Глава 10

Пройдясь по комнате, Ждан в раздумье стряхнул пепел на пушистый ковер. Больше всего на свете он любил сигары из Гаваны и иранские ковры ручной работы. Желательно, чтобы сигары при этом были только что привезенными, а коврам не менее двухсот лет. Возраст, считал Ждан, убивает одни вещи и молодит другие. То же самое, полагал он, происходит и с людьми. Для некоторых тридцать пять – предел возможностей. Груз прожитых лет тянет назад, начинается подсчет ошибок и пройденных дорог, словом, с тридцати пяти мужчина начинает задумываться над тем, как ему более удачно прожить оставшуюся часть жизни. Другие же никаких расчетов не делают, просто живут. В свои тридцать пять Ждан вынужден был признаться, что относится к первой половине. Именно по этой причине он ненавидел представителей второй группы и для пущей убедительности преимущества первых над вторыми подсознательно пользовался вещами, ценность которых зависела именно от возраста. Так легче убеждать себя в глупой мнительности и верить в то, что твой век только начинается.

Вот, к примеру, сигара. Она хороша, но что с нею случается… Она превращается в пепел. Стольников живет именно такой жизнью. Он пышет энергией, он палит жизнь, как сигару. Что-то теперь будет с ним?

Все зависит от него, Ждана, представителя первой группы клуба, кому за тридцать пять. Правда, Стольникову сорок три, но это проблемы Стольникова.

И вот он, ковер. Его мудрости и терпению нет предела. Он терпел, пока его ткали, терпел, когда хранили в темницах сундуков, потом он еще век лежал свернутым в подземелье шаха, и вот он, спустя двести пятьдесят лет – под ногами Ждана. Он выглядит на все сто – не лет, а процентов, и никакой пепел не в состоянии его погубить.

А вот Стольников…

Ждан знал – он уже рядом с НИИ. Этот упрямый друг Зубова войдет в институт посредством чего угодно.

Известие, что он в здании, застало полковника врасплох.

Он швырнул рацию в угол и бросился к телефону.

– Степанян! – прокричал он кому-то в трубку! – Немедленно ко мне!

Стольников… Стольников! Это ты приговорил девку, не я!

– Куда он повел девчонку? – спросил он появившегося в дверях офицера.

Поняв, что спрашивать бесполезно, он велел собрать группу и разыскать Ирину. Ждан понимал, кто является главной целью Стольникова. Скорее всего дочь Зубова майор спрятал, а сам с Лоскутовым направился искать виновника всех своих бед. «Вот к чему приводит глупость!» – подумал Ждан. Откладывая ликвидацию Лоскутова на день, когда с группой будет покончено, Ждан только что укрепил позиции Стольникова. Майор один опасен без оговорок, а теперь с ним еще и преданный ему подчиненный! И это не простой попутчик, а такое же дитя войны! Для этих двоих игра со смертью – лучшее занятие в часы досуга!

– Черт возьми! – прокричал Ждан и, отдав приказ на сбор, бросился к сейфу. Документы, телефон спутниковой связи, аккумуляторы к нему, противогаз – все без труда поместилось в рюкзак средних размеров. В него же полковник опустил пару ручных термобарических гранат. Из шкафа полковник забрал тяжелый, загруженный магазинами с боеприпасами жилет, схватил винтовку.

Если бы ему еще сутки назад сказали, какое решение он примет, он рассмеялся бы этому человеку в лицо. А теперь это был единственный способ уберечься от Стольникова.

Потрепав по загривку огромную кавказскую овчарку – друга последних пяти лет, он приказал: «Охраняй!», и вышел из кабинета, заперев стальную дверь.

Торопясь присоединиться к группе, занимавшейся поиском Ирины Зубовой на цокольном этаже НИИ, полковник вспоминал, как ему все-таки удалось получить информацию, без которой поиски Источника не имели смысла и выглядели ребячеством….

Странный гость прибыл в Московский историко-археологический университет. Таких гостей ректор Старцев за пятнадцать лет руководства вузом еще не встречал. И проблема была даже не в том, что он явился без предварительной договоренности, а в ведомственной принадлежности. С людьми из Управления исполнения наказаний Старцеву пришлось столкнуться единожды, во время учебы в Томском государственном университете, в далеком шестьдесят четвертом. Один из ловкачей на курсе исторического факультета собирал у иностранных студентов часы под эгидой распоряжения ректора, который якобы отдал приказ о проверке хронометров иностранного производства на предмет наличия в них встроенных разведустройств. Время было мутное, и иностранцы сдавали «Сейко» и «Ориенты» без вопросов. Надо, так надо. Не хватало еще, чтобы их заподозрили в шпионаже и судили по законам страны, где за каждой подходящей для этого случая статьей значилась «вышка». Словом, проблем не было. Они возникли потом, когда счастливые, не наблюдающие часов иностранцы пришли к ректору. Часовых дел «мастера» искали недолго, ребята из КГБ сработали в три дня. Особой информацией явились показания наиболее активной части обучающейся молодежи, в том числе и начинающего историка Юлия Старцева. Мошенника, едва не подорвавшего веру в дружеское начало Союза ССР к младшим братьям, куда-то увезли, и университет он, говорят, не окончил. Зато всем неграм из Анголы, Кубы и Лаоса горисполком Томска вынужден был купить золотые часы «Слава». Но Старцев получил свои два года и так познакомился с людьми из УИН. И теперь последние навевали на него тоску большую, чем даже люди из ФСБ.

Это был первый и единственный раз, когда Юлий Нестерович с ними общался. И вот сегодня история повторилась. Разница была лишь в том, что интересовался товарищ из ведомства не студентами, а преподавателями. Старцев откровенно занервничал, вспомнив, как разоблачались взяточники в других вузах.

– Вы не беспокойтесь, – между тем уговаривал его Ждан. Ему на самом деле не хотелось, чтобы кто-то беспокоился по этому поводу. Звонок ректора Зубову мог все испортить, Ждан и так ходил по лезвию ножа. – Все, что мне нужно, это знакомство с преподавателем вашего университета. Самым грамотным, профессионально подготовленным, зарекомендовавшим себя на практике. В силу обстоятельств мне нужна квалифицированная помощь, и то, что я у вас, наоборот, должно вас вдохновить. Лучший исторический вуз города, как-никак.

Такой поворот дела Старцева не вдохновил. Напротив, напряг. В 64-м его тоже уверяли, что Вениамин Крылов, снявший часы с пяти десятков студентов, им тоже нужен для каких-то консультаций. Где сейчас Веня, не знает даже сам Веня, и в дополнение ко всему этот молодой подполковник ведет себя так, словно точно знает, где Веня.

– А в какой части исторической науки вы имеете затруднения? – уточнил Старцев. Для него было очевидно, что, если «уиновец» интересуется готическим направлением в архитектуре средневековой Германии, то им глупо рекомендовать, скажем, профессора Каменщикова, специализирующегося на культуре Китая. – Что конкретно вас интересует?

Ждан помялся. У Старцева появилось подозрение, что гость имеет затруднение даже в том, чтобы четко сформулировать проблему своего затруднения. Таких, мягко говоря, неспециалистов на своем веку Старцев повидал немало, потому сообразил, что тактичная разведка не помешает.

– Видите ли, организационная структура нашего вуза предполагает разделения по кафедрам. Кто-то является профессионалом в Средневековье, другой – знаток Новой истории. Чтобы кого-то вам рекомендовать, мне нужно знать направление вашего интереса.

– Времена монголо-татарского ига, – сказал Ждан. – Или ранние периоды. Предположительно.

– Вот так, – вырвалось у Старцева. – Около пятидесяти веков. Знаете, есть такой Урманов. Предлагаю обратиться к нему, и, если у вас возникнут проблемы, я вспомню кого-либо еще.

Они вышли из кабинета ректора и двинулись по длинному, пахнущему свежими стеновыми панелями и деревом холлу. Чтобы не казаться нерадивым хозяином, Старцев попутно рассказывал угрюмому спутнику об истории возникновения университета, роли в его создании ученых мужей новой России и специалистах, работающих внутри его стен. Ждан молчал. Ему были безразличны и ученые мужи, и вуз.

Поднявшись на этаж выше, он вошел в кабинет заочно представленного им профессора и покатил камень своей интеллигентности под гору. Скромно поздоровавшись с Урмановым, приведя его в крайнее недоумение своим появлением, Ждан обратился к ректору:

– Я вынужден просить вас оставить нас одних, – голосом министра образования произнес он.

Ректор опешил: его выставляли из кабинета подчиненного ему преподавателя.

– То есть как это?

– Как? – Ждан задумался. – Полагаю, что нужно покинуть данное помещение и притворить за собой дверь. Это означает, что вы не должны быть свидетелем разговора, который сейчас состоится. Простите за бестактность. Просто у меня очень мало времени…

Ему уже надоели нервные историки. Отпуск подходил к концу, а цель не достигнута.

Переборов гордыню и потрясение от унижения, ректор выбрался из кожаного кресла на колесиках и молча выкатился вон. Сначала его попросили уделить несколько минут его времени, потом вошли в полное доверие и убедили в важности их появления, потом, когда он, уже заинтригованный, настроился на одну из главных ролей в организации беседы с Урмановым, его прогнали, как курильщика из университетского туалета.

Дождавшись полного уединения с нужным человеком, Ждан сразу уставился на профессора, как на таблицу офтальмолога. Искал в его взгляде умение точно и быстро отвечать на вопросы.

– Вы умеете хранить тайну? – наконец спросил Ждан.

Профессор плохо разбирался в системе градации людей на начальников и подчиненных, но, судя по поведению незнакомца, именно этот, в безукоризненно сшитом костюме цвета начинающей отступать ночи был тут главным.

– Видите ли… – Урманов замялся, потому что тема разговора, еще не раскрывшись, уже стала ему не нравиться. – В силу своей профессии… Я археолог, историк. Потому я скорее из тех, кто, наоборот, выставляет чужие секреты на обозрение общественности.

– Но вы же не трубите о находке, пока не выкопаете ее из земли? – почти сразу отреагировал Ждан.

Подобная аллегория Урманову по вкусу не пришлась. Выкапывают картофель. Трупы, на худой конец. Раритеты обнаруживают. И отрицательный заряд ученого усилился.

– Нет, не трублю, – подтвердил он. – Но мой авторитет в области археологии достаточен, так что это излишне. Когда я отправляюсь в экспедицию, то людям, близким к истории, хорошо известно, куда и зачем я еду. А что я выкопаю, это уже вопрос второй. Колумб пошел искать Индию, и все это знали. В восемьдесят восьмом я отправился на поиски ставки Батыя под Рязанью, и данный факт также не прошел мимо внимания всех ученых мужей страны. И что с того, что Христофор нашел Америку, а я стоянку скифов?

– Никто не собирается принижать значения вашего авторитета, – успокоил Ждан задетого за живое Урманова. – Я ошибся. Взял с места в карьер. Издержки работы. В силу нашей специальности, так сказать… Я руководитель одного из подразделений Управления федеральной службы исполнения наказаний. А теперь попробую вас заинтересовать…

Проникнув рукой во внутренний карман пиджака, он вынул какой-то сверток.

– Что вы об этом скажете?

Чем профессор никогда не страдал, так это недостатком любопытства. Предполагая, что, раз сверток пересек стол и оказался напротив него, это означает разрешение, он подтянул его к себе и быстро развернул кусок материи. Первое время, держа обнаруженный предмет в руке, он казался спокойным. Но потом начались превращения.

Очки с носа профессора слетели на столешницу… Урманов заменил их на очки для чтения. Доселе серое лицо профессора сначала посветлело и, наконец, порозовело. Изучив вещицу с пристрастием, с какой менялы у обменных пунктов изучают стодолларовую купюру, он осторожно, словно боясь, что золото может разбиться, положил предмет на стол. Облизнул губы и снял очки.

– Как это к вам попало?

Ждан поморщился, но в этот раз бесцеремонность не проявил.

– Понимаете, если вам рассказать, как к нам попадают некоторые вещи и люди… Вряд ли эти нюансы вам, археологу и историку, покажутся увлекательными. Все, что мне сейчас хочется знать, это биографию этой маленькой золотой пластинки, имеющей овальную форму, ее ценность и возраст. Если вы не в состоянии ответить на эти вопросы, то скажите об этом, и мы закончим разговор.

– Я скажу, – просто бросил археолог. Увидев, как Ждан с разочарованием на лице протягивает к куску материи руку, профессор накрыл пластинку ладонью и прижал к столу. – Я вам скажу, что это такое. Это пайцза. Пайцза служила неким пропуском или паспортом, как вам угодно, в монгольском войске и на всей территории, им занятой. Имевший такую пайцзу пользовался помощью властей. Например, получал от них продовольствие, фураж для лошадей, телеги, самих лошадей. Пайцзы были различных степеней. Этим они имеют схожесть с вашими удостоверениями. А различаются тем, что в ваших корочках пишут должность, а монголы эти должности обозначали рисунками зверей.

Ждан, забыв о досаде, вскинул голову.

– Получается, она могла принадлежать Чингисхану или Мамаю?

– Нет, не могла… – задумчиво возразил профессор. Осторожно поворачивая пайцзу, он словно насквозь просматривал ее своим рентгеновским взглядом. – Джиганхирам, покорителям Вселенной, пайцза не нужна. Она им без надобности. Но она могла принадлежать кому-то из их приближенных. – Он снова положил пластинку на стол. – Тем, кого он отправлял в дальние страны своими представителями. Я подтверждаю подлинность раритета, в этом нет никаких сомнений. Тринадцатый век.

– Не смело ли? – усомнился Ждан, чувствуя влагу на спине. – Без экспертизы?

– Вы пришли ко мне как к специалисту, задали вопросы, а когда я на них ответил, усомнились в моих знаниях, – Урманов равнодушно поднял брови, однако глаза его блестели, и взгляд не отрывался от раритета. – Поищите другого. Такого, кто сможет отличить тюркское захоронение от скифского, даже не вскрывая его, кто распознает истинный клинок акинака из тысяч предложенных вариантов! Сядьте за этот компьютер!

Приказ прозвучал так воинственно, что Ждан на секунду опешил.

– Зачем?

– А я вам говорю – сядьте!

Пока профессор в запале, нужно этим пользоваться, думалось Ждану. Сейчас ученый муж подскажет что-то, и все выяснится. Интернет бесконечен, как Вселенная, и, кто знает, быть может, спецы из местного ФСБ не в той галактике искали. Он сел.

– И что сейчас? – голосом смиренного студента спросил Ждан.

Профессор злорадно сверкнул спаренной молнией выгнутых линз и прогрохотал:

– А сейчас зайдите в Интернет и поставьте вопрос ребром: кто лучше профессора Урманова разбирается в истории Руси времен татаро-монгольского ига!

Ждан подтянул кусок материи к себе, завернул в нее пластинку и вынул из кармана еще один сверток.

– Еще одна консультация, и мы поблагодарим вас за помощь. Что это?

И Урманов снова занялся разматыванием тряпочки. На этот раз к увиденному предмету он отнесся более спокойно, однако по всему было видно, что это спокойствие лишь предтеча азарта, охватившего его.

– То, что это монета, объяснять не нужно, да? – спросил он, осторожно разворачивая предмет перед своими глазами. Ответа он не получил, однако его он и не ждал. – Это римская монета. Первый-второй век нашей эры. Мелочь. Такими рассчитывались на рынках. Ручаюсь, что настоящая. Откуда у вас эти предметы?

Вместо ответа Ждан вынул третий сверток.

– То, что это перстень, объяснять нам тоже не нужно. Но, если вы обозначите время, когда он был изготовлен, мы будем вам весьма признательны.

Урманов принял в руку огромное золотое кольцо, словно щепотку праха дорогого человека. Медленно покрутил его перед собой, вынул из стола лупу и стал всматриваться в бирюзовый прямоугольный, выщербленный по граням камень.

– То же время. Бесценная вещь. Я прошу… Сорок лет, отданных мною истории, взывают к вашему милосердию. Как к вам попали эти предметы? Вы носите их в карманах, как ключи от квартиры, а между тем им нет цены!

– Скажите, вам что-нибудь известно о чудесной стране, в центре которой бьет Источник, превращающий обычную человеческую жизнь в вечную? – Ждан впился взглядом в лицо ученого.

– М-ммм… Вы имеете в виду обращение пресвитера к императору Мануилу? Вы о письме речь ведете? Было такое письмо. Но нет свидетельств, что Мануил это письмо прочел, и нет свидетельств, что такая страна есть. Почему вы спросили?

– Спасибо за помощь, – поместив сверток туда, откуда он появился, Ждан одернул пиджак и встал. – Профессор, я вынужден настоять на том, что наш разговор должен остаться в этих стенах. Ректор, конечно, спросит. Скажите ему, что мы интересовались шедеврами гончарного искусства Испании пятнадцатого века.

– Ваша уверенность в том, что вы – гений, а все остальные – дебилы, не имеет под собой никаких оснований. Старцев тоже доктор исторических наук, член-корреспондент Академии наук. И если вы думаете, что он не в курсе того, что гончарное искусство Испании в тот период находилось в том же состоянии, в каком сейчас находится футбол в России, то я вынужден вас разочаровать.

– Я для примера сказал, – пояснил Ждан.

– А я для примера ответил, – настоял Урманов.

– Мне все равно, что вы придумаете, – не выдержал Ждан. – Просто еще раз вам напоминаю, что наш разговор должен остаться между нами. На данный момент это является информацией под грифом секретности.

– Я вас не заставлял ею со мной делиться, – понимая, что жажда удовлетворения любопытства перевешивает, профессор решил пойти на попятную. Есть шанс, что кто-то из этих двоих смилостивится и скажет главное. – Ладно, я скажу Юлию Нестеровичу, что вы показали мне фальшивую пайцзу.

– Хорошо, скажите, что фальшивую! – рассердился Ждан и стал отворять дверь.

– Не корысти ради, а науки для, – взмолился археолог. – Вы нашли… страну? Ту, о которой писал пресвитер?

– Нет.

– А где взяли пайцзу?

– У фальшивопайцзовщика, – с улыбкой объяснил Ждан и закрыл за собой дверь.

Старцев не вызвал Урманова к себе сразу только потому, что занят был проводами странного гостя. Но сделал это сразу же, едва за спиной Ждана закрылась дверь вуза.

– Что ему было нужно, Герман Алексеевич? – в голосе ректора до сих пор чувствовалось потрясение от незаслуженного оскорбления.

Урманов рассмеялся и оперся на спинку стула. Со стороны могло показаться, окажись в этот момент в кабинете Старцева свидетели, что двое товарищей беседуют о мелочах.

– Представляете, Юлий Нестерович, – не скрывая сарказма, проговорил профессор, – он расспрашивал меня о задержанном в «Домодедове» грузе. Саблю с лакированной деревянной рукоятью они посчитали за оружие Хмельницкого. Представляю, как им хотелось бы, чтобы это было так. Вы поняли, да? – лакированной!

Ждан получил доказательства. И теперь ему стало ясно, что задолго до солдат и офицеров роты Черданского полка армии Ермолова, исчезнувших сто девяносто лет назад и появившихся в Другой Чечне, в этой стране побывали многие. И это та страна, где бьет Источник, дарующий вечную молодость…