Красилина Д.А.

Состояние внушало опасение. Казалось, мигрень, астма, геморрой и аристократическая подагра дружно встали в ряд и пошли «в психическую». От обилия конкретики голова шла кругом. В глазах носились черти, взрывались взрывы. Мне было не до меня – я сидела немытой, неодетой, нечесаной. Русалка, блин. Кроме того, перекурила: сухостой во рту – просто жуть. Немудрено. Двенадцать часов проторчать за компьютером, перебирая информацию, которой несть числа, и практически не вставать. Хотя вру, вставала. Дважды в туалет, а один раз спускалась вниз, чтобы набрать в термос кофе, а потом враз и выхлебать. Уму непостижимо.

Информация текла непрерывным потоком. Предстояло отсечь девяносто девять процентов бесполезного хлама и найти достойное применение оставшемуся одному. Задачка ставилась, по сути, несложная, хотя и трудоемкая. Предлагалось изучить весь (!) бывший советский партийно-хозяйственный бомонд – начиная как минимум годов с шестидесятых – и отобрать людей непотопляемых, занимающих ключевые посты, но широкой общественности не известных. То есть незаметных.

«Не будем водить вас за нос, Дина Александровна, – сообщили мне. – Речь идет о глубоко законспирированной группе людей, сидящих во всех эшелонах власти и долгие годы определяющих политику. У них есть рычаги, есть педали. Это бескомпромиссные, безжалостные люди, какой бы облик они ни принимали. Порядок, дисциплина, четкое знание цели – вот что характерно для этих людей. А цель у них все та же – диктовать миру свою волю. Вот уже несколько столетий. Иногда у них получается, иногда – нет. Нo еще никогда они не стояли так близко к своей цели…» – «Они бессмертные?» – глупо хихикнула я. Опять мимо кассы… «Вовсе нет, – невозмутимо ответили мне. – Они такие же люди, как и мы с вами. Но у них, повторяем, рычаги. И отлаженная преемственность. То есть неофит в организации возникает не с кондачка, а проходит жесткий отбор и проверку, которые могут длиться годами. Спешка неуместна. По своей сути, Дина Александровна, это Орден. Не тамплиеров, не розенкрейцеров и не братьев-францисканцев. А много, много хуже. Лично мы называем эту шарашку кучкой негодяев, которую во имя безопасности планеты надлежит немедля обнаружить и уничтожить. А также ликвидировать все линии по производству вещества «бласт» и не допустить их реконструкции в дальнейшем. Вы сами понимаете – вещество не наркотик (как бы ни спорили по этому поводу сами наркоманы)». «Но вам не удастся свалить НПФ», – пискнула я. «Да что вы говорите, уважаемая? Удастся. НПФ – это колосс на глиняных ногах. Без поддержки свыше он и месяца не простоит, рухнет. Приведя к власти национал-патриотов, к тому же порядком прозомбированных, Орден совершил стратегическую ошибку, и мы не имеем права ею не воспользоваться. Так что делайте «шерше», Дина Александровна, делайте, награда найдет свою героиню…»

Выдавался массив. Разрозненные газетные обрывки, справки, биографические данные, резюме спецслужб, некрологи… Не знаю, кого и когда надоумило собрать воедино весь этот гадюшник, но я бы с удовольствием посмотрела ему в глаза (через оптический прицел). Все единообразие совковой номенклатуры проходило снизу вверх сплоченными колоннами. Работники ЦК, обкомов, крайкомов, хозактив регионов, профсоюзные боссы, генералы от Академии наук, госбезопасности, комсомольские лидеры, бесконечные начальники, чиновники всевозможных министерств, управлений, отделов, подведомственных и подотчетных структур, организаций. Одни сразу попадали в утиль, как варианты заведомо тупиковые: закончить карьеру в Комитете защиты мира, профсоюзе или пресловутом обществе «Знание» – это разве не забвение? Другие подавали надежды, но на поверку не выдерживали испытания тем или иным критерием. Некоторые вызывали любопытство… Некто Самойлов Федор Николаевич. Работник отдела ЦК по административным органам. Курировал КГБ, ГРУ. Карьера типичная. Образование – Ивановский текстильный институт (значит, бабник), комсорг курса, жена, двое киндеров-захребетников, морально устойчив, политически грамотен… Даже шибко грамотен (и устойчив): читает краткую речь на таком-то съезде комсомола с призывом крепить сознательность и трудолюбие… Основные тезисы: абзац, параграф… Как интересно. Бррр… Перебирается в Москву, уходит в тень, но числится в адмотделе ЦК. 89-й год – появляется из тени и на расширенном пленуме ЦК КПСС толкает еще одну речугу – о новых формах хозяйствования… Он теперь у нас (вернее, у них) не просто теоретик, но и практик. Гладкие речи воплощаются в дела: 90-й год – директор СП «Совэкс». Учредители: Ленинградский обком партии и фирма «Рубин», принадлежащая ЦК… Снова тень. Снова явление. 92-й год, Администрация Президента. Советник по общим вопросам (очевидно, по тем, как в огне не гореть и в дерьме не тонуть). 93-й – один из руководителей Фронта национального спасения (был такой) – явный зигзаг в карьере. Речи о патриотизме, обличение вчерашних соратников. После штурма Белого дома уходит в совет директоров популярного московского банка. После семнадцатого августа 98-го банк благополучно накрывается медным тазиком, фигурант перетекает в Центробанк, где и отсиживает дальнейшую смуту. Новый зигзаг: ЦК НПФ – работа с общественными организациями (это, интересно, с какими?).

«Послушайте, господа хорошие, – попыталась я давеча взбрыкнуть, – я вам что – диффенбахия бессловесная? Да нешто за всю историю противостояния в России ни разу не проводилась такая кропотливая работа? Не поверю. Все ваши функционеры и функционеришки проверены на сто рядов, не смешите. Если вам нечем меня занять, дайте лопату, я вскопаю огород…» – «Во-первых, Дина Александровна, – ответили мне господа хорошие, – в нашу задачу не входит убедить вас, что именно так пишется история. Во-вторых, работа работе рознь, и анализ одного грамотного человека от анализа другого разнится на целую милю. В-третьих, меняется информация о клиентуре. До сих пор многие дела укрыты покровом Изиды, и как только поступают свежие данные, они сразу заносятся в компьютер. В-четвертых, Дина Александровна, мы не черные мстители испанских морей, чтобы действовать без солидной информационой поддержки. А в-пятых, не один вам черт, за что получать свои деньги, нет? Так что работайте, душечка, работайте. Вот приедет барин – он рассудит. А огород будете копать в личное время…»

Некто Курилов Виталий Евгеньевич. Новый леденец для обсасывания. 60-е годы – металлургический институт в Днепропетровске. Рафинированный мальчик. Групорг, комсорг курса, вожак стаи. Инструктор райкома комсомола – это уже 70-е. Парторг завода сельскохозяйственных машин, глава департамента в Министерстве среднего машиностроения (от сохи – в ядерщики, бывает). 80-е – промышленный отдел ЦК, завсектором. Начало 90-х – сотрудник администрации первого (и последнего) президента СССР. Спец по экономике. Генеральный директор НПО «Сталь». За десятилетие поменял несколько производственных фирм. Ныне – генеральный директор НПО «Муромец» – крупнейшего работающего концерна на территории России. Жена – старшая дочь второго секретаря Днепропетровского обкома КПСС. Младшая дочь – любовница (ай да Евгеньич…). Впрочем, уже умерла. Детей нет. Бог не дал.

Некто Казанский Петр Максимович. Тот еще клиент. Свердловский юридический, комсорг курса (и мы туда же; может, что-то в консерватории поменять?). Этапы большого пути: ВПШ (не путать с ППШ), инструктор райкома, капитан УКГБ по Свердловской области. В конце 70-х – майор Пятого управления КГБ (диссиденты). 80-е – полковник. Там же. До 93-го канул в непонятный омут. 94-й (всплытие) – полковник службы безопасности президента… Четыре года долой – сотрудник аппарата президента РФ. Какие-то закулисные заигрывания с «нацболами» Лимонова, дружеские симпатии (опровергнутые в гневе) к объединению «Спас», лисья любовь к бывшему премьеру из Службы внешней разведки… 2001 год от Рождества Христова – генерал-майор пресловутого ФСБ. 2004-й – замруководителя службы безопасности президента. Нынешнего.

И такая дребедень – целый день.

Были еще какие-то дядечки из Верховного Совета, из Международного отдела ЦК, некий Лаптев из Секретариата, намертво вросший в свое кресло и лишь в 91-м году отправленный в забвение вместе с креслом; некий Рыкалин, возникший в 73-м в аппарате Совмина и уже три десятилетия бродящий по коридорам власти, будто тень отца Гамлета по Эльсинору… Ночью, вместо того чтобы спать как убитая на своей дачке в пригороде Ческе-Будейовице, я тоже бродила неприкаянно – по Красной площади – и вслушивалась в замогильные причитания, доносящиеся из Мавзолея. Дважды просыпалась в приличной панике, когда оттуда (из гробницы) кто-то выходил, деловой такой, с папочкой, отряхивался и размеренным шагом направлялся в мою сторону… Наутро, ни свет ни заря, взбодрив себя традиционным кофеином, я опять села за компьютер. К одиннадцати часам поиск был завершен. Ура. Из нескольких сотен кандидатур (карикатур) я отобрала двадцать две и сбросила их на диск. Не такая уж находка, но ладно. «Умница какая», – похвалила я себя и с чувством выполненного долга, стягивая на ходу майку, утащилась в спальню наверстывать упущенное.

Бибикнул интерком. Как в анекдоте: не успела доярка сойти с трибуны, как на нее взобрался председатель…

– О, матка боска, – сказала я, нажимая клавишу. – Ну какого вам шайтана, пся крев, доннер вертер и кира-кара-нахум…

– Я молю прощения, пани Диана, – спел ответную альбораду охранник Иржи, – но прибыл господин Романчук с поклоном.

К дьяволу господина Романчука. И поклоны его туда же.

Впрочем, нет, не к дьяволу. Во-первых, господин Романчук любезно спас мою «молодую» жизнь (не по зову, правда, сердца, а по велению инструкций). Во-вторых, он приехал за работой, которую я ему с каких-то борщей должна. А в-третьих, на него приятно посмотреть.

Пришлось возвращать на старую вешалку майку и спускаться обратно.

– У вас майка наизнанку, – разулыбался Андрей Васильевич, как всегда, при галстуке и неотразимый. – Вы чем там занимались?

– Любопытной Варваре, – сказала я, – нос оторвали. А кому-то – и похуже.

– Ужасно, – испугался Андрей Васильевич. – Между прочим, коллега, это плохая примета. Немедленно наденьте как положено. Я отвернусь.

– Щас, – вульгарно пробасила я. – Брошу все… У вас глаза на спине.

Отдала ему диск. Андрей Васильевич глянул на меня с какой-то тщательно завуалированной благодарностью. Бережно опустил работу в карман.

– Двадцать два, – прокомментировала я свои изыскания. – Золотое очко. По всем параметрам подходят, сами решайте. С наркотиками – ничего нового.

– Видок у вас какой-то затурканный, – Романчук сочувственно попытался дать понять, что работа не главное. – Устаете?

– Рутина доконала, – вздохнула я. – Чувствую себя, Андрей Васильевич, какой-то немощной доходягой с того света. На море хочу. Под пальму. Нельзя решить?

– Как насчет канадских сосен? – Андрей Васильевич улыбнулся загадочной улыбочкой Мела Гибсона. – Не ахти какое море, но… в целом, море. Зеленое.

– Да идите вы, – отмахнулась я.

– Нет, серьезно, Дина Александровна, шутки в сторону. Вас отправляют в командировку. Уиллистон, Северная Дакота. Завтра днем будьте готовы. Самолет на Нью-Йорк – в 17.50. Я заеду часика в четыре, идет?

– Почему так срочно? – расстроилась я. – Здесь по горло работы. Я еще не прошлась по наркоцентрам Восточной Европы, не говорю даже о Западной. Андрей Васильевич, миленький, меня обещали охранять, а не гонять на край света по малой нужде. Я вам сделала поблажку, согласилась поехать в Стамбул…

Романчук с видом – мол, я не Всевышний, развел руками.

– Приказ, Дина Александровна. Вам хотят показать одного деятеля из Сената, помещенного в тамошнюю психбольницу. Такое ощущение, что с ним перестарались. Вдруг обнаружите знакомые симптомы? Вы же помните и «психобазу», и выборы в России… Как видите, ничего сложного. С вами поедет один из наших людей. Это скрасит ваше гордое одиночество. Всего вам доброго.

О, мой бог… А где она есть?…

Мужика мне надо. Не пресловутого… латина лавера с большим «нефритом», а чтобы и утешил, и добрых слов наговорил. И чтобы рявкнул, в конце концов, где положено, напомнил, кто в этом доме не только при исполнении, но и баба… Вот чего мне надо. Не покойник Карел, который только и делал, что пялился в циферблат да избегал Антошку (по разным лестницам ходили!), и не мужики-однодневки, залетающие ко мне на огонек в порядке разовой акции (не в том дело, что они не хотели продолжения интрижки – я не хотела!), а нормальный стопроцентный мужик со всеми их мужицкими плюсами и минусами, до которого можно достучаться и который сам до тебя достучится в полсчета. Такой, как Романчук.

Нет, я никогда не вешалась на мужиков. Мужики на меня вешались, а я вдумчиво решала, кому дать от ворот поворот, а кому попозже. Но Андрей Васильевич не был волокитой. И «голубым» он не был. Он сам воздвиг себе барьер нерукотворный. Три месяца назад он похоронил свою жену Алену.

Когда над недобитым «Бастионом» в очередной раз повисли тучи, он отправил ее в Швейцарские Альпы, где через агентуру снял шале и полный пансион. Там она и рухнула с высоты трехсот метров вместе с фуникулером и дюжиной туристов из Уэльса, приехавших покататься на лыжах. В принципе я его понимала. Три месяца после смерти человека, которого любишь, не самый подходящий срок, чтобы с комсомольским азартом рухнуть на другую. Я и не настаивала (см. выше). Он улыбался мне, я – ему. Шутили. Дальше шуточек не шло. Он приезжал из Праги, выдавал домашнее задание, а потом, грустно подмигивая, удалялся, а я оставалась в одиночестве, уныло перебирая клавиатуру. Лишь однажды на него снизошло. Он приехал не один, а с шофером – одноглазым чехом (хорошо хоть, не слепым). Не такой, как всегда, – небритый, без галстука, в лоснящихся штанах. Поднялся ко мне на «голубятню». Распечатал бутылку коньяка, половину выпил, остальным полил фиалки – они сразу как-то приободрились, – а затем откровенно поведал свою печальную историю. Я не успела его пожалеть. Не успела даже принять форму одежды «топлесс» – очень, говорят, эффективное лекарство от мужского минора. У него совсем разладилось с головой: развернулся и, пошатываясь, побрел вниз, сел в машину, и последнее, что я услышала в его исполнении, было пьяное: «А ну, крути педали, ты, мутант семипалатинский!.. Л-лево на борт!..»

Будь неладна эта Дакота. Не хочу я в Дакоту!.. Четыре дня назад я вернулась из Стамбула. «Ваша миссия, Дина Александровна, всеопасна и трудна, – заявил мне перед поездкой в дупель трезвый Андрей Васильевич. – Отнеситесь к ней серьезно. Вам предстоит полюбоваться на Босфор, побродить по древнему Царьграду (если угодно, Константинополю), погреться на солнышке и через два дня вернуться в пенаты. Очень ответственная миссия. И по свежим следам написать статью для «Звэзды». То есть придать художественность и обворожительность некоторым материалам, которые мы вам подбросим. И не больше». – «А зачем ехать-то?» – в общем-то, резонно поинтересовалась я. «А таковы условия газеты, – Андрей Васильевич сожалеючи развел руками. – Это загадочные европейцы. В отличие от нас, русских, они не терпят туфты. А вас они знают. Ваши подробные материалы плюс подколотый билет до Курдистана, пробитый пулей, – и статья выходит на первой полосе под аршинным заголовком». – «Куда билет?» – похолодела я. «До Стамбула», – улыбнулся Андрей Васильевич. – Шутка. Курдистан мы берем на себя. Неприметная гостиница на улочке Аль-Саиб и два дня безделья – вот это касается вас. И никаких нервов – вас будут ненавязчиво охранять».

Охраняли действительно ненавязчиво. Я ни разу не почувствовала опеку. Видно, Андрей Васильевич пошутил. Два дня я шаталась по Стамбулу, спуская на всякую ерунду «командировочные» лиры. Древний город, по-европейски шикарный Бейоглу, пролив Золотой Рог… Знаменитая Розовая мечеть, увитая частоколом минаретов… Улочки Старого города, забитые людьми и повозками, разноголосый гул, гам – работяги, бездельники, торговцы, чистильщики обуви, носильщики, разносчики кофе, воды, чая, наркотиков, домашняя прислуга, полицейские, воры… В караван-сарае меня поили пахнущим потом чаем; в кафетериях фешенебельных районов – бостонским пивом «Самуэль Адамс», газированным (!) кофе «Мазарган», ароматным и черным «кофэ кубано», непонятно откуда взявшимся в Турции. Дважды пытались обчистить (но я сама любого обчищу), трижды – изнасиловать, раз пять предлагали тряхнуть стариной в ночных барах, а однажды пожилой турок из ограды шикарного особняка с двухскатной черепичной крышей поинтересовался, почему бы, в связи с освободившейся вакансией в его гареме (старушка Бюль-Бюль утонула, вай-вай), мне не сделаться его двенадцатой любимой женой и не нарастить немножко сала на мои обтянутые кожей кости. Гостиница, как и обещано, была неприметной – я искала ее до позднего вечера. Меня хватали за руки пьяные бродяги, из круглосуточно распахнутых аптек мускулистые мордовороты весело кричали в лицо: «Чьерт побьери! Чьерт побьери!..» Когда я ее нашла, то обнаружила, что на моем этаже очень кстати разместились участники симпозиума какого-то курбаши-бахыт-компота с песнями и плясками имени Мустафы Кемаля, и спать во всей этой какофонии нет никакого смысла. Поэтому спозаранку опять пришлось бежать на запруженные турками улицы и шляться по ним, шляться…

Словом, когда меня подхватил конвой в Пражском аэропорту, мои ноги заметно заплетались. Поблагодарив за службу, Андрей Васильевич разложил пасьянс.

Опять наркотики, мама мия… Суть статьи заключалась в том, что неугомонные курды ради продолжения своей непримиримой борьбы с Ираком, Турцией и прочим миром вынуждены торговать «дурью» (какое прекрасное слово: «вынуждены»). Но для того чтобы посылать всех по адресу и никого не бояться, им нужно оружие. А оружие к курдам традиционно поступало из России, Израиля и Соединенных Штатов. Израиль интересовало ослабление Турции с Ираном, Америку – нестабильность в регионе, а Россию – чтобы за спиной у оккупационных войск НАТО в Закавказье бесперебойно что-то бухало (с ударением на «бу»). Вследствие оккупации Ирака, а также ряда громких скандалов, связанных с коррупцией в ведомствах, имеющих дело с вооружением, Штаты прекратили поставки. Россия уменьшила – не до них. Израиль требовал денег. Денег у курдов не было. Бесконечные войны, «все для фронта, все для победы» довели злополучную нацию до какого-то полуобморочного состояния. Остановить войну – значило уничтожить нацию! Не останавливать – где деньги, Зин? Отчаяние заставило работать. На востоке Армянского плоскогорья и в горах к югу от озера Ван пышным цветом расцвели маковые поля. Образовались картели и узкопрофильные конгломераты, охватывающие все стадии: выращивание, сбор, обработку, доставку потребителям, охрану. Какие проблемы? Мы живем в МИРЕ НАРКОМАНОВ, где реальность «реальную» вытесняет реальность иллюзорная – ее величество ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ. Мир катастрофически шизеет. У Интерпола руки коротки, коррупция их делает еще короче. Все дело лишь в цене на «дурь». А цена у курдов как раз была божеская.

Не знаю, зачем эти разоблачения понадобились «Бастиону», но я прилежно выполнила задание. Написала разгромную статью – с указанием действующих лиц и исполнителей, возможных каналов доставки и ареала распространения (Ближний Восток плюс ряд прилегающих стран). За что Андрей Васильевич твердо обещал порадеть в редакции о сохранении моего инкогнито, а также на какое-то время оставить меня в покое.

И вот эта Дакота, будь она трижды неладна! Не хочу! Я уже не в том возрасте, когда путешествия доставляют головокружительный кайф. Мне уже семь лет как тридцать, и я хочу умереть в тепле и комфорте, в окружении близких людей, которым моя смерть не доставит никакого удовольствия. Вернее, хотелось бы. Где их взять, таких людей?

Один только и остался. И тот вчера позвонил (судя по помехам, с Меркурия) и сказал, что он там у себя в интернате «Хрустальные воды» нашел невесту и теперь каждый вечер они с ней купаются голышом на озере, поэтому домой его как-то не тянет. Я, естественно, упала в обморок. Но его это не проняло.

– Слушай, мать, – сказал Антошка рано возмужавшим голосом. – Я не знаю, какого рожна тебя из Праги унесло в Ческе-Будейовице, это у тебя, видать, возрастное, но ты уж будь добра к моему возвращению перебраться обратно, ладно? И больше таких номеров не откалывать. Неужели ты не понимаешь, маман, что своими выходками глубоко ранишь мою неокрепшую детскую психику?

Шокированная такой широтой взглядов у своего отпрыска, я, понятно, не могла не позвонить в Прагу.

– Ба! – воскликнул Романчук. – Родные голоса в эфире. Чем занимаетесь, коллега?

– К непогоде готовлюсь. Зонтик свежим ядом заправляю, – едко ответила я. – Послушайте, Андрей Васильевич, вы уверены, что моего сына охраняют?

– Еще как, – ухмыльнулся Андрей Васильевич. – С вашего христосика глаз не сводят. И знаете, охране это не в тягость. Просят бинокли. Каждый вечер на закате ваш сынуля с барышней уходят на озеро и купаются, так сказать, «а натюрель». Ваша будущая невестка, Дина Александровна, ну вылитая сирена.

– Какая еще сирена! – заверещала я. – Октябрь! Зима, холода! Какое купание!

– Да будет вам, – укорил меня Романчук. – Думаю, им не холодно. Вы вспомните себя в свои четырнадцать лет.

Я попыталась, но ничего такого не смогла. Мои четырнадцать лет не протекали синхронно с сексуальной революцией.

– Не волнуйтесь, – поддал жару Андрей Васильевич. – Это, может, и не любовь вовсе, а так. У русалки папа – бургомистр Теплице, знаете ли, гм… Прагматизм косит ряды несостоявшихся романтиков, коллега.

Продышаться от таких откровений я вышла на балкон, приняла висящий над домом электропровод за инверсионный след от самолета и окончательно лишилась чувств.

А в целом все текло хорошо. Частный дом в пригороде Ческе-Будеевице чем-то напоминал мою «родовую» виллу в Праге. Только поменьше. Здесь тоже были завихлястики на крыше, стеклянные двери и два этажа, соединенные лестницами. Рядом с домом – аллейки, стриженые бугенвили. Клумбы зарастали астрами, которым все было нипочем, и даже в разгар осени они цвели махровым цветом, наплював на все каноны растениеводства. Кроме меня, в доме проживали три охранника – Иржи, Новак и Млышек. Все в белых рубашечках, вооруженные до зубов. Один, как правило, спал, другой сидел на кухне, качаясь на табурете, а третий околачивался по территории, средь курчавых березок. Я с ними почти не разговаривала. С этой гвардией просто не о чем было говорить. Интеллектом парни не блистали, юмором – и того хуже. Иржи как-то додумался поболтать со мной об устройстве своего пистолета, бормотал какие-то заумные термины из области баллистики, поражающей способности, а я стояла, хлопая ресницами, и все гадала, неужто он всерьез…

Заколдованный круг сжимался у горла. Через час я не выдержала. Позвонила через установленный «Бастионом» декодер в Прагу – Владеку Славичу. Инструкции, предписанные «работодателями», категорически запрещали личные звонки (кроме семейных). Но я уже была измождена до предела своим затвором. Плюс это предстоящее перемещение в Северную Дакоту – непонятно с кем, почему, на какой срок. Достало уже. До слез. Самое время принимать импульсивные решения.

– Эй, дружочек, как там у вас в Праге? – тоскливо вопросила я во первых строках.

– Вот это да, – не сразу включился Владек. – Не верю своим старым слезящимся ушам… Подожди, что-то я не домозгую. В твоем доме живет полиция, на работе о тебе ходят легенды, и даже на похороны Бежи и Яна ты не явилась. Словно умерла. Что с тобой вообще происходит?

Выходит, и Бежи Яковец тоже умер… Я закрыла глаза.

– Как прошли похороны?

До лучшего, конечно, не додумалась.

– На уровне, – крякнул Владек. – Знаешь, в ту же ночь, оказывается, кто-то убил и Карела Смрковского – редактора «Адамита». Чудно, да? Тебе это ни о чем не говорит?

– Абсолютно… – прохрипела я. – А как дела у живущих?

Владек задумался.

– А знаешь, по-разному. Марийку из рекламного намедни обчистили на двенадцать кусков: какие-то хакеры-рэпперы взломали защиту ее банка, прошерстили директора, а заодно и Марийку, чтоб не задавалась. Франтишек из «Политхроники» дочь родил. Войцек Миллер, оттуда же, – нализался в баре «Алькасар», разбил витрину. Ну и ему… разбили витрину. Пан Гондра – он теперь за редактора – вчера бегал с конвертами, премию за август раздавал… Что еще тебе рассказать?

– Ну ладно, пока, – нашлась я.

– Эй, постой, – спохватился Владек. – А ты вообще где?

Я ответила уклончиво:

– На озере Титикака.

Хотя больше, конечно, «кака», чем «тити».

– Приезжай ко мне, – попросил он. Ну все, началась сказка про бычка.

– Не могу. Паром не ходит.

– М-м…

Владек Славич был то робок, то игрив. Года два назад он продекламировал – жуткое дело! – что влюблен в меня как первоклашка (необычная аллегория, да?), что, глядя на меня, ему надоело быть умным, а хочется окунуться в омут головой. И не могла бы я слегка поддакнуть его «чуйствам»? Я не могла. Я не люблю людей, которые то робки, то игривы. А он таскал цветы, каштаны, приглашал меня в дорогие рестораны, обещал умчать на край света, а там и осчастливить. Либо просто звал покорешиться. «Давай на первом этапе станем просто друзьями», – предлагал он, склоняясь в реверансах. «Давай, – соглашалась я. – И на втором этапе станем, и на третьем, и на двадцать третьем… Ты не в моем вкусе, Владек. Я сама дура набитая, зачем мне под боком еще один дурак вроде меня?..» Он уходил, разобиженный, разочарованный, исчезал на пару недель, а потом на моем рабочем столе опять вырастали цветы, конфеты, жевательные резинки…

Одним словом, по старой вредной привычке я бросила трубку.

А потом стала напряженно думать: как лучше уйти из реальности, получив по возможности толику удовольствия. Часам к трем дня взвинтилась до предела. Не видать изгойке ЧУДА. Так и проживет она свой век – непонятно с кем, зачем. Со сломанной судьбой и запущенной психикой.

Так свободу же узницам закрытых дач!

– Владек, – сказала я в трубку. – Я сижу в Ческе-Будейовице. Улица Яна Жижки, 135. Это на южной окраине. Будешь мимо, заходи.

– Я приеду, – твердо пообещал Владек.

Потом я позвонила в Прагу по контактному номеру.

– Вас слушает рекламно-маркетинговая фирма «Влтава», – пропел писклявый женский голосок. Товарищество с безграничной ответственностью…

– Это пани Шмидт из Ческе-Будеевице, – рявкнула я. – Сейчас ко мне приедет один добрый друг, и я требую, чтобы охрана его пропустила. В противном случае вас ожидает миллион неприятностей!

Всех порубаю…

Представляю, как там завертелись шарики у подпольных дел мастеров. Не прошло и десяти минут, как в трубке образовался встревоженный глас Андрея Васильевича.

– Он уже едет, – как бы в качестве пролога заметила я.

– Надеюсь, вы не спятили?

– А как вы думаете, Андрей Васильевич, долго способна женщина просидеть в заточении и не спятить?

– Мы спасаем вашу жизнь.

– Вы гробите мою психику.

– Мне не нравится ваш тон.

– А я немного расстроена. Да перестаньте вы, Андрей Васильевич, это нормальный человек, не шпион. Мы два года работали в одной редакции – правда, на разных этажах, но зато в одном крыле, и я о нем знаю все. Он немного трусоват, немного зазнайка, красив как Дионис – нет, как два Диониса, потому что изрядно полноват, – и не имеет никаких связей с преступным миром.

– Продиктуйте его данные. Мы проверим.

– Проверьте. Но поспешите! Через час он будет здесь, а я не позволю, чтобы мои гости топтались у калитки!.. – К завершению беседы я вполне в духе характера скатилась в истерику.

…Владек опоздал. Пробки на дорогах, объяснил он. Я наблюдала со второго этажа, как он подкатил на голубой «Татре» и выбрался из нее с кустом багровых роз. Поднял руки – в одной розы, в другой – бутылка моей любимой «Лакримы Кристи» (слезы Христовой), расставил ноги, а каланча Иржи с каланчой Новаком его беспардонно общупали.

Владек не менялся. Сочетая в себе аж три фактора риска – любовь к курению, алкоголю и лишнему весу, он совсем не понимал, что в один прекрасный день рискует окочуриться от высокого давления. Его такое будущее не тревожило. Любовь к себе, дражайшему, в понятиях Владека никогда не подразумевала любви к своему здоровью. Возможно, это было единственное, что мне в нем импонировало.

Я встретила его наверху – в майке и шортах. Поверх еще был надет и туго завязан махровый халат, но я сделала вид, будто он прозрачный. Даже подставила щеку, в которую Владек впился, как голодный нищий в осетровый балык. Я кисло улыбнулась. Хорошо, руки его были заняты.

– Поосторожнее, голубчик, – пролепетала я. – Не забывайся. Внизу гестапо, и стоит мне ему свистнуть…

– Дианка, ты почему здесь? – забубнил Владек, вталкивая букет в инкрустированную вазу посреди стола, а «Лакриму Кристи» – в холодильник. – Что значит эта охрана? Где твой ребенок? Что случилось? Почему о тебе все наши папарацци говорят либо хорошо, либо ничего?

– А ты почему такой бледненький? – пошла я вопросом на вопрос. – И ехал до меня так долго… Слушай, ты не через Стамбул ехал?

– Пробки на дорогах, – моргнув глазом, соврал он (уж я-то знаю, где этот мазурик врет, а где пытается говорить правду: моргает по-особенному). – А бледненький… Не знаю, Дианка, устал я… Недужится мне что-то…

А он и вправду был бледен. Нет, по всем приметам, Владек был рад меня видеть – у него аж ручонки тряслись, ко мне простираясь. Но вместе с тем и не рад. Как-то невзначай он кусал свои добродушные губы, а по-аристократически оформленному челу скользили тени.

– Ладно, устатый мой, болезный мой, – сжалилась я, открывая дверь в спальню. – Пойдем лечиться. Доставай свою микстурку из холодильника.

Владек облизнулся и уставился в проем таким алчущим взором, словно за ним находилось не пустое ложе без балдахина, а все красавицы Востока.

– Но не сразу, – добавила я, мысленно осеняя себя знамением. – Сперва ты мне будешь лясы точить. Пока в зубах не навязнет. А там – поглядим.

Позволим себе неприличие.

Некий дестабилизирующий фактор в дальнейших событиях несомненно присутствовал. То ли излишняя нервозность партнера, то ли соседство здоровенных телохранителей. То ли первое вытекало из второго и не давало расслабиться. Я не задумывалась. Но в целом с возложенной на него задачей Владек справился. На «четверочку». Удовлетворил мои духовные потребности.

– А теперь проваливай, – распорядилась я. Опустила забрало и вползла в махровый халат c бабочками. К удивлению, он не стал оспаривать мои приоритеты. Облачился в свою двубортную тройку купеческого типа и, сгибаясь под тяжестью трех оргазмов, заковылял к лестнице. Я, как порядочная гейша, проводила его до лифта (в смысле, до люка).

На прощание он опять стал меня тискать.

– Слушай, малыш, а тебе лакей на запятках не нужен?

Я холодно улыбнулась:

– Дулю тебе, а не запятки. И не меси меня, я не тесто.

Много вас таких по шарику бегает…

Он не обиделся.

– Но я еще приду?

– После уведомления.

Он кивнул и растаял. Я зачем-то помахала ему платочком. А потом, слегка пошатываясь (от трех таки оргазмов), спустилась вниз.

– Пани далеко? – хитровато улыбнулся Млышек, караулящий кухню с остатками завтрака. Он восседал на бесконечно высоком табурете и от нечего делать раскачивался из стороны в сторону. У меня бы так не получилось. Для этого нужна тренировка.

– В сад… – прошептала я. – Все в сад…

– Пани утомилась? – поинтересовался Иржи, появляясь с улицы.

– Да, переработала, – согласилась я. – Покачивает что-то.

Иржи уступил дорогу.

– Семнадцать градусов в тени, пани, – поведал в спину Млышек. – Вы разгорячены, а халатик у вас не бог весть какой. Не подхватить бы простуду.

– Лишь бы не гонорею, – пробормотала я.

И пошла себе по аллейке, пронизанная легким ветерком. Вскарабкалась на клумбу, приподняла забрало и погрузилась носом в самое благоухание пышно цветущих астр. Необычайная свежесть закружила голову…

И тут как рвануло!

Вот вам и Дакота! Меня швырнуло на землю – как раскладушкой врезали. Астры полегли. Я пробороздила носом клумбу и распласталась, разбросав ноги. Но тут же откатилась, утопила ладони в землю и приподнялась. Невыносимо, знаете ли, когда за вашей спиной без вашего ведома происходит жуть: шаги, дыхание в затылок, взрывы…

Шандарахнуло крепко. Домик разлетелся, как фанерная коробчонка. Я застала уже финальные кадры: тонкие перегородки складывались, рушились вместе с перекрытиями, взметались клубы пыли, пламени, а обломки крыши, поднятые на воздух, уже опадали вниз – в самое средоточие пожара.

Огонь бушевал – нешуточный, мощный факел, пожирающий все горючее. Оранжевые языки плясали по руинам, по траве перед домом, лизали две уцелевшие стены на западной стороне… Потрясенная таким поворотом и почти оглохшая, я еще нашла в себе силы проползти на карачках по саду, а потом подняться и в тумане побрести на соседний участок. Навстречу бежали какие-то сердобольные люди – не очень молодые, но проворные. Слава добрым самаритянам, храни их господь… Это были пан Квочек и его половина пани Квочкова – из дома напротив. Как потом выяснилось, в их «фазенде» волной повыбивало все стекла, а любимому ретриверу Фантомасу засандалило доской по носу. Они подхватили меня под руки и куда-то потащили, ахая и сокрушаясь.

– Телефон… – бормотала я. – Мне нужен телефон… Я должна позвонить… своему адвокату…

– Людвиг, да ты глянь на нее… – причитала добрая старушенция. – На ней совсем лица нет! Да что же это творится? Полиция, где наша полиция?..

В каком-то киселе, вязкой массой сочащемся из ушей, я различала отрывистые вопли полицейской сирены, протяжные гудки пожарки; различала, как осмелели и подали голос местные обыватели. Венцом моей мольбы стала телефонная трубка, протянутая сжалившимся паном Квочеком. Я набирала номер, пальцы срывались, я била в исступлении по красной клавише, снова набирала, нарываясь на бездушный зуммер, и так продолжалось, пока в трубке не пискнули:

– Рекламно-маркетинговая фирма «Влтава» рада приветствовать своих…

Шпионов?

– Идите к черту… – простонала я. – Это пани Шмидт… Из Ческе-Будейовице, помните?.. Меня взорвали… Вы понимаете, меня взорвали… Всех взорвали… Иржи, Новака…

Я бормотала какую-то несусветицу, пыталась объяснить им ситуацию, как-то выразить эмоции, но, по-моему, весь издаваемый мною бред совершенно не относился к делу. Я не находила нужных слов.

– Где вы? – несколько раз переспрашивали на том конце провода, и пока я, наконец, ответила вразумительно, прошла вечность.

– Вы можете остаться на месте в течение часа?

Ответа уже не последовало. Трубка выпала, я, ослабевшая, прислонилась к стеночке.

– Пан Квочек, – пролепетала я. – Пани Квочкова… Вы такие милые люди… Отведите меня наверх, ради бога, и не говорите полиции, что я здесь… У меня нет сил с ними общаться, истинная правда… Я сама поговорю с ними, но попозже… через час, пожалуйста… Умоляю вас…

Поистине золотые люди. Они уложили меня под бронзовое распятье, в комнатке с голубыми занавесками, похожей на келью, куда не проникала суета с пожарища.

А через какое-то время – я как раз смиренно лицезрела потолок, скрестив руки на груди (хоть свечку в изголовье ставь), – в комнату ворвался Андрей Васильевич в смокинге.

– Только не говорите, что вы уходите в монастырь, – буркнул он.

Сложил меня вчетверо и куда-то понес.

– Вы из полиции? – строго вопрошали из-за кадра пан и пани Квочки.

– Да, – кратко отвечал Романчук.

– Он из полиции… – безжизненно вторила я. – Он из самой лучшей в мире полиции…

Он вывалил меня через задний ход к какому-то невзрачному «Фольксвагену» и затолкал в салон.

– Андрей Васильевич… – заплакала я. – Они меня взорвали… И Иржи взорвали, и Млышека, и Новака… Как же так, Андрей Васильевич?..

– А вот такие они нехорошие, – огрызнулся Романчук, устраиваясь за баранку. – В другой раз будете слушаться. Вам русским языком говорено – никаких посещений. Не больница. А вы понимаете сказанное с точностью до наоборот и действуете как законченная кретинка. И откуда нам на голову падают такие разведчицы?.. Надеюсь, хорошо потрахались? – Романчук сменил тон на язвительно-презрительный.

– Я всегда хорошо трахаюсь, – неожиданно злобно бросила я, невольно извлекая из памяти недавние эпизоды (с элементами рукопашной эротики). И вдруг сникла, озаренная. – Послушайте, вы… вы не станете же утверждать, что нас всех взорвал… Владек Славич?

– А мне по фене, – Андрей Васильевич яростным рывком повернул ключ зажигания. – У меня вы на шее… А что касается вашего Славича… Вот вам, пожалте-с – вашего трахаля попридержал полицейский пост на окраине Ческе-Будейовице. Им позвонил охранник Новак Ковач – видимо, за минуту до взрыва – и доложил, что физиономия и поведение уходящего от пани обормота оставляют желать много лучшего. Уж больно дергается и спешит этот хахаль-трахаль… У местной полиции и службы безопасности неплохие отношения, фараонам не жалко, они попридержали товарища. А наш человек в Ческе-Будеевице его уже допросил – я связался с ним в машине по пути из Праги.

Я встрепенулась:

– И что?

– Типичный хамский наезд. Славич не предатель, он только учится. Но трус невыносимый… Умоляет, плачется, что его телефонная линия прослушивается, и он просто не в состоянии был поступить по-другому, иначе его бы прихлопнули.

– Намекаете, Владек привез бомбу? – ужаснулась я.

Романчук скептически покачал головой:

– Не думаю. Нет, привезти-то он ее привез, но он не знал, что это бомба. Посудите сами: разве мог такой трусище, как Славич, сознательно установить адскую машину, покувыркаться с вами в кроватке (а она ведь в любой момент может шандарахнуть!), а потом удалиться?

– Но вы сказали, он очень торопливо покидал дачу…

– Правильно, – кивнул Романчук. – Он был уверен, что привез в букете с розами подслушивающего «жучка». Тоже штука неприятная.

Гениально, подумала я. Момент приезда Владека. Он поднимает цветы, бутылку, его обшаривают, и он спокойненько топает в дом. Интересно, сам придумал или кто умный надоумил?

– Вы же слышали про эти современные разработки из волокнистого неостита? О них много писали. Очередная революция во взрывном деле. Неостит в восемь раз мощнее тротила, двухсот граммов предостаточно, чтобы разнести вашу дачку в щепки, а форма его принимается практически любая – от мячика для гольфа до зайки. Ничто не мешает налепить несколько волдырей у среза букета, вдавить в них приемничек-взрыватель и прикрыть всю эту беду оберткой. Вспомните, он же не давал вам букет в руки?

– Не давал, – я вздрогнула. – И обертку не нарушал. Он поставил его в вазу и больше близко не подходил… И говорил как-то тихо… – внезапно я обнаружила, что опять дрожу. – Андрей Васильевич, миленький, – я с усилием сглотнула. – А скажите, зачем они меня… взорвали?

Я и не заметила, как моя рука переместилась поверх руки Романчука, сжимающей баранку.

– А так им спокойнее, – Андрей Васильевич как-то заинтересованно покосился на мою конечность. – Нет источника – нет и раздражения. Вдруг вы еще какую белиберду напишете?

Вот гад. Работаешь на них, работаешь…

Он повернулся ко мне лицом и вдруг стал совсем другим человеком. Улыбочка всепонимания улеглась на мужественные черты. Не сводя с меня глаз, он ударил ногой по акселератору.

– Ну что, красивая, поехали кататься?.. Радуйтесь, Дина Александровна, ваша поездка в Дакоту отменяется…

Гефест – Артемиде:

«К вопросу о безопасности пани Шмидт.

В ходе допроса Владека Славича – сотрудника редакции газеты «Звэзда» – получена следующая информация: «Славич никогда не работал ни на российскую, ни на чешскую разведки. Данная вербовка произведена в разовом порядке с единственной целью: ликвидация пани Шмидт. В процессе вербовки не фигурировали ни денежные суммы, ни какой-либо иной материальный стимул. Мера воздействия – запугивание, в том числе угроза обнародования некоторых любопытных фактов интимной жизни. Вербовку осуществил Кошкин Владимир Леонидович, представившийся работником российского полпредства. На поверку человека с такой фамилией в российских дипломатических структурах не оказалось. Оперативно разработанная встреча Славича с завербовавшим его лицом выявила следующее: мнимый Кошкин Владимир Леонидович является Барышевым Юрием Степановичем – сотрудником Третьего управления Службы внешней разведки, действующим в Чехии под прикрытием полномочного представителя компании «Рослес»…

Газета «Колокол», 02.10.20… г. Раздел «Происшествия»: «… Вчера в 19.10 на участке трассы Прага – Пардубице между населенными пунктами Нимбурк и Шевиц в салоне автомашины, припаркованной у обочины, найден труп с документами на имя Юрия Барышева, работника представительства экспортной компании «Рослес». По словам полицейского врача, визуальный осмотр не дает оснований предполагать, что г-н Барышев умер насильственной смертью. Скорее всего, речь идет о внезапном сердечном приступе, заставшем г-на Барышева в пути. Официальными властями выражено сожаление. После вскрытия и соблюдения всех соответствующих формальностей тело будет передано российской стороне…»

Гефест – Артемиде:

«…В результате допроса Барышева Ю.С., проведенного с применением препарата «С-6», установлено:

1. Приказ о физическом устранении известной вам пани Шмидт поступил из Центрального комитета Национал-патриотического фронта. Допрашиваемый затруднился назвать конкретное лицо, явившееся инициатором приказа, высказав лишь предположение, что это было коллегиальным решением.

2. Материалы о деятельности пани Шмидт предоставил допрашиваемому некий Николас Гудман – сотрудник департамента разведки штаба сил НАТО в Европе. Барышевым Ю.С. было также высказано предположение о причастности упомянутого Н. Гудмана к деятельности Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов Америки…»

Персей – Артемиде:

«…На ваш запрос под № 156. Силами группы «Вена-99» и агента Натали проведено расследование, установившее: Николас Гудман – имя вымышленное. Под прикрытием департамента разведки штаба НАТО фигурирует полковник израильской разведслужбы «Моссад» Аарон Хейм.

Связи последнего с ЦРУ США не выявлены».