38
Он ожидал прибытия командира гораздо раньше.
Следом появился Тяжкороб. Рука у него была обернута толстым шерстяным бинтом. Смысл телефонного разговора после ухода Дроздова из жилого дома стал ясен: командир вызывал подкрепление. Грубозабойщиков выключил свой фонарик, поднял защитные очки и опустил снежную маску. При виде кошмарного зрелища он прищурился, а нос его невольно сморщился от нестерпимой вони, кровь мгновенно отхлынула от раскрасневшегося на морозе лица. Сначала показалось, что его стошнит, но тут скулы у него чуть заметно порозовели, и Дроздов понял – командир сумел взять себя в руки.
– Андрей Викторович, – произнес Грубозабойщиков, и чуть заметная хрипотца только подчеркнула сугубую официальность обращения. – Предлагаю вам немедленно вернуться на корабль. Я предпочел бы, чтобы вы сделали это добровольно, в сопровождении старпома Тяжкороба. Если попытаетесь сопротивляться, за дверью стоят Рукавишников и Умеренков.
– Звучит угрожающе, Владимир Анатольевич, – заявил Дроздов в ответ. – Ребята могут там и замерзнуть. – Он сунул руку в карман, где лежал пистолет, и внимательно посмотрел на Грубозабойщикова. – Вы что, что-то не то съели?
Грубозабойщиков взглянул на Тяжкороба и кивнул в сторону двери. Старпом двинулся было к двери, но приостановился, услышав, как Дроздов сказал:
– Что за дела? В чем дело?
Вид у Тяжкороба был смущенный. Ему не по душе была роль, которую он играл. Похоже, так же обстояло и с Грубозабойщиковым. Но он намеревался выполнить то, что считал своим долгом, спрятав чувства в карман.
– Если вы плохо соображаете, – заговорил командир, – то я объясню вам. Когда вы появились на борту «Гепарда», то заявили про какое-то оборудование, позволяющее обнаруживать запуск американских ракет. Что с ним случилось, доктор Дроздов? Испарилось? Так, что ли? Растаяло, как химическое оружие Хусейна?
Дроздов набрал было воздуха, но все же не стал его прерывать.
– Здесь никогда ничего подобного и в помине не существовало, ведь так? Вы окончательно заврались, мой друг. В чем именно дело, я не знаю, и пока что меня это мало интересует. Единственное, что меня заботит, это безопасность корабля, жизнь и благополучие команды и доставка уцелевших буровиков на борт.
– Приказы вашего собственного командующего – все это для вас пустой звук?
– У меня возникли очень сильные сомнения относительно того, как эти приказы получены, – угрюмо сказал Грубозабойщиков. – Слишком много у вас загадок, да к тому же и лжете на каждом шагу.
– А вот грубость вам не к лицу, товарищ командир.
– Что ж, правда глаза колет… Так вы пойдете с нами?
– Я еще не закончил.
– Понятно… Старпом Тяжкороб, приступайте.
Черты мясистого добродушного лица Тяжкороба обострились, будто ему предстояла жестокая схватка. Повернувшись в сторону Дроздова, он застрял в позе, выражающей готовность действовать немедля.
– Я вам все объясню, – сказал майор. – Придется… Вы собираетесь меня выслушать?
– Еще одну байку? – командир резко мотнул головой. – Нет!
– А я не собираюсь идти с вами. Так что, тупик?..
Грубозабойщиков взглянул на Тяжкороба, тот повернулся к выходу.
– Ладно, зовите свою свору, – устало сказал Дроздов. – К вашему счастью, у вас, кроме меня, сейчас целых два дипломированных врача.
– При чем здесь это? Почему это «к вашему»?
– А вот при чем!..
В свете аварийной лампы вороненый металл пистолета, который Дроздов держал в руке, отсвечивал зловеще и угрожающе.
– Вы не посмеете выстрелить, – хладнокровно заявил Грубозабойщиков.
– Разговоры окончены. Мне надоело упрашивать, чтобы меня выслушали. Зовите свою свору, Владимир Анатольевич.
– На пушку берешь, майор! – разъяренно воскликнул Тяжкороб. – Не посмеешь!
– Нет уж, слишком многое поставлено на карту. Не посылайте их под пули… – Дроздов щелкнул предохранителем. – Попробуйте отобрать сами.
– Стой на месте, Владимир, – быстро крикнул Грубозабойщиков. – Он не шутит. Похоже, у него в чемодане целый арсенал.
– Верно. Но пока мне хватит и этого… Так вы будете меня слушать?
– Да.
– Тогда отправьте назад Рукавишникова и Умеренкова. Мне вовсе не улыбается, чтобы кто-то еще об этом узнал. К слову, они, должно быть, промерзли до костей.
Грубозабойщиков кивнул. Тяжкороб подошел к двери, открыл ее, что-то коротко произнес и тут же вернулся. Дроздов положил пистолет на стол, поднял фонарик и сделал несколько шагов.
– Подойдите сюда… – резким голосом приказал он.
Они подошли. Проходя мимо стола с пистолетом, оба даже не взглянули на оружие. Дроздов остановился над грудой обугленной плоти. Грубозабойщиков приблизился вплотную, вгляделся повнимательнее. Лицо его побелело как мел, какой-то странный звук вырвался из горла.
– Посмотрите сюда. На спину. Мне пришлось удалить часть обугленной плоти.
– Шея, – прошептал Грубозабойщиков. – Она перешиблена. Наверно, упало что-то тяжелое, возможно, балка…
– Вы же видели, тут нет балок. Посмотрите, здесь не хватает полутора сантиметров позвоночника. Если бы что-то очень тяжелое свалилось ему на хребет и сломало его, то отломанный осколок остался бы на месте. Его просто вдавило бы внутрь… А его нет. Он просто вырван…
– Каким образом?
– Он был застрелен спереди. Пуля попала в горло и прошла через шею насквозь. Стреляли из пистолета крупного калибра, скажем, из «беретты».
– О черт! – На этот раз Грубозабойщиков был действительно потрясен. Он всмотрелся в лежащие на полу останки, потом перевел взгляд на майора: – Убит… Выходит, совершено убийство?
– Кто мог это сделать? – яростно выкрикнул Тяжкороб. – Кто? И зачем?
– Не знаю.
Грубозабойщиков продолжал глядеть на Дроздова, глаза у него сузились.
– Вы обнаружили это только что?
– Вчера.
– И все это время ни словом не обмолвились? – Грубозабойщиков произнес это медленно, с расстановкой. – Ни словом… Даже вида не подали… Ей-богу, Андрей Викторович, в вас нет ничего человеческого…
– Совершенно верно, – согласился Дроздов. – Видите вон тот пистолет? Когда я пристрелю того, кто это сделал, я даже глазом не моргну…
– Извините. – Заметно было, что Грубозабойщикову с трудом удается взять себя в руки. Он взглянул на «ПМ», потом на Дроздова, потом снова на пистолет. – О самосуде не может быть и речи.
– Не смешите, а не то расхохочусь. А здесь не совсем подходящее место для этого. Я показал вам еще не все. Есть еще кое-что. – Дроздов указал пальцем на другой труп. – Хотите осмотреть?
– Не стоит, – ровным голосом ответил Грубозабойщиков. – Скажите сами.
– Вам будет видно даже оттуда. Поднимаю голову. Видите? Я соскоблил горелое. Крохотная дырочка впереди на лбу, чуть правее середины, и выходное отверстие на затылке. Гораздо большего диаметра…То же оружие. Тот же убийца.
Оба офицера не проронили ни слова. Они были слишком потрясены, чтобы что-то сказать.
– Пуля прошла по довольно странной траектории, – продолжил Дроздов. – Как будто стрелявший лежал или сидел, а жертва стояла прямо перед ним…
– Да… – Грубозабойщиков, казалось, не расслышал его слов. – Убийство. Двойное убийство… Это работа для органов.
– Конечно, – сказал Дроздов. – Сейчас позвоним в 02 и вызовем участкового.
– Это не входит в наши обязанности, – упорствовал Грубозабойщиков. – Я должен сообщить по команде.
– Значит, по-вашему, убийца на борту не подвергает корабль опасности?
– Неизвестно, находится ли он еще…
– Вы сами не верите тому, что говорите. Сами знаете, он будет на борту. Вы, как и я, прекрасно понимаете, отчего возник пожар, вы знаете, что это вовсе не несчастный случай. Единственная случайность – это сила и площадь распространения огня. В этом убийца просчитался. Но как иначе он мог уничтожить следы преступления? Только устроив пожар достаточной силы. И это сошло бы ему с рук, если бы сюда не прибыл я и если бы меня еще до отплытия не предупредили, что в этом деле что-то нечисто. Но, разумеется, убийца принял все меры, чтобы не погибнуть самому. Ему пришлось немало потрудиться для этого… Так что, нравится вам или нет, товарищ командир, а убийца окажется на борту.
– Но ведь все уцелевшие получили ожоги, некоторые очень тяжелые…
– А как же иначе, черт возьми? Естественно, ему тоже пришлось слегка поджариться.
– Вовсе не обязательно, – возразил Тяжкороб. – Он же не мог заранее знать, что у кого-то возникнут подозрения…
– Знаете, что я вам скажу? Вам и вашему капитану? Не суйте нос не в свое дело! В этом деле замешаны серьезные люди, возможно, чья-то военная разведка, чьи щупальца тянутся даже сюда. Вспомните незакрытую крышку торпедного аппарата на вашем судне… Такие специалисты ничего не оставляют на волю случая. Они всегда работают исходя из предположения, что их могут раскрыть. И принимают все меры предосторожности. Так вот, убийца, скорее всего, бросался в самое пекло и вытаскивал из огня обгоревших. Если бы он этого не сделал, то попал бы под подозрение. Я бы удивился, если бы он этого не делал.
– Вот черт! – У Грубозабойщикова уже зубы стучали от холода, но он даже не замечал этого. – И что… Что нам теперь делать?
– Действовать буду я. У меня сейчас больше власти, больше официальной поддержки, больше прав, силы и свободы действий, чем у любого следователя. Вы должны мне доверять.
– Я начинаю верить, что это правда, – в раздумье произнес Грубозабойщиков. – За эти последние сутки я много думал о вас. Я старался убедить себя, что ошибаюсь, всего четверть часа назад я еще убеждал себя, что ошибаюсь… Вы из ФСБ?
– ГРУ… Морская разведка. Мои документы в чемодане, но я имею право предъявить их только в чрезвычайном случае… – Сейчас не время было сообщать, каким широким выбором документов он располагает. – Этот случай чрезвычайный…
– Но вы… Вы же врач!
– Кроме всего прочего, еще и врач. Моя специальность – расследование диверсий в армейских частях и на флотах. Врач – идеальное прикрытие. Обязанности у него расплывчатые, он имеет право совать свой нос во все дырки, а как ученому-психологу ему позволительно беседовать с самыми разными людьми.
Наступила долгая пауза, потом Грубозабойщиков с горечью заметил:
– Вы могли бы рассказать все это и раньше.
– Может быть, прикажете еще и объявить по радио? С какой стати, черт побери, я стал бы это делать? Помощники мне не нужны. Не хватало еще, чтобы всякие сыщики-любители путались у меня под ногами. Не надо пыхтеть и возмущаться по этому поводу. Я не мог вам доверять, опасаясь не того, что вы специально ограничите мою свободу, а того, что вы можете помешать мне неумышленно, с самыми лучшими намерениями. Теперь у меня нет выбора, потому-то я и сообщил о себе все, что вы услышали, и готов к возможным последствиям. Почему вы отказались выполнять приказ командования предоставить мне практически неограниченную свободу действий?
– Поймите меня, Андрей Викторович, – начал Грубозабойщиков, и в его голосе, кажется, послышались просительные нотки. – Я не люблю действовать в темноте, с завязанными глазами, и, разумеется, я отнесся к вам с подозрением. Вы были скользким, как уж. Изложили какую-то туманную теорию насчет слежки за американскими ракетами… Естественно, у меня появились сомнения. А у вас, будь вы на моем месте, их бы не было?
– Пожалуй, да… Не знаю…
– Но на этот раз вам можно поверить? – спросил Грубозабойщиков.
– Можно. История, которую я рассказал вам перед отплытием, не была простым трепом. Эта буровая – действительно чрезвычайно важный объект. На ней получены доказательства принадлежности арктического дна к России. Здесь хранились образцы грунта, взятого со дна на глубине двух километров. Их надо найти.
– Где они хранились?
– Не знаю. Может, на полке, может, в металлическом сейфе.
– Кто-нибудь на буровой знал о них?
– Нет. Для всех остальных это был обычный грунт. Что это на самом деле, знали только четверо: начальник буровой майор Холмогорский и еще трое; все они спали в том же домике, где, видимо, хранились образцы. Теперь этот домик полностью разрушен. Теперь вас не удивляет, почему я здесь?
– Четверо? – Грубозабойщиков взглянул на майора, в глазах у него все еще мелькала тень сомнения. – Кто именно, Андрей Викторович?
– И вы еще спрашиваете? Четверо из семи лежащих здесь, уважаемый Владимир Анатольевич.