылки и проводил ими по губам раненого.
Тот жадно слизывал языком капли влаги.
— Мама, это ты? — внезапно спросил он, раскрыв глаза.
По взгляду бедняги было видно, что ничего реального он перед собой не видит.
Али и Карим переглянулись:
— Бредит. Видение у него.
— Мама, почему ты молчишь? Ты здесь? — продолжал допытываться серьезно раненный носильщик.
— Я здесь, — дрогнувшим голосом произнес Наджиб. — На, попей еще немного.
Он вновь смочил пальцы и провел ими по губам раненого.
— Мама, возьми меня за руку, — попросил носильщик.
Этой просьбы Карим уже не исполнил. Изображать из себя женщину было выше его сил.
— Оклемается, будет жить, — произнес командир.
Утреннее солнце золотило вершины гор. Серую ленту асфальтированного шоссе перегораживали металлические бочки, наполненные водой. Они образовали лабиринт, по которому на скорости не проедешь. Только проползешь, особенно если машина большая. Возле них с серьезными лицами прохаживались двое таджикских военных в бронежилетах, касках и с автоматами. Пара их сменщиков отдыхала под навесом.
В перспективе нарисовался небольшой битый грузовичок. Уже издалека было слышно, как постукивает его старенький мотор. Сержант и ефрейтор насторожились. Ефрейтор вскинул бинокль, вгляделся. За рулем сидел немолодой мужчина, явно местный крестьянин. Больше в кабине никого не было. Но вот в кузове, обтянутом брезентовым тентом, могли таиться сюрпризы.
Ефрейтор взял в руки полосатый жезл и вышел вперед. Его напарник-сержант остался стоять на обочине. Автомат он держал наготове. Даже сменщики насторожились и взяли оружие в руки. Они прекрасно знали о трагедии, произошедшей ночью. Погибать просто так никому не хотелось. Уж лучше перестраховаться.
Водитель грузовичка, ржавого «УАЗа» с брезентовой будкой, тоже вел себя очень осторожно. Он издалека трижды моргнул фарами, показывая, что понял сигнал остановиться, сбавил скорость и буквально подполз к импровизированному блокпосту.
— Открой дверцу! — приказал сержант. — Подними руки над головой и выходи из машины.
Немолодой смуглый мужчина в пропитанной потом рубашке повиновался беспрекословно, хотя было видно, что по возрасту ему не так-то легко выбираться из «УАЗа», не прибегая к помощи рук. Ефрейтор обхлопал его, убедился, что оружия нет, заглянул в кабину.
— Пусто, — сообщил он сержанту.
— В кузове у тебя что? — строго поинтересовался тот.
— Овечек везу, — сообщил водитель.
— И никого больше? — прищурился военный.
— Аллахом клянусь, никого.
В кузове и в самом деле тихо блеяли овцы. Но это еще не означало, что между ними не затесались бандиты.
— Открывай и показывай.
— Они молодые, нервные, начнут выпрыгивать, — предупредил крестьянин.
— Ничего, словишь.
Военные встали в отдалении, стволы автоматов направили на кузов, готовые в любой момент нажать на спуск. Хозяин ржавого грузовика осторожно развязал полог, приподнял его.
— Борт опусти. Не вижу.
Военные опасались приближаться к машине.
— Я же говорю, они выпрыгнуть могут. — Мужчина и так еле успевал толкать овечек ладонями в морды, чтобы не высовывались из машины.
— Чего они у тебя такие нервные?
— Так и я нервный, и вы тоже, — не выдержал водитель.
— Открывай борт.
Тихо ругаясь себе под нос, мужчина опустил невысокий борт «УАЗа». Как он и обещал, овечки стали спрыгивать на землю. Хозяин не успевал удерживать их.
— Теперь вижу, что у тебя больше никого нет, — с облегчением сообщил сержант. — Можешь ехать.
— Может, хоть овечек поможете словить?
— Сам словишь, — произнес сержант.
Сказал он так не потому, что не уважал возраст водителя. Просто со стороны зоны, которую перекрыли блокпостами, приближалась еще одна машина. Старый седельный тягач тащил за собой полуприцеп, сверкающую на солнце, сделанную из нержавейки цистерну. Крестьянин бегал возле дороги, ловил овец, и военные уже потеряли всякий интерес к нему. На их лицах вновь возникла настороженность. Кабина у тягача была большая, со спальным местом. Там при желании могло бы укрыться человек десять боевиков.
Сержант вскинул полосатый жезл, указывая, чтобы тягач съехал на обочину и остановился. Зашипела пневматика, скрипнули тормоза. Тяжелая машина с полуприцепом-цистерной замерла, подняв небольшое облачко пыли.
— Открой кабину, подними руки и выходи из машины.
Касым, сидевший за рулем, широко улыбался. Он распахнул дверцу, поднял руки, пошевелил пальцами:
— Товарищ сержант, тут высоко, я не спрыгну. Разбиться можно.
Сержант прикинул, что водитель говорит истинную правду.
— Давай, можешь взяться за поручень и воспользоваться лесенкой, — сказал он, подходя чуть ближе.
Владелец СТО, известный в поселке под кличкой Дядя Ваня, продолжая улыбаться, спустился на землю и дал себя обыскать. Ефрейтор убедился в том, что ни посторонних личностей, ни оружия в кабине нет.
— Что в цистерне?
— Читать умеешь? — продолжая улыбаться, спросил Касым, показывая на черную надпись по борту цистерны, сверкающей нержавейкой.
— «Пропан», — прочитал сержант.
— Теперь понятно, или мне разъяснить? — Касым вел себя слегка нагловато, как и все дальнобойщики.
— Покажи. Открывай цистерну.
— Как я тебе открою? Пропан — это сжиженный газ. Его под давлением на газонаполнительной станции закачали.
Сержант подошел к цистерне и постучал по ней кулаком. Черта с два можно было понять, пустая она или полная. Звук оказался каким-то мутным.
— Я же говорю, хоть сжиженный, но газ, — пояснил Касым.
В глазах сержанта возникли недоверие и настороженность.
Касым поспешил их развеять:
— Заглянуть внутрь, конечно, нельзя, но сейчас ты сам убедишься в том, что я пропан везу.
Касым взял гаечный ключ и подвел сержанта к заднему торцу сверкающей цистерны. В ней имелся огромный люк, притянутый двадцатью мощными гайками. Под люком просматривалась герметичная прокладка.
— Ты что, собираешься все их отворачивать, чтобы я внутрь заглянул? — искренне удивился сержант.
— Этот люк раз в пять лет отворачивают, чтобы цистерну чистить. А я вот для чего взял эту штуку. — Касым обхватил ключом головку вентиля и повернул ее.
Послышалось шипение, и сержант ощутил характерный запах горючего газа.
— Порядок, — согласился он. — Можешь ехать. Только осторожнее. Здесь группа афганских бандитов бродит. Если в твою бочку пуля угодит, то машину по болтикам собирать придется, да и тебя тоже.
— Спасибо, что предупредил. Счастливо нести службу! — С этими словами Касым уселся за руль, дал прощальный сигнал, чем еще больше напугал разбежавшихся овечек, и осторожно провел тягач с длинной цистерной между металлических бочек, заполненных водой.
Миновав блокпост, Касым добавил газу и вскоре уже загнал тягач вместе с цистерной во внутренний двор своего СТО. Закрыв за собой металлические ворота, он взял в руки ключ и отвернул три гайки на люке в заднем торце цистерны. Все остальные были всего лишь камуфляжем, приваренным к люку снаружи.
Внутри цистерны послышался надсадный кашель. В открытом люке показалась всклокоченная голова Али Назара. Он жадно дышал, затем вновь закашлялся и отплевался.
После того как Касым помог ему выбраться, Али произнес:
— Ты газовый баллон, который у тебя к вентилю подключен, чтобы всяким идиотам мозги вправлять, поменяй. Он стравливает. Мы чуть не задохнулись. Прямо душегубка какая-то.
Словно в подтверждение этих слов Карим Наджиб подал через люк небольшой газовый баллон:
— Это точно — поменяй.
Стали выгружаться и носильщики. Когда выбрались двое, товарищи передали им на руки бездыханное тело раненого.
— Вроде бы жив был, когда вы его туда грузили, — удивился Касым. — Ты же говорил, что жить будет? Доктора только надо.
Наджиб передернул плечами:
— Был жив. А потом, когда на блокпост приехали, бредить начал. Пришлось рот ему заткнуть, вот и задохнулся.
Касым широко открытыми глазами глянул на Карима.
— Иначе он всех нас выдал бы. И тебя, кстати, тоже. Так что не смотри на меня так. По-другому было нельзя. Лопата у тебя найдется?
— Лопата — не проблема.
Владелец СТО отошел на минутку и вернулся с двумя заступами и киркой.
— Земля тут твердая, лессовая порода. Без кирки ее лопатой не ковырнешь.
Стучала кирка. Скребли по камням лопаты. Могила понемногу углублялась. Тело уже было завернуто в старую подстилку.
— Хватит, — махнул рукой Али. — Все равно копать здесь никто не станет.
Тело положили в яму, засыпали ее, заровняли землю. Влажный грунт быстро подсыхал, скрывая следы преступления. Носильщики уже спрятали оружие в гаражный тайник и расставляли соломенные тюки прямо на могиле своего собрата.
Евгений Пономарев был исключением в среде своих собратьев по торговле наркотиками. Родился он в Северной столице — Петербурге, в потомственной профессорской семье. Таким образом, его судьба была бы предрешена. Спецшкола с языковым уклоном. Университет. Аспирантура. Защита кандидатской диссертации. Потом работа в одном из престижных НИИ. Получение иностранных научных грантов с последующим переездом в Западную Европу или Америку.
Почти все это в его жизни и было, если не считать эмиграции. Роковую роль в судьбе Евгения сыграло то обстоятельство, что детство его пришлось на то время, когда в старых питерских районах, где жила семья Пономаревых, еще было полно коммуналок. Люди жили и в полуподвальных этажах. Ясно, что там обитали далеко не профессорские отпрыски. Родители Евгения шутливо называли их детьми подземелий. Вот с этой самой шпаной и связался юный Женька. Они и стали его учителями в жестокой уличной жизни.
При этом параллельно шла и другая жизнь. Престижная школа. Университет. Аспирантура. И там, и там Пономарев делал успехи. Шпана, постепенно выросшая и ставшая братвой, ценила его ум и знания. Обладая острым аналитическим умом, Евгений играючи отстраивал преступные схемы, давал советы, при этом сам в делах физически не участвовал. Это и спасло его от отсидок, случавшихся с приятелями.
Вскоре чистая наука перестала интересовать Евгения. Ведь профессия — это всегда способ самореализации, приобретение уважения среди людей. А научными открытиями ни денег больших не заработаешь, ни знаменитостью не станешь. В теперешнем мире, как быстро понял Евгений, все решают только бабки и связи, которые эти самые деньги могут принести. Он сделал свой окончательный выбор. Как раз подвернулся удачный момент. В цепочке наркотрафика освободилось одно из звеньев. Пономарев сделал все, чтобы занять это место.
Деньги потекли рекой. Осторожный Евгений для видимости выкупил два небольших магазинчика в Питере, чтобы при случае иметь возможность хоть как-то объяснить свое благосостояние. Но все же в душе он оставался еще и интеллигентным человеком, профессорским сыном. Во всяком случае, ему хотелось в это верить. Именно потому временами он создавал для себя иллюзию, что та, прежняя жизнь, которую он сам забросил, все еще продолжается.
Передавая Али деньги за товар, он в соответствии с договоренностью со своими компаньонами по преступному бизнесу изъял причитающийся ему гонорар. Носить большие наличные деньги при себе Евгений не любил. Если ты таскаешь при себе серьезные суммы, то они частенько притягивают неприятности. Ведь воры и грабители — люди с хорошей интуицией. Они видят сквозь одежду, кейсы и сумки, знают, что в них лежит. Поэтому после сделки, произошедшей на СТО, Евгений первым делом направился в не особо известный в большом мире, но вполне обитаемый город со старорежимным названием Большевик, расположенный неподалеку от границы с Афганистаном.
Конечно, место для временной резиденции можно было выбрать и в Душанбе. Но в столице куда больше, чем в провинции, усердствуют спецслужбы. Там собраны лучшие их кадры. А вот на периферию попадают одни неудачники и проштрафившиеся личности. Здесь Евгений мог чувствовать себя вполне спокойно.
Первым делом он заехал в банк, где положил деньги на счет, оставив себе лишь самую малость на карманные расходы. А после этого Пономарев отправился домой.
Домом он называл особняк, арендованный на окраине города. Здание старое, пятидесятых годов, принадлежавшее когда-то одному из секретарей райкома партии, выстроено в стиле сталинского ампира. Оно приятно напоминало Евгению о покойных родителях, о просторной питерской квартире. Когда он перебирал варианты, то лишь увидел этот особняк и сразу понял: «Это мое». Даже торговаться не стал, сговариваясь о плате за аренду. По российским меркам это были сущие копейки. Просторный участок, высокий кирпичный забор… Старую, полусгнившую деревянную беседку во дворе он заменил на новую.
Когда Евгений называл арендованный особняк домом, в этом был определенный смысл. Он сознательно не заводил детей, понимая, что преступное занятие может ударить по нему самому. Никогда не знаешь, с какой компанией ребенок свяжется. Потом жизнь твоя окончательно потеряет смысл, если твои отпрыски станут наркоманами. Поэтому он создавал видимость нормальной жизни, сохранил в особняке островок той судьбы, от которой сам и отказался. Пусть Евгений жил этой жизнью всего по несколько дней в месяц, максимум неделю, но это был отдых. В особняке его ждала так называемая жена.
Да, за деньги можно купить все. Вернее, видимость всего. Настоящее не покупается и не продается. Есть разные виды секс-услуг. Обычно это банальное удовлетворение физиологических потребностей. Но есть и экзотические. Евгений предпочел именно такие. За деньги он нанимал одну и ту же молодую женщину, которая в дни приездов старательно исполняла роль его супруги.
Звали ее Мириам. Дочь таджика и русской, она в раннем детстве потеряла отца, а потому и была воспитана не в восточных традициях. Напрямую из рук в руки Евгений с ней никогда не рассчитывался и даже не заговаривал о деньгах. Просто, уезжая, оставлял в холле на столе сумму денег, которую считал нужной, и ни разу не услышал претензий. Эта женщина была великолепной актрисой, которая убедительно играла роль жены.
Евгений загнал машину во двор, бережно взял с сиденья старый пустой отцовский саквояж, который, как он считал, приносил ему удачу. Не успел он подойти к дому, как скрипнула резная деревянная дверь и на крыльцо, кутаясь в синий махровый халат, вышла Мириам. Она выглядела заспанной — так, словно долго ждала, но все равно приезд мужа застал ее врасплох. Женщина не переигрывала, лишь слегка улыбалась, будто любовалась своим супругом.
— Я так долго ждала тебя, — проговорила она вкрадчивым грудным голосом, обнимая Евгения.
Тот, конечно же, понимал, что Мириам приехала в лучшем случае вчера, но изображала, что ждала его возвращения долгие две недели. Сейчас ему хотелось не страсти, всплеска фальшивых эмоций, а домашнего покоя. Тихого и милого.
— Устал с дороги, — проговорил он, целуя фальшивую жену в щеку.
Мириам погладила его по волосам.
— Зря ты не позвонил, прежде чем приехать. Я бы поесть приготовила. А так придется разогревать. Я очень рада видеть тебя.
— Я тоже, — проговорил Евгений вполне искренне.
Он уже и сам начинал верить в собственноручно выстроенный обман. А еще Пономарев знал, что за дополнительную плату абсолютно спокойно смог бы нанять и сообразительного семилетнего мальчишку, который так же искусно, как и его «мать», стал бы разыгрывать роль сына. Залезал бы на колени, задавал вопросы, просил бы поиграть с ним в мяч. Но Пономарев посчитал, что теперь это будет лишним. Не то у него было настроение.
— Подожди, я тебе сейчас разогрею поесть, — сказала женщина, убирая с широкого дивана одежду, якобы случайно брошенную туда.
— У меня есть еще одно дело. Я буду наверху в кабинете, — сказал Евгений.
Насчет дела он не врал. Пономарев вообще старался не обманывать Мириам, просто не говорил ей всей правды.
Евгений поднялся на второй этаж. Кабинет располагался в мансарде. Небольшая комнатка с неровно оштукатуренными стенами, лепным потолком. На старом письменном столе, покрытом зеленым сукном и толстым листом стекла, стоял ноутбук. Его крышка сильно запылилась. Конечно же, Мириам могла убраться и здесь, но она подчеркнуто этого не сделала. Мол, я в твои секреты не лезу, даже подходить к ним близко не хочу. И это вызвало у Пономарева улыбку благодарности. Ведь именно так, по его мнению, и должна была вести себя настоящая жена.
Он вытащил из пластмассовой банки влажную салфетку, слегка отдающую ароматом лаванды, протер крышку и поднял ее. Компьютер еле различимо загудел, экран засветился.
Устроившись в офисном кресле, Евгений защелкал клавишами, набирая пароль в скайпе. Пошел вызов. Единственное, что успел сделать Пономарев, пока ему ответили, — это протереть стекла очков в тонкой золотой оправе. Конечно, можно было бы носить и линзы, так удобнее, но Пономарев комплексовал, что его лицо смотрится слегка по-детски, а вот дорогие очки прибавляли ему солидности.
На экране возникло изображение. Мужчина лет сорока с наголо бритой головой и бычьей шеей, на которой поблескивала золотая цепура в мизинец толщиной, сидел в кожаном кресле. За его спиной виднелось огромное панорамное окно. Между рядов сидений прохаживались люди. За стеклом просматривалось летное поле, на котором замерли самолеты. Вдалеке от взлетно-посадочной полосы беззвучно оторвался огромный аэробус и ушел в небо.
Физиономия мужчины была бандитской, но одежда подобрана приличная, со вкусом. Темная рубашка была расстегнута сверху, потому как, наверное, ни один воротник не сошелся бы на его сильной накачанной шее. Светлый костюм без всякой придури.
— Здорово, Женька, — проговорил он и поднес к губам стакан с янтарной жидкостью.
Передача изображения шла хорошо. Даже можно было различить кусок льда, плавающий в стакане.
— Ну и как дела, Краб? — Евгений назвал друга детства по его старому погонялу.
Обычно он обращался к тем, с кем провел детство, по имени. Но если разговор касался дела, то предпочитал кликухи.
— Перетерли мы с братвой теперешнюю ситуацию. Гнилая она.
— Я и не говорю, что все тип-топ, — согласился Евгений.
— Ты еще не все знаешь. Твой чурек такое замутил!.. В новостях скоро покажут. Ну да ничего, разрулим. Кое-что придумали. Не по скайпу о таком говорить, так что жди и не дергайся. Ты многие проблемы решить можешь. Но если кого-то построить надо, то я помогу. — Всем своим видом Краб показывал, что знает куда больше Пономарева.
Большинство терминалов аэропортов похожи друг на друга. Особенно если ты видишь только фрагмент интерьера на фотографии или на экране компьютера. Но все же Евгений узнал международный аэропорт Шереметьево.
— Дела хорошо идут, если на отдых отправляешься.
Краб обернулся, глянул на самолеты у себя за спиной и усмехнулся:
— Можно и так сказать. Так что не дергайся никуда. Косяк сам собой не исправится, но разрулим. Где бы я ни был, всегда на связь выйти можно. Отдыхай.
Связь прервалась. Евгений закрыл крышку ноутбука, но компьютер не выключил. Он взял его под мышку и направился в холл. Мириам звенела на кухне посудой, но ее чуткий слух уловил, что так называемый муж спустился вниз.
— Ты уже освободился? — крикнула она.
Все-таки эта женщина очень чутко относилась к настроениям Пономарева. Не сказала же, не добавила «дорогой» или «милый». Такие слова даже в реальной семье звучат редко и фальшиво. Главные чувства выражаются взглядами, жестами, поведением.
— Не совсем. Я еще в душ с дороги. Устал чертовски. — Пономарев начинал верить, убеждал себя в том, что в самом деле вернулся в тихий оазис, где его ждет не хмельное удовольствие, не разгул, а тишина и внимание.
Он стоял под упругими струями прохладного душа, мыльная вода стекала по его телу, исчезала в зарешеченном отверстии под ногами. Из головы Евгения никак не хотела уходить встреча с Али. Интуиция подсказывала наркоторговцу, что дело идет далеко не так, как ему хотелось бы. Да, братва пока не наезжала на него, памятуя о прежних заслугах. Краб говорил уважительно, но в его голосе сквозило сочувствие, проявляемое только к слабакам и неудачникам. Криминальный бизнес жесток. Ошибись, отступись — на первый раз могут и простить. Но это в том случае, если ситуацию удастся выровнять, непонятку или косяк разрулить.
Вытершись, Евгений включил вентилятор и подставил тело потоку воздуха. Он всегда так делал — не любил надевать белье на влажное тело. Пахнущий дорогим шампунем и хорошей туалетной водой, закутавшись в халат, он вышел в холл.
Еда уже была на столе. Мириам сервировала на двоих. Среди угощения высилась бутылка мартини, но все равно это был семейный обед с бульоном, с отбивными и картофельным пюре. Неожиданно Евгений почувствовал, что его отпускает, даже захотел есть. Он устало опустился на диван, взял в руки ложку и принялся жевать. Мириам сидела напротив него и тоже ела. Приборами она пользовалась виртуозно. Сразу чувствовалось, что женщина не раздумывала, в какую руку взять вилку, а в какую — нож. Это получалось на автомате. Подобное качество в ней Евгений уважал. Таким же был и он сам.
Когда поели, Мириам убрала посуду, протерла стол, и в широкие бокалы со льдом полилось мартини. Выпивать Евгений любил, но в меру. Он никогда не доводил себя до отупения. Даже если пил для того, чтобы снять стресс. Тут Мириам проявила такт. Она даже не спросила, «за что пьем». Почувствовала тревогу в настроении Евгения, просто легонько чокнулась с ним и стала пить мелкими глотками. Затем Мириам захрустела льдом, хотя в ресторане или кафе это было бы дурным тоном.
Пономарев улыбнулся и проговорил:
— Люблю, когда ты такая. Мне с тобой спокойно. Ты умеешь создать настоящий уют.
Женщина лишь легко улыбнулась в ответ. В этой улыбке не было и намека на эротический соблазн, просто понимание, мол, я знаю, ты устал, и поэтому стараюсь быть ненавязчивой.
Мириам поднялась, обошла диван. Евгений уже знал, что сейчас произойдет, а потому расслабленно откинулся на спинку.
— Расслабься. Сбрось напряжение, — шепнула женщина.
Ее шепот показался мужчине щекотным. Он закрыл глаза.
Длинные, тонкие, но уверенные пальцы коснулись его плеч, стали нежно сжиматься, отпускать. Евгений почувствовал, как застоявшаяся кровь растекалась по мышцам. Он нагнул голову, и пальцы тут же коснулись шеи, стали разминать мышцы, позвонки.
Пономарев давно понял, что Мириам неподражаема. Она досконально знала мужское тело. Нет, не только вообще, а каждого мужчины, с которым ей приходилось когда-либо быть вместе. Как-то он даже поспорил с ней, и Мириам отыскала на теле Евгения точку, массируя которую смогла довести его до оргазма. Но на такое она решилась лишь однажды. Попроси он, и чудо повторится. Но сейчас Евгений просто кайфовал, откисал, как любил выражаться. Все плохие мысли уходили прочь. Ему начинало казаться, что ничего, кроме этого старого сталинского особняка с лепниной на потолках и двух его обитателей, не существует.
Мириам специально не заводила его. Все происходило так, как обычно бывает в жизни. Без слов, без просьб. Понимание достигалось прикосновениями, взглядами. Вот сплелись пальцы, затем женские губы нежно коснулись шеи Евгения. Мириам соскользнула через спинку дивана и оказалась рядом с мужчиной. Им было хорошо вместе. Ни спешки, ни лишних суетливых движений, полное взаимопонимание. Пономарев не мог быть уверенным в том, что женщина получила удовольствие, а не умело сымитировала его, но ему стало хорошо. Он некоторое время лежал рядом со своей платной женой, неподвижно глядя в потолок. Ему очень нравился этот шероховатый потолок с неровной побелкой, с тонкой сеточкой трещин, которая напоминала топографическую карту с извилинами рек, озер.
Мириам четко прочувствовала тот момент, пока мужчине было еще приятно смотреть на ее обнаженное тело. Она села, запахнула халат.
«Как хорошо, что не прозвучало лишних слов. Слова всегда врут, как и мысли, — подумал Пономарев. — Правда лишь в чувствах».
— Я что-нибудь включу, хорошо? — спросила женщина, подымаясь с дивана.
Евгений кивнул. Он еще сам не знал, что ему хочется смотреть или слушать, но понимал: Мириам не ошибется. Не успеет он подумать, а она уже исполнит его желание. Эта женщина стоила тех денег, которые он ей платил.
Мириам присела на корточки перед домашним кинотеатром, пошуршала в выдвижном ящике и вставила диск. Призрачным светом загорелась огромная плазменная панель на стене. Из высоких колонок полилась оркестровая музыка. Увертюра к опере Верди «Набука». Мириам угадала — именно этой музыки и хотелось Евгению. Его покойные родители обожали Верди.
Он сел и принялся смотреть на экран. Звуки мягко наполняли большое помещение. Попсы Пономарев не любил, хотя приятели-уголовники и посмеивались над ним за это. Мириам села рядом, обняла его за плечи, склонила голову. Возможно, ей были противны и Верди, и этот дом, и мужчина, находящийся рядом с ней. Но виду она не подавала. Это была ее работа, способ существования. Точно так же Евгений ненавидел наркотики, насилие, кровь и смерть. Тем не менее он занимался этим, варился в подобном соку, оправдывая себя классически — деньги не пахнут.
Музыка уносила его к высотам сознания, отрывала от реальности. Евгению казалось, что он летит над землей и все, что происходит на ней, становится лишь отдаленной картинкой. Да, там гибнут люди, но все это вроде бы понарошку, как в кино. Не видно крови, не слышно предсмертных криков. А вспышки взрывов — это всего лишь пиротехника. Все же краем сознания умный и образованный мужчина трезво оценивал то, что с ним происходило.
«Я как пилот бомбардировщика, — вслушиваясь в звуки музыки, думал он. — Война куда больше травмирует психику пехотинца, который все видит своими глазами, убивает своими руками. А пилот, он парит в выси. Часто даже выше облаков. Всего лишь одно нажатие кнопки, и смертоносные тонны взрывчатки устремляются людям на головы. За один вылет он убивает больше, чем уложит целый батальон пехоты. К тому же на земле солдат еще выбирает, кого сделать своей жертвой. А пилот бомбардировщика убивает целый квартал, вместе со стариками, женщинами и детьми».
Евгений стал гнать от себя подобные мысли, понимая, что это интеллигентские рефлексии, которые следует пресекать на корню, иначе можно сойти с ума. Людям типа Краба проще. Для них мир прочно поделен на две категории, есть только свои и чужие. Такие не задумываются, нажимая на спуск волыны. Он сделал над собой усилие и вновь погрузился в музыку, ощущая рядом с собой приятное тепло женского тела, которое в данный момент не требовало от него никаких усилий. Захоти, только подумай, и Мириам тут же отреагирует, причем абсолютно адекватно и ненавязчиво.
Когда Пономарев уже почти достиг нирваны, идиллия в старом особняке была грубо прервана. За воротами бесцеремонно зазвучал автомобильный сигнал. Кажется, стихать он не собирался. Визитер наверняка знал, что хозяин дома и не откажет ему во встрече.
— Черт знает что такое, — выругался Евгений, поднимаясь с дивана.
— Если хочешь, я пойду посмотрю. Открою, если надо. Как скажешь, — предложила Мириам.
— Это мои дела. Я сам. — Пономарев махнул рукой на испорченный день.
Он глянул на экран видеофона, но тот был старым, еще черно-белым, с плохим разрешением.
У ворот особняка, выстроившись цепочкой, стояли три больших и нахальных джипа с тонированными стеклами. Людей, сидевших в них, не было видно. Спина у Евгения похолодела, мгновенно сделалась мокрой. Весь терапевтический эффект от искусного массажа Мириам моментально сошел на нет. Мышцы сделались деревянными и неподатливыми. Но по непрекращающемуся сигналу было понятно, что прибывшие отступать не собираются, хотя пока еще настроены относительно мирно. Просто в меру своего воспитания просят таким образом открыть им ворота.
Сунув ноги в шлепанцы, Евгений вышел во двор, отодвинул запоры и распахнул ворота. Резко и нервно газуя, джипы один за другим въехали во двор, прокатились по газону и замерли. Из головной машины выбрался Краб, сам сидевший за рулем. Он был одет точно так же, как во время разговора по скайпу в международном аэропорту.
Расслабившемуся на время Пономареву даже показалось, что бандюган элементарно телепортировался из Москвы в Большевик. Только потом Евгений сообразил, что тот банально прилетел на самолете.
— Здорово, брателло! — Краб раскрыл объятия и сгреб Евгения в охапку.
Следом за ним из машин выбирались и другие бандюганы калибром поменьше. Это была охрана, быки, о чем свидетельствовали золотые цепи на шеях. Они были на порядок тоньше, чем у криминального авторитета Краба.
Правда, авторитетом он пока являлся условно, ходил в положенцах. Это что-то вроде бывшего кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС.
Последним из замыкающего джипа выбрался сухощавый старик с длинноватыми седыми волосами, одетый в светло-бежевый костюм. Под сморщенной кожей на тощей шее у него постоянно дергался острый кадык. Словно мышь попала в мешок и пыталась из него выбраться. Глаза его уже потускнели от возраста, хотя по-прежнему оставались синими. Судя по внешности, он являлся человеком, который занимал одну из высших ступенек в своей сфере деятельности. Не то скрипач-виртуоз, не то народный артист. Но, судя по компании, с которой он приехал, старик являлся вором в законе.
— Сам Прохор приехал, — негромко произнес Краб, отстраняясь от Евгения. — Оцени.
— Это к хорошему или плохому?
— Было бы к плохому, я бы тебя предупредил по старой дружбе.
Прохор сдержанно поздоровался с Пономаревым и кивнул, когда тот пригласил его пройти в дом.
— Пацаны на улице останутся, — бросил авторитет, поднимаясь на крыльцо.
Мириам подошла к Пономареву и шепнула ему:
— Я пошла.
— Погоди, а деньги? Я сейчас принесу, — растерялся Евгений.
— Лишнее. Ты и так мне переплачиваешь. Отдашь в другой раз.
Пономарев почувствовал, что они впервые заговорили не как муж и жена, пусть и липовые. Уютный мирок рассыпался в один миг.
В холле все еще звучал Верди. На экране как раз показывалась сцена, когда царя Навуходоносора посадили в темницу. Краб недовольно посмотрел на экран, а вот Прохор остался непроницаем. Классика не давила ему на мозги. Поэтому Пономарев не стал предлагать сбегать к машинам за «Владимирским централом», а просто убрал звук. Экран продолжал мерцать.
— Я понимаю, что на самолете, — проговорил Пономарев, обращаясь к Крабу. — Но джипы-то откуда? Не с собой же вы их привезли.
— Братский подгон. Пособила таджикская братва. Одно же дело делаем.
— Извини, что не предупредили, Женя, — скрипучим голосом проговорил Прохор, поддергивая коленки отутюженных брюк и вальяжно усаживаясь на диван. — Мы тут приперлись с пацанами, а ты с бабой. Праздник жизни испортили. Но ты понимаешь — дела. Мы же не сами по себе, под «крышей» ходим, а она серьезная. Тут не только закрыть могут, а в бетон с концами закатать. Ты хоть представляешь себе, сколько один день задержки товара по цепочке стоит?
— Примерно представляю, Прохор.
— Значительно больше, чем мы все, вместе взятые, на этом трафике срубаем. За такие бабки головы отрывают. Вот мы и приехали разрулить ситуацию. Я тебя не виню. Просто косяк вышел, и его надо исправить. Вот и все.
— Может, виски, водку, кофе? — предложил Евгений.
— Все потом. Хотя от хорошего чифиря я бы не отказался. Но ты его готовить не умеешь, зоны не топтал. Кто-нибудь из пацанов забодяжит. Ты им скажи, Краб, а мы пока с Женей перетрем.
