Глава 5
Настроение не поднималось, оно кисло вместе с пивом в высоких стаканах. Даже Вика Соловьянинова, которая пела для Ромы, только для Ромы, и ни для кого больше, Вика, казавшаяся раньше идеалом женской красоты, теперь раздражала и не вызывала больше никаких эмоций.
Гул, Крот и Фома сидели в глубине ресторанных сумерек и разговаривали о делах. Рома смотрел на Вику, Вика пела и смотрела на Гула, Фома крутил шары и рассматривал троих приезжих, разогревшихся до состояния безобразия, а Крот, занимающий в коллективе Гула статус главы администрации, проводил короткий пресс-релиз.
– Халва вчера, как мне донес источник, вызывающий доверие, опять публично заявил на рынке, что отныне все меховые ряды будут башлять именно ему. Второе… Гул, можно я ему брови отрежу?
– Зачем? – осовело спросил Гул, которого информация об очередном безумии азербайджанца по кличке Халва никак не впечатлила. – Он сейчас здесь появится, я сам с ним поговорю.
Как будет выглядеть разговор, все прекрасно знали. По этой причине они и зашли в этот ресторан в спортивных костюмах. Правда, о том, как Роман Гулько будет «поговорить» с Гари Халсановым, не знал никто из посетителей, потому как если бы знали, то постарались бы от этого места удалиться как можно дальше.
Но Гул ошибся. Выражая желание отрезать не совсем пригодные для этого физиологические человеческие приспособления, Крот имел в виду вовсе не зарвавшегося «азера».
– Ты не понял, Рома, – поморщился Крот. – Я не о Халве. Я же сказал, Халва – первое. Теперь второе… Я о втором.
– А кто второй? – заинтересовался Гул. – Ты, Коля, попроще, попроще говори. Вовчик от непоняток твоего базара уже ушами прядает. Что там опять не так?
– Вчера видели Хорька. Он опять заходил в ломбард и от твоего имени забрал на реализацию «цацек» на пятьдесят тысяч.
– Долларов?
– Не, рублей. Но все равно. Зло такое берет, что Халву просто убить хочется.
– А Халва что, с Хорьком был? – изумился Рома.
– Не, Халвы не было. С какого хрена Хорек с «черными» вязаться будет? Халва тут совершенно не при делах.
Фома не выдержал первым. Глядя, как Крот пьет пиво, он рявкнул:
– Я тебе сейчас шаром в роговой отсек врежу – дурь, она сразу вылетит!.. При чем здесь Халва?! Зачем его убивать нужно?!
– Халва сейчас придет! – взвился Крот. – А Хорька попробуй поймай! Пока найдешь, вся злоба пройдет.
У каждого своя логика. Тучи над Халвой сгущались и сгущались…
– Эй, там, на Камчатке!! – завопил через весь зал один из троицы гостей. – Потише там!
Завсегдатаи, сидящие вокруг, отвернулись. Лучше сделать вид, что они не видели, как какие-то лохи рыкнули на авторитета. За свидетельство можно и пострадать. Программа защиты свидетелей в этом случае не работает.
– Давай дальше, – попросил Крота Рома. – Что еще произошло за текущие сутки?
– Да все, пожалуй… – покусав губу, Крот задумался. – Правда, на Павловской трассе какой-то бык Леву и Таракана покалечил. У Левы ухо, как у Чебурашки, а Таракан как уехал к стоматологу с утра, так до сих пор там сидит.
– А что случилось? – Рома дотянулся до стакана и отхлебнул пива. – Бунт дальнобойщиков?
– Не. Какой-то черт на изумрудной «девятке» дорожный налог платить отказался. Ищут. – На секунду задумавшись, Крот опять взорвался. – Нет, ну, Халва… Сука-то какая!
– Эй!.. – опять развернулся в их сторону пьяноватый командированный.
Его почти хором поддержали двое друзей. Их нетрезвый слух и зрение были зачарованы красотой и пением Викуши Соловейчик…
– Что за бычье, в самом деле?! Не умеете в культурном месте отдыхать – ступайте к себе в хлев!..
«Я у тебя втора-йя, первую звали Ра-йя…» – пела, улыбаясь Роме, Вика.
– Значит, так, – заключил тот и вынул из кармана спортивных брюк телефон. – Коля, завтра скажешь Майдану, чтобы он к вечеру нашел Хорька. Что за мужик такой? Пятый десяток человеку идет, а ведет себя, как тридцать лет назад. К золоту тянет, как магнитом. Что в ломбарде, что на бабах… – Прижал трубку к уху: – Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, Костин сегодня дежурит? Дежурит? Пригласите, будьте любезны… – Заметив, как один из командированных купил у постоянно слоняющейся по кабаку цветочницы три алых розы и направился к сцене, Рома поморщился, но тут же оживился. – Алло, Леша! Привет! Слушай, у меня к тебе вопрос есть. Мимо тебя сегодня на изумрудной «девяточке» никто из ребят спортивного телосложения не проскакивал?.. Останавливал даже?.. Как мило…
Рывком выдернув из другого кармана блокнот, Гул вытянул из него ручку и забегал ею по листку.
– Ага… Мартенсон… Откуда?! Из США?! Что ж он так… – Чернила стремительно разукрашивали бумагу причудливой вязью. – В чужой-то стране… У нас только начали отношения налаживаться… Да нет, ничего… Леша, если он обратно ехать будет, ты «отморозь» его минут на двадцать и звякни мне, не сочти за труд, ладно?
Телефон и блокнот вернулись в соответствующие карманы костюма. Казалось, дремота навсегда покинула крепкое тело авторитета. Он улыбнулся Вике.
– Ой, кто пришел! – радостно расплывшись в улыбке, воскликнул Крот. – И кто бы мог подумать, что он появится здесь и именно в этот час?
Информаторы из стана врага оказались правы: Гарик Халсанов сегодня вечером придет в ресторан «Садко» отмечать свой тридцать пятый год жизни. И пришел. Как водится, не один. Следом за ним в ресторан ввалился десяток кавказцев. У ары праздник, оно понятно…
С приходом Гула к действительной власти в городе, в киоски по ремонту обуви, на цветочные, фруктовые и овощные базары, а также в бригады асфальтоукладчиков и маляров вернулись все те, кто в период временного безвластья предался иллюзиям относительно своего правового статуса – черные. Два года назад бывшие маляры стали напрягать сутенеров у гостиницы «Сибирь», бывшие асфальтоукладчики зачастили в кабинеты управляющих банками, а бывшие сапожники из будок пересели в «Ауди» и принялись пугать держателей меховых и кожаных салонов. Дошло уже до того, что в учетах руководителей Управления по борьбе с организованной преступностью стали появляться странные записи, типа – «Армянская ОПГ, лидер – Манукян», «Азербайджанская ОПГ, лидер – Калмиев», «Чеченская ОПГ, лидер – Чироев»…
Рома Гулько никакой бумажной статистики не вел. Всю бумагу он разделял на три категории: денежные знаки, туалетная и доверенность на право управления транспортным средством. Во внешних признаках, разделяющих граждан на национальности, он тоже разбирался слабо. Также плохо разбирался и в цветовой гамме, видя мир лишь в черно-белом изображении.
О том, как менялась криминогенная обстановка в Новосибирске в связи с перечисленными пертурбациями, можно судить по строительству новой автотрассы из Новосибирска в аэропорт «Толмачево». Пока в городе жил авторитет, предшественник Гула, дорога ползла, как голодная кобра – быстро и упрямо. Авторитета посадили. Кобра умерла. Некоторые склонны винить в этом мэра, мол, средства зажал, области задолжал, «дорожникам» платить нечем… Полная чушь. Так судить может лишь ничего не соображающий в экономике дилетант.
А мост через плотину на ОбьГЭС? Расшатался сволочь – пятьдесят лет всего без ремонта, а расшатался! К сентябрю мост должен функционировать в полную силу! – дал команду мэр. Никак не можно! – отреагировали мостостроители – понимаете, технологии, ГОСТ, человекочасы… К ноябрю! – поправили они. Мэр не согласился, но мост построили к июлю. Горожане решили на следующих выборах голосовать за прежнего мэра.
А при чем тут мэр? Просто приехал Рома Гулько на стройку, подозвал главного инженера и спросил, щелкая семечки да посматривая на вялую возню полупьяных рабочих под опорами:
– Ты знаешь, сколько у меня киосков на том берегу?
– Нет, – признался главный инженер.
– Сто восемьдесят четыре. Поэтому если через месяц по этому мосту на ту сторону не переедет первая машина с товаром, я тебя продам вьетнамцам. Будешь сидеть в подвале на цепи. Шелушить рис за пятьдесят центов в день. А твои замы будут, как индейцы, мой товар на лодках на тот берег доставлять.
Гул многое умел и почти все мог. С этим уже все давно согласились, но всегда найдется кто-то… Это как крошки на постели. Сколько ни стряхивай…
Гарик Халсанов в последние месяцы вел себя вызывающе, полагая, что если он не попал под первые месяцы «чистки», то это не по причине занятости Гулько, а по какой-то другой. Возможно даже, по причине его, Гарика, величия и бессмертия. Поэтому шел к ближайшим столикам с кавказской уверенностью и спокойствием. Справедливости ради нужно заметить, что о присутствии в ресторане, где он собирался праздновать именины, Ромы Гулько он даже не догадывался.
А тот, лукаво ухмыляясь, вынул из кармана колоду красочных пластиковых карт и жестами матерого каталы стал выкладывать на столе пары, тройки, покеры и вееры. Молниеносным жестом собирал, и двумя движениями раздавал на четверых. Собирал и одним жестом раздавал на троих по четыре карты, по пять, по семь… Тасовал между пальцами, раскатывал спиралью и снова собирал. Эта профессиональная игра с самим собой, больше похожая на мистику, привлекла десятки глаз вокруг, и девчонки с молодыми людьми, осторожно показывая взглядами направление, призывали спутников полюбоваться вместе с ними.
Этого мелькания цветного пластика не замечали лишь поглощенные предвкушением праздника азербайджанцы. Гогоча между собой, они занимали три столика кряду, жестами и щелканьем подзывая всех официантов сразу.
Внезапно в кармане Гула запищал телефон. Остановившись на мгновение, он вынул трубку и прижал к уху.
– Да?
Покачал головой.
– Хорошо, сейчас пришлю за ним людей.
– Хорек? – справился Крот, разминая под столом кисти рук.
Рома снова покачал головой, только теперь уже отрицательно, созвонился с кем-то и вернул телефон в карман. И только потом повернулся в сторону Халвы и, не глядя на него, задорно крикнул:
– Гарик, здравствуй, дорогой! Каким ветром?
В зале словно у всех пропал слух – тишина была настолько мертвенна, что слышалось, как на кухне шкворчат на сковороде котлеты.
– И тебе здравствуй, Рома, – справившись с оцепенением, проговорил Гарик. Он знал, на чью территорию залез, когда требовал дань с продавцов меховых изделий, и сейчас нужно было всем дать ответ на последний вопрос – возможен ли подобный кураж в тот момент, когда рядом сам Гул.
– Присядь ко мне, дружище, – пригласил Гулько, продолжая раскатывать на столе узоры. – Пульку распишем. Я тебя с годовщиной поздравлю. Надеюсь, не с последней.
– Я в карты не играю, – Гарик пришел в себя окончательно и, увидев, что рядом с заклятым врагом всего двое, вновь почувствовал в руках поводья.
– Почему же?
– Потому что всегда полагаюсь на свой ум, а не на случай.
Острота ответа была поддержана азербайджанской стороной.
– А в картах именно на ум и нужно полагаться, – возразил, теряя улыбку, Гул. – Наверное, именно поэтому ты в карты и не играешь. Хотя если бы пятилетку отмотал, тогда, может быть, и катать научился, и думать. Но ты ведь не «заезжал» ни разу, верно?
Гарик думал, где его обидели. Не поняв, сделал вид, что понял.
– Ты, Гулько, привык людей оскорблять…
– Как ты меня назвал? – перебив, прищурился Рома.
Не привыкший к блатным зацепкам азербайджанец пропустил вопрос мимо ушей и решил закончить собственную речь.
– Или ты по привычке все делаешь? Забываешь, что время идет и люди меняются? – Халва развязался окончательно, и его понесло. – Зачем со мной сейчас так говоришь? Я сам так с тобой поговорить могу.
– Ну, иди, если мужчина, поговори, – Рома пнул из-под стола четвертый, свободный стул.
Секунду подумав, Халсанов встал, что-то буркнул спутникам и, подойдя к троим в спортивных костюмах, отвалился на спинку ресторанного стула, больше похожего на офисное кресло.
– Ну, и что дальше?
Вместе со стулом к столу пробрался еще один азербайджанец и уселся рядом с Халвой.
– Тебе кто позволил за стол садиться? – сверкнул взглядом Рома. – Ну-ка, исчез отсюда!
Темная гвардия рванулась с места, но Халва остановил ее одним движением руки.
«Гыр – гыр – гыр – гыр!» – словесно подтвердил он свой жест, и все вернулись на место, поблескивая своими, похожими на маслины, глазами.
Более благоразумные сторонние посетители стали покидать ресторан. Вскоре из едоков и веселящихся остались лишь противоборствующие стороны, группа музыкантов с Викой и троица подпитых командированных, один из которых все еще на что-то надеялся.
– Не зли моих людей, Рома, – угрожающе попросил Гарик.
Гулько чуть заметно дернул веком.
– Ты трезвый, Халва?
Тот до ответа не снизошел.
– Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь, Халва? Ты знаешь, кто я?
– Рома, я знаю тебя. Но и тебе пора меня знать. Бросай свои привычки, Рома, я свои брошу. Обижать я тоже умею. Не лучше ли нам миром и любовью порешать, как Новосибирск делить? Все равно рано или поздно придется.
Первым не выдержал Крот. Он расхохотался с такой истерикой в голосе, что Вика забыла припев, а командированный отвалился на спинку и, выудив глазами источник помех, рявкнул:
– Ну, что?! Подойти, успокоить, что ли?!
Двое спутников усадили его обратно, пробурчав что-то о том, что «набить им морду никогда не будет поздно».
– Рома… – Халва окрысился и оголил несколько фарфоровых зубов. – Я своих людей успокоил, успокой и ты своих.
– Я успокою, – подтвердил Гул. – Ты тут что-то насчет наших с тобой привычек говорил? Только ведь они у нас разные, Халва. Я тебе расскажу, что такое привычка. Две недели назад двое моих корешков – они сейчас граждане США – зачалились в кабачке, в Оклахоме. Сидели, пили и никого не трогали. Вдруг откуда ни возьмись появляется какая-то херня в джинсах и начинает у стойки куражиться. То барменше что-то вякнет, то по голове одного из моих корешков похлопает, то виски на пол, свинья, выльет. Мои терпели, терпели, а потом один из них и говорит – мистер, мол, фак ю, гондон рваный, нельзя ли успокоиться да заодно прощение за такую неслыханную фамильярность попросить? А он кричит – ай эм ин спешл форсес служил! И в наколку на плече тычет – коршун ихний, на баклана похожий, череп в руках держит. А мой руку заголил и на кота синего показывает – а это, мол, видишь? Тот – вот из зис кэт, фак ю?! А мой парень и говорит – зис партак, обсосок, не кэт, а Коренной Обитатель Тюрьмы. А тот – всех, кричит, порву! Ай эм рядовую Лич спасал! Ай эм Эн-Насирию брал, ай эм Багдад брал, ай эм Киркук тоже брал… Короче, пока он до Сочи не дошел, мой корешок его отметелил, как торчка зоновского, полтинник баксов забрал, часы да вот эту «библию» в пятьдесят два листа. А тот плачет – не бей, не бей… Спросили, кем до войны был, оказывается – мойщик на автостанции. Пожалели, на такси десять долларов чухану оставили. Вот такая история.
Гул улыбнулся и снова раскатал перед азербайджанцем пасьянс.
– Вот та «библия», что у америкашки отняли. Корешок, как в Россию приехал, в подарок подогнал. Смотри, картинки какие! Туз пик – Хусейн, остальные – тоже красавцы статные. Черти черные. Генералы, советники, подсосники… Весь сброд Месопотамии.
– И к чему ты мне это рассказал? – зло спросил Гарик.
– А к тому, что спросил я тогда корешка – зачем «котлы»-то двадцатидолларовые со спецназовца ихнего снимал? Чтобы из-за них потом на собственном «Бентли Азуре», стоимостью в триста семьдесят тысяч, аж до самого Коннектикута задницу от копов уносить? И он ответил: «Привычка, мать ее». Вот это – привычка, Халва. И эту привычку я принимаю.
У Ромы опять дернулось веко.
– А то, что какой-то чушкан с мойки начинает вдруг в баре пушиться да под общую тему косить – это, Халва, не привычка! Это стрем, за который обязательно придется отвечать. Поэтому я еще раз спрашиваю тебя: ты понимаешь, с кем сейчас разговариваешь? Ты не пьян?
Внезапно дверь в ресторан распахнулась, и внутрь вошли четверо. Точнее было бы сказать – трое вели четвертого.
Халва посмотрел на них и чуть нахмурился. Кажется, в полку Гула прибыло. Трое плюс трое – уже шестеро. Четвертого Халва не знал. Кажется, он был не из их стана.
