Глава 18
Они ползли мучительно долго. Когда не привыкшие к длительным физическим нагрузкам бандиты начинали за спиной Ждана сопеть, как паровозы перед станцией, он останавливался, дожидался, пока они сравняются с ним, выжидал минуту, после чего снова двигался в путь. Ему и самому этот труд был в тягость. Он не был разведчиком, не был боевым офицером, но его бесили звуки, которые издавали эти головорезы. Он вспомнил, как готовил группу к каждому передвижению на местности Стольников. Любой треск, шорох или скрип металла в разведке означали обнаружение и однозначный исход. Группа обнаруживалась благодаря одному-единственному идиоту, который либо плохо обмотал антапку на автоматном ремне, либо уложил в десантный ранец фляжку рядом с запасными магазинами.
Майор, Ждан это помнил, всегда готовил свой взвод тщательно, проверяя каждую мелочь. Все начиналось с построения и демонстрации содержимого ранца. Первое, что он делал, — это всякий раз отбрасывал от каждого ранца одну из банок тушенки и велел брать вместо нее лишний автоматный магазин.
Никакого бритья и, соответственно, одеколонов. Бритое лицо при луне блестит, как задница, а парфюмерная вонь явно не сочетается с натуральным ароматом хвои и травы.
Но особое место при подготовке группы к выходу занимала звукоизоляция. Стольников лично брал в руку каждый из автоматов и тряс его за ремень. Идеальным считалось, когда при таком трюке оружие издавало только шум в воздухе. Следующим этапом была проверка ножей. Каждый из разведчиков сначала медленно, а потом быстро вынимал оружие из ножен. Идеальным считалось, когда при этом вообще не рождалось ни единого звука. Даже тоненький скрип, напоминающий движение бритвы по щеке, вызывал у Стольникова раздражение, и он отправлял бракодела смазывать ножны ружейным маслом или салом.
Ни один из группы не выходил на боевое задание в группе Стольникова в новой обуви. Помимо того, что разведчик рисковал натереть ноги, он мог в самый неподходящий момент начать издавать скрип ботиночек моремана, получившего увольнение на берег…
Эти же за его спиной издавали такой шум, что Ждан стискивал зубы, чтобы не отматерить их от всей души.
Через полчаса передвижения стало ясно, что засада, если таковая и была на их пути, осталась за спиной. Но Ждан был уверен, что ее вообще не было. Милиционеры посчитали лишним ставить заслон на рубеже, который, по их мнению, бандиты никогда не выберут в качестве прохода: лес на взгорье. В тумане, пронизанном лучами начинающего всходить солнца, их не было видно…
А туман тем временем стал подниматься вверх и теперь стоял густой полосой меж влажной, пропитанной росой травой и верхушками деревьев. Он уже не помогал маскироваться, но Ждан все равно запретил подниматься.
— Да сколько можно, мать твою, — хрипел кто-то невидимый за его спиной. — Час уже ползем как ящерки!..
На войне после этого метрах в двухстах раздается резкий выстрел, и говорящий прерывается на полуслове, поймав пулю тем местом, которым родил звук.
Когда звуки дороги затихли окончательно, когда не стал виден ни единый признак цивилизации, когда солнце окончательно рассеяло туман и утро вошло в свои права, Ждан отвалился на спину и, ощущая, как жар на спине начинает успокаивать ледяная утренняя роса, посмотрел в небо. Оно было омерзительно голубым, безоблачным и веселым, что совершенно не соответствовало его настроению.
— Курить будешь? — прохрипел Крюк, протягивая Ждану пачку «Беломора». Все шестеро сидели в тесном кружке, кто-то хлебал из фляжки воду, кто-то ждал своей очереди и, не теряя времени, прикуривал. Послышался хруст и лязг — двое рядом со Жданом вскрывали ножами банки с тушенкой.
«Беломор» показался ему отравой. В кармане лежала пачка «Мальборо» с несколькими сигаретами, но трогать их полковник пока не хотел.
— Не курю.
— Тогда, может, выпьешь? — И в руки Ждана полетела фляжка.
С жадностью приложившись к ней, полковник в первую же секунду понял, чем так страстно утоляют жажду его спутники. Спирт. Чистый. Медицинский.
Сплюнув, Ждан бросил фляжку обратно.
— Не пьет, не курит, — весело, почувствовав неожиданно наступившую свободу, хохотнул один из бандитов, — может, ты еще и на баб не лазишь? — и, довольный своей шуткой, расхохотался.
— А зачем ему баба? Он сам в теле, мягкий и пухлый.
Договорить он не успел. Ждан поднял руку и нажал на спуск. Грохнул выстрел, и шутник повалился на спину, разбрызгивая кровь. Только сейчас Ждан ощутил, чего стоили эти шестьдесят минут передвижения. «Я совершенно измотался, — подумал полковник. — Теряю над собой и ситуацией контроль».
— Да он, сука, перебьет нас всех! — И с этим криком двое из сидящих, рванув ножи, взметнулись с земли в сторону Ждана.
— Сидеть, утырки! — угрожающе прохрипел, не двигаясь ни на йоту, Ждан. — Перестреляю!.. Хотите жить — заткнитесь и делайте что говорю! А еще одна такая шутка — и за первым отправится второй!
Ответ был обоснован, и бандиты остановились.
— Если кто худое слово еще хоть раз скажет — убью, — повторил полковник.
Отбросив в сторону окурок, один из беглых поднялся с земли, но не встал, а лишь присел на корточки. По лицу его струился обильный пот от непривычной физической нагрузки.
— До Цой-Педе пятьдесят километров по дороге. Лесом меньше, но дольше. Предлагаю взять на дороге первую попавшуюся полуторку.
— А черный флаг с черепом и костями на ней вывешивать будем?
— В смысле? — огрызнулся беглый, прекрасно понимая ход мысли Ждана.
— Ты идиот, что ли, я никак не пойму?.. Сейчас всю область милиция прочесывает, ищет беглых. И куда мы на полуторке поедем? До ближайшего КПП? Быть может, вы послушаетесь меня и во второй раз?
— Пусть говорит, — бросил кто-то из зэков, которому уже порядком поднадоела эта грызня. — Говори дело, холеный.
— Я тебе не холеный, гнида. — Кровь опять прилила к лицу Ждана. — Я авторитетный человек в своем мире, вынужденный хавать гнилой воздух в вашем мире! Я нужен вам так же, как вы нужны сейчас мне! А потому давайте договоримся раз и навсегда: я выведу вас и приведу куда нужно!
— Во как! — миролюбиво заметил все тот же бандит, которого озвученный расклад, похоже, вполне устраивал. — Что же еще, холеный?
Ждан стерпел и закончил:
— А еще вот что. Если я услышу дурное слово о себе, я эту глотку перережу.
— Чем, концом? — съехидничал один из бандюков. — Концом своим ты сучку свою пугай!..
Полковник нервно крутанул головой, выхватил из-за голенища сапога рядом сидящего беглеца нож и резким движением махнул им перед лицом неугомонного бандита.
Поначалу никто ничего не понял. Ослушавшийся Ждана бандит молчал и сидел с побагровевшим лицом, хватая ртом воздух. А потом из распоротого горла хлынула кровь… Крича и отплевываясь, двое бандитов вскочили со своих мест и стали утирать лица. Раненый повалился на бок и стал закрывать руками горло. Меж пальцев его прорывались неровные струи крови. Он сучил ногами по траве, вырывая ее с корнем, врезался каблуками в землю и свистел распоротым горлом.
Ждан и сам испугался того, что сделал. Минуту продолжалось безмолвие.
— В законе, говоришь?.. Вору руки кровью пачкать — не в масть… — пробормотал один из беглых.
— Воры руки пачкают, если их честь поганят. И тебе лучше помолчать, пока я не обезумел. Вы можете убить меня прямо сейчас. Но я знаю все милицейские посты до Цой-Педе. Так что лучше уж вам прислушаться ко мне.
Один из бандитов взвалил рюкзак на спину, и группа двинулась в сторону опушки ближайшего колка. Перемещение зигзагами от леса к лесу, от спуска к подъему удлиняло путь почти вдвое, но ходить по простреливаемым взглядом местам Ждан запретил. А его слово здесь уже кое-что значило…
Они шли весь день и еще половину следующей ночи.
Отдыхали по очереди, как велел полковник, мучились от голода и жажды, но не заходили ни в попавшуюся по пути сторожку с видимыми признаками жизни, ни в маленькое селение.
— Как же так! — возмущались двое из беглых. — Что же нам жрать?!
— Ничего не жрать, коли жрать нечего, — был им ответ. И Ждан уводил жаждущих хлеба и воды головорезов от жилья.
— Червонец, — рычал один из двух оставшихся бандитов, обращаясь к главному, — разреши сходить! Ну, кто там может быть?! Пара мужиков, пара баб — заберем жратвы, и все дела!
Но Червонец угрюмо молчал, толкая изголодавшихся сокамерников в спины.
Два или три раза они видели, как по проселочным дорогам проезжают «ГАЗы» и «ЯГи» с милиционерами в кузовах. Один раз им встретился пикет на дороге. Два мотоцикла, на колясках которых стояли пулеметы Дегтярева и Калашникова, и рядом — человек восемь людей в синей форме. Спокойно покуривая, они указывали руками в сторону залегшей группы, чертили в воздухе какие-то круги и, верно, соглашались друг с другом в том, что через такие кордоны прорваться бежавшим бандитам, если таковые имеются, невозможно.
Ждан был другого мнения. Он упрямо вел группу к Цой-Педе, делая большие петли и сводя к минимуму встречи не только с разыскивающими их милиционерами, но и старожилами.
— Черт меня побери, — пробормотал Червонец, вглядываясь в раскинувшуюся перед ним панораму. — Не знаю, в законе ты или нет, но ведешь нас правильно. Только скоро мы свалимся здесь с голодухи и ноги протянем.
— Не протянете. Жить хочется — потерпите. Я не пойму, вы в зоне от пуза жрать привыкли, что сейчас стонете как дети?
Сквозь частокол деревьев появились очертания села. Небольшого, в несколько дворов. Скорее, отшиб, чем село. Таких в пятидесятых на территории Чечено-Ингушетии было много, только Ждан об этом, понятно, не знал.
— Ты куда это подался, орел?! — окрикнул он одного из бандюков, направившегося в глубь леса.
— Жратвы набрать! — огрызнулся тот. — Или ты нас совсем решил голодом заморить?!
Вернуть его на место означало вступить в распри с оголодавшими, превратившимися в зверей бандитами. Понимая, что сейчас как раз тот момент, когда это не нужно, полковник решил использовать ситуацию с пользой. Можно было уйти одному, воспользовавшись темнотой, но оставаться один Ждан больше не хотел. Чудом выскользнув из рук Стольникова, он теперь ощущал большую потребность в обществе. Хотя бы в таком.
— Иди, только не один, а с ним. — Он кивнул в сторону второго. — Обойдете дома, в контакт не вступайте. Лучше украсть.
В четыре часа утра летом в горах сыро. Холод пронизывал Ждана до костей, промокшая после долгого ползания куртка на ватине потяжелела на несколько килограммов и обвисла, как бывает с одеялом, позабытым нерадивой хозяйкой на веревке перед дождем. Мучительно хотелось пить и есть, силы держались на какой-то струне, натянувшейся донельзя и готовой разорваться.
За тот час, пока двое бандитов колесили по отшибу в поисках еды, он ни разу не перекинулся словом ни с Червонцем, ни с остальными. Справедливости ради надо заметить, что те тоже не отличались разговорчивостью. Усталость сковывала, их мучили те же наваждения, что и полковника, и терять калории на бестолковые разговоры им, видимо, тоже не хотелось.
Когда на восточной стороне послышался треск сухих ветвей, Червонец перевернулся и занял изготовку с автоматом. Крюк просто привалился к дереву и уложил винтовку на колени.
Это мог быть кто угодно. Местный житель, промышлявший сбором грибов и кореньев, бандиты, а могло статься так, что это методично прочесывает территорию милицейский патруль.
Но к месту их стоянки приближались те самые двое, несшие рюкзак.
Радостно загудев и вызвав у Ждана приступ раздражения, беглые расселись в круг. Через несколько минут на земле в полнейшем беспорядке валялись пустые консервные банки, куски хлеба, луковая шелуха и другое, что именуется отходами человеческой жизнедеятельности.
Головорезы молча расселись на корточки — в позу, привычную для людей, отбывших добрую половину жизни в колониях, захрустели чем-то, зажевали, и послышалось бульканье воды. Полковник не вмешивался в процесс их радостной встречи. Ему поднесли вареного мяса, хлеба, луковицу, но он не хотел есть. Последние события заставили Ждана позабыть о еде.
— Садись, выпей. — Червонец протянул Ждану флягу, заранее предупредив: — Не спирт.
Напившись и забив жажду в дальний угол ожидания, полковник провел рукой по подбородку и ощутил сухой треск жесткой щетины. Последний раз его лицо находилось в таком заброшенном состоянии во время операции… Опухоль от укусов мошкары почти прошла, осталась лишь тяжесть на лице. Словно кто-то оттягивал кожу пальцами.
— Вы где харчи взяли? — спросил он.
— В доме одном, — уклончиво ответил бандит.
— Хозяева были?
Поняв, что затянувшееся молчание означает положительный ответ, Ждан стиснул зубы.
— И что с ними?
— Да ничего. Лежат.
Полковник покусал губу. Если с такими результатами он будет продвигаться и дальше, то за несколько суток пребывания в пятьдесят девятом году втащит в две тысячи двенадцатый не один десяток трупов.
И вдруг его осенило.
Проскользнула какая-то мысль, а он из-за громкого чавканья не смог ухватить ее.
— Подожди, подожди… — прошептал он.
И мысль вернулась.
Ждан вдруг подумал о том, что если здесь, в пятьдесят девятом, совершить какой-нибудь поступок, то память о нем дойдет до две тысячи двенадцатого обязательно. То есть если перестрелять сейчас этих беглых и закопать — спустя пятьдесят три года можно будет приехать на это место и обнаружить кости.
«Таким образом… если я прикончу здесь этого Червонца, то не родятся его дети. А его дети, стало быть, не родят своих детей. То есть если я найду в пятьдесят девятом отца Стольникова…»
Он побледнел, осознав масштаб события, произошедшего с ним.
«Если я убью отца майора, то майор Стольников свалится на землю и умрет или — исчезнет? Думаю, свалится. Материя не исчезает…»
— Правильно я говорю, Червонец? — задорно прикрикнул Ждан, подмигнув бандиту.
— Че ты мне, как бабе, мигаешь?
— Расслабься, горемыка!
Ждан понял: ему сейчас не нужно в Цой-Педе. Ему нужно выяснить, откуда Стольников родом. Ну и так далее… Найти человека нелегко, но можно.
