Глава 17

Село Катой стоит на краю света. А если без преувеличений, на краю цивилизованного света. Селом Катой начинается царство слегка окультурившихся, успокоившихся, но по-прежнему скорых на расправу горцев. Остановившись и тяжело вздохнув, «ЗИС» без сожаления выпустил разведчиков.

И сразу стало понятно, что близок вечер. Тишина и свежесть опустились на дорогу, помеченную ржавым, пробитым дробью, непонятно зачем установленным здесь знаком «Пешеходный переход».

— Хорошо бы добраться до входа в лабиринт до заката, — сказал Жулин. — Я не верю в негостеприимность местных жителей, но нет ничего хуже, чем заночевать в горах.

— А я верю в негостеприимность местных жителей. Мы в Чечне! — отозвался Ермолович.

— Пятьдесят девятого года!

— Тем хуже для нас, — подвел итог Стольников.

Село дремало, но еще не спали жители, и по-кавказски вычурная, старательно выполненная беседка стояла на месте…

— Мы как в другом мире, — сказал Лоскутов, подходя и трогая рукою опору беседки.

— Так и есть, — подтвердил Баскаков. — Ты разве не заметил?

Лоскутов кивнул. Сделал он это немного раздраженно. Ему хотелось есть, спать. Впрочем, всем хотелось есть и спать. А еще убраться до наступления ночи с улицы. Кавказская ночь — как глаза девушки. В них трудно разобрать доброту и хорошее настроение. Лишь днем, отражая солнечные лучи, они чуть светлеют, и тогда глазами этими можно разжечь костер.

— Нам нельзя ехать дальше, — сказал май ор. — Во-первых, все равно мы не найдем в темноте вход, во-вторых, можно напороться на милицейскую засаду… Стрелять в своих я не хочу.

— А между тем дети этих «своих» будут нам резать головы в девяностых, — заметил Жулин.

— Тем не менее.

Идти было решено пешком — «ЗИС» не мог ехать по перекошенной, словно специально, дороге.

Через четверть часа ходьбы они нашли то, что искали, — невзрачный приземистый дом с покосившейся оградой, играющей роль скорее символическую. Тявкнула собака и тотчас забилась куда-то под сарай.

— Хороший охранник, — похвалил Мамаев, озираясь. Приблизившись к окну, сквозь серость которого пробивался едва заметный свет, он три раза стукнул.

Тотчас кто-то появился, и Мамаев, увидев близко от себя лицо незнакомой женщины, отпрянул.

Загремели засовы, скрипнули доски перед входом, собака, ощутив подкрепление, вырвалась из-под сарая и залилась оглушительным лаем.

— Здравствуйте, мы — военные, — представился Жулин. — Разрешите у вас переночевать?

Мужчина думал долго — Стольникову показалось, что намечается отказ.

— Проходите, если добрые люди, — сказал наконец хозяин и вышел на улицу, чтобы пропустить гостей.

В пристройке, некоем подобии русских сеней, они столкнулись со стариком в шапочке для намаза. Вероятно, отцом хозяина дома. Опираясь на клюку, он прошел мимо и, не поздоровавшись, бросил взгляд на Стольникова. Майор услышал что-то резкое.

Опешив, Айдаров, который немного знал чеченский, передернул плечами.

Когда он входил в дом, его следующие движения уже не были столь уверенны.

Полчаса они пили чай и ели лепешки. Жена хозяина за столом, как и следовало традициям, не появилась. Лишь подносила еду, пряча лицо под платком. Поглядывая на нее, Лоскутов спросил Стольникова тихо:

— Командир, почему она одета так, словно ей холодно?

Бросив осторожный взгляд на женщину и ее мужа, майор поставил чашку и сказал:

— Дома она может быть более раскрепощенной. Но поскольку в доме гости, тем более иноверцы, она обязана одеться так, как велит ей вера.

— Не припомню подобного в селах девяностых.

— Времена меняются.

— Одежда мусульманки должна полностью закрывать голову и тело, кроме лица и кистей рук. Это означает, что шея, предплечья, уши и вдетые в них серьги должны быть закрыты. Представители некоторых школ исламской юриспруденции утверждают, что ступни ног можно и не закрывать, но все придерживаются общей точки зрения относительно того, что ноги должны быть скрыты.

— Бред.

— Не нам судить.

— Очень интересно, — не без иронии заметил Лоскутов. — А поподробнее? Раз уж мы сюда приехали?

— Он спрашивает о традициях вашего края, — улыбнувшись, пояснил хозяину Стольников. — Он спросил, почему в селе так тихо. Я сейчас объясню ему, что после вечернего намаза следует отрешиться от суеты и приготовиться ко сну, ниспосланному Аллахом. — Повернувшись к Лоскутову, он заговорил, не пряча улыбки: — Сама по себе одежда не должна служить украшением, чтобы не привлекать внимание мужчин к женской красоте. В целом это означает, что следует избегать ярких блестящих цветов, сверкающих украшений, а также тканей, в которые вплетены блестящие нити. Можно носить все это дома, а указанные критерии относятся лишь к той одежде, которую женщина надевает, выходя из дома. Но здесь вообще чужие люди, поэтому она ведет себя соответствующе.

— А кто-то не верил в негостеприимность, — едва слышно заметил Мамаев.

— Одежда должна быть достаточно плотной, чтобы скрыть цвет кожи: просвечивающиеся или прозрачные ткани в этом случае неприемлемы. Одежда мусульманки должна быть достаточно свободной, чтобы скрыть очертания тела: неприемлема облегающая, обтягивающая тело одежда, подчеркивающая его формы. Одежда не должна иметь запаха парфюмерии, и она не должна походить на мужскую одежду. Такие предметы гардероба, как брюки, должны быть женского стиля и покроя.

— Она одета как на похороны, — протестовал Лоскутов.

— Такие правила. Нежелательно, чтобы одежда выделяла ее из толпы, — она не должна быть столь светлых и ярких тонов или броского покроя, которые обязательно привлекут к вам внимание. Вообще, жившие во времена Пророка женщины, выходя из дома, обыкновенно надевали джилбаб — плащ и химар — головную накидку. Больше не спрашивай о его жене, хорошо?

Стольников заподозрил, что хозяин слышит их разговор. Майору вообще не нравилось, что им приходилось в присутствии хозяев разговаривать шепотом. Но шепотом разговаривали между собой и хозяева. Это немного выравнивало неудобство.

— Мой друг имеет много вопросов, уважаемый хозяин, — сообразив, что слова «джилбаб» и «химар» мало относятся к объяснениям тишины на улице, объяснил Стольников вслух. — Он любопытен, его интересует все. Задает он много вопросов, желая получить на них ответы.

Хозяин качнул головой.

— Он хочет уважать этот край.

Хозяин кивнул снова и спросил:

— Откуда вы приехали?

— Мы из Москвы, — поспешил объяснить Саша. — Ищем беглого преступника.

И хозяин снова кивнул.

Улеглись они скоро. Оказавшись в полной тишине и слушая дыхание бойцов, Стольников думал о том, что совершил, верно, ошибку, заведя их в эту глушь. Быть может, стоило переночевать на свежем воздухе. Но на свежем воздухе невозможно было найти еды. Покрывало покоя спало с него после встречи с первым же человеком — стариком в пристройке. Знакомство убедило его в том, что не все так просто. Видимо, следовало принять это во внимание, отправляясь в село. Он послушал звуки в комнате. Половина группы спала. Вторая половина по давно заведенному правилу бодрствовала. Годы странствий не отучили разведчиков от привычек, которые не раз спасали им в Чечне жизнь. Напившись чаю и наевшись, предался забытью и Лоскутов. Боже, вот еще с кем беда… Он совершенно не разбирается в местных традициях, а язык его без костей. Любопытство шевелит этот язык, и рано или поздно он может напросить проблему, а то и беду…

Он уснул в тревоге и досаде.

Утро наступило неожиданно, оно пришло как приходит для всех уставших с дороги людей. Когда проснулись все, дом был уже пуст, и только голос хозяина, покрикивающего во дворе на кого-то, свидетельствовал о том, что дом живет.

Не было и Жулина с Айдаровым. Стольников вышел на улицу.

У сарая, откуда выскочила ночью собака, висел на деревянном крюке баран. Шкура с него уже была наполовину снята, и треск разрываемой пленки меж шкурой и мясом вернул майора к реальности. Он оглянулся и увидел стоящих поодаль бойцов. Ермолович и Айдаров курили с полотенцами в руках и тихо переговаривались.

— Они собрались готовить для нас плов, — сообщил Айдаров.

— Мы уходим, — произнес Стольников.

— Командир, когда удастся в следующий раз поесть плова?

— Я сказал, мы уходим. Через десять минут.

Словно отвечая ему, хозяин сказал, не прекращая занятия, руки от которого были у него в крови:

— Я согласился дать вам кров. Этим взял на себя ответственность за вас. Потому у меня к вам большая просьба: не ходите по селу без меня. Не говоря уже об окрестностях.

Прозвучало это забавно.

— Почему? — спросил Саша.

— Здесь не любят русских, тем более русских в военной форме.

— Память о великом переселении?

— В это село за последние шесть лет вернулись все, кто был изгнан с родины. Многие — из лагерей. Здесь редко бывают большие люди. Здесь правит закон гор.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил Саша.

Хозяин воткнул нож в подпорку сарая и куда-то ушел.

— Что он сказал? — выходя из дома и растирая руками лицо, поинтересовался Лоскутов.

— Он просит нас быть осторожными.

— Они не очень-то дружелюбны, — заметил Айдаров.

— Они дружелюбнее, чем ты себе это представляешь, — отрезал Стольников. — Они впустили в дом иноверцев, сейчас режут барана, чтобы угостить их, и заботятся о нашем здоровье, не рекомендуя ходить по горным тропам. И что тебе до сих пор не сделано замечание, что ты куришь во дворе дома правоверного, — лучшее доказательство их дружелюбности! Учитывая, что эти места никогда не славились добрым отношением к неверным.

Лоскутов криво ухмыльнулся и покачал головой, словно не понимая глупостей, которые ему говорят. Все казалось нереальным. И баран этот освежеванный, и мрачный хозяин, и двор, хотя и прибранный, но со следами мещанских условностей.

Через минуту из дома вышла его жена и, пряча лицо, увела со двора двоих детей. Следом прохромал старик, сжимая костыль и напряженно глядя себе под ноги.

— В сельпо за водкой, видимо, — предсказал Мамаев.

— Вы преувеличиваете, — думая, куда швырнуть окурок, пробормотал Лоскутов, — а потому неверно истолковываете слова мои. Я не протестую, просто выспался и в хорошем настроении. Кстати, мне понравился дед, встретивший нас вчера ночью на крыльце, — наступив на сигарету, Лоскутов посмотрел на Сашу. — Я только не понял, что он тебе сказал, командир.

— Он спросил: «Как дела, проклятый?» — перевел Айдаров.

Лоскутов перестал улыбаться.

— Мы уходим, — тихо произнес Стольников. — Сейчас. Поднимайте всех. Проверить оружие, боеприпасы, снаряжение. Сбор у калитки через три минуты.

Они покинули дом, и сделали это вовремя.

Ночлег, баран — это не было проявлением гостеприимства. Если бы можно было посмотреть на село с высоты ста метров, то можно было увидеть, как к дому, приютившему разведчиков, стягиваются десятки вооруженных мужчин. Они не решились напасть ночью, чтобы не пострадал донесший о визите хозяин дома и его семья. Но они готовили удар утром.

Стольников увел группу из села за две минуты до того, как горцы во главе с хозяином дома вошли во двор.