Глава пятая
Российская Федерация, архипелаг Земля Франца-Иосифа, остров Солсбери. Шахта. День шестой
За ужином я постоянно вертел головой в поисках Даниэля – мне не терпелось узнать, был ли он сегодня в кольцевом штреке и принимал ли участие в тамошнем турнире.
Странно, но чернокожего парня нигде не было. Минут через пять я замечаю за соседним столом высокого крепкого парня лет двадцати семи – того, который, невзирая на молодость, был абсолютно лысым.
– Эй, приятель, – окликаю его. – А где Даниэль?
Прожевав кусок жареной курицы, тот спрашивает:
– Ты разве не знаешь?
– Нет. Я сегодня пахал на двадцатом уровне.
Парень отодвигает тарелку с недоеденным ужином и поднимается из-за стола.
– По жребию он попал в пятый заезд кольцевых гонок. Его вагонетка забурилась перед самым подъемом. Слишком сильно он ее разогнал. Так вот…
Глотаю вставший в горле ком.
Мы с Даниэлем не успели стать близкими друзьями, тем не менее не хотелось бы его потерять. Он да Чубаров – единственные на шахте люди, с кем я общался, не испытывая раздражения. Степаныч с командой были не в счет…
– Он жив?
– Да. Лежит в медблоке, – не оглядываясь, бросил тот. – Только тебя туда не пустят.
– Почему?
– Посещения больных по выходным дням до ужина…
Покинув столовую, я все же подхожу к охране, стоявшей у лифта, и спрашиваю, могу ли навестить покалеченного друга? Мне отвечают отказом и советуют ознакомиться с текстом правил, висевшим здесь же – на стене лифтового холла.
– Непременно ознакомлюсь, как только вспомню буквы, – хмуро обещаю я и плетусь в жилую комнату.
* * *
Следующим утром комендант находит нас в курилке:
– Новички, не расслабляйтесь! Сегодня поступаете в распоряжение бригадира Мельникова и работаете в первую смену. Вот он…
К нам подходит худощавый шахтер примерно моего возраста и представляется:
– Вениамин Игоревич. Можно просто – Вениамин.
Передав нас бригадиру, Осип Архипович собирается отчалить, но на прощание предупреждает:
– Пока с Большой земли не подвезут новичков, я буду вас выдергивать на хозяйственные работы. Сегодня вы мне не нужны, а завтра, возможно, пригодитесь…
– Чем обрадуешь, бригадир? – тушит бычок Степаныч.
– Работой, – простодушно улыбается тот. – Поехали вниз…
Бригадир по имени Вениамин оказался говорливым и весьма мягким человеком. Так, по крайней мере, нам показалось после пятидневного общения с местным гаулейтером Осипом Архиповичем.
Мы спускаемся в кабинке рабочего лифта на самый последний – тридцатый уровень. Ехать предстоит долго, и Веня пользуется моментом, демонстрируя опыт, компетентность и значимость.
– Знаете, сколько существует в мире полноценных шахт? – задает он каверзные вопросы.
Четверо наших товарищей – профессиональных шахтеров – недоуменно пожимают плечами. Мы с врачом тем более помалкиваем. Откуда нам знать ответы на подобные вопросы?..
– Кто бы сначала объяснил, что такое «полноценная» шахта, – бурчу я.
Веня весело продолжает:
– Во-первых, к полноценным относятся шахты, ежегодная выработка которых превышает сто пятьдесят тысяч тонн полезных ископаемых. Во-вторых, полноценными являются те, где соблюдены меры безопасности. К примеру, имеются два шахтных ствола для обеспечения запасного выхода в случае аварийной ситуации.
– С этим пунктом ликбеза все ясно, – останавливаю словесный понос. – Валяй дальше.
Ощущая себя на трибуне, бригадир торжественно произносит:
– Так вот, всего в мире полноценных шахт насчитывается не более шестисот пятидесяти.
– Всего-то?.. А что же остальные?
– Остальных около шести тысяч. Их выработка либо менее ста пятидесяти тысяч, либо меры безопасности соблюдены не в полной мере.
– Доходчиво. Надо полагать, наша шахта в первых рядах?
– В первых рядах чего?
– Ну, тех… которых шестьсот пятьдесят.
Веня смеется:
– Не угадал. Мы не вырабатываем ста пятидесяти тысяч тонн минерала.
– Ну и хрен с ним – с минералом. Хорошо, хоть меры безопасности соблюдаются…
– Нет, дружище, – перебивает меня бригадир, – второго шахтного ствола здесь тоже нет. Так что простой народ величает нашу шахту мышеловкой.
– Уж не означает ли это, что мы не выберемся на поверхность, если в единственном стволе случится обвал?
– На шахтах всякое возможно, – уклоняется он от прямого ответа. И улыбается, довольный произведенным впечатлением.
Клеть останавливается на последнем – тридцатом уровне.
Отодвинув решетку, бригадир торжественно объявляет:
– Мы опустились почти до уровня моря.
– Это какая же здесь глубина? – интересуется Степаныч.
– Четыреста метров.
У лифтов кипит работа: мужики в прорезиненных робах перегружают породу из грузовых клетей в тачки и увозят вниз по наклонной петле. Здесь холоднее, чем на верхних уровнях, а воздух пропитан солоноватой влагой и запахами нечистот. На аншлаге значится: «Уровень № 30. Размывочная».
– Вениамин, – тереблю за рукав бригадира, – откуда здесь эта вонь?
– Как откуда? Сюда сливается содержимое всех канализаций и прочие отходы. Сейчас увидишь…
Мы входим в короткий коридорчик с подсобными помещениями…
– Господи, – беззвучно шепчет Чубаров. – Так глубоко под землей я еще не бывал.
– Не дрейфь, – успокаиваю приятеля. – Ты московским метро пользовался?
– Разумеется.
– На станции «Парк Победы» был?
– Да, неоднократно. Я некоторое время проживал на Славянском бульваре – это рядом.
– Значит, можешь считать себя шахтером со стажем.
– Почему вы так думаете?
– «Парк Победы» – самая глубокая станция Московского метрополитена. Я где-то слышал, что она находится на глубине восьмидесяти метров.
Данная информация вкупе с моим спокойным голосом благотворно воздействует на бывшего доктора. Вздохнув, он забывает о том, что находится внутри огромной черной скалы, и просто глазеет по сторонам.
Смотреть здесь особенно не на что. Сбоку от уходящей вниз петли расположен короткий коридорчик с несколькими помещениями. В одно из них Веня нас и привел.
– Переодевайтесь, – показывает он на металлические шкафчики. – Работать на тридцатом уровне нужно в специальной одежде…
* * *
Сняв оранжевые комбинезоны, мы натягиваем прорезиненную робу. Войдя в кривой наклонный тоннель, бригадир объясняет:
– Тоннель делает петлю и выходит на самую нижнюю площадку вертикального ствола. Посторонитесь…
Мы принимаем вправо, пропуская двух мужиков, везущих вниз тачки с породой. В тоннельной петле темновато, но рожа одного из них мне показалась знакомой. Впрочем, рассмотреть его лучше не получилось, навстречу медленно полз взмыленный шахтер, тяжело толкая перед собой тачку, наполненную странного вида веществом. Куски вещества были абсолютно черными с вкраплением блестящих точек. Если бы не таинственный блеск, то я принял бы его за обычный антрацит.
– Это минерал после грубой отмывки от породы. Его получается очень мало – примерно одна двухсотая часть от объема добытой породы. Всего за смену удается намыть не более пяти-шести тачек.
– И куда его везут?
– Поднимут в лабораторию и займутся тонкой очисткой. После лабораторной очистки минерала остается еще меньше – не более десятой части.
– Всего-то…
– Да, но зато на выходе получается чистейший рениит! – с гордостью заявляет Вениамин.
Наклонный тоннель действительно оказался единственным витком этакой спирали и привел нас на довольно обширную площадку, сплошь залитую водой. Дальним краем площадка граничила с вертикальным стволом шахты, там попросту зияла огромная дыра, не огороженная ни парапетом, ни металлической сеткой. Над краем нависала нижняя часть наклонной корытной мойки, вокруг которой копошилось несколько человек в таких же робах. Одни подвозили на тачках породу, другие перебрасывали ее в желоб, третьи ворошили ее лопатами у вращавшихся шнеков. Со свисающего края мойки лилась почерневшая вода, унося с собой куски пустой породы.
– Вот здесь и происходит грубая очистка минерала, или, другими словами, его обогащение, – вводил в курс дела бригадир. – Общая длина мойки – пять метров, ширина – полтора; в нижний конец желоба непрерывно загружается минералосодержащая порода, а с противоположного конца подается вода. Вращающиеся навстречу друг другу шнеки перемещают породу вдоль желоба, разрушая непрочные включения. Измельченная пустая порода уносится встречным потоком воды, а промытый минерал доходит до верхнего конца и падает в тачку.
– Мы знакомы с похожей техникой, – посмеивается Степаныч. – Приходилось работать и на более крупных типах. Эта промывает не более сорока тонн в час, верно?
– Верно. Это хорошо, что у вас есть опыт…
Пока профессионалы обменивались мнениями, я подхожу к краю площадки и осматриваю нижнюю часть ствола шахты. Он плохо освещен, и тем не менее мне удается оценить его форму, размеры, стены и начинку.
Диаметр не превышает восьми метров, выше площадки расположены какие-то камеры, механизмы, канализационные трубы, арматура, стяжки…
Я не разбираюсь в устройстве шахтных стволов, не понимаю предназначения всех этих штуковин, поэтому перевожу взгляд вниз, где метрах в десяти-двенадцати поблескивает вода. По ее поверхности расходятся круговые волны и мелкая рябь от стекавших из канализационных труб нечистот. Именно нечистот, потому что снизу поднимается жуткая вонь. Теперь я верю, что сюда сбрасывается содержимое всех сортиров, столовых, душевых…
– Осторожнее, – предупреждает бригадир. – Тут довольно опасное местечко – край размывочной площадки выходит на подстволок, а ограждения нет. Упадешь, считай, пропал.
Подойдя к электрическому щитку, вмурованному в бетонную стену, он поднимает рычаг рубильника. Включаются лампы и направленные вниз прожекторы. Подстволок осветился ярким желтоватым светом.
– Почему пропал? – еще раз заглядываю за край площадки. – Разве оттуда трудно вытащить человека? Там, кажется, имеется даже лесенка.
– Уровень воды в подстволке постоянно меняется и до лесенки не всегда можно дотянуться. А водичка ледяная – ноль градусов. Десятиминутного купания достаточно, чтобы остаться инвалидом на всю жизнь.
«Ну, это ты хватил, – усмехаюсь, покидая край площадки. – Мне и моим ребятам из
«Фрегата» приходилось принимать ванны при такой температуре и подольше».
– Скажите, Вениамин, а что такое «подстволок»? – подает голос Чубаров.
– Подстволок – это нижняя часть ствола. Ее по-разному называют: и зумпф, и отстойник, и подстволок. Он хорошо укреплен железобетоном, чугунными тюбингами…
– Вениамин переходит к делу: – Ну, а теперь давайте я распределю вас по местам. Пора браться за работу…
* * *
Меня определили на тачку для подвоза из грузовой клети породы. Хлипкий Чубаров с низкорослым Антохой встали с лопатами к мойке. Пожилой Степаныч принимал на высоком конце мойки очищенный минерал. Ну а мы с Серегой и Гошей гоняли по узкой петле с тачками.
Смотреть по сторонам было некогда, однако троицу соседей по жилой комнатушке я все-таки узнал.
«Так вот где они сегодня вкалывают, – подумал я, поднимая по наклонному тоннелю пустую тачку. – Покалеченный Стив лежит в медблоке, а уголовник Крапивин, цыган Бахтало и «шестерка» Копчик пристроились на тридцатом уровне…»
Узнал их и Чубаров.
– Будьте осторожны, Евгений Арнольдович, – шепнул он, когда я притаранил очередную тачку породы. – Наши соседи тоже работают здесь.
Я утер рукавом вспотевший лоб.
– Заметил…
Мы пропахали без перерывов несколько часов. Соседи по жилой комнатушке вели себя сносно – молча бегали мимо с тачками и ничем, кроме косых взглядов, своей ненависти ко мне не выдавали.
То ли приличная нагрузка в предыдущие пять дней вернула организму выносливость, то ли работа на тридцатом уровне была не слишком утомительной, но усталости я не чувствовал. В гору я толкал пустую тачку, затем не спеша наполнял ее породой, так как наполненные клети иногда задерживались. Тяжелую тачку приходилось притормаживать, дабы она не разгонялась по наклонному тоннелю. Ну, а внизу перегружать породу помогал бывший врач. Так что к обеду я не вымотался и ощущал себя довольно сносно.
– Давайте по последнему рейсу и на обед, – дает команду бригадир.
Толкаю тачку в гору, надеясь поскорее обернуться назад и покончить с первой половиной рабочего дня.
Грузовая клеть только что прибыла. Откинув решетку, хватаю лопату и за три минуты набрасываю полную тачку породы. Внизу поджидает Чубаров…
– Кажется, отстрелялись.
– Да, – тяжело дышит доктор, – дождемся остальных, и можно идти на обед…
Рабочие подкатывали тачки и высыпали последнюю породу на нижний лоток. Ее следовало передвигать ближе к вращающимся шнекам, и я принимаюсь помогать приятелю.
Несколько минут ударного труда на краю площадки перед часовым обеденным перерывом отчасти притупляют бдительность. Я отчаянно загребаю лопатой породу и не замечаю, кто мельтешит рядом с мойкой, кто стоит рядом…
Вернулся в реальность я лишь тогда, когда почувствовал сильный толчок и, потеряв равновесие, шагнул вправо.
Нога не находит опоры. Выронив лопату, я взмахиваю руками и… лечу вниз.
