Глава 15

Переполненный вагон пригородного электропоезда принял очередную партию пассажиров, из динамиков донесся хриплый, еле слышный голос: «Ост…жно, двери за…ва…ся. Сле…щая ста… Мар… ло…о». Обе половинки дверей, как и обещал машинист поезда, с шипением сдвинулись, и электричка начала медленно набирать ход.

В этот пятничный вечер вагоны были забиты до отказа. Шутка ли! Самый разгар дачного сезона, счастливый момент сбора урожая – результатов многочисленных летних поездок на фазенду, где вместо отдыха почти каждые выходные приходилось работать под палящим солнцем.

Дачники вообще народ подвижный и работу для себя находят в любое время года, исключая разве что январь и лютый февраль. Весной что-то вскапывают, подвязывают, ремонтируют прорванные крыши теплиц. Летом – понятное дело – прополки, поливки, снова прополки, культивация и прочая ерундистика. Осенью опять чего-то копают, удобряют, утепляют, окучивают, укручивают. И так – до глубоких ноябрьских дождей вперемежку с мокрым, неприятным снегом.

Толку от этого сизифова труда почти что никакого. Урожай, понятно, до неприличного смешной, но зато сколь завидно переполняющее чувство гордости, когда загорелый до черноты дачник со счастливым видом протискивается по вагону с ведерком помидоров. Что ни говори, а дачник – это особое состояние души, особый сорт людей.

Еще треть вагона составляли люди, замешанные примерно из такого же теста, что и дачники. Этот диагноз называется – грибники. Кстати, многие предпочитают совмещать эти две формы заболевания. С раннего утра они обходят лесные владения, обозревая ножки и шляпки, которые срезали более расторопные предшественники, а днем эти потенциальные пациенты клиник ползают по грядкам, собирая колорадских жуков, гусениц или устраивая сражение с фитофторой.

Эта когорта, вооруженная плетеными корзинами, ведрами и высокими резиновыми сапогами, составляла примерно треть вагона.

Еще одни узнаваемые члены разноплеменной ленинградской публики, которая стремилась за город, – рыбаки, по той или иной причине лишенные личного автотранспорта и потому вынужденные довольствоваться прудами, речками и небольшими озерами, которые расположены неподалеку от железнодорожного полотна. Удел этих любителей от рыбной ловли – покупать вечером в специализированном рыбном магазине лещей и, принося домой, хвастать семье уловом и травить анекдоты про сотоварищей. Остальную часть вагона составляли случайные люди, которым волею судеб выпало в этот злополучный час воспользоваться услугами пригородного железнодорожного транспорта.

Среди этой разношерстной, гомонящей публики выделялась одна пассажирка, которая, спасаясь от вагонной духоты, предусмотрительно заняла место у настежь распахнутого окна. И выделялась она прежде всего бомжевской одежкой.

Бомжи тоже всегда были составляющей частью пассажирской публики, но не в это время и не в этом месте. Милостыню по вагонам они уже давно не просят. Да и в городе куда как больше возможностей поживиться, поэтому обычно вечер для бездомных ленинградцев – это самый пик промысла по разного рода наваристым местам. В эту пору бомжевская когорта появляется в вагонах электричек крайне редко, разве что на конечных станциях: собрать бутылки, забытые вещи, потерянную мелочь.

К тому же не многие из самых что ни на есть отчаянных бесприютников решались проехать в переполненном вагоне, распространяя характерный для давно немытых людей запах аммиачного перегноя. Пассажиры, основу которых составляет преимущественно питерский пролетариат, долго вдыхать исходящие от бомжа пары не станут. И церемониться особо – тоже. Могут на ближайшей станции и взашей вытолкать, и по роже дать.

Наша бомжиха, однако, хоть и выглядела замученной, но одета была более-менее прилично, естественно, в сравнении с типичными представителями этой городской прослойки, запахов не распространяла, пьяна не была, лицо без синяков и свежих ссадин, да и вела себя тихо и скромно, разглядывая проплывающие за окном пейзажи.

– Вот, даже бомжи из Питера бегут, – с укоризной произнесла соседка по лавочке, полная рыжеволосая пенсионерка, – хоть с дачи домой не возвращайся.

Ее подруга, такая же пенсионерка-дачница, только абсолютно седая, согласно вздохнула. За полчаса езды женщины переговорили обо всем, перебрали все темы и сейчас сердобольно перекинулись на обсуждение положения бомжей.

– Мы-то с тобой хоть на даче можем отсидеться, – продолжала развивать тему рыжеволосая пенсионерка, – а этим горемыкам куда податься?

– А им-то что? – удивился грибник, который занимал скамеечку напротив старушек. – Где сойдет – там ей будет и дом. Какие проблемы?

– Постыдились бы, молодой человек, – седоволосая решила вступиться за подругу и зашла с другого фланга: – Вот вы-то, небось, про хлеб насущный не думаете?

– Не думаю. Потому что работаю, – принял бой рыбак, – пашу как вол не покладая рук. А эти? – Он кивнул головой в сторону безмолвной бомжихи, которая по-прежнему отстраненно смотрела в раскрытое окошко: – Язвы на теле нашего государства.

– Как вам не стыдно! – чуть ли не в один голос возопили старушки, но работягу не так-то просто было одолеть с наскока.

– А чего мне должно быть стыдно? – искренне удивился он. – Я, что ли, по-вашему, тунеядец? Вы на нее посмотрите. – Он перевел взгляд на сидящую у окошка женщину. – Ей же, наверное, еще и сорока нет. Ей еще работать и работать. Так ведь нет. – Он попытался развести руки в стороны, но, сжатый с двух сторон соседями, сделать это не сумел и ограничился презрительной гримасой. – Мы честно зарабатывать на хлеб не хотим. Пусть дядя Ваня вкалывает, а нам и так хорошо.

– Что вы набросились на бедную женщину? – в один голос возмутились дачницы. – Нашли на ком отыгрываться!

– Бедную? – ехидно переспросил грибник. – Это кто бедная? Она? – И мужчина снова кивнул в сторону сидящей у окна женщины. – У меня, знаете ли, такой штучки до сих пор нет, хоть я и работаю. Бе-е-едная, – передразнил он своих собеседниц, презрительно ухмыляясь.

До сих пор язвительный работяга-грибник оставался в одиночестве, и победа, без всяких сомнений, в итоге оказалась бы на стороне пожилых дачниц и их сторонников. Позицию сердобольных пенсионерок разделяли все, кто в той или иной мере участвовал или хотя бы слышал, о чем шел разговор. Но в то самое время, когда ликующие старушки готовы были словно коршуны наброситься на поверженного противника, сидящая у окошка бомжиха извлекла из кармана затертого пиджака мобильный телефон, активировала мало кому из соседей понятную функцию «Bluetooth» и, не обращая никакого внимания на реакцию окружающих, стала дожидаться ответа.

– Моделька-то не из самых заштатных, – оценивающе проронил стоящий в проходе молодой человек, с интересом следивший за вполне профессиональными манипуляциями странной пассажирки, – не из дешевых.

– Вор-р-рюга, – поставил окончательный диагноз работяга-грибник и победоносно глянул на своих оппоненток: – Видали, какие бомжи пошли? Расплодили, понимаешь…

Бомжиха меж тем, не обращая никакого внимание на изменившийся вокруг нее политический климат, нашла то, что искала – номер искомого мобильного телефона, сбросила на него безобидную мелодийку, получила ответное сообщение и засобиралась к выходу, сопровождаемая недобрыми взглядами соседей.

«Ста… Мар…ло…о», – простуженно прохрипел динамик, и электричка стала медленно притормаживать. Бомжиха беспрепятственно добралась до выхода и, едва створки дверей разъехались в стороны, проворно спустилась на щербатый асфальт перрона.

Станция оказалась малопримечательной. Вместе с женщиной сошло еще человек восемь. Бомжиха дождалась, пока люди, подхватив свои пожитки, скрылись в ближайшем редколесье, пропустила встречный товарняк, перешла железнодорожные пути и заковыляла по заросшей травой проселочной дороге.

Если бы кто-то понаблюдал со стороны за действиями бомжихи, то ее телодвижения могли бы показаться странными. Она явно никуда не спешила, даже не направлялась куда-то с определенной целью. И, уж во всяком случае, мало было похоже, что это – собирательница грибов, дачница или человек, который приехал сюда для того, чтобы подышать свежим загородным воздухом.

Однако посторонних глаз вокруг не было, и женщина неторопливо подошла к знаку «Леспромхоз № 3», потопталась возле него, еще раз глянула на экран мобильного телефона, отсчитала пятнадцать шагов и присела на корточки. Еще раз глянула по сторонам, убедилась, что никого рядом нет, и только после этого пошарила руками вокруг себя, откинула небольшой прямоугольник дерна и извлекла из-под него небольшой пакет, тщательно завернутый в целлофан.

Сорвав обертку, женщина быстро и тщательно пересчитала перевязанные банковской лентой стодолларовые банкноты, задрала юбку, пристроила купюры где-то в районе живота, подхватила несколько ягод брусники, забросила их в рот и неторопливо двинулась в направлении станции.