Глава четырнадцатая. «В царство свободы дорогу…»
На Лубянку его не повезли. Амбалы в масках сковали Артема двумя парами наручников — на кисти и на щиколотки — и в таком неудобном положении втолкнули в микроавтобус, приткнувшийся к беленой глухой стене в укромном углу за штабом. Сопротивляться сейчас было бесполезно: срежут из «каштана» — не поморщатся, это им в кайф. Да и уж очень масленая улыбка была у глиста-фээсбэшника. Гад явно радовался тому, что все идет так, как ему хочется. Вечное противостояние силовых структур продолжается. А коллег предусмотрительный иудушка Завитуша отправил с глаз подальше…
Микроавтобус ехал долго, не спеша, а глист, сидящий напротив, сверлил Тарасова пристальным взглядом — наслаждался беспомощностью жертвы. Окна салона были черны как ночь, а от кабины их отделяла плотная занавеска. Жарко было, как в бане. Амбалы в масках отчаянно потели, но никто не проронил ни звука.
«Их специально таких набирают, отмороженных, или они такими становятся?» — по думал Тарасов.
Отвечая фээсбэшнику прямым спокойным взглядом, Артем не переставал по памяти следить за маршрутом их движения. Путь от «Шишкина леса» до трассы был один — грунтовка, и по нему машина колыхалась положенные двадцать минут. Но потом микроавтобус повернул не в сторону Москвы, а в противоположную. И чем дальше они отъезжали от Белокаменной, тем хуже представлял топографическую карту Тарасов. Вот, кажется, колеса качнулись на железнодорожном переезде — кстати прогудел хрипло тепловоз, — и полная неизвестность поглотила Артема.
Микроавтобус просигналил. В ответ загремели металлические ворота, хрипло залаял пес. «Ротвейлер, похоже», — отметил Тарасов.
Артема вытолкнули из машины. Справа и слева — серые бетонные стены с провисшим кольцом колючей проволоки, позади задница машины и дворик вроде пенала.
— Пошел! — разлепил губы один из бойцов в масках и ударил Тарасова прикладом между лопаток.
«Под каску тебя, сука, да в горы с автоматом и голодным брюхом!» — подумал майор.
Глист уже исчез в узкой темной двери спец объекта.
Помещение, куда пригнали Артема, глаз не радовало. Стеклянные блоки в оконных проемах дробили солнечный свет, делали его мертвенно-зеленоватым. Горели над желтым конторским столом лампы дневного света. Тарасова усадили, не расковав, на привинченный к полу стул, больно заломив руки; для верности накинули еще одни наручники, пропустив цепь в скобу на спинке стула. Через несколько минут явился давешний глист и, усевшись напротив, разложил на столешнице ноутбук.
И началась доверительная беседа. Фээсбэшник начал издалека:
— За что вы так не любите китайцев?
— Это вероятный противник России в будущей большой войне.
— И это повод отстреливать гостей Москвы?
— Не понимаю, о чем вы…
— Вы сказали, что не любите китайцев…
— Это не запрещено…
— Но вы же сказали, что не любите…
— Отвали, начальник, мне больше нечего сказать!
Глист с садистской улыбочкой глянул в лицо Тарасову, перевел взгляд на монитор.
— Не хотите со мной разговаривать — не надо! — проговорил фээсбэшник. — Мы сделаем вам укол, и вам станет значительно легче рассказывать…
Глист нажал кнопку, спрятанную под крышкой стола. В коридоре раздался глухой сигнал.
«Лихо Завитуша конкурента устраняет, — подумал Артем. — Хотя какой он мне конкурент… связист хренов…»
Спецназовцы «Гаммы» никогда не чурались допросов с пристрастием: ну, морду там разбить или стрельнуть в пол, так чтобы каблук у задержанного к черту отлетел… Но чтобы вот так — изуверски, с медицинскими штучками-дрючками — этого никогда не бывало. «Суки, на передовую вас, под пули! — зло подумал Тарасов и тут же остановил себя: — Не психуй, майор, — им того только и надо! Образуется…»
Образовался рядом медик в очках и воткнул Артему в локтевой сгиб иглу одноразового шприца. Скосив один глаз, Тарасов увидел, как бледно-розовая жидкость входит в вену.
Глист кивком отправил медика за дверь и уставился в экран ноутбука. Артем помнил рассказы тех, кому довелось побывать под пресловутой «сывороткой правды». Эта гадость поднимает давление, портит сердце, а главное — заставляет болтать без умолку и толку, как это бывает у пациента, выходящего из хирургического наркоза. Главное — повернуть мысли в любую сторону, кроме главной, чтобы чертова сыворотка не вытащила наружу самое сокровенное.
Загудело в голове — будто колокола ударили. Красной мутью подернулась пыточная комнатка, и сразу стало легко на душе. Артему захотелось тут же рассказать глисту, который вдруг стал необычайно симпатичным, о том, как в возрасте неполных двенадцати лет впервые понял, что на самом деле значат «очумелые ручки…»
«Нет, это неинтересно, — боролся с собой Тарасов. — Он, наверно, забыл, а я ему напомню…»
— Я хочу сказать… — просвистел Артем.
Фээсбэшник заботливо склонился над ним, включил видеокамеру.
— Песню знаю хорошую… — закатив глаза, продолжал Тарасов. — И тебе спою…
Рожа глиста наморщилась.
— Говори, я слушаю! — повысил тот голос.
— Пусть ярость благородная… — захрипел Артем, чувствуя, как надуваются жилы на шее, — …вскипает, как волна-а-а…
Глист, кажется, ударил его по лицу, ударил еще раз, но боли Тарасов уже не почувствовал. В ушах гремели литавры, ревели трубы, и громогласный прилив старой песни заполнял все его существо.
— Расскажи мне, как китайцев замочил, — нетерпеливо потребовал следователь.
— Я… руку ему сломал… нечаянно… по дури… — еле слышно проговорил Тарасов.
— Кому?!
— Кольке Ситникову… И не рассказал никому… и Колька не рассказал…
— Что ты лепишь, мразь?! Какому Кольке?!
— В четвертом классе… год одна тысяча девятьсот восемьдесят третий…
Глист отшатнулся и с размаху ударил Тарасова согнутыми ладонями по ушам. В голове будто кто-то взорвал бомбу.
— «Идет война народная… священная война…» — хрипло выдавил Артем, и стол, мерцающий монитор, озабоченно-злое лицо фээсбэшника — все потонуло в багровом тумане…
— Ты дозу правильную ввел, а?! — накинулся глист на доктора. — Почему он отъехал?!
Фээсбэшник, кажется, готов был надавать эскулапу по физиономии.
— Парадоксальная реакция, — тыкая фонендоскопом в ребра бессознательного Тарасова, проговорил доктор. — Откуда ж я, мать его, знал, что он, гад, тренированный…
Глист вдруг успокоился:
— С нетренированными менты работают — как ты не понял еще… Подымай его как хочешь. Через час он мне нужен разговорчивый и теплый. Я должен все задокументировать, пока военные не спохватились…
— Через час никак, — эскулап звенел ампулами в своем ящике. — К завтрашнему утру только, не раньше… И сыворотку ему вводить во второй раз я бы не советовал…
Генерал Ларичев развил бурную деятельность: за утро он посетил Моссовет, администрацию президента и Генштаб. Ему казалось, что внутренности служебного «Мерседеса» раскалились, несмотря на климат-контроль. Звонили сразу оба мобильных телефона — личный и служебный, — гнусно попискивала «кремлевская» трубка, укрытая в обшивке салона. Как всегда бывало в трудные для Ларичева дни, у супруги появились неотложные дела, о которых она хотела срочно поговорить, и генерал не без мстительного чувства дал отбой.
Сейчас он ехал в стан врага — на Лубянку. По выражению физиономии водителя Ларичев видел, что маршрут тому не по душе: возвращаясь после бесед с чекистами, генерал бывал зол как черт. Вот и сегодня, едва «Мерседес» въехал на Старую площадь, шеф насупился, глубже натянул на лоб высокую фуражку и распрямил плечи.
Жалко выглядит Лубянская площадь без крестного папаши Феликса, и никакие цветочки не заменят железного чекиста…
Ларичев отметился на входе и заторопился к лифту. Старый сослуживец ждал его уже пятнадцать минут. Чертовы дорожные пробки… С отрешенным видом он шел по коридору, а мимо него скользили похожие на бескостных рыб сотрудники Лубянки, и пятились, как раки, потные, с ошалелыми глазами гражданские — журналисты или другая мелкая сволочь. Здесь, в мутном аквариуме российского зазеркалья.
Шедший навстречу полковник с танками в петлицах козырнул Ларичеву, и тот, механически ответив на приветствие, начал приходить в себя. Здесь его ждет друг, который посоветует, поможет, ведь он — этот самый друг — пришел в ФСБ из войск, а не из школы КГБ… Посоветует, хотя и не виделись лет пять.
Знакомая дверь кабинета. Референт, взвившийся навстречу.
— Михаил Федорович ждет вас, товарищ генерал, — без лишних эмоций и без подобострастия проговорил он. Молодец, Мишка: правильно своих офицеров воспитывает…
Хозяин кабинета встал из-за стола, приветствуя старого приятеля. В цивильном костюме он выглядел солиднее, чем в камуфляже — именно в камуфляжном полушубке Ларичев видел его год назад в Ханкале… Генерал пожал теплую руку чиновника и сел к столу, вынул из кармана сигареты. Михаил Федорович любезно сдвинул на угол стола кипу бумаг и водрузил на лакированную поверхность серебристую пепельницу.
Генерал ненавидел вступительные реплики, но хозяин кабинета с понятливостью, свойственной людям его профессии, обошелся без них.
— Сказывай, боевой товарищ! — произнес он вместо пустых слов дружбы.
— Меня попросили… — осторожно начал Ларичев и тут же спохватился: — Миша, у тебя здесь разговоры пишутся?
— Вроде нет, — честно ответил чиновник. — У нас своих писать начинают, если коррупцию на шею навесить хотят, а в основном чужих слушают… Ну так?
— У меня офицер пропал, — негромко сказал Ларичев.
Михаил Федорович воззрился на гостя с удивлением:
— И часто у тебя такое случается?
— Это у тебя случается, — отрезал генерал. — А у меня офицер пропал.
— Думаешь, он у нас в разработке? — осведомился хозяин кабинета и снял трубку внутренней связи. — Эй, Пыхалов, посмотри-ка по нашей базе… Как фамилия?.. Майор Тарасов! Жду!
Не успел Михаил Федорович положить трубку, как телефон зазуммерил.
— Ну?.. Есть такой?! И что?! Данные обрабатываются?! Черт! Спасибо, Пыхалов…
Ларичев вопросительно взглянул на приятеля.
— Данные обрабатываются, — отозвался тот. — А это значит, что ни черта я тебе не отвечу.
— А когда обработаются эти самые данные? — с надеждой спросил генерал.
— В том-то и дело, что не знаю! — раздраженно сказал Михаил Федорович. — Фокус в том, что, пока они обрабатываются, узнать ничего нельзя.
— А если ускорить процесс — твоей властью, так сказать?
— Невозможно! Особая группа информацией занимается. Мы их «верхним этажом» называем. Информацию спускают дозированно и только после того, как получат «добро» с самого верха…
— Даже тебе?
— И мне тоже. Я ведь не руковожу всей ФСБ — я второй зам по спецоперациям.
Ларичев, испытывая досаду, откинулся в кресле:
— Твою мать, Миша, ну и жизнь настала!
Чиновник кивнул и предложил:
— Объясни в двух словах суть дела. Может, посоветую чего…
Рассказ генерала, опустившего подробности и смазавшего собственную роль в организации известных событий, занял пять неполных минут. Хозяин кабинета слушал внимательно и только временами кивал.
— Ты не понял, что ли, до сих пор, а, генерал?! — поморщился чиновник. — С тобой в игру ведь сыграли! И со мной сыграют, если сунусь. Только разница в том, что я про правила этой игры кое-что слыхал, а ты — нет. Словом, не понимаешь ты, в чью пользу сыграл… Вторая чеченская в чью пользу закончилась, знаешь?
— В нашу, понятно…
— Да нет, друг: пользы пока никакой нет, потому что вторая чеченская еще не закончилась…
— Не понимаю! — покачал головой Ларичев.
— Что не понимаешь?
— На кого вы тут работаете, не понимаю… и как…
Михаил Федорович пожал плечами:
— Вопрос риторический… Если скажу — на мировое правительство, не поверишь ведь?
— Не поверю…
— Вот видишь…
— За кого тебя тут держат?
— За начальника, мать их!
Михаил Федорович в задумчивости снял телефонную трубку и тут же брякнул ее обратно на аппарат.
— Офицер-то стоящий, а? — спросил он.
Гость молча кивнул.
— Тогда давай стариной тряхнем! — С этими словами хозяин кабинета поднялся и стал укладывать в сейф свои бумаги. — А ты ведь закурить так и забыл, генерал, — вон только сигарету измял всю!.. Давай-ка, топай за мной!
Артем выбирался из забытья медленно и трудно. Первое, что он почувствовал, была саднящая боль во рту, — глист разбил-таки ему губу и, кажется, повредил зуб. Потом наплыла головная боль — рвущая, нагоняющая жуткую тоску. Тошнило. Тарасов попытался поднести руку к лицу и ощутил в ней дрожь: пальцы вибрировали, как под током. Мутно виделся потолок полутемного карцера, слабо освещенный синим плафоном. Похоже, помещение находилось ниже уровня земли — от стен шел могильный холод.
Сколько он пролежал вот так — лицом кверху, со сведенным судорогой лицом? Час? Два? Двенадцать часов? Артем понятия не имел. «Пора выбираться… — Мысли ворочались тяжело, как булыжники. — Это ведь свои, не чеченцы. От этих не уйдешь».
Пришел на память сырой подвал, в котором тогда еще старлея Тарасова держали боевики в девяносто третьем. Выкупа черные так и не получили: врезала по затерянному в горах аулу реактивная «Шилка», заревели на грунтовой дороге боевые машины десанта — «и покатились янычары…». А потом спецназовцы, похлопывая по плечу спасенного Артема, угощали его водкой — здесь же, в зачищенном ауле, и сиротливо торчали из зарослей крыжовника ноги убитого боевика в новехоньких кроссовках…
Где-то над головой прозвучали шаги. Загремела железная лесенка: к нему снова шли его мучители. Артем дернулся, и запястья мучительно заныли: он был пристегнут наручниками к водопроводной трубе. Тарасов потянулся, напрягся, но труба, торчащая из стены в виде скобы, не поддалась. А шаги все приближались… Вот брякнула щеколда, распахнулась металлическая дверь карцера…
Повернув гудящую голову, Артем увидел двух крепышей из давешнего конвоя. Они деловито протопали к нему; в руках у одного из бойцов сверкнули наручники. Так и есть: палачи сначала сковали Тарасову щиколотки, потом отомкнули наручники на запястьях.
— И как он пойдет? — спросил один.
— Хрен его знает! — отозвался второй. — Старший приказал…
Полубессознательного Артема за ноги выволокли в коридор. Давешний фээсбэшник уже бесновался у выхода.
— Конвой ко мне! Увозим отсюда доходного живо! — орал глист. — Через час здесь проверка будет! Живее, мудачье!.. Или кросс вместе с проверяющим бежать захотели?!
— Куда повезем-то? — крикнул один из конвойных.
Глист только рукой махнул.
Микроавтобус гудел и подпрыгивал на кочках: фээсбэшники устремились в глушь. Звуки автомобильного движения напрочь пропали. Пробившись сквозь какую-то щель, дунул в лицо пряный, пахнущий навозом ветерок.
— Ты у меня разговоришься, и очень скоро! — склонился глист над Артемом, но в его голосе не было былой уверенности. — Дерьмо жрать заставлю!
Тарасов по-прежнему пребывал в блаженной полудреме, нарушаемой лишь болью в теле. Он пожевал губами и смачно плюнул — попал!..
Удара не последовало. Фээсбэшник вытер лицо носовым платком и пересел на другое сиденье.
Машина шла уже ровно, выехала на асфальт.
— Нас вызывают по спецсвязи! — протянул водила руку с полусферой микрофона.
Глист чертыхнулся и припал ухом к гарнитуре.
Артем повернул голову так, чтобы острый угол кузова давил висок. Это позволит не вырубиться раньше времени и глянуть в лицо тому, что суеверный Тарасов не хотел бы называть вслух.
Ларичев едва поспевал за Михаилом Федоровичем.
— Ну и что ты сделаешь? Отдел свой секретный приступом брать будешь? — спрашивал он. — Да не пыли ты так! Если ты сейчас наделаешь дел, то к кому я обращаться потом буду, а?!
— Приступом — вряд ли… А вот физподготовку проверить могу запросто, не согласовывая… Бюрократия у нас, сам понимаешь…
Произнеся эту загадочную фразу, чиновник сделал неопределенный жест и исчез за одной из светлых, под дерево отделанных дверей.
Оставшись один в коридоре, Ларичев шумно вздохнул и вытер ладонью вспотевший лоб. Через несколько минут Михаил Федорович вынырнул из кабинета. Лицо у него было серьезным, но глаза сияли.
— Выезжаем немедленно! — бросил на бегу чиновник и устремился к лифту.
— Совсем с ума сошел! — воскликнул Ларичев.
К заднему ходу подали служебную «Волгу» классического черного цвета. Водитель покинул свое место и распахнул заднюю дверцу перед Михаилом Федоровичем.
— Садись живо! — скомандовал чиновник.
Ларичев безропотно подчинился.
Завертелся проблесковый маячок, и машина взяла с места в карьер, покатила по Театральному проспекту, временами взревывая сиреной.
— Едем в Подмосковье, на наш спецобъект, — пояснил Михаил Федорович. — Устроим сотрудничкам проверочку вне плана. И заодно твоего майора поищем.
— А что он там может делать — на спецобъекте?! — удивился генерал.
— Важно другое: что с ним там делают, — поморщился чиновник. — Впрочем, я могу и ошибаться…
— Лучше бы ты ошибся! — заключил Ларичев и наконец-то закурил — обстоятельно и со смаком, откинувшись на подушки сиденья.
— Да, слушаю! — вякнул в рацию глист. — Следственные мероприятия продолжаем… так точно… Но ведь мы уже далеко уехали… — Похоже, фээсбэшника прервали. С минуту он послушал, растопырив губы, и отозвался: — Есть!.. Заворачивай на объект! — тут же бросил фээсбэшник водителю. — И вопросов дурацких не задавай!
Артем внимательно выслушал эту тираду. Сверху сбросили приказ, и глист сейчас выполнял его. Только бы не решили сейчас замочить арестанта — замести, так сказать, следы. В том, что глист трудился по собственной, частной, так сказать, инициативе, Тарасов не сомневался.
Микроавтобус крутанулся на месте и взял обратный курс. Не сговариваясь, конвойные бросили арестанта на пол и взялись за резиновые дубинки. Артем вжал голову в плечи и попробовал защитить лицо руками. Бойцы били бестолково, но больно. Слышно было довольное сопение глиста. А микроавтобус покачивался на ухабах…
И снова — ворота, завязанные глаза, тычки в спину. Пошушукавшись между собой, конвойные повели спотыкающегося Артема по двору, протащили в какую-то щель. Грохнул металлический люк. Дохнуло подземной сыростью.
— Наручники с ног ему сними! Разобьется ведь, на хрен! — озабоченно посоветовал один из конвойных.
— Да ну его!.. Пошел! — крикнул второй, с натугой приподнимая Тарасова за шиворот.
Артем почувствовал, как опора под скованными ногами исчезла. Спала, зацепившись за что-то, повязка. Последнее, что он увидел, было подсвеченное солнцем жирное маслянистое пятно на поверхности зелено-бурой воды. Там, внизу…
«Меньше чем за сутки два раза отрубился, — подумал Тарасов, приходя в себя. — Работу пора менять, майор!»
Бойцы надвинули люк неплотно, и тонкий солнечный луч падал сверху, освещая ржавое железо, лохмы плесени, разбухшие пятна краски. Воняло здесь немилосердно: в самом углу канализационного колодца, выпятив похожее на барабан брюхо, разлагалась крысиная тушка.
Артем полулежал на куче ломаных деревянных ящиков, которые бросали сюда, как в мусоросборник. Они смягчили удар, да и рефлексы сработали: падая, Тарасов судорожно цеплялся руками за гнилые костыли, торчащие из стены.
Сейчас он боялся пошевелиться: если ноги сломаны, то это конец. Тогда ему отсюда уже не выбраться. Тарасов собрался с духом и выпрямил ноги. Заболело в колене, но не так, как это бывает при переломе. Артем почувствовал, что насквозь пропитался этой мерзкой зловонной жижей. Подтянув ноги к животу — кольцо наручников больно врезалось повыше косточки, — он ухватился за ближайший костыль, оттолкнулся подошвами от скользкой поверхности, перехватил следующий костыль свободной рукой…
Сейчас ему было все равно: встретят его конвойные ударами ботинок в лицо или они уже убрались с объекта. Сейчас главным было доползти до светящейся щели, последним усилием вытолкнуть крышку люка и, лежа на земле, закрыв глаза, дышать свежим воздухом…
Посыпались камешки. Чвакнуло внизу. Зацепив основательный кусок бетона, шарахнулся вниз осклизлый костыль. Давно здесь сантехники не бывали… Артем повис на одной руке. Предательски скользнули в пустоту стреноженные ступни.
— Черт!..
Выбросив вверх свободную руку, Тарасов вцепился ногтями в край косой трещины. Секунда — и он потерял с трудом отвоеванные метры, сверзившись обратно на подгнившие ящики. Обломок доски больно воткнулся в голень.
«Я как та лягушка, которая должна взбить молоко в масло, чтобы выбраться, — подумал Артем, глядя вверх. — Слушай приказ, майор: пятнадцать минут передышка — и вторая попытка…»
Многократно усиленный колодезной акустикой грохот заставил Тарасова зажмуриться. Крышка люка откатилась, и в глубину хлынул ослепительный поток солнечного света. Колыхнулись на краю лаза тени.
— Выходи! — прогудел сверху голос.
— Не пойду! Опять бить будете! — в тон отозвался Тарасов. — Соблюдаю режим дня — дневной отдых у меня сейчас!
— Вылезай, майор, хватит дурака валять! — снова гаркнули сверху, и Артем узнал голос генерала Ларичева.
Упал и заскользил вниз конец буксировочного троса.
— Пояс обвяжи и не дергайся, понял?! — крикнул другой голос.
Водила служебной «Волги» оказался парнем неслабым: через несколько минут Тарасов был благополучно отбуксирован и уложен на большую землю.
— Он? — спросил Михаил Федорович у Ларичева. Тот, склоняясь над Артемом, не ответил.
— Ну и отделали тебя! — сокрушенно покачал головой генерал. — В госпиталь сразу поедешь! Без разговоров!
— Я его в служебной машине не повезу! — отворотил нежный нос лубянский чиновник. — Дружба дружбой, знаешь, а запах запахом…
— Не проблема: я нашу госпитальную вызову! — поднялся Ларичев. — Наручники сними с него! — приказал он водителю. — Ключ-то есть небось?
Освобожденный Тарасов сел, подтянув колени к животу, и принялся растирать затекшие лодыжки.
Секретный объект опустел, только сиротливо чернела на лавочке забытая бойцами черная маска. Отправил их Михаил Федорович куда или сами убрались от греха подальше, убоясь проверки, — спрашивать Артему совсем не хотелось. В большой политике больно бьют. В живот и по голове. Только того глиста бы встретить, поговорить по душам…
Ларичев подмигнул Артему и весело промолвил:
— Будем-были, майор! Знаешь такую присказку?
— Это как понимать, товарищ генерал? — растянул в улыбке разбитые губы Тарасов. — У меня с чувством юмора в последнее время как-то не очень.
— Значит: будем помнить, какими мы были, и впредь будем жить на полную катушку. Чтобы помирать стыдно не было!
— Без базара! — осклабился Артем.
— Что-что?! — не понял Ларичев.
— Это означает «так точно, товарищ генерал!»
